Потом очень кричали, корчились. Все сгорели, померли. Пойди посмотри, бае. Ожогов не найдешь, однако.
Старый, иссохший, в высокой шапке и в парке с цветными ленточками, шаман начал камлание. Он бил в бубен и кричал, что ослепительный Огды, бог огня и грома, сошел на землю и сжигает всех и вся невидимым огнем.
Глаза у шамана закатывались, он страшно вращал белками и бился о землю, пока на губах у него не выступила пена.
Собравшиеся в кружок тунгусы курили трубки и кивали головами.
— Говорю, черт, — сказал Косых и сплюнул.
Верный условию, он готов был ждать Бакова, который решил отправиться в тайгу. Плотовщик, которому почему-то полюбился ссыльный, пытался даже подрядить ему в провожатые тунгусов, но никто из них не согласился.
— Вот что, паря, — сказал тогда Косых. — Один в тайге пропадешь. Мне теперь черт не брат. Пошто бы и не посмотреть на этого ихнего Огды! Пойдем для опасности вместе, только слово дай, что премию мне схлопочешь.
Баков рад был товарищу.
Поговорив с тунгусами, решили не идти в тайгу пешком, а плыть в шитике по таежным речкам.
Место катастрофы находилось верстах в шестидесяти от Ванавары. Тунгусы помогли перетащить шитик волоком до бурной речки. Сплавляясь по ней, можно было, как они говорили, добраться до страшного места.
Тунгусы с жалостью смотрели на «отчаянных бае» и качали головами.
Шитик помчался по бурной воде, проскакивая меж подбеленных пеной камней.
Вскоре Баков и Косых увидели небывалую картину. Тайга, где нет опушек и прогалин, где лиственницы растут одна подле другой, — эта тайга, сколько хватал глаз, была повалена, деревья вырваны с корнями, которые обращены были к центру катастрофы.
Два дня плыли путники среди поваленной тайги. Баков подсчитал, что деревья вырваны на площади диаметром верст в сто двадцать, а если прибавить и вырванные на возвышениях, то площадь лесовала будет не меньше всей Московской губернии.
Косых дивился и угрюмо молчал. Один раз только сказал:
— Видать, паря, здешний дьявол будет поболе американского.
Баков и сам думал, что кратер в тайге, к которому они стремились, может действительно оказаться больше аризонского.
— Эх, Егор Егорыч! — с размаху ударил он таежника по плечу. — Теперь бы под мое начало экспедицию Императорской Академии наук вызвать! Какой научной сенсацией была бы находка гигантского метеорита!
— Известно, — соглашался Косых.
— Я б тебя, отец, коллектором экспедиции назначил.
— Пошто ж не так? Можно и коллектором. Премию за овец схлопочем — и депешу в Петербург, в самую эту академию.
— Как бы не так! — вздохнул и сразу ссутулился Баков. — Для академического начальства не существует больше профессора Бакова, который два года назад должен был баллотироваться в академики. Есть политический ссыльный, у которого дочь жандармы убили на Обуховском и который… Э, да что там говорить! — И он махнул рукой.
Косых умел ни о чем не спрашивать и стал свертывать цигарки и для себя и для Михаила Иваныча.
Больше об этом не говорили. Баков прекрасно понимал, что ему суждено сейчас тянуть бечеву или наниматься к плотовщикам, а не возглавлять научные экспедиции.
И все-таки он оказался первым ученым, добравшимся до центра тунгусской катастрофы.
Баков и Косых, поднявшись на возвышенность, увидели внизу долину, в сторону которой были повернуты все вывороченные корни.
Сверху отчетливо был виден фонтан воды. Но он бил не со дна кратера, который рассчитывал увидеть здесь Баков.
Кратера не было!..
Там, где гигантский метеорит, летя с космической скоростью, должен был врезаться в землю, а его энергия движения перейти в тепло и вызвать взрыв, — в этом месте никакой воронки не оказалось. Вместо ожидаемого исполинского кратера Баков и Косых увидели лес, стоящий на корню…
Это был странный, мертвый лес с деревьями без вершин, коры и сучьев. Их словно срезало, как заметил сразу Баков, вертикальной, рухнувшей сверху волной. Деревья уцелели лишь там, где были перпендикулярны ее фронту. Всюду, где удар пришелся под углом, лиственницы были повалены веером на гигантской площади.
— Айда, паря, вниз, — предложил Косых. — Что-то чудно мне это…
— Стой, дурная голова! — рявкнул Баков. — И шагу не смей делать! Сдается мне, что бог Огды имеет отношение не только к шаманам, но и к физикам…
Сибиряк удивленно посмотрел на своего товарища, который, как он уже успел убедиться, трусостью не отличался.
— И придется нам с тобой, Егор Егорович, все-таки написать в Академию наук! — закричал на всю долину возбужденный Баков.
Он стоял подбоченясь и смотрел вниз на диковинный мертвый лес, в котором смертельно были поражены богом Огды тунгусы.
* * *
Баков написал в Императорскую Академию наук о тунгусском феномене, настаивая на присылке в тайгу экспедиции, в которой он готов был принять участие хотя бы в качестве проводника или рабочего.
Профессор долго ждал ответа, но так и не получил его.
Он загрустил. Целыми днями валялся на лавке в избе Егорыча в одной из енисейских деревень.
Плотовщик Косых так и не добился страховой премии за овец. Ему пришлось продать избу, в которой лежал Баков, неудачливый его ходатай.
Косых не рассердился на Бакова. Такой же одинокий, как и он, без угла и пристанища, Косых привязался к Бакову и стал уговаривать его отправиться на промысел в тайгу, где была у него заимка.
— Может быть, паря, снова в те места заглянем, — подмигнул он.
Только они двое и думали о тунгусском феномене. В царской России никто не заинтересовался им. Царскому правительству в темные годы реакции было не до того.
Глава II. ЧЕРНАЯ ШАМАНША
Таежная заимка походила на маленькую крепость. Угрюмый хозяин обнес ее тыном, хоронясь и от зверя и от варнака. Тяжелые ворота запирались на крепкие запоры. Крыша прикрывала не только избу, но и двор.
Лиственницы вплотную подступали к одинокому жилью, которое казалось таким же дремучим, как и сама тайга.
Собаки залаяли все разом. Зазвенели за забором цепи, захрипели, заливаясь, псы.
Перед воротами стояли два человека, с виду не походившие ни на таежников, ни на беглых.
Один из них, низенький, скуластый и косоглазый, одетый в теплую синюю кофту, изо всех сил бил в ворота палкой. Другой, худой и высокий, был одет в узкое городское пальто и в мягкую шляпу, нелепо выглядевшую в тайге. Растопыренные локти делали его фигуру неуклюжей.
Собаки бесились, они лаяли теперь с надсадным воем.
Наконец одна из них завизжала, остальные приумолкли. За тыном послышался раскатистый бас:
— Молчать, прощелыги! Цыц, жандармы! Кто таков?
— Мало-мало открывай! Человек ходи-ходи тебя ищет, — сказал низенький.
— Проходи, ходя, мимо. Хозяина нет, а работник его тебе не нужен.
— Михаил Иванович! М-да!! Не откажите в любезности, откройте. Это я — Кленов… ваш бывший студент… Откройте!
— Что такое? Что за мистификация? — С этими словами рыжебородый мужик богатырского роста открыл калитку и загородил ее проем своей фигурой. — Кленов, Иван Алексеевич! Ваня! Да какими же вы судьбами! Дай задушу по-медвежьи! Шесть лет не видел ученой бороды!
И таежник сгреб приезжего в объятия.
— Михаил Иванович! Профессор! Голубчик! Простите, что обеспокоил… Но я сразу к делу… Времени, осмелюсь заметить, терять нельзя.
— У нас в тайге время не ценится. Проходите, голубчик. Это кто же с вами? Проводник?
Кленов кивнул головой и задумчиво взялся за бородку. Он был еще совсем молодым человеком, вчерашним студентом, по-видимому только что получившим университетский значок.
— Это — кореец Ким Ид Сим. Я называю его по-английски Кэдом.
— Почему по-английски? — весело гремел Баков, подталкивая впереди себя Кленова. — Вы неисправимый англоман.
— Видите ли, профессор… его рекомендовали мне как надежного человека… И он поедет с нами в Америку.
— Куда, куда? — переспросил Баков и расхохотался.
Кленов, смущенный, растерявшийся, стоял в сенях.
— Видите ли, многоуважаемый Михаил Иванович, я везу вам приглашение профессора Холмстеда приехать к нему в Аппалачские горы, где у него есть лаборатория. Он готов предоставить ее в ваше распоряжение.
— Вы, милейший Иван Алексеевич, шутник. Профессор Холмстед, очевидно, не подозревает, что Баков отныне не петербургский профессор, а таежный ссыльный, раз в неделю обязанный ходить к уряднику отмечаться.
— Напротив, Михаил Иванович. Холмстед прекрасно все знает. Он написал, что уважает чужие политические взгляды и считает за честь предоставить убежище политическому эмигранту, который способен принести пользу науке.
— Постой, постой! Я еще не эмигрант.
Разговаривая, все трое вошли в избу. В ней жили одни мужчины, но пол был чисто выскоблен. Лавки и крепко сколоченный стол кто-то недавно смастерил из свежевыструганной лиственницы. От нее ли или вообще от не успевших еще потемнеть со временем бревенчатых стен пахло смолой. Вопреки обычаю, икон в углу не было.
Баков еще раз обнял своего гостя, а проводника дружески потрепал по плечу, отчего тот заулыбался, выпятив редкие зубы.
— Кэд поможет вам бежать. Вас хватятся не раньше чем через неделю. Вы будете, осмелюсь уверить вас, далеко… Потом все тот же Кэд проведет вас через китайскую границу. Мы сядем на пароход в одном из китайских портов. Умоляю вас, Михаил Иванович, соглашайтесь! Ведь здесь, в тайге, погибает богатырь русской науки!
Баков усмехнулся.
— Да… богатырь… — Он постучал себя в грудь. — Действительно, погибает… грудная жаба — и ни одного модного врача, который берется довольно безуспешно ее лечить.
— Вот письмо мистера Холмстеда. Не откажите в любезности прочесть его. Я осмелился вести с ним переписку от вашего имени.
Баков покачал головой, взял письмо и быстро пробежал глазами.
— Ну, вот что, господа почтенные. Сейчас я выставлю на стол угощенье. От спирта в тайге отказываться нельзя. А вы, дорогой мой Иван Алексеевич, рассказывайте… все рассказывайте, и прежде всего про нашу физику. Что там нового. Поддержана ли кем-нибудь моя гипотеза о существовании трансурановых элементов?
— М-да… — Кленов сидел на лавке, так и не сняв пальто; шляпу он положил рядом. — Ваша гипотеза о трансурановых радиоактивных элементах вызвала всеобщий интерес. У вас немало последователей. Некоторые из них, осмелюсь огорчить вас, готовы оспаривать ваш приоритет…
— Ну и черт с ним, с приоритетом! Была бы лишь науке польза.
— Какой вы русский человек, право, Михаил Иванович! — улыбаясь, сказал Кленов.
Баков усмехнулся и поставил на стол бутылки, хлеб и еще какую-то снедь.
— Наиболее сенсационным событием 1913 года надо считать открытие голландским физиком Камерлингом Оннесом явления сверхпроводимости…
— Как, как? — остановился с откупоренной бутылкой в руке Баков.
— Если электрический проводник — скажем, свинец — заморозить в жидком гелии до температуры, близкой к абсолютному нулю, то всякое электрическое сопротивление мгновенно исчезает.
Баков тяжело опустился на скамью, налил дрожащей рукой спирта в стакан и одним духом выпил его.
— Повторите! — потребовал он.
Кленов обстоятельно рассказал о сверхпроводимости.
— Ходя, пей! — приказал Баков проводнику. — Если бы твоя башка понимала, что он тут говорит, ты бы колесом прошелся по избе.
— Моя мало-мало ничего не понимай, — закивал головой проводник и подобострастно принял из рук Бакова стакан.
— Явление сверхпроводимости очень мало изучено, Михаил Иванович. Едва увеличивается магнитное поле, как сверхпроводимость мгновенно исчезает…
Двое ученых оживленно беседовали о физике, а проводник-кореец, очевидно захмелев, сидел, привалившись к стене, и похрапывал.
— Черт возьми! — вскочил с лавки Баков. — Если вы думаете, что ваш профессор только тянул здесь бечеву, то вы заблуждаетесь, господин Кленов. Не угодно ли взглянуть? — И он положил перед Кленовым выцветшую любительскую фотографию.
— Что такое? — внимательно разглядывая снимок, спросил Кленов.
— Я думал, что был единственным исследователем района падения Тунгусского метеорита, о чем и писал вам, голубчик. Однако я ошибся. Вот такое существо я встретил в запретном месте, куда не покажется ни один тунгус… Вблизи вот от этого мертвого, стоячего леса. — И он положил на стол еще несколько фотографий поваленной тайги.
— Кто же это такой? — спросил Кленов, рассматривая первый снимок.
— Не такой, а такая. Всмотритесь.
Кленов видел на фотографии утесы, белую пену горной речушки, черные камни, у которых вздымались буруны, и остроносую лодчонку-шитик с высокими бортами. В лодке стояла, управляя веслом, женщина с развевающимися волосами. На ней была лишь набедренная повязка.
— Это что? Негатив? Почему она черная? — поинтересовался Кленов.
— Это позитив, милейший! Она чернокожая.
— Ничего не понимаю, — признался Кленов. — Откуда здесь, в тайге, чернокожие? К тому же она, как мне кажется… очень рослая.
— Боюсь, что я не достал бы ей до плеча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Старый, иссохший, в высокой шапке и в парке с цветными ленточками, шаман начал камлание. Он бил в бубен и кричал, что ослепительный Огды, бог огня и грома, сошел на землю и сжигает всех и вся невидимым огнем.
Глаза у шамана закатывались, он страшно вращал белками и бился о землю, пока на губах у него не выступила пена.
Собравшиеся в кружок тунгусы курили трубки и кивали головами.
— Говорю, черт, — сказал Косых и сплюнул.
Верный условию, он готов был ждать Бакова, который решил отправиться в тайгу. Плотовщик, которому почему-то полюбился ссыльный, пытался даже подрядить ему в провожатые тунгусов, но никто из них не согласился.
— Вот что, паря, — сказал тогда Косых. — Один в тайге пропадешь. Мне теперь черт не брат. Пошто бы и не посмотреть на этого ихнего Огды! Пойдем для опасности вместе, только слово дай, что премию мне схлопочешь.
Баков рад был товарищу.
Поговорив с тунгусами, решили не идти в тайгу пешком, а плыть в шитике по таежным речкам.
Место катастрофы находилось верстах в шестидесяти от Ванавары. Тунгусы помогли перетащить шитик волоком до бурной речки. Сплавляясь по ней, можно было, как они говорили, добраться до страшного места.
Тунгусы с жалостью смотрели на «отчаянных бае» и качали головами.
Шитик помчался по бурной воде, проскакивая меж подбеленных пеной камней.
Вскоре Баков и Косых увидели небывалую картину. Тайга, где нет опушек и прогалин, где лиственницы растут одна подле другой, — эта тайга, сколько хватал глаз, была повалена, деревья вырваны с корнями, которые обращены были к центру катастрофы.
Два дня плыли путники среди поваленной тайги. Баков подсчитал, что деревья вырваны на площади диаметром верст в сто двадцать, а если прибавить и вырванные на возвышениях, то площадь лесовала будет не меньше всей Московской губернии.
Косых дивился и угрюмо молчал. Один раз только сказал:
— Видать, паря, здешний дьявол будет поболе американского.
Баков и сам думал, что кратер в тайге, к которому они стремились, может действительно оказаться больше аризонского.
— Эх, Егор Егорыч! — с размаху ударил он таежника по плечу. — Теперь бы под мое начало экспедицию Императорской Академии наук вызвать! Какой научной сенсацией была бы находка гигантского метеорита!
— Известно, — соглашался Косых.
— Я б тебя, отец, коллектором экспедиции назначил.
— Пошто ж не так? Можно и коллектором. Премию за овец схлопочем — и депешу в Петербург, в самую эту академию.
— Как бы не так! — вздохнул и сразу ссутулился Баков. — Для академического начальства не существует больше профессора Бакова, который два года назад должен был баллотироваться в академики. Есть политический ссыльный, у которого дочь жандармы убили на Обуховском и который… Э, да что там говорить! — И он махнул рукой.
Косых умел ни о чем не спрашивать и стал свертывать цигарки и для себя и для Михаила Иваныча.
Больше об этом не говорили. Баков прекрасно понимал, что ему суждено сейчас тянуть бечеву или наниматься к плотовщикам, а не возглавлять научные экспедиции.
И все-таки он оказался первым ученым, добравшимся до центра тунгусской катастрофы.
Баков и Косых, поднявшись на возвышенность, увидели внизу долину, в сторону которой были повернуты все вывороченные корни.
Сверху отчетливо был виден фонтан воды. Но он бил не со дна кратера, который рассчитывал увидеть здесь Баков.
Кратера не было!..
Там, где гигантский метеорит, летя с космической скоростью, должен был врезаться в землю, а его энергия движения перейти в тепло и вызвать взрыв, — в этом месте никакой воронки не оказалось. Вместо ожидаемого исполинского кратера Баков и Косых увидели лес, стоящий на корню…
Это был странный, мертвый лес с деревьями без вершин, коры и сучьев. Их словно срезало, как заметил сразу Баков, вертикальной, рухнувшей сверху волной. Деревья уцелели лишь там, где были перпендикулярны ее фронту. Всюду, где удар пришелся под углом, лиственницы были повалены веером на гигантской площади.
— Айда, паря, вниз, — предложил Косых. — Что-то чудно мне это…
— Стой, дурная голова! — рявкнул Баков. — И шагу не смей делать! Сдается мне, что бог Огды имеет отношение не только к шаманам, но и к физикам…
Сибиряк удивленно посмотрел на своего товарища, который, как он уже успел убедиться, трусостью не отличался.
— И придется нам с тобой, Егор Егорович, все-таки написать в Академию наук! — закричал на всю долину возбужденный Баков.
Он стоял подбоченясь и смотрел вниз на диковинный мертвый лес, в котором смертельно были поражены богом Огды тунгусы.
* * *
Баков написал в Императорскую Академию наук о тунгусском феномене, настаивая на присылке в тайгу экспедиции, в которой он готов был принять участие хотя бы в качестве проводника или рабочего.
Профессор долго ждал ответа, но так и не получил его.
Он загрустил. Целыми днями валялся на лавке в избе Егорыча в одной из енисейских деревень.
Плотовщик Косых так и не добился страховой премии за овец. Ему пришлось продать избу, в которой лежал Баков, неудачливый его ходатай.
Косых не рассердился на Бакова. Такой же одинокий, как и он, без угла и пристанища, Косых привязался к Бакову и стал уговаривать его отправиться на промысел в тайгу, где была у него заимка.
— Может быть, паря, снова в те места заглянем, — подмигнул он.
Только они двое и думали о тунгусском феномене. В царской России никто не заинтересовался им. Царскому правительству в темные годы реакции было не до того.
Глава II. ЧЕРНАЯ ШАМАНША
Таежная заимка походила на маленькую крепость. Угрюмый хозяин обнес ее тыном, хоронясь и от зверя и от варнака. Тяжелые ворота запирались на крепкие запоры. Крыша прикрывала не только избу, но и двор.
Лиственницы вплотную подступали к одинокому жилью, которое казалось таким же дремучим, как и сама тайга.
Собаки залаяли все разом. Зазвенели за забором цепи, захрипели, заливаясь, псы.
Перед воротами стояли два человека, с виду не походившие ни на таежников, ни на беглых.
Один из них, низенький, скуластый и косоглазый, одетый в теплую синюю кофту, изо всех сил бил в ворота палкой. Другой, худой и высокий, был одет в узкое городское пальто и в мягкую шляпу, нелепо выглядевшую в тайге. Растопыренные локти делали его фигуру неуклюжей.
Собаки бесились, они лаяли теперь с надсадным воем.
Наконец одна из них завизжала, остальные приумолкли. За тыном послышался раскатистый бас:
— Молчать, прощелыги! Цыц, жандармы! Кто таков?
— Мало-мало открывай! Человек ходи-ходи тебя ищет, — сказал низенький.
— Проходи, ходя, мимо. Хозяина нет, а работник его тебе не нужен.
— Михаил Иванович! М-да!! Не откажите в любезности, откройте. Это я — Кленов… ваш бывший студент… Откройте!
— Что такое? Что за мистификация? — С этими словами рыжебородый мужик богатырского роста открыл калитку и загородил ее проем своей фигурой. — Кленов, Иван Алексеевич! Ваня! Да какими же вы судьбами! Дай задушу по-медвежьи! Шесть лет не видел ученой бороды!
И таежник сгреб приезжего в объятия.
— Михаил Иванович! Профессор! Голубчик! Простите, что обеспокоил… Но я сразу к делу… Времени, осмелюсь заметить, терять нельзя.
— У нас в тайге время не ценится. Проходите, голубчик. Это кто же с вами? Проводник?
Кленов кивнул головой и задумчиво взялся за бородку. Он был еще совсем молодым человеком, вчерашним студентом, по-видимому только что получившим университетский значок.
— Это — кореец Ким Ид Сим. Я называю его по-английски Кэдом.
— Почему по-английски? — весело гремел Баков, подталкивая впереди себя Кленова. — Вы неисправимый англоман.
— Видите ли, профессор… его рекомендовали мне как надежного человека… И он поедет с нами в Америку.
— Куда, куда? — переспросил Баков и расхохотался.
Кленов, смущенный, растерявшийся, стоял в сенях.
— Видите ли, многоуважаемый Михаил Иванович, я везу вам приглашение профессора Холмстеда приехать к нему в Аппалачские горы, где у него есть лаборатория. Он готов предоставить ее в ваше распоряжение.
— Вы, милейший Иван Алексеевич, шутник. Профессор Холмстед, очевидно, не подозревает, что Баков отныне не петербургский профессор, а таежный ссыльный, раз в неделю обязанный ходить к уряднику отмечаться.
— Напротив, Михаил Иванович. Холмстед прекрасно все знает. Он написал, что уважает чужие политические взгляды и считает за честь предоставить убежище политическому эмигранту, который способен принести пользу науке.
— Постой, постой! Я еще не эмигрант.
Разговаривая, все трое вошли в избу. В ней жили одни мужчины, но пол был чисто выскоблен. Лавки и крепко сколоченный стол кто-то недавно смастерил из свежевыструганной лиственницы. От нее ли или вообще от не успевших еще потемнеть со временем бревенчатых стен пахло смолой. Вопреки обычаю, икон в углу не было.
Баков еще раз обнял своего гостя, а проводника дружески потрепал по плечу, отчего тот заулыбался, выпятив редкие зубы.
— Кэд поможет вам бежать. Вас хватятся не раньше чем через неделю. Вы будете, осмелюсь уверить вас, далеко… Потом все тот же Кэд проведет вас через китайскую границу. Мы сядем на пароход в одном из китайских портов. Умоляю вас, Михаил Иванович, соглашайтесь! Ведь здесь, в тайге, погибает богатырь русской науки!
Баков усмехнулся.
— Да… богатырь… — Он постучал себя в грудь. — Действительно, погибает… грудная жаба — и ни одного модного врача, который берется довольно безуспешно ее лечить.
— Вот письмо мистера Холмстеда. Не откажите в любезности прочесть его. Я осмелился вести с ним переписку от вашего имени.
Баков покачал головой, взял письмо и быстро пробежал глазами.
— Ну, вот что, господа почтенные. Сейчас я выставлю на стол угощенье. От спирта в тайге отказываться нельзя. А вы, дорогой мой Иван Алексеевич, рассказывайте… все рассказывайте, и прежде всего про нашу физику. Что там нового. Поддержана ли кем-нибудь моя гипотеза о существовании трансурановых элементов?
— М-да… — Кленов сидел на лавке, так и не сняв пальто; шляпу он положил рядом. — Ваша гипотеза о трансурановых радиоактивных элементах вызвала всеобщий интерес. У вас немало последователей. Некоторые из них, осмелюсь огорчить вас, готовы оспаривать ваш приоритет…
— Ну и черт с ним, с приоритетом! Была бы лишь науке польза.
— Какой вы русский человек, право, Михаил Иванович! — улыбаясь, сказал Кленов.
Баков усмехнулся и поставил на стол бутылки, хлеб и еще какую-то снедь.
— Наиболее сенсационным событием 1913 года надо считать открытие голландским физиком Камерлингом Оннесом явления сверхпроводимости…
— Как, как? — остановился с откупоренной бутылкой в руке Баков.
— Если электрический проводник — скажем, свинец — заморозить в жидком гелии до температуры, близкой к абсолютному нулю, то всякое электрическое сопротивление мгновенно исчезает.
Баков тяжело опустился на скамью, налил дрожащей рукой спирта в стакан и одним духом выпил его.
— Повторите! — потребовал он.
Кленов обстоятельно рассказал о сверхпроводимости.
— Ходя, пей! — приказал Баков проводнику. — Если бы твоя башка понимала, что он тут говорит, ты бы колесом прошелся по избе.
— Моя мало-мало ничего не понимай, — закивал головой проводник и подобострастно принял из рук Бакова стакан.
— Явление сверхпроводимости очень мало изучено, Михаил Иванович. Едва увеличивается магнитное поле, как сверхпроводимость мгновенно исчезает…
Двое ученых оживленно беседовали о физике, а проводник-кореец, очевидно захмелев, сидел, привалившись к стене, и похрапывал.
— Черт возьми! — вскочил с лавки Баков. — Если вы думаете, что ваш профессор только тянул здесь бечеву, то вы заблуждаетесь, господин Кленов. Не угодно ли взглянуть? — И он положил перед Кленовым выцветшую любительскую фотографию.
— Что такое? — внимательно разглядывая снимок, спросил Кленов.
— Я думал, что был единственным исследователем района падения Тунгусского метеорита, о чем и писал вам, голубчик. Однако я ошибся. Вот такое существо я встретил в запретном месте, куда не покажется ни один тунгус… Вблизи вот от этого мертвого, стоячего леса. — И он положил на стол еще несколько фотографий поваленной тайги.
— Кто же это такой? — спросил Кленов, рассматривая первый снимок.
— Не такой, а такая. Всмотритесь.
Кленов видел на фотографии утесы, белую пену горной речушки, черные камни, у которых вздымались буруны, и остроносую лодчонку-шитик с высокими бортами. В лодке стояла, управляя веслом, женщина с развевающимися волосами. На ней была лишь набедренная повязка.
— Это что? Негатив? Почему она черная? — поинтересовался Кленов.
— Это позитив, милейший! Она чернокожая.
— Ничего не понимаю, — признался Кленов. — Откуда здесь, в тайге, чернокожие? К тому же она, как мне кажется… очень рослая.
— Боюсь, что я не достал бы ей до плеча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73