Когда его превосходительству доложили, что неподалеку от крепости задержан подозрительный бродяга, каковой дожидается во дворике под охраной капрала, не соизволят ли его допросить, комендант горделиво и начальственно выпятил грудь. Он допил шоколад и вручил чашку скромной девице, велел принести свой палаш с эфесом-корзинкой, препоясался им, закрутил усы, уселся в высокое кресло, принял строгий и неприступный вид и приказал ввести пленного. Солдаты все так же крепко держали его под руки; сзади шел капрал с ружьем наперевес. Пленник, однако, смотрел по-прежнему беспечно и самоуверенно и в ответ на всепроникающий взор коменданта чуть-чуть ему подмигнул, что отнюдь не понравилось церемонному старому владыке.
– Итак, негодяй, – сказал комендант, оглядев его с головы до ног, – что ты скажешь в свое оправдание – кто ты такой?
– Солдат прямиком со службы, награжден рубцами да шрамами.
– Солдат, кхм, судя по мундиру, пехотинец. А говорят, у тебя прекрасный андалузский конь. Это что же – в придачу к рубцам да шрамам?
– С позволения вашего превосходительства, лошадь эта – диковинная животина. И рассказ мой будет самый что ни на есть удивительный, однако же имеющий касательство до охраны крепости – да что! всей Гранады. Но предназначен он только для ваших ушей и для тех, от кого у вас нет секретов.
Взвесив его слова, комендант велел капралу с солдатами удалиться и встать на часах за дверью.
– Этот пречестной брат, – сказал он, – мой духовник, при нем можно говорить все, а эта девица, – и он кивнул на служанку, которая замешкалась с видом величайшего любопытства, – девица эта скромна, не болтлива и заслуживает полного доверия.
Солдат не то подмигнул скромной служанке, не то осклабился в ее сторону.
– По мне, – сказал он, – девица делу не помеха.
Когда все лишние удалились, солдат начал рассказ. Говорил он бойко и складно, не по-солдатски расторопным языком.
– С позволения вашего превосходительства, – сказал он, – я, как я уже имел честь доложить, солдат и послужил на славу, но срок моей службы истек, меня совсем недавно в Вальядолиде списали вчистую, и я отправился пешим ходом в родную андалузскую деревню. Вчера под вечер я шагал по широкой голодной степи Старой Кастилии.
– Погоди! – прервал комендант. – Что это ты несешь? От нас до Старой Кастилии миль двести или триста.
– Вот именно, – спокойно отвечал солдат. – Я же сказал вашему превосходительству, что повесть моя преудивительная, но притом правдивая, как ваше превосходительство и убедитесь, ежели наберетесь терпения.
– Рассказывай, мерзавец, – молвил комендант, подкручивая усы.
– Солнце клонилось к закату, – продолжал солдат, – и я стал озираться, не видать ли какого жилья для ночевки, но кругом, сколько хватало глаза, простиралась безлюдная степь. Придется, видно, подумал я, заночевать на голой земле, подложив ранец под голову; ваше превосходительство сами старый солдат и понимаете, что военному человеку к такому не привыкать.
Комендант кивнул в знак согласия, вытащил платок из корзинки-эфеса и отогнал муху, которая жужжала у его носа.
– Короче говоря, – продолжал солдат, – прошел я еще несколько миль и набрел на мост над глубоким ущельем, на дне которого чуть поблескивал ручеек, по летнему делу почти высохший. Возле моста была мавританская башня, верх в развалинах, а подвал целехонький. Вот, думаю, здесь и на постой; спустился к ручью, напился как следует – глотка пересохла, а вода была чистая, свежая; достал я из ранца луковку и краюшку, весь свой припас, сел у ручья на камень и давай ужинать – а потом, думаю, завалюсь спать в подвале: не худая квартира для человека служивого, как ваше превосходительство, тоже старый солдат, и сами понимаете.
– Бывало, устраивался я и похуже, – сказал комендант, уложив носовой платок обратно в эфес-корзинку.
– Жую я свою краюшку, – продолжал солдат, – и вдруг слышу какой-то шум из подвала; прислушался – никак лошадь переступает. А потом выходит из подвальной двери неподалеку от воды какой-то человек и ведет под уздцы статного коня. Что за человек, при звездах не видно, а луны не было. Место дикое, глухое; с чего бы ему торчать в этой башне? Может, путник вроде меня, может, контрабандист, а может, и бандолеро – что из этого? Я, слава богу, гол как сокол, с меня много не возьмешь; сижу себе, жую краюшку.
Подвел он лошадь к воде почти рядом со мной, и тут я его разглядел толком. И удивился: одет он был по-мавритански, в стальных латах и круглом полированном шлеме – это я понял по звездному отсвету. И лошадь в мавританской сбруе, широкие такие стремена лопаткой. Так вот, я говорю, подвел он коня к ручью, тот запустил голову в воду по уши, пьет и пьет, как бы, думаю, не лопнул.
– Приятель, – говорю, – ну и пьет у тебя конь, это добрый знак, когда лошадь смело сует морду в воду.
– Пусть его пьет, – сказал чужак с мавританским выговором, – он уж год как ни глотка не пил.
– Клянусь Сантьяго, – говорю, – куда до него верблюдам, которых я видел в Африке. Слушай-ка, ты вроде как тоже солдат, может, сядешь, перекусишь со мной по-походному?
Честно сказать, мне было как-то не по себе в этом безлюдье, а он хоть и неверный, а все человек. К тому же ваше превосходительство и сами знаете, солдата с кем только судьба не сведет, для нашего брата религия дело десятое, и в мирное время солдат солдату друг и товарищ.
Комендант снова кивнул.
– Вот я и говорю; предложил я ему разделить какой ни на есть ужин, надо же было как-то оказать дружелюбие. А он:
– Некогда мне ни есть, ни пить. Мне до утра далеко поспеть надо.
– А в какие края? – спрашиваю.
– В Андалузию, – сказал он.
– Значит, нам с тобой по пути, – говорю, – ну, раз не хочешь со мной поесть, может, хоть подвезешь меня? Конь у тебя, вижу, крепкий, двоих легко свезет.
– Ладно, – сказал конник, да и как ему отказаться, это уж было бы невежливо и не по-солдатски, я ведь с ним готов был разделить кусок хлеба. И он вскочил на коня, а я уселся за ним.
– Держись крепче, – сказал он, – конь у меня быстрее ветра.
– И не таких видали, – говорю, и он тронул коня.
С шага на рысь, с рыси на галоп, а там – вскачь и во весь опор. Скалы, деревья, дома – все только мелькнет, и нет.
– Что это за город? – спрашиваю.
– Сеговия, – сказал он, и только сказал, а уж башни Сеговии далеко позади. Взлетели мы на горы Гвадаррамы и вниз у Эскуриала; промчались мимо стен Мадрида, пронеслись по равнинам Ламанчи. Так и стлались с вершины в низину, через горы, степи и реки в тусклом звездном блеске.
Словом, чтоб не томить ваше превосходительство, всадник вдруг встал на горном откосе. «Приехали, – сказал он, – здесь конец пути». Смотрю – а жилья кругом никакого, только вход в пещеру. Еще смотрю – и вижу: подъезжают и подходят люди в мавританском платье, словно их ветром приносит с четырех сторон света, и спешат внутрь пещеры, как пчелы в улей. Я и спросить ничего не успел, а конник вогнал лошади в бока свои длинные мавританские шпоры, и мы смешались с толпой. Петляли мы, петляли крутой дорогой и спустились в самую глубь горы. Понемногу откуда-то забрезжил свет, словно бы утренний, ранний-ранний. Потом будто и совсем рассвело, и мне стало видно все кругом. Справа и слева по дороге были просторные пещеры, вроде зал в арсенале. В одних по стенам висели щиты, шлемы, латы, копья, сабли, в других лежали громадные кучи всякого походного боевого снаряженья.
Вот бы порадовалось солдатское сердце вашего превосходительства, если б вы видели, сколько там заготовлено оружия и амуниции! А в других пещерах рядами стояла конница в полном вооружении, с развернутыми знаменами и копьями наготове, хоть сейчас в бой, но неподвижные, как статуи. Были еще залы, где витязи спали на земле возле своих коней, а пехота, казалось, вот-вот построится. И все в старинном мавританском платье и доспехах.
Короче, ваше превосходительство, мы наконец попали в огромную пещеру или, лучше сказать, подземный дворец: стены там в жилах золота и серебра сверкают алмазами, сапфирами и всякими самоцветами. В дальнем конце возвышение, на нем золотой трон, на троне мавританский царь, а по бокам толпятся вельможи и стоят негры-телохранители с саблями наголо. Народ валил и валил несчетными тысячами, и все один за одним подходили к трону и чествовали царя. Одни пришельцы были в расшитом каменьями пышном облачении без единого пятнышка, другие – в истлевших, заплесневелых лохмотьях, и доспехи на них погнутые, иссеченные и заржавленные.
Я до поры придерживал язык: ваше превосходительство сами знаете – негоже солдату лезть с вопросами, но тут уж я не выдержал.
– Слушай, приятель, – говорю, – что это за кутерьма?
– Это, – сказал всадник, – великая и страшная тай на. Знай, о христианин, что пред тобою двор и войск Боабдила, последнего царя Гранады.
– Какой еще, – говорю, – двор и войско? Боабдил с его двором вытурили отсюда уж сколько сот лет назад, и все они перемерли в Африке.
– Да, так написано в ваших лживых летописях, – отвечал мавр, – но знай же, что Боабдил и его воинство, все защитники Гранады были замкнуты в глубине горы мощным заклятьем. А царь и войско, которые будто бы оставили покоренную Гранаду, – это было шествие в их облике духов и демонов, дабы обмануть христианских государей. И скажу тебе еще, друг, что вся Испания – зачарованная страна. Нет такой горной пещеры, одинокой башни на равнине или разрушенного замка в горах, где бы скрытно не дремал околдованный витязь – век за веком, пока не искупятся грехи, за которые попущением Аллаха правоверные на время утратили это царство. Только однажды в году, в канун святого Иоанна, заклятье снимается от заката до рассвета и нам позволено примчаться сюда и поклониться своему государю; толпы, которые на твоих глазах вливались в пещеру, – это мусульманские воины со всех концов Испании. И я из них. Ты видел разрушенную предмостную башню в Старой Кастилии? В ней я провел много сотен лет и туда обязан вернуться до зари. А конные и пешие воины, застывшие в строю соседних пещерах, – все это очарованные защитники Гранады. В Книге судеб написано, что, когда минет срок заклятья, Боабдил ринется с горы во главе своего войска, отвоюет наследный дворец Альгамбры и гранадский престол, соберет воедино рассеянных по всей Испании зачарованных воинов, и зеленое знамя пророка снова заплещется над полуостровом.
– И когда же это все будет? – говорю.
– Аллах один ведает; мы уже надеялись, что близок день избавленья, но Альгамбра попала в железные руки неусыпного правителя, закаленного старого воина, всем известного под именем коменданта Манко. И пока такой воитель стоит головной заставою, готовый отразить первый натиск с горы, придется Боабдилу и его витязям еще подремать.
Комендант выпрямился в кресле, поправил палаш и подкрутил усы.
– Словом, чтоб опять же не слишком докучать вашему превосходительству, конник рассказал мне все это и спешился.
– Побудь здесь, – сказал он, – и постереги моего коня, а я пойду преклоню колено перед Боабдилом.
Вслед за этими словами он пристал к толпе, которая чередом продвигалась к трону.
– Как быть? – подумал я, оставшись сам по себе. – Ждать ли здесь, пока этот нечестивец вернется и умыкнет меня на своем бешеном скакуне бог весть куда; а может, не тратя времени попусту, вырваться из сонмища этих живых мертвецов? Ваше превосходительство сами знаете, солдат долго не раздумывает. Что до лошади, то хозяин ее был завзятый враг нашей веры и королевства, так что лошадь его по законам войны была моя. Я перескочил с крупа в седло, дернул поводья, шлепнул коня по бокам мавританскими стременами: забрался сюда, так пусть и выбирается как знает. Когда мы скакали мимо тех залов, где мусульманские конники стояли в недвижном строю, мне почудилось бряцанье оружия и глухой гул голосов. Я еще раз поддал коню стременами, и мы помчались вдвое быстрее. Позади раздался грохот, словно от обвала; цокну ли о камень тысячи копыт; меня нагнала бесчисленная толпа, понесла и вышвырнула из пещеры; тысячи тысяч теней разлетались на все четыре стороны.
В вихре и сумятице я грянулся оземь и лишился чувств. Когда я пришел в себя, оказалось, что я лежу на уступе скалы, а конь стоит возле: упавши, я неотпустил уздечки, а то бы он, пожалуй, умчался в свою Старую Кастилию.
Ваше превосходительство легко можете себе пред, ставить мое изумление, когда я огляделся кругом и увидел заросли алоэ, индийские смоквы и прочие южные растения; а внизу был большой город с башнями, дворцами и громадным собором.
Я побрел вниз, взяв коня в повод: сесть на него побоялся, чтоб он чего не выкинул, мало ли. По пути мне встретился ваш патруль, и я узнал от него, что подо мною – о диво! – лежит Гранада, а сам я у стен Альгамбры, крепости неустрашимого коменданта Манко, грозы всех зачарованных мусульман. Услышав это я решил тут же явиться к вашему превосходительству рассказать вам обо всем и упредить об опасности вокруг и снизу, чтобы вы своевременно оборон крепость и самое королевство от этого мерзостно воинства, затаившегося в утробе земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45