— Но детям здесь будет плохо.
— Боюсь, что так, — сказал Хоуард. — Потому-то я и хочу увезти этих детей. Каждый должен делать, что может.
Арвер пожал плечами.
— Слава богу, у нас в доме нет детей. Хотя… один есть. — Он помолчал. — Это, знаете ли, тяжелый случай.
Хоуард посмотрел вопросительно. Хозяин налил ему еще перно.
— Один приятель из Парижа спросил, не возьму ли я на работу поляка, — сказал он. — Дело было в декабре, как раз на рождество. Был такой польский еврей, умел ходить за лошадьми, он бежал в Румынию, а оттуда морем в Марсель. Ну, сами понимаете, мобилизация отняла у меня пятерых работников из восьми, и очень трудно было управляться.
Хоуард кивнул.
— Вы его взяли?
— Разумеется. Его звали Симон Эстрейкер, и пришел он ко мне со своим сыном, мальчишке десять лет. У Симона была и жена, но не стану расстраивать вас этой историей. Понимаете, она попала в руки немцам.
Старик кивнул.
— Так вот, этот Эстрейкер работал тут до прошлой недели, и хорошо работал. Он был тихий, не доставлял никаких хлопот, и сын тоже работал в конюшне. А на прошлой неделе немцы пришли сюда и забрали отца.
— Забрали?
— Забрали в Германию, на принудительные работы. Видите ли, мсье, он был поляк, да еще еврей. Тут ничем нельзя было помочь. Видно, какая-то подлая свинья в городе донесла, вот они и пришли прямо сюда и спросили про него. Надели на него наручники, затолкали в фургон, там было еще несколько человек, и увезли.
— И его сына тоже взяли?
— Про сына не спросили, а он как раз был на выгоне, и я про него не сказал. Незачем помогать немцам в их делах. Но парнишку это сильно ушибло.
Еще бы, подумал Хоуард и спросил:
— Мальчик все еще у вас?
— Куда ж ему деваться? И он толково помогает на конюшне. Только, думаю, они скоро пронюхают о нем и явятся, и его тоже заберут.
Вошла Николь и позвала обоих на кухню ужинать. Она уже накормила детей и уложила их, хозяйка ухитрилась устроить их всех наверху. Взрослые поели в кухне за длинным столом, вместе с двумя работниками и черноволосым еврейского вида мальчиком; хозяйка называла его Маржан; за все время ужина он едва ли вымолвил три слова.
После ужина Арвер опять провел Хоуарда и Николь в гостиную; тут он достал домино и предложил сыграть. Хоуард согласился. Арвер играл невнимательно, мысли его были заняты другим.
Вскоре он вернулся к тому, что было у него на уме.
— А много детей уезжает в Америку, мсье? Понять не могу, как это вы уверены, что их хорошо примут. Америка очень далеко. Их там не больно трогают наши беды.
Хоуард пожал плечами.
— Там есть щедрые люди. Если я сумею переправить туда этих детей, они будут как дома, потому что о них позаботится моя дочь. Но даже без нее нашлось бы немало людей, которые обеспечили бы их.
Арвер недоверчиво уставился на него.
— Это обойдется недешево — заботиться о ребенке, может быть, годы. Не так-то легко взяться за такое ради чужого ребенка, которого совсем не знаешь.
— А там как раз за такое и берутся, — сказал старик. — Американцы в такие дела вкладывают деньги.
Француз посмотрел на него пристально, задумчиво.
— А Маржана Эстрейкера там бы тоже обеспечили? — спросил он наконец. — Уж наверно они не станут заботиться о еврее?
— Не думаю, чтобы это имело значение, когда речь идет о ребенке. А для моей дочери это безусловно не имело бы значения.
Николь, сидевшая рядом, невольно встрепенулась.
— Мсье… — начала она, но старик приподнял руку, и она покорно замолчала, насторожилась. Хоуард сказал твердо:
— Если хотите, я возьму этого мальчика с собой. Я отошлю его в Соединенные Штаты вместе с другими детьми. Но прежде всего мне нужна помощь, чтобы вывезти их всех отсюда.
— Жан-Анри?
— Разумеется, мсье.
Арвер поднялся, смешав рукавом забытую партию домино. Вышел, принес еще перно, стаканы, воду и налил Хоуарду. Предложил выпить и Николь, но она отказалась.
— Риск огромный, — сказал он упрямо. — Подумайте, что будет с моей дочерью, если вас схватят.
— Подумайте, что будет с этим мальчиком, если его схватят, — сказал Хоуард: — Из него сделают раба, загонят в шахту и уморят непосильной работой. Так немцы поступают с польскими детьми.
— Знаю, — сказал Арвер. — Это меня и мучает.
— А захочет ли Маржан ехать? — сказала вдруг Николь. — Нельзя его заставить, если он не хочет. Он уже большой.
— Ему только десять лет, — сказал Арвер.
— Все равно, он достаточно взрослый, — возразила Николь. — Мы не можем его взять, если он не захочет ехать.
Арвер вышел и через несколько минут вернулся с черноволосым мальчиком.
— Вот что, Маржан, — сказал он. — Этот господин поедет в Англию, если только немцы не помешают, а из Англии дети, которые сейчас при нем, поедут в Америку. В Америке они будут в безопасности. Там нет немцев. Хочешь поехать с ними?
Мальчик молчал. Ему объяснили все еще раз. Наконец он невнятно сказал по-французски:
— А где я буду в Америке работать?
— Сначала тебе придется ходить в школу, научиться английскому языку и американским обычаям, — сказал Хоуард. — В школе тебя обучат какому-нибудь ремеслу, и ты сможешь зарабатывать свой хлеб. Чем ты хочешь заниматься, когда вырастешь?
— Убивать немцев, — тотчас решительно ответил мальчик.
С минуту все молчали. Потом заговорил Арвер:
— Ладно о немцах. Скажи мсье, какому ремеслу ты хочешь выучиться в Америке, если он будет так добр, что возьмет тебя туда.
Опять наступило молчание. Его нарушила Николь.
— Скажи, может быть, ты хочешь ходить за лошадьми? — мягко спросила она. — Или покупать вещи и выгодно их продавать? — В конце концов, подумала она, ему трудно будет преодолеть какие-то национальные черты. — Что тебе больше нравится?
Мальчик поднял на нее глаза.
— Я хочу научиться очень далеко стрелять из ружья, — сказал он. — Тогда, если немцы на дороге, можно стрелять с холма. И хочу научиться хорошо, прямо бросать нож. Это лучше всего, когда темно, на узкой улице, потому что нет шума.
Арвер не без горечи улыбнулся.
— Боюсь, он производит не очень-то хорошее впечатление.
Старик промолчал.
— Когда мы едем? — спросил Маржан.
Хоуард помедлил в нерешительности. Наверно, с этим мальчиком придется нелегко, уж очень он ожесточен, и это еще мягко сказано. Но тут же в душе Хоуарда всколыхнулась безмерная жалость к этому ребенку.
— Так что же, хочешь ты поехать с нами? — спросил он.
Мальчик кивнул.
— Если ты с нами поедешь, ты должен забыть все это насчет немцев, — сказал старик. — Тебе надо будет ходить в школу и учить уроки, и играть в бейсбол, и удить рыбу, как делают все мальчики.
— Я еще не могу убить немца, — серьезно ответил Маржан. — Только года через два или три, сейчас у меня еще не хватит силы. Только если напасть, когда немец спит, я ему всадил бы вилы в живот, да и то он, пожалуй, перед смертью дотянется и прикончит меня. А в Америке я всему научусь и вернусь, когда мне станет пятнадцать лет и я стану большой и сильный.
— В Америке можно научиться еще многому другому, — мягко сказал Хоуард.
— Я знаю, что можно многому научиться, мсье, — ответил мальчик. — Во-первых, надо бы взяться за молодых женщин, а не за мужчин. Если убивать женщин, они не станут рожать, и скоро не будет больше немцев.
— Ну, хватит, — оборвал Арвер. — Ступай в кухню и сиди там, пока я не позову.
Мальчик вышел. Арвер повернулся к Николь.
— Я в отчаянии, что он такого наговорил.
— Он слишком много выстрадал, — сказала Николь. — И он еще маленький.
Арвер кивнул.
— Что с ним только будет, ума не приложу, — сказал он угрюмо.
Все долго молчали. Хоуард отпил глоток перно.
— Одно из двух, — сказал он. — Либо мальчика очень скоро схватят немцы. Пожалуй, он попытается убить одного, и тогда его пристрелят на месте. Или его отправят в шахты. Он все время станет бунтовать, и скоро его забьют насмерть. Это одна возможность.
Арвер тяжело опустился в кресло напротив Хоуарда, на столе между ними стояла бутылка перно. Что-то в тоне старика было очень близко ему.
— А вторая возможность? — спросил он.
— Он может бежать с нами в Англию, — сказал Хоуард. — Тогда он попадет в Америку, к нему будут добры, о нем позаботятся, и через год или два он забудет все пережитые ужасы.
Арвер проницательно посмотрел на старика.
— Значит, одно из двух — что же именно?
— Это в ваших руках, мсье. Мальчику не спастись от немцев, если вы ему не поможете.
Смеркалось, и в сумерках длилось и длилось молчание. Наконец Арвер сказал:
— Я посмотрю, что можно сделать. Завтра мы с мадемуазель съездим в Леконке, обсудим все это с Жан-Анри. А вы оставайтесь тут с детьми и никому не показывайтесь на глаза.
9
Почти весь следующий день Хоуард провел на залитом солнцем лугу, тут же играли дети. Его щеки и подбородок обросли колючей щетиной и вызывали досадное ощущение неопрятности, но лучше не бриться, так безопаснее. Вообще же он чувствовал себя хорошо. Желанный отдых освежил его.
Хозяйка притащила ему из пыльного подвала старое плетеное кресло, протерла тряпкой; старик поблагодарил и удобно уселся. Дети окружили котенка Жожо и пичкали его молоком и всем, что он только соглашался съесть. Скоро котенок сбежал от них, вскарабкался к старику на колени и уснул.
Потом, как-то незаметно для себя, Хоуард занялся массовым изготовлением свистков, а дети стояли вокруг и следили за его работой.
По временам у изгороди появлялся маленький поляк Маржан, стоял и пытливо смотрел на всех, лицо его было непроницаемо. Хоуард заговорил с ним, позвал, предложил составить им компанию, но мальчик что-то пробормотал — его, мол, ждет работа — и застенчиво скрылся. Однако еще не раз возвращался и смотрел на играющих детей. Старик больше не тревожил его, не стоило торопить рождение дружбы.
Среди дня где-то на западе вдруг загремели оглушительные взрывы. С ними смешался треск зениток; дети прекратили игру и удивленно озирались. Потом откуда-то с поля неподалеку взлетели, словно куропатки, три одномоторных боевых самолета, промчались над ними на высоте около двух тысяч футов и, все набирая скорость и высоту, понеслись на запад.
— Это были бомбы, я-то знаю, — рассудительно сказал Ронни. — Сперва они воют — уи-и… а потом падают и взрываются — бум! Только это очень далеко, вот мы и не слышали воя.
— Уи-и… бум! — отозвалась Шейла.
За нею то же изобразил Пьер, и скоро все дети бегали кругами, подражая вою и грохоту бомбы.
А настоящие взрывы слышались реже, и скоро под летним солнцем все стихло.
— Это немцы кого-то бомбили, да, мистер Хоуард? — спросил Ронни.
— Да, наверно, — ответил старик. — Поди, подержи кору, пока я тут закреплю.
Он продолжал мастерить свистки, и дети забыли про бомбежку.
К концу дня вернулись Николь и Арвер. Оба были в грязи, ладонь девушки глубоко рассечена и кое-как перевязана. Хоуард был поражен ее видом.
— Дорогая моя, что случилось? Какая-то дорожная авария?
Она засмеялась не совсем естественным смехом.
— Это англичане, мсье, — сказала она. — Был воздушный налет. Среди дня, мы как раз были в Бресте. И меня ранили англичане, мсье.
Поспешно подошла мадам Арвер, принесла рюмку коньяку. Потом увела девушку на кухню. Хоуарда оставили на лугу, он сидел и смотрел на запад.
Дети едва ли наполовину поняли, что произошло.
— Это гадкие самолеты ранили Николь, да, мсье? — сказала Шейла.
— Да, — подтвердил старик. — Хорошие самолеты так не делают.
Девочке вполне довольно было такого объяснения.
— Наверно, это был очень, очень гадкий самолет, раз он ранил Николь.
Все с ней согласились.
— Гадкие самолеты немецкие, а хорошие — английские, — сказал Ронни.
Хоуард не стал объяснять, что тут все не так просто.
Потом из дому вышла Николь, очень бледная, с аккуратно забинтованной рукой. Мадам Арвер увела детей на кухню ужинать. Хоуард спросил Николь, что же с рукой.
— Пустяки, — сказала она. — Когда падают бомбы, из окон вылетают все стекла. Вот меня и ранило осколком.
— Я очень, очень огорчен.
Николь обернулась к нему.
— Никогда бы не поверила, что на улицах может быть столько стекла. Прямо горы. И пожары… всюду горят дома. И пыль, повсюду толстый слой пыли.
— Но как вы попали под бомбежку?
— Так уж вышло. Мы ездили на машине в Леконке, там позавтракали и повернули обратно. Когда проезжали через Брест, Аристид решил зайти в банк, а я хотела купить зубной порошок и еще кое-что… всякую мелочь. И пока Аристид был в банке, а я в магазине на Сиамской улице, это случилось.
— Что случилось? — спросил Хоуард.
Николь пожала плечами.
— Самолет промчался над самой крышей, совсем низко, даже видно было номер на фюзеляже, и по знакам на крыльях понятно, что это английский самолет. Он сделал круг над гаванью и сбросил бомбы около военного порта, а потом налетел еще один, и еще… очень много. По-моему, они бомбили немецкие суда. Но некоторые сбрасывали бомбы не сразу, а одну за другой, и несколько штук разорвались прямо в городе. Две бомбы попали в дома на Сиамской улице, три или четыре на улице Луи Пастера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Боюсь, что так, — сказал Хоуард. — Потому-то я и хочу увезти этих детей. Каждый должен делать, что может.
Арвер пожал плечами.
— Слава богу, у нас в доме нет детей. Хотя… один есть. — Он помолчал. — Это, знаете ли, тяжелый случай.
Хоуард посмотрел вопросительно. Хозяин налил ему еще перно.
— Один приятель из Парижа спросил, не возьму ли я на работу поляка, — сказал он. — Дело было в декабре, как раз на рождество. Был такой польский еврей, умел ходить за лошадьми, он бежал в Румынию, а оттуда морем в Марсель. Ну, сами понимаете, мобилизация отняла у меня пятерых работников из восьми, и очень трудно было управляться.
Хоуард кивнул.
— Вы его взяли?
— Разумеется. Его звали Симон Эстрейкер, и пришел он ко мне со своим сыном, мальчишке десять лет. У Симона была и жена, но не стану расстраивать вас этой историей. Понимаете, она попала в руки немцам.
Старик кивнул.
— Так вот, этот Эстрейкер работал тут до прошлой недели, и хорошо работал. Он был тихий, не доставлял никаких хлопот, и сын тоже работал в конюшне. А на прошлой неделе немцы пришли сюда и забрали отца.
— Забрали?
— Забрали в Германию, на принудительные работы. Видите ли, мсье, он был поляк, да еще еврей. Тут ничем нельзя было помочь. Видно, какая-то подлая свинья в городе донесла, вот они и пришли прямо сюда и спросили про него. Надели на него наручники, затолкали в фургон, там было еще несколько человек, и увезли.
— И его сына тоже взяли?
— Про сына не спросили, а он как раз был на выгоне, и я про него не сказал. Незачем помогать немцам в их делах. Но парнишку это сильно ушибло.
Еще бы, подумал Хоуард и спросил:
— Мальчик все еще у вас?
— Куда ж ему деваться? И он толково помогает на конюшне. Только, думаю, они скоро пронюхают о нем и явятся, и его тоже заберут.
Вошла Николь и позвала обоих на кухню ужинать. Она уже накормила детей и уложила их, хозяйка ухитрилась устроить их всех наверху. Взрослые поели в кухне за длинным столом, вместе с двумя работниками и черноволосым еврейского вида мальчиком; хозяйка называла его Маржан; за все время ужина он едва ли вымолвил три слова.
После ужина Арвер опять провел Хоуарда и Николь в гостиную; тут он достал домино и предложил сыграть. Хоуард согласился. Арвер играл невнимательно, мысли его были заняты другим.
Вскоре он вернулся к тому, что было у него на уме.
— А много детей уезжает в Америку, мсье? Понять не могу, как это вы уверены, что их хорошо примут. Америка очень далеко. Их там не больно трогают наши беды.
Хоуард пожал плечами.
— Там есть щедрые люди. Если я сумею переправить туда этих детей, они будут как дома, потому что о них позаботится моя дочь. Но даже без нее нашлось бы немало людей, которые обеспечили бы их.
Арвер недоверчиво уставился на него.
— Это обойдется недешево — заботиться о ребенке, может быть, годы. Не так-то легко взяться за такое ради чужого ребенка, которого совсем не знаешь.
— А там как раз за такое и берутся, — сказал старик. — Американцы в такие дела вкладывают деньги.
Француз посмотрел на него пристально, задумчиво.
— А Маржана Эстрейкера там бы тоже обеспечили? — спросил он наконец. — Уж наверно они не станут заботиться о еврее?
— Не думаю, чтобы это имело значение, когда речь идет о ребенке. А для моей дочери это безусловно не имело бы значения.
Николь, сидевшая рядом, невольно встрепенулась.
— Мсье… — начала она, но старик приподнял руку, и она покорно замолчала, насторожилась. Хоуард сказал твердо:
— Если хотите, я возьму этого мальчика с собой. Я отошлю его в Соединенные Штаты вместе с другими детьми. Но прежде всего мне нужна помощь, чтобы вывезти их всех отсюда.
— Жан-Анри?
— Разумеется, мсье.
Арвер поднялся, смешав рукавом забытую партию домино. Вышел, принес еще перно, стаканы, воду и налил Хоуарду. Предложил выпить и Николь, но она отказалась.
— Риск огромный, — сказал он упрямо. — Подумайте, что будет с моей дочерью, если вас схватят.
— Подумайте, что будет с этим мальчиком, если его схватят, — сказал Хоуард: — Из него сделают раба, загонят в шахту и уморят непосильной работой. Так немцы поступают с польскими детьми.
— Знаю, — сказал Арвер. — Это меня и мучает.
— А захочет ли Маржан ехать? — сказала вдруг Николь. — Нельзя его заставить, если он не хочет. Он уже большой.
— Ему только десять лет, — сказал Арвер.
— Все равно, он достаточно взрослый, — возразила Николь. — Мы не можем его взять, если он не захочет ехать.
Арвер вышел и через несколько минут вернулся с черноволосым мальчиком.
— Вот что, Маржан, — сказал он. — Этот господин поедет в Англию, если только немцы не помешают, а из Англии дети, которые сейчас при нем, поедут в Америку. В Америке они будут в безопасности. Там нет немцев. Хочешь поехать с ними?
Мальчик молчал. Ему объяснили все еще раз. Наконец он невнятно сказал по-французски:
— А где я буду в Америке работать?
— Сначала тебе придется ходить в школу, научиться английскому языку и американским обычаям, — сказал Хоуард. — В школе тебя обучат какому-нибудь ремеслу, и ты сможешь зарабатывать свой хлеб. Чем ты хочешь заниматься, когда вырастешь?
— Убивать немцев, — тотчас решительно ответил мальчик.
С минуту все молчали. Потом заговорил Арвер:
— Ладно о немцах. Скажи мсье, какому ремеслу ты хочешь выучиться в Америке, если он будет так добр, что возьмет тебя туда.
Опять наступило молчание. Его нарушила Николь.
— Скажи, может быть, ты хочешь ходить за лошадьми? — мягко спросила она. — Или покупать вещи и выгодно их продавать? — В конце концов, подумала она, ему трудно будет преодолеть какие-то национальные черты. — Что тебе больше нравится?
Мальчик поднял на нее глаза.
— Я хочу научиться очень далеко стрелять из ружья, — сказал он. — Тогда, если немцы на дороге, можно стрелять с холма. И хочу научиться хорошо, прямо бросать нож. Это лучше всего, когда темно, на узкой улице, потому что нет шума.
Арвер не без горечи улыбнулся.
— Боюсь, он производит не очень-то хорошее впечатление.
Старик промолчал.
— Когда мы едем? — спросил Маржан.
Хоуард помедлил в нерешительности. Наверно, с этим мальчиком придется нелегко, уж очень он ожесточен, и это еще мягко сказано. Но тут же в душе Хоуарда всколыхнулась безмерная жалость к этому ребенку.
— Так что же, хочешь ты поехать с нами? — спросил он.
Мальчик кивнул.
— Если ты с нами поедешь, ты должен забыть все это насчет немцев, — сказал старик. — Тебе надо будет ходить в школу и учить уроки, и играть в бейсбол, и удить рыбу, как делают все мальчики.
— Я еще не могу убить немца, — серьезно ответил Маржан. — Только года через два или три, сейчас у меня еще не хватит силы. Только если напасть, когда немец спит, я ему всадил бы вилы в живот, да и то он, пожалуй, перед смертью дотянется и прикончит меня. А в Америке я всему научусь и вернусь, когда мне станет пятнадцать лет и я стану большой и сильный.
— В Америке можно научиться еще многому другому, — мягко сказал Хоуард.
— Я знаю, что можно многому научиться, мсье, — ответил мальчик. — Во-первых, надо бы взяться за молодых женщин, а не за мужчин. Если убивать женщин, они не станут рожать, и скоро не будет больше немцев.
— Ну, хватит, — оборвал Арвер. — Ступай в кухню и сиди там, пока я не позову.
Мальчик вышел. Арвер повернулся к Николь.
— Я в отчаянии, что он такого наговорил.
— Он слишком много выстрадал, — сказала Николь. — И он еще маленький.
Арвер кивнул.
— Что с ним только будет, ума не приложу, — сказал он угрюмо.
Все долго молчали. Хоуард отпил глоток перно.
— Одно из двух, — сказал он. — Либо мальчика очень скоро схватят немцы. Пожалуй, он попытается убить одного, и тогда его пристрелят на месте. Или его отправят в шахты. Он все время станет бунтовать, и скоро его забьют насмерть. Это одна возможность.
Арвер тяжело опустился в кресло напротив Хоуарда, на столе между ними стояла бутылка перно. Что-то в тоне старика было очень близко ему.
— А вторая возможность? — спросил он.
— Он может бежать с нами в Англию, — сказал Хоуард. — Тогда он попадет в Америку, к нему будут добры, о нем позаботятся, и через год или два он забудет все пережитые ужасы.
Арвер проницательно посмотрел на старика.
— Значит, одно из двух — что же именно?
— Это в ваших руках, мсье. Мальчику не спастись от немцев, если вы ему не поможете.
Смеркалось, и в сумерках длилось и длилось молчание. Наконец Арвер сказал:
— Я посмотрю, что можно сделать. Завтра мы с мадемуазель съездим в Леконке, обсудим все это с Жан-Анри. А вы оставайтесь тут с детьми и никому не показывайтесь на глаза.
9
Почти весь следующий день Хоуард провел на залитом солнцем лугу, тут же играли дети. Его щеки и подбородок обросли колючей щетиной и вызывали досадное ощущение неопрятности, но лучше не бриться, так безопаснее. Вообще же он чувствовал себя хорошо. Желанный отдых освежил его.
Хозяйка притащила ему из пыльного подвала старое плетеное кресло, протерла тряпкой; старик поблагодарил и удобно уселся. Дети окружили котенка Жожо и пичкали его молоком и всем, что он только соглашался съесть. Скоро котенок сбежал от них, вскарабкался к старику на колени и уснул.
Потом, как-то незаметно для себя, Хоуард занялся массовым изготовлением свистков, а дети стояли вокруг и следили за его работой.
По временам у изгороди появлялся маленький поляк Маржан, стоял и пытливо смотрел на всех, лицо его было непроницаемо. Хоуард заговорил с ним, позвал, предложил составить им компанию, но мальчик что-то пробормотал — его, мол, ждет работа — и застенчиво скрылся. Однако еще не раз возвращался и смотрел на играющих детей. Старик больше не тревожил его, не стоило торопить рождение дружбы.
Среди дня где-то на западе вдруг загремели оглушительные взрывы. С ними смешался треск зениток; дети прекратили игру и удивленно озирались. Потом откуда-то с поля неподалеку взлетели, словно куропатки, три одномоторных боевых самолета, промчались над ними на высоте около двух тысяч футов и, все набирая скорость и высоту, понеслись на запад.
— Это были бомбы, я-то знаю, — рассудительно сказал Ронни. — Сперва они воют — уи-и… а потом падают и взрываются — бум! Только это очень далеко, вот мы и не слышали воя.
— Уи-и… бум! — отозвалась Шейла.
За нею то же изобразил Пьер, и скоро все дети бегали кругами, подражая вою и грохоту бомбы.
А настоящие взрывы слышались реже, и скоро под летним солнцем все стихло.
— Это немцы кого-то бомбили, да, мистер Хоуард? — спросил Ронни.
— Да, наверно, — ответил старик. — Поди, подержи кору, пока я тут закреплю.
Он продолжал мастерить свистки, и дети забыли про бомбежку.
К концу дня вернулись Николь и Арвер. Оба были в грязи, ладонь девушки глубоко рассечена и кое-как перевязана. Хоуард был поражен ее видом.
— Дорогая моя, что случилось? Какая-то дорожная авария?
Она засмеялась не совсем естественным смехом.
— Это англичане, мсье, — сказала она. — Был воздушный налет. Среди дня, мы как раз были в Бресте. И меня ранили англичане, мсье.
Поспешно подошла мадам Арвер, принесла рюмку коньяку. Потом увела девушку на кухню. Хоуарда оставили на лугу, он сидел и смотрел на запад.
Дети едва ли наполовину поняли, что произошло.
— Это гадкие самолеты ранили Николь, да, мсье? — сказала Шейла.
— Да, — подтвердил старик. — Хорошие самолеты так не делают.
Девочке вполне довольно было такого объяснения.
— Наверно, это был очень, очень гадкий самолет, раз он ранил Николь.
Все с ней согласились.
— Гадкие самолеты немецкие, а хорошие — английские, — сказал Ронни.
Хоуард не стал объяснять, что тут все не так просто.
Потом из дому вышла Николь, очень бледная, с аккуратно забинтованной рукой. Мадам Арвер увела детей на кухню ужинать. Хоуард спросил Николь, что же с рукой.
— Пустяки, — сказала она. — Когда падают бомбы, из окон вылетают все стекла. Вот меня и ранило осколком.
— Я очень, очень огорчен.
Николь обернулась к нему.
— Никогда бы не поверила, что на улицах может быть столько стекла. Прямо горы. И пожары… всюду горят дома. И пыль, повсюду толстый слой пыли.
— Но как вы попали под бомбежку?
— Так уж вышло. Мы ездили на машине в Леконке, там позавтракали и повернули обратно. Когда проезжали через Брест, Аристид решил зайти в банк, а я хотела купить зубной порошок и еще кое-что… всякую мелочь. И пока Аристид был в банке, а я в магазине на Сиамской улице, это случилось.
— Что случилось? — спросил Хоуард.
Николь пожала плечами.
— Самолет промчался над самой крышей, совсем низко, даже видно было номер на фюзеляже, и по знакам на крыльях понятно, что это английский самолет. Он сделал круг над гаванью и сбросил бомбы около военного порта, а потом налетел еще один, и еще… очень много. По-моему, они бомбили немецкие суда. Но некоторые сбрасывали бомбы не сразу, а одну за другой, и несколько штук разорвались прямо в городе. Две бомбы попали в дома на Сиамской улице, три или четыре на улице Луи Пастера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34