Девушки окружили старика и тщетно просили продать или подарить им игрушку.
«Только французы умеют так веселиться», — подумал Бенуа.
Среди танцующих замелькали газетные листы. В кафе влетел газетчик:
— Необыкновенные известия! Пожар в океане! Тайна профессора Бернштейна! Воздушный костер! Гибель острова!
Бенуа улыбнулся. Даже газеты настроились на общий лад и хотят всемерно веселить парижан. Он бросил мальчику монету, которую тот поймал на лету. На столике оказался вечерний листок.
Бенуа посмотрел сначала программу завтрашнего парада: с горечью вспомнил, что военный министр не предложил ему билета на трибуну, что надо сегодня же вечером купить на бульваре бумажный перископ, чтобы увидеть завтра парад, хотя бы стоя в задних рядах публики. Потом он взглянул на первую страницу. Соломинка, которую Бенуа держал в руке, неожиданно сломалась, но он даже не заметил этого. Побледнев, он залпом выпил бокал и старательно разжевал попавшую в рот соломинку.
— Что с вами? — спросила маленькая девушка с соседнего столика.
Бенуа посмотрел на нее пустыми глазами. Он не узнал ее, хотя это была та самая парижанка, с которой они вместе пели на площади Гранд-Опера.
Не веря глазам, Бенуа перечитывал полосу, где перепечатаны были выдержки из дневных газет всего мира.
«Вчера репортерами американских газет подслушан радиотелефонный разговор между знаменитым миллионером Вельтом и начальником организованной им экспедиции в Тихий океан. Оказалось, что безумный профессор Бернштейн, оставшись один на острове Аренида, поджег над ним воздух. Открыв горение воздуха в присутствии выделявшегося на острове газа, профессор хотел сделать остров и свою огненную реакцию недоступными для человечества…»
Бенуа закрыл глаза рукой. Нет, это не может быть, выдумкой. Ведь он-то знает, что Вельт действительно послал экспедицию на остров Аренида. Он упоминал даже фамилию профессора Бернштейна. Горящий воздух! Ведь это и есть проклятая реакция Вельта. Стеной горящего воздуха предлагал он уничтожить коммунистические страны. А теперь… Холодный пот выступил у Бенуа на лбу Маленькая парижанка захохотала. Рядом с Бенуа освободилось место, и девушка быстро пересела к нему, забрав свою порцию мороженого.
— Будем знакомы, мосье. Вы можете звать меня Аренидой. Вам нравится?
Старый солдат вздрогнул. Он испуганно посмотрел на маленькую женщину. А она щебетала:
— Хотите танцевать со мной? Ведь мы уже пели вместе. Мы придумаем танец горящего воздуха.
В голову Бенуа пришла страшная мысль. Он был единственным во всем Париже человеком, который понял истинное значение событий в Тихом океане… Значит, подслушанный газетами радиоразговор действительно происходил! Экспедицию постигла катастрофа. Горит воздух над островом! Что же сможет остановить страшную реакцию?
— Вы неразговорчивы! — сказала девушка, надув крашеные губки. — Разве вам сегодня не весело? Вам не нравится имя Аренида?
— Аренида… — тихо прошептал Бенуа.
— Что? — так же тихо ответила девушка, взглянув из-под удлиненных ресниц.
Бенуа встал. Ему было нехорошо. Не хватало воздуха. Он задыхался. Сумасшедшие люди, они танцуют! Они ничего не понимают! Они не знают, что будет представлять их Париж через несколько месяцев! Бенуа зажмурился и почти выбежал из кафе.
Девушка обиженно смотрела ему вслед. Она поднялась. К ней подскочил гарсон и стал подсчитывать тарелочки на столике, где сидела она с Бенуа.
— Я не буду платить за него! — возмутилась девушка.
Но гарсон преградил дорогу, нагло оглядывая ее с ног до головы. По-видимому, он действительно был специалистом по взиманию долгов с людей, никогда не должавших.
Девушка со слезами на глазах отдала несколько франков.
— А еще военный! — прошептала она.
Бенуа медленно поднимался вверх по бульвару Монмартр.
Через каждые несколько шагов встречались кафе с расположившимися на улице оркестрами. Оркестры соперничали друг с другом, стараясь заглушить своих соседей.
Люди танцевали на мостовой, почти остановив движение. Они танцевали под все, что им играли. Ближе к центру преобладали негритянские фокстроты, стонущие, безмотивные, звукоподражающне; немного дальше звучали французские фокстроты или переделанные под них классические вещи. В одном месте лихо фокстротировали под третий этюд Шопена. В переулках, где танцующие совсем остановили уличное движение, где над их головами развевались веревки с нанизанными на них бумажными флажками, люди танцевали по преимуществу вальсы или старинные народные танцы.
Бенуа со щемящим сердцем смотрел на этих людей. Он был по-настоящему одинок, так, как мог быть одинок в мире только человек, знающий тайну добра и зла. Бенуа знал тайну будущего. Он один знал, что станется с этими беспечными людьми. Сколько страха, горя, страданий и ужаса ждет их!..
Может быть, оттого, что Бенуа все время думал о безвозвратно сгорающем воздухе, ему было действительно трудно дышать. Вернулась старая одышка.
Люди часто останавливали его, заговаривали с ним, тащили танцевать, шутили. Всюду звучало модное словечко, пущенное вечерними газетами: «Аренида».
Бенуа каждый раз вздрагивал.
Проходя мимо одного пустующего кафе, Бенуа заметил, как два гарсона, забравшись на лестницу, натягивали полотняную вывеску, наскоро сделанную, вероятно, из скатерти. На ней огненно-оранжевыми буквами было написано: «КАФЕ „АРЕНИДА“.
Бенуа, словно прикованный, остановился. Невольно опустился на стул. Перед ним появилась тарелочка с бокалом и соломинкой. Бенуа грустно посмотрел на окружающих. Ведь он знал, что ожидает их всех…
Вывеска сделала свое дело. Прохожие, увидев ее, смеялись и оставались здесь. Скоро откуда-то явился оркестр. Начались танцы. Кто-то распевал странную песенку, где очень часто упоминались слова «Аренида» и «пожар».
«Какой ужас, — подумал Бенуа, — быть в положении человека, который знает будущее! Отравлены все секунды…»
Бенуа проклинал мир. Он жалел людей и в то же время ненавидел их… и завидовал им. Наверно, точно так же должен был чувствовать себя Мефистофель.
Боже! Неужели он, Бенуа, храбрый солдат и неплохой малый, который только в детстве читал Гете, должен оказаться в мире хоть на несколько часов Мефистофелем!
Бенуа обхватил голову руками.
Нет, он не демон! Бес бессмертен, а Бенуа ждет то же, что и всех людей, всех этих веселых плясунов и певцов. Он так же, как и они, будет хватать воздух руками, корчиться и в жутких судорогах задыхаться.
Бенуа никогда не боялся смерти. Но думать обо всем этом было страшно. С отвращением представлял он себе этих людей задыхающимися, ползающими по мостовой…
На столик Бенуа вскочила очаровательная женщина. Он видел ее точеные ноги в прозрачных чулках и крошечных туфельках. Он поднял усталые глаза и узнал Жанну Дюкло.
Оркестр смолк. Жанна Дюкло, любимая артистка народа, запела «Марсельезу». Толпа, запрудившая улицу, запела вместе с ней. И вместе с людьми, отражая звуки, запели стены старых домов, не раз певшие с баррикадами песню великой разрушающей и созидающей толпы.
У ног артистки сидел старый француз с седыми усами. Он сжал голову руками и единственный во всем Париже думал о том, что эта песня никогда уже больше не прозвучит на земле.
Глава VII. КРЕПОСТЬ ДУХА
Марина стояла в узком коридоре вагона и смотрела в окно. Назад убегали поля, ручьи, дороги, перелески… Мелькали домики, иногда группами, напоминая маленькие города. Порой перед шлагбаумами стояли вереницы машин.
Огромная птица летела вровень с поездом. Она размеренно и экономно взмахивала сильными крыльями. Ноги ее были вытянуты в одну линию с шеей.
Поезд перегнал птицу, когда она уже, хлопая крыльями, повисла над столбом со старинным колесом от телеги наверху.
— Аист, — сказал Марине седенький сосед, куривший в коридоре.
— Аист? — почему-то удивилась Марина. — Они здесь тоже встречаются?
— Как же! Не только у вас на Украине.
— А я не с Украины…
Аист, севший в свое гнездо, остался далеко позади.
Прошел проводник:
— Станцию Жабинку проезжаем. Теперь — Брест. Кто за границу, пройдите в помещение вокзала. У вагона будут менять тележки.
— Зачем? — поинтересовалась Марина.
— Анахронизм, — отозвался все тот же сосед. — Колею все еще не перешили. А пора бы, если всерьез помышлять о стирании былых граней.
— Да, да! — вспомнила Марина и смутилась. — Колею все еще не перешили… В западноевропейских странах она чуть уже, чем наша.
Мелькали последние километры советской земли. Марина пыталась представить себе, что происходило здесь в начале гитлеровского вторжения. Горели вот такие же аккуратные домики и вместе с ними гнезда аистов на высоких столбах или старых деревьях. Прилетали аисты, не находя своих гнезд. Покидали свои гнезда люди, не зная, когда вернутся…
Марине, основательно изучавшей историю, все же было трудно представить себе эти картины. Слишком далеки были от того трагического времени все ее представления, все ее интересы. Одно дело — прочитать о тогдашних ужасах в книжках или даже увидеть их на киноэкранах, совсем другое — представить себе горящей землю, на которую она сейчас ступит.
Марине не надо было пересекать советскую границу. В Бресте она сходила, чтобы добираться дальше до бабушки на автобусе.
Попрощавшись с седеньким соседом, ехавшим в Париж, она бодро зашагала к невысокому зданию вокзала, прошла через его шумные залы и оказалась на тихой привокзальной площади.
У Марины не было вещей — одна только сумка. Что, если дойти до крепости пешком? Автобуса ждать несколько часов.
Она спросила какую-то девочку с косичками: далеко ли до Брестской крепости? Девочка, стоя на одной ноге (она играла в «классики», начерченные мелом на асфальте), сказала, что надо выйти на Каштановую улицу и идти по ней все время прямо. Дорога будет обсажена деревьями. Упрется в бетонную стену. А в ней дыра как пятиконечная звезда, только неровная. За ней крепость. И там штык до неба.
— Только до нее далеко, — предупредила она и прыгнула в начерченный квадратик.
Марина все-таки пошла пешком. Правда, пройти много ей не удалось. Нагнал мотоциклист. Коляска у него была свободной.
— Вам в крепость? Дорога здесь без поворотов. Так и я туда же, — сказал он, откидывая полог коляски.
Марина украдкой взглянула на мотоциклиста. В шлеме он показался ей военным, хотя формы на нем не было. И она согласилась.
— Хотите познакомиться с достопримечательностями? — спросил мотоциклист, набирая скорость.
— Нигде так не ощущаешь движение, как на мотоцикле, — сказала Марина, прикрываясь от бьющего в лицо ветра косынкой.
— «В движеньи счастие мое, в движеньи…» — пропел строчку из песни Шуберта мотоциклист.
Марина с интересом посмотрела на него.
Из-под шлема выглядывало немного скуластое волевое лицо с тяжеловатым подбородкам.
— Вы могли бы быть космонавтом, — сказала она.
— Мечтал, но пока не привелось, — отозвался ее спутник. — Может быть, вес велик.
Марина мысленно согласилась. Он действительно был крупноват: широк в плечах и роста завидного.
— Разве что в будущем. Мечтаю о Марсе.
Крепость действительно показалась за бетонной стеной с проемом в виде неровной звезды. В нем виднелся бетонированный двор с обелиском, похожим на штык. И никаких стен и башен, как у Московского или Ростовского кремля. Марина сказала об этом:
— Так это же старинная, но не древняя крепость, — отозвался мотоциклист. — Ее построили в девятнадцатом веке для тогдашних пушек с ядрами. В те времена она представляла собой силу. В ней могло отсидеться несколько тысяч человек. Даже большая армия не рискнула бы пройти, не взяв крепость, не разоружив ее гарнизон. Но не в двадцатом веке. Гитлеровские полчища прошли мимо.
— Почему же во время войны с Гитлером она все же была крепостью?
— Крепостью была, только особой. Вам экскурсоводы все расскажут. Вот мы и приехали. Видите: с одной стороны Буг, с другой — его приток Мухавец, разделенный на два рукава. Система обводных каналов делала крепость на островах труднодоступной. Ну и еще эти внешние обводы — земляные валы.
— Как они заросли кустарником!
— Вы не киноактриса? — спросил мотоциклист, притормаживая на довольно узком мосту.
— Нет, — удивилась Марина. — Разве похожа?
Ее спутник немного смутился:
— В принципе киноактриса может на всех походить. И на вас тоже, если в фильме ей выпала ваша роль.
— Ну, синих чулков вроде меня в кино играть не будут! — рассмеялась Марина.
— Приехали. Вон Тираспольские ворота. О них можно рассказать много легенд. Правдивых легенд. Ищите экскурсовода.
Марина прошла под аркой изрядно побитых кирпичных ворот с башенкой вверху и оказалась на вымощенном камнями дворе. Ее окружали приземистые, полуразрушенные и местами заново восстановленные здания. В центре площади высились руины, старой церкви, заросшие не только травой, но даже кустиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
«Только французы умеют так веселиться», — подумал Бенуа.
Среди танцующих замелькали газетные листы. В кафе влетел газетчик:
— Необыкновенные известия! Пожар в океане! Тайна профессора Бернштейна! Воздушный костер! Гибель острова!
Бенуа улыбнулся. Даже газеты настроились на общий лад и хотят всемерно веселить парижан. Он бросил мальчику монету, которую тот поймал на лету. На столике оказался вечерний листок.
Бенуа посмотрел сначала программу завтрашнего парада: с горечью вспомнил, что военный министр не предложил ему билета на трибуну, что надо сегодня же вечером купить на бульваре бумажный перископ, чтобы увидеть завтра парад, хотя бы стоя в задних рядах публики. Потом он взглянул на первую страницу. Соломинка, которую Бенуа держал в руке, неожиданно сломалась, но он даже не заметил этого. Побледнев, он залпом выпил бокал и старательно разжевал попавшую в рот соломинку.
— Что с вами? — спросила маленькая девушка с соседнего столика.
Бенуа посмотрел на нее пустыми глазами. Он не узнал ее, хотя это была та самая парижанка, с которой они вместе пели на площади Гранд-Опера.
Не веря глазам, Бенуа перечитывал полосу, где перепечатаны были выдержки из дневных газет всего мира.
«Вчера репортерами американских газет подслушан радиотелефонный разговор между знаменитым миллионером Вельтом и начальником организованной им экспедиции в Тихий океан. Оказалось, что безумный профессор Бернштейн, оставшись один на острове Аренида, поджег над ним воздух. Открыв горение воздуха в присутствии выделявшегося на острове газа, профессор хотел сделать остров и свою огненную реакцию недоступными для человечества…»
Бенуа закрыл глаза рукой. Нет, это не может быть, выдумкой. Ведь он-то знает, что Вельт действительно послал экспедицию на остров Аренида. Он упоминал даже фамилию профессора Бернштейна. Горящий воздух! Ведь это и есть проклятая реакция Вельта. Стеной горящего воздуха предлагал он уничтожить коммунистические страны. А теперь… Холодный пот выступил у Бенуа на лбу Маленькая парижанка захохотала. Рядом с Бенуа освободилось место, и девушка быстро пересела к нему, забрав свою порцию мороженого.
— Будем знакомы, мосье. Вы можете звать меня Аренидой. Вам нравится?
Старый солдат вздрогнул. Он испуганно посмотрел на маленькую женщину. А она щебетала:
— Хотите танцевать со мной? Ведь мы уже пели вместе. Мы придумаем танец горящего воздуха.
В голову Бенуа пришла страшная мысль. Он был единственным во всем Париже человеком, который понял истинное значение событий в Тихом океане… Значит, подслушанный газетами радиоразговор действительно происходил! Экспедицию постигла катастрофа. Горит воздух над островом! Что же сможет остановить страшную реакцию?
— Вы неразговорчивы! — сказала девушка, надув крашеные губки. — Разве вам сегодня не весело? Вам не нравится имя Аренида?
— Аренида… — тихо прошептал Бенуа.
— Что? — так же тихо ответила девушка, взглянув из-под удлиненных ресниц.
Бенуа встал. Ему было нехорошо. Не хватало воздуха. Он задыхался. Сумасшедшие люди, они танцуют! Они ничего не понимают! Они не знают, что будет представлять их Париж через несколько месяцев! Бенуа зажмурился и почти выбежал из кафе.
Девушка обиженно смотрела ему вслед. Она поднялась. К ней подскочил гарсон и стал подсчитывать тарелочки на столике, где сидела она с Бенуа.
— Я не буду платить за него! — возмутилась девушка.
Но гарсон преградил дорогу, нагло оглядывая ее с ног до головы. По-видимому, он действительно был специалистом по взиманию долгов с людей, никогда не должавших.
Девушка со слезами на глазах отдала несколько франков.
— А еще военный! — прошептала она.
Бенуа медленно поднимался вверх по бульвару Монмартр.
Через каждые несколько шагов встречались кафе с расположившимися на улице оркестрами. Оркестры соперничали друг с другом, стараясь заглушить своих соседей.
Люди танцевали на мостовой, почти остановив движение. Они танцевали под все, что им играли. Ближе к центру преобладали негритянские фокстроты, стонущие, безмотивные, звукоподражающне; немного дальше звучали французские фокстроты или переделанные под них классические вещи. В одном месте лихо фокстротировали под третий этюд Шопена. В переулках, где танцующие совсем остановили уличное движение, где над их головами развевались веревки с нанизанными на них бумажными флажками, люди танцевали по преимуществу вальсы или старинные народные танцы.
Бенуа со щемящим сердцем смотрел на этих людей. Он был по-настоящему одинок, так, как мог быть одинок в мире только человек, знающий тайну добра и зла. Бенуа знал тайну будущего. Он один знал, что станется с этими беспечными людьми. Сколько страха, горя, страданий и ужаса ждет их!..
Может быть, оттого, что Бенуа все время думал о безвозвратно сгорающем воздухе, ему было действительно трудно дышать. Вернулась старая одышка.
Люди часто останавливали его, заговаривали с ним, тащили танцевать, шутили. Всюду звучало модное словечко, пущенное вечерними газетами: «Аренида».
Бенуа каждый раз вздрагивал.
Проходя мимо одного пустующего кафе, Бенуа заметил, как два гарсона, забравшись на лестницу, натягивали полотняную вывеску, наскоро сделанную, вероятно, из скатерти. На ней огненно-оранжевыми буквами было написано: «КАФЕ „АРЕНИДА“.
Бенуа, словно прикованный, остановился. Невольно опустился на стул. Перед ним появилась тарелочка с бокалом и соломинкой. Бенуа грустно посмотрел на окружающих. Ведь он знал, что ожидает их всех…
Вывеска сделала свое дело. Прохожие, увидев ее, смеялись и оставались здесь. Скоро откуда-то явился оркестр. Начались танцы. Кто-то распевал странную песенку, где очень часто упоминались слова «Аренида» и «пожар».
«Какой ужас, — подумал Бенуа, — быть в положении человека, который знает будущее! Отравлены все секунды…»
Бенуа проклинал мир. Он жалел людей и в то же время ненавидел их… и завидовал им. Наверно, точно так же должен был чувствовать себя Мефистофель.
Боже! Неужели он, Бенуа, храбрый солдат и неплохой малый, который только в детстве читал Гете, должен оказаться в мире хоть на несколько часов Мефистофелем!
Бенуа обхватил голову руками.
Нет, он не демон! Бес бессмертен, а Бенуа ждет то же, что и всех людей, всех этих веселых плясунов и певцов. Он так же, как и они, будет хватать воздух руками, корчиться и в жутких судорогах задыхаться.
Бенуа никогда не боялся смерти. Но думать обо всем этом было страшно. С отвращением представлял он себе этих людей задыхающимися, ползающими по мостовой…
На столик Бенуа вскочила очаровательная женщина. Он видел ее точеные ноги в прозрачных чулках и крошечных туфельках. Он поднял усталые глаза и узнал Жанну Дюкло.
Оркестр смолк. Жанна Дюкло, любимая артистка народа, запела «Марсельезу». Толпа, запрудившая улицу, запела вместе с ней. И вместе с людьми, отражая звуки, запели стены старых домов, не раз певшие с баррикадами песню великой разрушающей и созидающей толпы.
У ног артистки сидел старый француз с седыми усами. Он сжал голову руками и единственный во всем Париже думал о том, что эта песня никогда уже больше не прозвучит на земле.
Глава VII. КРЕПОСТЬ ДУХА
Марина стояла в узком коридоре вагона и смотрела в окно. Назад убегали поля, ручьи, дороги, перелески… Мелькали домики, иногда группами, напоминая маленькие города. Порой перед шлагбаумами стояли вереницы машин.
Огромная птица летела вровень с поездом. Она размеренно и экономно взмахивала сильными крыльями. Ноги ее были вытянуты в одну линию с шеей.
Поезд перегнал птицу, когда она уже, хлопая крыльями, повисла над столбом со старинным колесом от телеги наверху.
— Аист, — сказал Марине седенький сосед, куривший в коридоре.
— Аист? — почему-то удивилась Марина. — Они здесь тоже встречаются?
— Как же! Не только у вас на Украине.
— А я не с Украины…
Аист, севший в свое гнездо, остался далеко позади.
Прошел проводник:
— Станцию Жабинку проезжаем. Теперь — Брест. Кто за границу, пройдите в помещение вокзала. У вагона будут менять тележки.
— Зачем? — поинтересовалась Марина.
— Анахронизм, — отозвался все тот же сосед. — Колею все еще не перешили. А пора бы, если всерьез помышлять о стирании былых граней.
— Да, да! — вспомнила Марина и смутилась. — Колею все еще не перешили… В западноевропейских странах она чуть уже, чем наша.
Мелькали последние километры советской земли. Марина пыталась представить себе, что происходило здесь в начале гитлеровского вторжения. Горели вот такие же аккуратные домики и вместе с ними гнезда аистов на высоких столбах или старых деревьях. Прилетали аисты, не находя своих гнезд. Покидали свои гнезда люди, не зная, когда вернутся…
Марине, основательно изучавшей историю, все же было трудно представить себе эти картины. Слишком далеки были от того трагического времени все ее представления, все ее интересы. Одно дело — прочитать о тогдашних ужасах в книжках или даже увидеть их на киноэкранах, совсем другое — представить себе горящей землю, на которую она сейчас ступит.
Марине не надо было пересекать советскую границу. В Бресте она сходила, чтобы добираться дальше до бабушки на автобусе.
Попрощавшись с седеньким соседом, ехавшим в Париж, она бодро зашагала к невысокому зданию вокзала, прошла через его шумные залы и оказалась на тихой привокзальной площади.
У Марины не было вещей — одна только сумка. Что, если дойти до крепости пешком? Автобуса ждать несколько часов.
Она спросила какую-то девочку с косичками: далеко ли до Брестской крепости? Девочка, стоя на одной ноге (она играла в «классики», начерченные мелом на асфальте), сказала, что надо выйти на Каштановую улицу и идти по ней все время прямо. Дорога будет обсажена деревьями. Упрется в бетонную стену. А в ней дыра как пятиконечная звезда, только неровная. За ней крепость. И там штык до неба.
— Только до нее далеко, — предупредила она и прыгнула в начерченный квадратик.
Марина все-таки пошла пешком. Правда, пройти много ей не удалось. Нагнал мотоциклист. Коляска у него была свободной.
— Вам в крепость? Дорога здесь без поворотов. Так и я туда же, — сказал он, откидывая полог коляски.
Марина украдкой взглянула на мотоциклиста. В шлеме он показался ей военным, хотя формы на нем не было. И она согласилась.
— Хотите познакомиться с достопримечательностями? — спросил мотоциклист, набирая скорость.
— Нигде так не ощущаешь движение, как на мотоцикле, — сказала Марина, прикрываясь от бьющего в лицо ветра косынкой.
— «В движеньи счастие мое, в движеньи…» — пропел строчку из песни Шуберта мотоциклист.
Марина с интересом посмотрела на него.
Из-под шлема выглядывало немного скуластое волевое лицо с тяжеловатым подбородкам.
— Вы могли бы быть космонавтом, — сказала она.
— Мечтал, но пока не привелось, — отозвался ее спутник. — Может быть, вес велик.
Марина мысленно согласилась. Он действительно был крупноват: широк в плечах и роста завидного.
— Разве что в будущем. Мечтаю о Марсе.
Крепость действительно показалась за бетонной стеной с проемом в виде неровной звезды. В нем виднелся бетонированный двор с обелиском, похожим на штык. И никаких стен и башен, как у Московского или Ростовского кремля. Марина сказала об этом:
— Так это же старинная, но не древняя крепость, — отозвался мотоциклист. — Ее построили в девятнадцатом веке для тогдашних пушек с ядрами. В те времена она представляла собой силу. В ней могло отсидеться несколько тысяч человек. Даже большая армия не рискнула бы пройти, не взяв крепость, не разоружив ее гарнизон. Но не в двадцатом веке. Гитлеровские полчища прошли мимо.
— Почему же во время войны с Гитлером она все же была крепостью?
— Крепостью была, только особой. Вам экскурсоводы все расскажут. Вот мы и приехали. Видите: с одной стороны Буг, с другой — его приток Мухавец, разделенный на два рукава. Система обводных каналов делала крепость на островах труднодоступной. Ну и еще эти внешние обводы — земляные валы.
— Как они заросли кустарником!
— Вы не киноактриса? — спросил мотоциклист, притормаживая на довольно узком мосту.
— Нет, — удивилась Марина. — Разве похожа?
Ее спутник немного смутился:
— В принципе киноактриса может на всех походить. И на вас тоже, если в фильме ей выпала ваша роль.
— Ну, синих чулков вроде меня в кино играть не будут! — рассмеялась Марина.
— Приехали. Вон Тираспольские ворота. О них можно рассказать много легенд. Правдивых легенд. Ищите экскурсовода.
Марина прошла под аркой изрядно побитых кирпичных ворот с башенкой вверху и оказалась на вымощенном камнями дворе. Ее окружали приземистые, полуразрушенные и местами заново восстановленные здания. В центре площади высились руины, старой церкви, заросшие не только травой, но даже кустиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73