Я ослеп, я ослеп. Какие нервы это выдержат. Однако самое скверное заключалось в том, что семьи слепых, особенно малочисленные, мгновенно становились слепыми семьями, и кому, спрашивается, их водить и за ними ходить как не соседям, разумеется, покуда еще зрячим, и ясно, что такая семья, где членов раз, два, ну, три - и обчелся, не может сама о себе позаботиться и станет, значит, живой репродукцией с известной картины, на которой слепцы вместе ходят, вместе падают и вместе умирают.
Увидев перед собой такую перспективу, правительство вынуждено было дать самый полный назад, то есть расширить установленные им же критерии при годности мест, отведенных под карантин, в результате чего началось немедленное и на самую скорую руку производимое переустройство закрытых фабрик, заброшенных церквей, спортивных залов, пустующих складов и: Уже два дня идут разговоры, что, мол, за городом будут разбиты палаточные городки, добавил старик с черной повязкой на глазу. Поначалу, причем по самому поначалу, кое-какие благотворительные организации еще посылали волонтеров ухаживать за слепыми, стелить им постели, мыть унитазы, стирать белье, стряпать, то есть проявлять тот минимум заботы, без которого жизнь очень скоро делается невыносимой даже для тех, кто видит. Бедные, милые эти люди, то бишь добровольцы, немедленно слепли, но, по крайней мере, остался в истории их благородный почин. Из них тут есть кто, спросил старик с черной повязкой на глазу. Нет, отвечала жена доктора. А может, вообще все это басни. Ну а город-то как, машины-то ходят, осведомился первый слепец, вспомнив свой автомобиль и таксиста, который вез его на консультацию и которого он потом своими руками опустил в могилу. Хаос полнейший, отвечал старик, и пустился в подробности аварий и катастроф. Когда в первый раз случилось так, что на полном ходу и на оживленной магистрали ослеп водитель автобуса, на это никто, кроме, разумеется, погибших и покалеченных, не обратил особенного внимания, и все та же причина, то есть сила привычки, побудила пресс-секретаря транспортной компании заявить, ни больше ни меньше, что несчастье произошло по вине водителя, то есть пресловутый человеческий фактор подвел, и что происшествие прискорбное, спору нет, но, если вдуматься, предвидеть его было бы так же трудно, как заподозрить инфаркт у человека, ни разу в жизни не жаловавшегося на сердце. Все сотрудники нашего предприятия, продолжал он, так же как и все выходящие на линию автобусы, регулярно проходят строжайший осмотр, соответственно медицинский и технический, прямым следствием чего является чрезвычайно низкий процент аварийности, которым до самого последнего времени наша компания выгодно отличалась от всех остальных. Пространное это объяснение попало на страницы газет, но гражданам было над чем подумать и кроме как над заурядным транспортным происшествием, ведь, в конце концов, едва ли было бы хуже, если бы просто отказали тормоза. Именно это через два дня привело к еще одной аварии, но так уж создан мир, что правде нужно многократно прикидываться ложью, чтоб добиться своего, отчего и разнесся слух, что на этот раз ослеп кондуктор. Не было решительно никакой возможности переубедить публику и втолковать ей, как все было на самом деле, и в результате, не замедлившем сказаться, люди перестали пользоваться автобусами, твердя, что лучше самому ослепнуть, нежели погибнуть из-за чужой слепоты. В третью аварию, последовавшую почти сразу же за второй и по той же причине, попал автобус без пассажиров, что сейчас же дало повод для таких примерно негодующих комментариев: Глаза бы мои не видели это безобразие. Даже и вообразить себе не могли говорившие так, что очень скоро сбудется это их пожелание. Не заставила себя ждать и авиакатастрофа: из-за мгновенной слепоты, одновременно постигшей командира корабля и второго пилота, рухнул на землю, развалился на куски и вспыхнул лайнер, причем погибли все пассажиры и члены экипажа, несмотря на то что на этот раз все системы находились в идеальном состоянии, если верить показаниям черного ящика, который один только и уцелел. Ни в какое сравнение с банальной аварией автобуса не шла трагедия такого масштаба, лишившая последних иллюзий тех, кто их еще питал, так что вскоре повсюду стих рокот моторов, и ни одно колесо, большое ли, маленькое, скорое или медленное, больше не вращалось. И тот, кто привык жаловаться, что из-за пробок час едешь, два стоишь, и тот, кто сетовал, что припаркованные где попало или мчащие автомобили не дают ему следовать избранной стезей, и тот, кто, до одури поколесив по окрестным улицам, чтобы где-нибудь приткнуть машину, и отыскав наконец прогалину на обочине, превращался в пешехода и принимался ругать водителей, к ним обращая ту же хулу и пени, что прежде адресовались ему самому, - словом, все должны были бы теперь испытать чувство законного удовлетворения, если бы не одно обстоятельство, заключавшееся в том, что, поскольку никто больше не решался сесть за руль и проехать хоть два шага, легковушки, грузовики, мотоциклы и даже смиренные велосипеды, оставленные владельцами, в душе которых страх возобладал над чувством собственника, хаотически заполняли весь город, и зримым символом этой чудовищной очевидности мог бы послужить эвакуатор, стрелой автокрана подцепивший, вздернувший, но так и оставивший болтаться в воздухе аварийную машину, ибо, надо полагать, первым ослеп его водитель. Всем было плохо, но хуже всех - слепцам, ибо не видели они, куда идут, не ведали, куда ногу ставят. И жалко было смотреть, как натыкаются они на брошенные тут и там машины, валятся один за другим на манер костяшек домино, разбивают колени, и одни, упав, плачут: Да помогите же кто-нибудь, ради бога, подняться, а другие с бранью и проклятиями отталкивают протянутую им благонамеренную руку помощи: Да пошел ты, погоди, скоро и твой черед придет, отчего жалостливый прохожий, осознав внезапно, какому риску подвергался из-за своей доброты, в ужасе шарахался, бежал, скрывался в молочно-белой мгле и, быть может, уже через несколько метров тоже слеп.
Вот как обстоят дела на воле, завершил свой рассказ старик с черной повязкой, и это еще при том, что я всего не знаю, а говорю о том лишь, что видел собственными глазами, тут он осекся и поправился: Хочу сказать, не глазами, а глазом, потому что он у меня был один, а теперь ни одного, ну, то есть один есть, да толку от него никакого. Я вас все хочу спросить, почему не вставите себе искусственный, а носите повязку. Объясните, пожалуйста, на кой мне сдался стеклянный глаз. Ну, как-то это принято, смотрится красивей, и потом гораздо гигиеничней, вынул, вымыл, вставил, вроде как зубной протез. Да уж, представляете, какая была бы красота, если бы все, кто потерял не только зрение, а и глаза тоже, вставили себе по паре стеклянных, сильно бы они им пригодились. Едва ли. Поскольку все мы слепы, а к тому вроде все идет, то до красоты ли тут, а насчет гигиены, извините, вот вы мне скажите, как доктор, ну какая тут может быть гигиена. Вероятно, только в мире слепых все становится таким, как оно есть на самом деле, ответил на это доктор. А люди, спросила девушка в темных очках. И люди тоже, никто ведь их не увидит. Вот что мне в голову пришло, молвил старик с черной повязкой на глазу, давайте-ка для препровождения времени сыграем в одну игру. Как же играть, когда не видишь чем, возразила жена первого слепца. Ну, это не совсем игра, а просто пусть каждый из нас подробно расскажет, что он видел в тот миг, когда ослеп. Неудобно может получиться, усомнился кто-то. Кто не захочет играть, посидит в сторонке, а остальные расскажут, только как было, выдумывать ничего не надо. Вот вы и начните, сказал доктор. Ладно, могу и я начать, сказал старик с черной повязкой на глазу, я ослеп, когда хотел понять, что там с моим отсутствующим глазом. То есть. Да очень просто, почувствовал как бы жжение в пустой глазнице, словно она воспалилась, снял повязку, чтобы понять, что там такое, и в этот миг ослеп. Это прямо какая-то притча, произнес тут неизвестно чей голос, притча про глаз, отказавшийся признать свое отсутствие. А я, сказал доктор, рылся в книгах, искал в медицинской литературе что-нибудь как раз по этому поводу, и последнее, что видел, были мои руки на странице. А я, сказала жена доктора, видела салон санитарного фургона, куда подсаживала мужа. А у меня так получилось, я уж доктору рассказывал, подъезжаю к перекрестку, как раз красный, и люди пошли через дорогу, вот тут я и ослеп, и тот малый, которого потом застрелили, отвез меня домой, и лица его я уже, ясное дело, не увидел. А я, сказала жена первого слепца, дома сидела, плакала и только поднесла к глазам платок, как в тот же миг и ослепла. А я, сказала регистраторша, вошла в лифт, протянула руку кнопку нажать и вдруг перестала что-либо видеть, представляете, до чего перепугалась, одна, в закрытой кабине, не знаю, вверх ехать или вниз, на что нажать, чтобы двери открылись. Нет, сказал аптекарь, со мной все проще было, я уже слышал, что люди слепнут, подумал, как это будет, если и я тоже, закрыл глаза, захотел попробовать, на что это похоже, а когда открыл, уже ничего не видел. И это похоже на притчу, вновь отозвался неведомый голос, захочешь ослепнуть - ослепнешь. Воцарилось молчание. Кое-кто из слепцов вернулся на свое место, что, кстати, далось им совсем нелегко, потому что они, хоть и знали, кто где лежит, найти свою койку могли, только произведя отсчет от одной или от другой стены, от первого номера к окну, от двадцатого к дверям, и только так удостовериться, что добрались куда надо. Когда стихло их монотонное, как молитва, бормотание, девушка в темных очках рассказала о том, что случилось с ней: Я была в номере отеля, ну, с мужчиной, и замолчала, стесняясь рассказать, чем она с ним занималась и отчего все вокруг внезапно стало белым, но старик с черной повязкой на глазу пришел ей на выручку, спросив: И все вокруг внезапно стало белым. Да, ответила она. Может быть, ваша слепота не такая, как у нас у всех, молвил старик. Оставалась теперь только горничная. Я постель стелила в номере, там до этого кто-то ослеп, сняла простыню, взяла ее, как обычно, за два угла, растянула и только собралась соединить руки, как перестала видеть, помню еще, что все-таки сумела потихоньку сложить простыню, и прибавила неизвестно зачем, словно это имело какое-то особое значение: Это нижняя была. Ну, что же, все рассказали, кто что видел последним, спросил старик с черной повязкой. Если больше никого, давайте тогда я расскажу, произнес неизвестный голос. Если даже кто и остался, он расскажет в свой черед, говорите. Последнее, что я видел, была картина. Картину, уточнил старик, а где. В музее, я в музей пошел, ну и вот, на картине, значит, поле, вороны на нем, кипарисы, и солнце, причем впечатление такое, будто оно состоит из кусочков других солнц. По описанию, скорей всего, голландец. Да, очень возможно, и там еще пес был, и он, бедняга, вроде бы наполовину уже провалился в яму. А-а, тогда это один испанец, до него никто так не писал собак, а уж после тем более никто не решался. Весьма вероятно, и еще там был воз сена, лошади везут его по берегу реки. Слева еще домик, да. Да. Стало быть, это английский живописец. Не исключено, однако маловероятно, потому что была там еще и женщина с младенцем на руках. Младенцев на руках у матери чаще всего и видишь на картинах. В самом деле, я и сам замечал. Я только вот чего не пойму, как это на одном холсте уместилось столько разных картин разных художников. И еще какие-то люди за столом. В мировой живописи такое множество обедов, застолий, ужинов, что по одной этой примете не определишь, что за люди. Тринадцать человек, все мужчины. А, это облегчает дело, продолжайте. И еще какая-то обнаженная белокурая женщина в раковине, а раковина плывет по морю, а вокруг цветы, цветы. Итальянец, ясное дело. И еще битва. Это как в случае с младенцами на руках у матерей и с трапезами, так не узнать. Убитые, раненые. Это естественно, все младенцы рано или поздно умирают, да и солдаты тоже. И испуганный конь. Глаза будто вот-вот выскочат из орбит, да. Точно. Да, за конями подобное водится, а какие еще картины были на той картине. Не успел рассмотреть, я ослеп, чуть только увидел этого коня. Страх ослепляет, заметила девушка в темных очках. Верные ваши слова, мы уже были слепыми в тот миг, когда ослепли, страх нас ослепил, страх не дает нам прозреть. Кто это сейчас говорил, спросил доктор. Слепой, был ответ, всего лишь слепой, других тут нет. Тогда осведомился старик с черной повязкой: Сколько потребуется слепых, чтобы создать слепоту. Никто не смог ответить ему. Девушка в темных очках попросила включить радио, может быть, новости передают. Передавать их начали немного погодя, а пока послушали немного музыку. Через какое-то время появились в дверях палаты несколько слепцов, и один сказал: Жаль, гитару с собой не прихватил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Увидев перед собой такую перспективу, правительство вынуждено было дать самый полный назад, то есть расширить установленные им же критерии при годности мест, отведенных под карантин, в результате чего началось немедленное и на самую скорую руку производимое переустройство закрытых фабрик, заброшенных церквей, спортивных залов, пустующих складов и: Уже два дня идут разговоры, что, мол, за городом будут разбиты палаточные городки, добавил старик с черной повязкой на глазу. Поначалу, причем по самому поначалу, кое-какие благотворительные организации еще посылали волонтеров ухаживать за слепыми, стелить им постели, мыть унитазы, стирать белье, стряпать, то есть проявлять тот минимум заботы, без которого жизнь очень скоро делается невыносимой даже для тех, кто видит. Бедные, милые эти люди, то бишь добровольцы, немедленно слепли, но, по крайней мере, остался в истории их благородный почин. Из них тут есть кто, спросил старик с черной повязкой на глазу. Нет, отвечала жена доктора. А может, вообще все это басни. Ну а город-то как, машины-то ходят, осведомился первый слепец, вспомнив свой автомобиль и таксиста, который вез его на консультацию и которого он потом своими руками опустил в могилу. Хаос полнейший, отвечал старик, и пустился в подробности аварий и катастроф. Когда в первый раз случилось так, что на полном ходу и на оживленной магистрали ослеп водитель автобуса, на это никто, кроме, разумеется, погибших и покалеченных, не обратил особенного внимания, и все та же причина, то есть сила привычки, побудила пресс-секретаря транспортной компании заявить, ни больше ни меньше, что несчастье произошло по вине водителя, то есть пресловутый человеческий фактор подвел, и что происшествие прискорбное, спору нет, но, если вдуматься, предвидеть его было бы так же трудно, как заподозрить инфаркт у человека, ни разу в жизни не жаловавшегося на сердце. Все сотрудники нашего предприятия, продолжал он, так же как и все выходящие на линию автобусы, регулярно проходят строжайший осмотр, соответственно медицинский и технический, прямым следствием чего является чрезвычайно низкий процент аварийности, которым до самого последнего времени наша компания выгодно отличалась от всех остальных. Пространное это объяснение попало на страницы газет, но гражданам было над чем подумать и кроме как над заурядным транспортным происшествием, ведь, в конце концов, едва ли было бы хуже, если бы просто отказали тормоза. Именно это через два дня привело к еще одной аварии, но так уж создан мир, что правде нужно многократно прикидываться ложью, чтоб добиться своего, отчего и разнесся слух, что на этот раз ослеп кондуктор. Не было решительно никакой возможности переубедить публику и втолковать ей, как все было на самом деле, и в результате, не замедлившем сказаться, люди перестали пользоваться автобусами, твердя, что лучше самому ослепнуть, нежели погибнуть из-за чужой слепоты. В третью аварию, последовавшую почти сразу же за второй и по той же причине, попал автобус без пассажиров, что сейчас же дало повод для таких примерно негодующих комментариев: Глаза бы мои не видели это безобразие. Даже и вообразить себе не могли говорившие так, что очень скоро сбудется это их пожелание. Не заставила себя ждать и авиакатастрофа: из-за мгновенной слепоты, одновременно постигшей командира корабля и второго пилота, рухнул на землю, развалился на куски и вспыхнул лайнер, причем погибли все пассажиры и члены экипажа, несмотря на то что на этот раз все системы находились в идеальном состоянии, если верить показаниям черного ящика, который один только и уцелел. Ни в какое сравнение с банальной аварией автобуса не шла трагедия такого масштаба, лишившая последних иллюзий тех, кто их еще питал, так что вскоре повсюду стих рокот моторов, и ни одно колесо, большое ли, маленькое, скорое или медленное, больше не вращалось. И тот, кто привык жаловаться, что из-за пробок час едешь, два стоишь, и тот, кто сетовал, что припаркованные где попало или мчащие автомобили не дают ему следовать избранной стезей, и тот, кто, до одури поколесив по окрестным улицам, чтобы где-нибудь приткнуть машину, и отыскав наконец прогалину на обочине, превращался в пешехода и принимался ругать водителей, к ним обращая ту же хулу и пени, что прежде адресовались ему самому, - словом, все должны были бы теперь испытать чувство законного удовлетворения, если бы не одно обстоятельство, заключавшееся в том, что, поскольку никто больше не решался сесть за руль и проехать хоть два шага, легковушки, грузовики, мотоциклы и даже смиренные велосипеды, оставленные владельцами, в душе которых страх возобладал над чувством собственника, хаотически заполняли весь город, и зримым символом этой чудовищной очевидности мог бы послужить эвакуатор, стрелой автокрана подцепивший, вздернувший, но так и оставивший болтаться в воздухе аварийную машину, ибо, надо полагать, первым ослеп его водитель. Всем было плохо, но хуже всех - слепцам, ибо не видели они, куда идут, не ведали, куда ногу ставят. И жалко было смотреть, как натыкаются они на брошенные тут и там машины, валятся один за другим на манер костяшек домино, разбивают колени, и одни, упав, плачут: Да помогите же кто-нибудь, ради бога, подняться, а другие с бранью и проклятиями отталкивают протянутую им благонамеренную руку помощи: Да пошел ты, погоди, скоро и твой черед придет, отчего жалостливый прохожий, осознав внезапно, какому риску подвергался из-за своей доброты, в ужасе шарахался, бежал, скрывался в молочно-белой мгле и, быть может, уже через несколько метров тоже слеп.
Вот как обстоят дела на воле, завершил свой рассказ старик с черной повязкой, и это еще при том, что я всего не знаю, а говорю о том лишь, что видел собственными глазами, тут он осекся и поправился: Хочу сказать, не глазами, а глазом, потому что он у меня был один, а теперь ни одного, ну, то есть один есть, да толку от него никакого. Я вас все хочу спросить, почему не вставите себе искусственный, а носите повязку. Объясните, пожалуйста, на кой мне сдался стеклянный глаз. Ну, как-то это принято, смотрится красивей, и потом гораздо гигиеничней, вынул, вымыл, вставил, вроде как зубной протез. Да уж, представляете, какая была бы красота, если бы все, кто потерял не только зрение, а и глаза тоже, вставили себе по паре стеклянных, сильно бы они им пригодились. Едва ли. Поскольку все мы слепы, а к тому вроде все идет, то до красоты ли тут, а насчет гигиены, извините, вот вы мне скажите, как доктор, ну какая тут может быть гигиена. Вероятно, только в мире слепых все становится таким, как оно есть на самом деле, ответил на это доктор. А люди, спросила девушка в темных очках. И люди тоже, никто ведь их не увидит. Вот что мне в голову пришло, молвил старик с черной повязкой на глазу, давайте-ка для препровождения времени сыграем в одну игру. Как же играть, когда не видишь чем, возразила жена первого слепца. Ну, это не совсем игра, а просто пусть каждый из нас подробно расскажет, что он видел в тот миг, когда ослеп. Неудобно может получиться, усомнился кто-то. Кто не захочет играть, посидит в сторонке, а остальные расскажут, только как было, выдумывать ничего не надо. Вот вы и начните, сказал доктор. Ладно, могу и я начать, сказал старик с черной повязкой на глазу, я ослеп, когда хотел понять, что там с моим отсутствующим глазом. То есть. Да очень просто, почувствовал как бы жжение в пустой глазнице, словно она воспалилась, снял повязку, чтобы понять, что там такое, и в этот миг ослеп. Это прямо какая-то притча, произнес тут неизвестно чей голос, притча про глаз, отказавшийся признать свое отсутствие. А я, сказал доктор, рылся в книгах, искал в медицинской литературе что-нибудь как раз по этому поводу, и последнее, что видел, были мои руки на странице. А я, сказала жена доктора, видела салон санитарного фургона, куда подсаживала мужа. А у меня так получилось, я уж доктору рассказывал, подъезжаю к перекрестку, как раз красный, и люди пошли через дорогу, вот тут я и ослеп, и тот малый, которого потом застрелили, отвез меня домой, и лица его я уже, ясное дело, не увидел. А я, сказала жена первого слепца, дома сидела, плакала и только поднесла к глазам платок, как в тот же миг и ослепла. А я, сказала регистраторша, вошла в лифт, протянула руку кнопку нажать и вдруг перестала что-либо видеть, представляете, до чего перепугалась, одна, в закрытой кабине, не знаю, вверх ехать или вниз, на что нажать, чтобы двери открылись. Нет, сказал аптекарь, со мной все проще было, я уже слышал, что люди слепнут, подумал, как это будет, если и я тоже, закрыл глаза, захотел попробовать, на что это похоже, а когда открыл, уже ничего не видел. И это похоже на притчу, вновь отозвался неведомый голос, захочешь ослепнуть - ослепнешь. Воцарилось молчание. Кое-кто из слепцов вернулся на свое место, что, кстати, далось им совсем нелегко, потому что они, хоть и знали, кто где лежит, найти свою койку могли, только произведя отсчет от одной или от другой стены, от первого номера к окну, от двадцатого к дверям, и только так удостовериться, что добрались куда надо. Когда стихло их монотонное, как молитва, бормотание, девушка в темных очках рассказала о том, что случилось с ней: Я была в номере отеля, ну, с мужчиной, и замолчала, стесняясь рассказать, чем она с ним занималась и отчего все вокруг внезапно стало белым, но старик с черной повязкой на глазу пришел ей на выручку, спросив: И все вокруг внезапно стало белым. Да, ответила она. Может быть, ваша слепота не такая, как у нас у всех, молвил старик. Оставалась теперь только горничная. Я постель стелила в номере, там до этого кто-то ослеп, сняла простыню, взяла ее, как обычно, за два угла, растянула и только собралась соединить руки, как перестала видеть, помню еще, что все-таки сумела потихоньку сложить простыню, и прибавила неизвестно зачем, словно это имело какое-то особое значение: Это нижняя была. Ну, что же, все рассказали, кто что видел последним, спросил старик с черной повязкой. Если больше никого, давайте тогда я расскажу, произнес неизвестный голос. Если даже кто и остался, он расскажет в свой черед, говорите. Последнее, что я видел, была картина. Картину, уточнил старик, а где. В музее, я в музей пошел, ну и вот, на картине, значит, поле, вороны на нем, кипарисы, и солнце, причем впечатление такое, будто оно состоит из кусочков других солнц. По описанию, скорей всего, голландец. Да, очень возможно, и там еще пес был, и он, бедняга, вроде бы наполовину уже провалился в яму. А-а, тогда это один испанец, до него никто так не писал собак, а уж после тем более никто не решался. Весьма вероятно, и еще там был воз сена, лошади везут его по берегу реки. Слева еще домик, да. Да. Стало быть, это английский живописец. Не исключено, однако маловероятно, потому что была там еще и женщина с младенцем на руках. Младенцев на руках у матери чаще всего и видишь на картинах. В самом деле, я и сам замечал. Я только вот чего не пойму, как это на одном холсте уместилось столько разных картин разных художников. И еще какие-то люди за столом. В мировой живописи такое множество обедов, застолий, ужинов, что по одной этой примете не определишь, что за люди. Тринадцать человек, все мужчины. А, это облегчает дело, продолжайте. И еще какая-то обнаженная белокурая женщина в раковине, а раковина плывет по морю, а вокруг цветы, цветы. Итальянец, ясное дело. И еще битва. Это как в случае с младенцами на руках у матерей и с трапезами, так не узнать. Убитые, раненые. Это естественно, все младенцы рано или поздно умирают, да и солдаты тоже. И испуганный конь. Глаза будто вот-вот выскочат из орбит, да. Точно. Да, за конями подобное водится, а какие еще картины были на той картине. Не успел рассмотреть, я ослеп, чуть только увидел этого коня. Страх ослепляет, заметила девушка в темных очках. Верные ваши слова, мы уже были слепыми в тот миг, когда ослепли, страх нас ослепил, страх не дает нам прозреть. Кто это сейчас говорил, спросил доктор. Слепой, был ответ, всего лишь слепой, других тут нет. Тогда осведомился старик с черной повязкой: Сколько потребуется слепых, чтобы создать слепоту. Никто не смог ответить ему. Девушка в темных очках попросила включить радио, может быть, новости передают. Передавать их начали немного погодя, а пока послушали немного музыку. Через какое-то время появились в дверях палаты несколько слепцов, и один сказал: Жаль, гитару с собой не прихватил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47