— Я могу свистеть просто ртом, — сказал мальчик, и ему в самом деле удалось свистнуть.
Сестренка вытянула пухлые губы, но только и сумела чмокнуть ими. Старик неожиданно вмешался:
— Хотите, я вам сделаю свисток? — предложил он.
Дети молча, с сомнением уставились на него.
— Ну, как, сделать вам свисток? — повторил Хоуард.
— Когда? — спросил Рональд.
— Сейчас. Из сучка вон того дерева. — Он кивнул на куст орешника. Оба смотрели удивленно, недоверчиво. Хоуард поднялся с шезлонга и срезал сучок толщиной в мизинец. — Вот так.
Он снова сел и перочинным ножом, которым обычно чистил трубку, начал мастерить свисток. Этот фокус он проделывал в жизни не раз, сперва для Джона, потом для Инид, когда они были детьми, а не так давно — для юного Мартина Костелло. И вот маленькие Кэвено стоят подле него и следят за работой медлительных стариковских пальцев; на лицах — смесь недоверия и любопытства. Хоуард снял с орехового сучка кору, ловко надрезал маленьким лезвием и надвинул на прежнее место. Поднес игрушку к губам, раздался пронзительный свист.
Оба пришли в восторг, и Хоуард отдал свисток девочке.
— Ты умеешь свистеть просто губами, а она не умеет, — сказал он Рональду.
— А завтра вы мне тоже сделаете?
— Хорошо, завтра я и тебе сделаю такой же.
Дети убежали, и свист раздавался по всему дому и по всей деревне, пока не треснула кора, зажатая в горячей руке. Но свисток был еще достоин того, чтобы его уложили спать вместе с плюшевым мишкой и куклой по имени Мелани.
— Спасибо вам за свисток, — сказала вечером после кофе миссис Кэвено. — Это так мило с вашей стороны. Дети просто в восторге.
— Все дети любят свистульки, особенно когда сами видят, как их делают, — просто сказал старик.
Это была одна из незыблемых истин, которые он усвоил за свою долгую жизнь, вот он ее и высказал.
— Они говорили, что вы очень быстро это сделали, — сказала миссис Кэвено. — Наверно, вы очень часто мастерили такие игрушки.
— Да, — сказал Хоуард, — я сделал немало свистулек на своем веку.
Он задумался, вспоминая все дудочки, которые мастерил столько лет назад для Джона и Инид в мирном саду в Эксетере. Инид выросла, вышла замуж и уехала за океан. Джон вырос и стал военным летчиком. Джон.
Он заставил свои мысли вернуться к настоящему.
— Я рад, что позабавил ваших детей, — сказал он. — Я обещал Рональду сделать завтра свисток и для него.
Назавтра было десятое мая. Пока старик в шезлонге под деревьями мастерил свисток для Рональда, германские войска, смяв сопротивление голландской армии, хлынули в Голландию. Голландская авиация бросила все свои силы — сорок боевых самолетов — против германского воздушного флота. Тысяча предателей развила бешеную деятельность; весь день с неба сыпались парашютисты. В Сидотоне единственный радиоприемник как раз был выключен — и Хоуард мирно строгал ветку орешника.
Его покой не слишком нарушился и после того, как радио включили. Из Сидотона война казалась очень далекой; от немцев деревню отделяла Швейцария, и на войну смотрели безучастно. В Бельгию опять вторглись враги, так было и в прошлую войну; sale Boche! На этот раз вторглись и в Голландию; тем больше союзников будет у Франции. А может быть, до Франции на этот раз и не дойдут, ведь сперва надо завоевать и переварить Голландию.
Хоуард со всем этим соглашался. Он ясно помнил ход прошлой войны. Он и сам тогда был короткое время в армии, добровольцем в территориальных частях, но недолго — его быстро демобилизовали из-за ревматизма. Главный удар тогда пришелся на Бельгию, вечно она — арена боев, это не ново. А в Сидотоне ничего не изменилось. Время от времени Хоуард рассеянно, без особого интереса слушал радио. Скоро начнется сезон рыбной ловли; снег в низинах растаял, и горные ручьи с каждым днем становятся спокойнее.
Отступление из Брюсселя тоже не очень задело его; так было и в прошлый раз. Он слегка встревожился, когда немцы достигли Абвиля, но стратег он был неважный и не понял, что это значит. Впервые по-настоящему потрясло его 29-е мая, когда бельгийский король Леопольд сложил оружие. Такого в прошлую войну не было, и Хоуард расстроился.
Но в тот день ничто не могло расстроить его надолго. На другое утро он в первый раз собирался удить рыбу — и весь вечер заботливо разбирал свои снасти, смачивал лески и сортировал наживку. Назавтра он отшагал шесть миль и поймал трех голубых форелей. В гостиницу вернулся около шести, усталый и счастливый, поужинал и сразу же лег в постель. Так он упустил первое сообщение по радио об эвакуации Дюнкерка.
Наутро его благодушию настал конец. Почти весь день он просидел в кабачке у радиоприемника, встревоженный и подавленный. Героическое отступление с побережья взволновало его, как ничто за последние месяцы; впервые потянуло домой, в Англию. Да, конечно, ему все равно не найдется там работы, но теперь он хотел вернуться. Хотел снова быть в гуще событий, видеть британские мундиры на улицах, делить общее напряжение и тревогу. Сидотон раздражал его истинно крестьянским равнодушием к войне.
Четвертого июня последние английские войска оставили Дюнкерк, Париж подвергся первому и единственному воздушному налету, и Хоуард принял решение. Вечером он сказал об этом миссис Кэвено:
— Не нравится мне создавшаяся обстановка. Совсем не нравится. Думаю поехать домой. В такие времена человеку место на родине.
Она посмотрела с изумлением.
— Неужели вы боитесь, что сюда явятся немцы, мистер Хоуард? Им не пройти так далеко.
И успокоительно улыбнулась.
— Нет, — сказал он. — С нынешних позиций они далеко не продвинутся. Но все равно, думаю, мне следует вернуться домой. — Он помолчал и прибавил с надеждой: — Может быть, я пригожусь в противовоздушной обороне.
Миссис Кэвено не выпускала из рук вязанье.
— Мне будет недоставать бесед с вами по вечерам, — сказала она. — И дети будут без вас скучать.
— Мне очень приятно было познакомиться с вашими детьми, — сказал Хоуард. — Мне тоже будет скучновато без них.
— Шейла в восторге от сегодняшней прогулки с вами. Она поставила цветы в воду.
Было не в обычае старика действовать наспех, но в тот же вечер он предупредил мадам Люкар, что уедет через неделю, одиннадцатого июня. Он сказал ей это в кабачке, и там разгорелся оживленный спор — вправе ли он так поступите? В споре участвовали чуть ли не все местные жители, длился он добрый час, немало было выпито перно, и под конец общественное мнение сложилось в пользу. Хоуарда. Нелегко мадам Люкар потерять своего лучшего постояльца, сказал местный жандарм, и всем сидотонцам жаль расстаться со своим английским camarade, но, конечно, в такие времена старому солдату положено быть у себя на родине. Мсье совершенно прав. Но, может быть, он вернется?
Хоуард сказал, что надеется вернуться очень скоро — через считанные недели, как только минует опасное положение на фронте.
Назавтра он начал готовиться к путешествию. Готовился не спеша, ведь впереди еще целая неделя. И выдался еще один удачный денек с удочкой у ручья, и он поймал еще двух голубых форелей. После отступления из Дюнкерка в военных действиях на несколько дней наступило затишье, и Хоуард пройдя день в нерешительности, но потом немцы двинулись в наступление на Сомме, и он опять стал готовиться к отъезду.
Девятого июня явился Кэвено, неожиданно приехал из Женевы на своей маленькой машине. Он казался еще более озабоченным и рассеянным, чем обычно, и скрылся вместе с женой в их комнатах. Детей отослали в сад.
Через час Кэвено постучался к Хоуарду. Старик перед тем читал в кресле и задремал, уронив книгу на колени. Когда в дверь снова постучали, он надел очки и сказал:
— Войдите!
Он с удивлением посмотрел на посетителя и встал.
— Очень рад, — сказал он учтиво. — Как это вы приехали посреди недели? Получили отпуск?
Похоже, Кэвено был несколько смущен.
— Я взял отпуск на день, — сказал он не сразу. — Разрешите войти?
— Конечно, конечно. — Старик засуетился и снял со второго кресла (их всего-то было два) груду книг. Потом предложил гостю сигарету. — Не угодно ли присесть?
Тот неуверенно сел.
— Что вы думаете о войне? — спросил он.
— По-моему, это очень серьезно, — сказал Хоуард. — Мне совсем не нравятся сводки.
— Мне тоже. Я слышал, вы собираетесь домой?
— Да, возвращаюсь в Англию. Я чувствую, что в такое время мое место там.
Наступило короткое молчание. Потом Кэвено сказал:
— У нас в Женеве полагают, что Швейцария будет оккупирована.
Хоуард посмотрел на него с любопытством.
— Вы так думаете? И скоро?
— Думаю, что скоро. Очень скоро.
Помолчали. Потом Хоуард спросил:
— Что же вы тогда будете делать?
Рыжий человечек из Женевы поднялся и отошел к окну. Постоял минуту, глядя на луга и на сосны. Потом повернулся к Хоуарду.
— Придется мне остаться в Женеве, — сказал он. — Я должен делать свое дело.
— По-вашему, это… разумно?
— Нет, — признался Кэвено. — Но я так решил.
Он прошелся по комнате и снова сел.
— Я уже говорил с Фелисити, — сказал он. — Я должен остаться там. Даже при германской оккупации у нас будет много работы. Будет не очень-то приятно. Будет нелегко. Но дело того стоит.
— Разве немцы позволят Лиге продолжать работу?
— Нам твердо обещано, что позволят.
— А что думает об этом ваша жена? — спросил Хоуард.
— Думает, что я правильно решил. Она хочет вернуться со мной в Женеву.
— Вот как!
Кэвено повернулся к нему.
— Правду сказать, потому я к вам и пришел, — сказал он. — Должно быть, нам придется трудно, пока война не кончится. Если союзники победят, то победят только применив блокаду. В странах, занятых немцами, будет довольно голодно.
— Да, наверно. — Хоуард смотрел на Кэвено с удивлением. Не думал он, что в этом рыжем человечке столько спокойного мужества.
— Но вот дети… — виновато сказал тот. — Мы подумали… Фелисити пришла мысль… Вы не могли бы взять их с собой в Англию? — И продолжал торопливо, прежде чем Хоуард успел вставить хоть слово: — Надо только отвезти их к моей сестре в Оксфорд. Нет, лучше я дам телеграмму, и сестра встретит вас в Саутгемптоне с автомобилем и отвезет их к себе в Оксфорд. Боюсь, мы просим невозможного. Если вам это слишком трудно… Мы, конечно, поймем.
Хоуард растерянно посмотрел на него.
— Дорогой мой, я бы рад помочь вам. Но, признаться, в мои годы я плохой путешественник. На пути сюда в Париже я два дня был совсем болен. Мне ведь почти семьдесят. Было бы вернее, если бы вы поручили детей кому-нибудь покрепче.
— Может быть, — сказал Кэвено. — Но ведь никого другого нет. Тогда придется Фелисити самой отвезти детей в Англию.
Помолчали. Потом Хоуард сказал:
— Понимаю. Она не хочет ехать?
Кэвено покачал головой.
— Мы с ней не хотим расставаться, — сказал он почти жалобно. — Ведь это, может быть, на годы.
Хоуард широко раскрыл глаза.
— Поверьте, я сделаю все, что в моих силах, — сказал он. — А насколько разумно отправлять детей со мною, это уж вам решать. Если я умру в дороге, это, пожалуй, доставит много беспокойства и вашей сестре в Оксфорде и детям.
— Я вполне готов пойти на такой риск, — с улыбкой сказал Кэвено. — Он невелик по сравнению со всем, чем мы сейчас рискуем.
Старик медленно улыбнулся.
— Ну что ж, я прожил семьдесят лет и пока еще не умер. Пожалуй, протяну еще несколько недель.
— Так вы их возьмете?
— Конечно, возьму, раз вы хотите.
Кэвено пошел сказать об этом жене, оставив старика в смятении. Он-то думал останавливаться на ночь в Дижоне и в Париже, как сделал на пути сюда; теперь, наверно, разумнее поехать прямиком до Кале. В сущности, для этого ничего не нужно менять, ведь он еще не заказал номера в гостиницах и не взял билет. Изменились только его планы; что ж, надо освоиться с новой мыслью.
А справится ли он с двумя детьми, может быть, разумнее нанять в Сидотоне какую-нибудь деревенскую девушку, пускай доедет с ними до Кале в качестве няни? Еще неизвестно, найдется ли такая девушка. Может быть, мадам Люкар знает какую-нибудь…
Только позже он сообразил, что Кале уже заняли немцы и лучше всего переправиться через Канал из Сен-Мало в Саутгемптон.
Потом он спустился в гостиную и застал там Фелисити Кэвено. Она сжала его руку.
— Вы очень, очень добры, вы так нас выручаете, — сказала она.
Хоуарду показалось, что она недавно плакала.
— Пустяки, — сказал он. — Мне веселей будет ехать с такими спутниками.
Она улыбнулась:
— Я только что им сказала. Они просто в восторге. Ужасно рады, что поедут домой с вами.
Впервые он слышал, что она называет Англию домом.
Он поделился с нею своими соображениями насчет няни, и они пошли поговорить с мадам Люкар. Но оказалось, в Сидотоне не сыскать девушки, которая согласилась бы отправиться в такую даль, как Сен-Мало или хотя бы Париж.
— Ничего, — сказал Хоуард. — В конце концов, через двадцать четыре часа мы будем дома. Я уверен, что мы отлично поладим.
Миссис Кэвено посмотрела на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34