Пожалуй, около тысячи миль.
Разговор становится очень странным, подумалось Хоуарду.
— Теперь насчет мадемуазель, — сказал немец. — Ее вы тоже хотите отослать в Америку? Она что, тоже ваше дитя, разрешите узнать?
Старик покачал головой.
— Я был бы очень рад, если бы она поехала. Но она не хочет покидать Францию. Ее отец — в плену, в ваших руках, мать осталась одна в Шартре. Я пытался убедить ее поехать с нами в Англию, но она не хочет. Вам не в чем ее обвинить.
Гестаповец пожал плечами.
— Это еще вопрос. Она помогала вам в вашей работе.
— Опять и опять повторяю, я не вел секретной работы, — устало сказал старик. — Я знаю, вы мне не верите. — Он передохнул. — За последние две недели у меня была только одна работа: я старался увезти детей туда, где им ничто не грозит.
Снова молчание.
— Дайте им уехать в Англию, — тихо сказал Хоуард. — Дайте этому молодому рыбаку. Фоке, отвезти их на его лодке в Плимут и дайте мадемуазель Ружерон отвезти их в Америку. Если вы их выпустите, я вам признаюсь, в чем вам будет угодно.
Гестаповец злобно уставился на него.
— Что за вздор. Вы оскорбляете германскую нацию. Мы вам не шайка русских, мы не идем на такие сделки.
Хоуард промолчал. Немец встал и отошел к окну.
— Не понимаю я вас, — произнес он не сразу. — Пожалуй, надо быть очень храбрым человеком, чтобы так сказать.
Хоуард слабо улыбнулся.
— Не храбрым, — сказал он. — Только очень старым. Что бы вы со мной ни сделали, вы очень мало можете у меня отнять, я свое прожил.
Диссен не ответил. Сказал что-то по-немецки часовому, и Хоуарда отвели обратно в камеру.
11
Николь вскочила ему навстречу. Она провела час в нестерпимой тревоге, ее терзал страх за него, дети не давали ни минуты покоя…
— Что случилось? — спросила она.
— Того молодого человека, Чарентона, расстреляли, — устало сказал Хоуард. — Потом меня очень долго допрашивали.
— Садитесь и отдохните, — ласково сказала Николь. — Скоро нам принесут кофе. Вам станет лучше.
Он опустился на свой свернутый матрас.
— Николь, — сказал он, — я думаю, есть надежда, что они позволят детям уехать в Англию без меня. Если так, вы отвезете их?
— Я? Ехать в Англию с детьми, без вас? По-моему, это неудачная мысль, мсье Хоуард.
— Если только это будет возможно, я хотел бы, чтобы вы поехали.
Она подошла и села рядом.
— Ради детей хотите или ради меня? — спросила она.
Что ему было на это ответить?
— И ради них и ради вас, — сказал он наконец.
— В Англии у вас друзья, у маленьких англичан там родные, есть кому позаботиться о детях, — Николь рассуждала спокойно, трезво. — Вам надо только написать письмо и отправить его с ними, если им придется ехать без вас. Что до меня, я ведь вам сказала… теперь мне в Англии не место. Здесь моя родина, здесь мои родители, они в беде. И я должна остаться.
Он печально кивнул.
— Я боялся, что вы так ответите.
Полчаса спустя дверь распахнулась и появились два немецких солдата. Они несли стол. Не без труда протащили его в дверь и поставили посреди комнаты. Потом внесли восемь стульев и с математической точностью расставили вокруг стола.
Николь и Хоуард изумленно смотрели на все это. С тех пор как их арестовали, они ели, держа тарелки на весу, накладывали еду из кастрюли, поставленной прямо на пол. И вдруг в обращении с ними появляется что-то новое, что-то странное и подозрительное.
Солдаты вышли. Вскоре дверь снова отворилась, и вошел, балансируя подносом, невысокий француз, очевидно, официант из соседнего кафе. Следом шагнул немецкий солдат и навис над ним в угрожающем молчании. Француз, явно испуганный, накрыл стол скатертью и принялся расставлять блюдца и чашки, вместительный кофейник с горячим кофе и кувшин горячего молока, свежие булочки, масло, сахар, джем и тарелку нарезанной кружками колбасы. Потом быстро, с явным облегчением вышел. Солдат снова бесстрастно запер дверь.
Дети нетерпеливо столпились вокруг стола. Хоуард и Николь помогли им усесться и стали кормить. Девушка взглянула на Хоуарда.
— Какая вдруг перемена, — тихо сказала она. — Не понимаю, что у них на уме.
Старик покачал головой. Он тоже ничего не понимал. В глубине сознания затаилась догадка, но он не высказал ее вслух: должно быть, тут новая хитрость, у него пытаются выманить признание. Запугать его не удалось, теперь его хотят подкупить.
Дети уплели все, что было на столе, и наелись досыта. Через четверть часа, все так же под конвоем, опять появился маленький официант; он убрал со стола, сложил скатерть и снова молча исчез. Но дверь осталась не запертой.
Вошел один из часовых, сказал:
— Sie konnen in den Garten gehen.
С трудом Хоуард понял, что это означает разрешение выйти в сад.
Маленький сад позади дома, обнесенный со всех сторон высокой кирпичной стеной, очень походил на другой сад, который старик видел раньше, утром. Дети выбежали на волю, воздух зазвенел от их радостных криков; день, проведенный накануне взаперти, для них был немалым испытанием. Хоуард и Николь, теряясь в догадках, вышли следом.
И этот день был тоже солнечный, сияющий, уже становилось жарко. Недолго спустя появились двое солдат, принесли два кресла. Оба кресла поставлены были с математической точностью как раз посредине клочка тени под деревом.
— Setzen Sie sich, — сказано было Николь и Хоуарду.
Они молча, неуверенно сели рядом. Солдаты удалились, у единственного выхода из сада встал часовой, вооруженный винтовкой с примкнутым штыком. Опер приклад оземь и стал вольно, неподвижно, без всякого выражения на лице. Во всех этих приготовлениях было что-то зловещее.
— Почему они стали так с нами обращаться, мсье? — спросила Николь. — Что они надеются этим выиграть?
— Не знаю, — сказал Хоуард. — Сегодня утром я на минуту подумал: быть может, они нас выпустят… по крайней мере, дадут детям уехать в Англию. Но и в этом случае незачем ставить для нас кресла в тени.
— Это ловушка, — негромко сказала Николь. — Им что-то от нас нужно, вот они и стараются угодить.
Он кивнул.
— А все же здесь приятнее, чем в той комнате, — сказал он.
Маржан, маленький поляк, тоже заподозрил неладное. Он сел в сторонке на траву и угрюмо молчал; с тех пор как их арестовали, он, кажется, не вымолвил ни слова. Розе тоже явно было не по себе; она бродила взад и вперед, разглядывала высокую ограду, будто надеялась найти лазейку для бегства. Младшие дети оставались беззаботны; Ронни, Пьер, Биллем и Шейла то бегали по саду и затевали какую-нибудь игру, то останавливались, сунув палец в рот, и разглядывали немца-часового.
Вскоре, оглянувшись на старика, Николь увидела, что он уснул в кресле.
Весь день они провели в саду, возвращались в свою тюрьму только чтобы поесть. Обед и ужин, так же как утренний кофе, им принес под конвоем тот же молчаливый маленький официант; это была хорошая, сытная еда, отлично приготовленная и заманчиво поданная. После ужина солдаты вынесли стол и стулья и знаками показали, что пленники могут разложить свои постели. Они так и сделали и уложили детей спать.
Немного погодя Николь и Хоуард тоже легли.
Старик поспал какой-нибудь час, и вдруг дверь распахнул немецкий солдат. Наклонился и потряс Хоуарда за плечо.
— Kommen Sie, — сказал он. — Schnell, zur Gestapo.
Хоуард устало поднялся, в темноте натянул куртку, надел башмаки. Со своей постели Николь сказала:
— Что такое? Можно мне тоже пойти?
— Не думаю, дорогая, — ответил он. — Им нужен я.
— Нашли время! — возмутилась Николь.
Солдат сделал нетерпеливое движение.
— Не волнуйтесь, — сказал девушке Хоуард. — Должно быть, опять допрос.
Его вывели, и дверь за ним закрылась. Николь встала, надела платье и села ждать в темноте, на своем матрасе, среди спящих детей, полная недобрых предчувствий.
Хоуарда привели в комнату, где их допрашивали в первый раз. За столом сидел офицер гестапо, майор Диссен. Перед ним на столе недопитая чашка кофе, комната полна сигарного дыма. Солдат, приведший Хоуарда, деревянно отсалютовал. Офицер что-то коротко сказал ему, тот вышел и закрыл за собой дверь. Старик остался наедине с майором Диссеном.
Он взглянул на стенные часы. Было немного за полночь. Окна завешены одеялами — затемнение.
Но вот немец поднял голову и посмотрел на старика, стоящего у стены.
— So, — сказал он. — Опять этот англичанин.
Он открыл ящик, достал большой автоматический пистолет. Вынул обойму, осмотрел, вставил на место и щелкнул затвором. И положил заряженный пистолет перед собой на бювар.
— Мы одни, — сказал он. — Как видите, я не намерен рисковать.
Старик слабо улыбнулся.
— Меня вам бояться нечего.
— Возможно, — сказал немец. — Зато вам следует бояться меня, и еще как.
Настало короткое молчание. Потом немец сказал:
— Предположим, в конце концов я выпущу вас в Англию. Как вам это понравится, а?
Сердце старика подскочило и снова забилось ровно. Вероятно, это ловушка.
— Я был бы очень благодарен, если бы вы позволили мне увезти детей, — тихо сказал он.
— И мадемуазель тоже?
Хоуард покачал головой.
— Она не хочет ехать. Она хочет остаться во Франции.
Диссен кивнул.
— Мы тоже этого хотим. — Он помедлил. — Вы сказали, что будете благодарны. Сейчас увидим, не пустая ли это болтовня. Предположим, я отпущу вас с вашими детьми в Англию, чтобы вы могли отправить их в Америку. Окажете вы мне небольшую услугу?
— Смотря какую услугу, — сказал старик.
— Торговля! — вспылил гестаповец. — С вами, англичанами, всегда так! Стараешься вам помочь, а вы начинаете торговаться. Не в таком вы положении, чтобы ставить условия, мистер англичанин!
— Я должен знать, чего вы от меня хотите, — стоял на своем старик.
— Дело совсем не трудное, — сказал немец.
Короткое молчание.
Диссен небрежно протянул руку к пистолету, забарабанил по нему пальцами.
— Надо отвезти в Америку одну особу, — сказал ом с расстановкой. — Я хотел бы избежать огласки. Будет очень удобно, если она поедет с вашими детьми.
И уже с откровенной угрозой взял в руку пистолет.
Хоуард посмотрел на гестаповца в упор.
— Если вы хотите сказать, что намерены использовать нас как ширму для агента, которого засылают в Америку, я на это не пойду.
Указательный палец охватил спусковой крючок. Немец побелел от бешенства. Взгляды их скрестились, на добрых полминуты оба застыли.
Гестаповец первый отвел глаза.
— С ума сойдешь с вами, — сказал он желчно. — До чего упрямый, несговорчивый народ. Вам предлагаешь дружбу, а вы отказываетесь. Вечно в чем-то нас подозреваете.
Хоуард молчал. Не надо лишних слов. Они не помогут.
— Слушайте внимательно, — сказал немец, — и постарайтесь при всей своей, тупости понять, что вам говорят. В Америку поедет не агент. Это маленькая девочка.
— Девочка?
— Девочка пяти лет. Дочь моего погибшего брата.
Пистолет, зажатый в его руке, лежал на бюваре, но был направлен прямо на Старика.
— Дайте мне разобраться, — сказал Хоуард. — Вы хотите, чтобы я вместе с другими детьми отвез в Америку немецкую девочку?
— Вот именно.
— Кто она и куда едет?
— Я же вам сказал, кто она. Дочь моего брата Карла. Ее зовут Анна Диссен, сейчас она в Париже. — Немец минуту поколебался. — Поймите, — продолжал он, — нас было трое. Мой старший брат, Руперт, сражался в первую мировую войну, потом переехал в Америку. У него теперь свое дело в Уайтфоллсе, бакалейная торговля. Он теперь американский гражданин.
— Понимаю, — в раздумье произнес Хоуард.
— Мой брат Карл был обер-лейтенант четвертого танкового полка второй бронетанковой дивизии. Несколько лет назад он женился, но брак был неудачный. — Он замялся, докончил поспешно: — Девушка была не полноценная арийка, это не приводит к добру. Были неприятности, и она умерла. А теперь и Карл тоже умер.
Он невесело задумался.
— Я очень сожалею, — мягко сказал Хоуард, и это была правда.
— Его погубило английское вероломство, — угрюмо продолжал Диссен. — Он гнал англичан от Амьена к побережью. Дорога была забита беженцами, и он расчищал путь своему танку пулеметами. А среди этих беженцев прятались английские солдаты. Карл их не видел, и они закидали бутылками с бензином башню танка, бензин просочился внутрь, а потом они подожгли танк, и он вспыхнул. Мой брат откинул люк, хотел выскочить, и англичане сразу его застрелили, он не успел сдаться. Но он уже сдавался, и они это знали. Никто не может драться в горящем танке.
Хоуард молчал.
— Так вот, теперь надо позаботиться об Анне, — сказал Диссен. — Я думаю, ей будет лучше у Руперта, в Америке.
— Ей пять лет? — переспросил Хоуард.
— Пять с половиной.
— Хорошо, я с удовольствием возьму ее, — сказал Хоуард.
Немец смотрел на него в раздумье.
— А скоро вы потом отошлете детей из Англии? Сколько их поедет в Америку? Все?
Хоуард покачал головой.
— Сомневаюсь. Трое из шестерых поедут безусловно, но еще двое — англичане, а у девочки-француженки отец в Лондоне. Может быть, и эти захотят поехать, не знаю. Но трех других я отошлю не позже чем через неделю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Разговор становится очень странным, подумалось Хоуарду.
— Теперь насчет мадемуазель, — сказал немец. — Ее вы тоже хотите отослать в Америку? Она что, тоже ваше дитя, разрешите узнать?
Старик покачал головой.
— Я был бы очень рад, если бы она поехала. Но она не хочет покидать Францию. Ее отец — в плену, в ваших руках, мать осталась одна в Шартре. Я пытался убедить ее поехать с нами в Англию, но она не хочет. Вам не в чем ее обвинить.
Гестаповец пожал плечами.
— Это еще вопрос. Она помогала вам в вашей работе.
— Опять и опять повторяю, я не вел секретной работы, — устало сказал старик. — Я знаю, вы мне не верите. — Он передохнул. — За последние две недели у меня была только одна работа: я старался увезти детей туда, где им ничто не грозит.
Снова молчание.
— Дайте им уехать в Англию, — тихо сказал Хоуард. — Дайте этому молодому рыбаку. Фоке, отвезти их на его лодке в Плимут и дайте мадемуазель Ружерон отвезти их в Америку. Если вы их выпустите, я вам признаюсь, в чем вам будет угодно.
Гестаповец злобно уставился на него.
— Что за вздор. Вы оскорбляете германскую нацию. Мы вам не шайка русских, мы не идем на такие сделки.
Хоуард промолчал. Немец встал и отошел к окну.
— Не понимаю я вас, — произнес он не сразу. — Пожалуй, надо быть очень храбрым человеком, чтобы так сказать.
Хоуард слабо улыбнулся.
— Не храбрым, — сказал он. — Только очень старым. Что бы вы со мной ни сделали, вы очень мало можете у меня отнять, я свое прожил.
Диссен не ответил. Сказал что-то по-немецки часовому, и Хоуарда отвели обратно в камеру.
11
Николь вскочила ему навстречу. Она провела час в нестерпимой тревоге, ее терзал страх за него, дети не давали ни минуты покоя…
— Что случилось? — спросила она.
— Того молодого человека, Чарентона, расстреляли, — устало сказал Хоуард. — Потом меня очень долго допрашивали.
— Садитесь и отдохните, — ласково сказала Николь. — Скоро нам принесут кофе. Вам станет лучше.
Он опустился на свой свернутый матрас.
— Николь, — сказал он, — я думаю, есть надежда, что они позволят детям уехать в Англию без меня. Если так, вы отвезете их?
— Я? Ехать в Англию с детьми, без вас? По-моему, это неудачная мысль, мсье Хоуард.
— Если только это будет возможно, я хотел бы, чтобы вы поехали.
Она подошла и села рядом.
— Ради детей хотите или ради меня? — спросила она.
Что ему было на это ответить?
— И ради них и ради вас, — сказал он наконец.
— В Англии у вас друзья, у маленьких англичан там родные, есть кому позаботиться о детях, — Николь рассуждала спокойно, трезво. — Вам надо только написать письмо и отправить его с ними, если им придется ехать без вас. Что до меня, я ведь вам сказала… теперь мне в Англии не место. Здесь моя родина, здесь мои родители, они в беде. И я должна остаться.
Он печально кивнул.
— Я боялся, что вы так ответите.
Полчаса спустя дверь распахнулась и появились два немецких солдата. Они несли стол. Не без труда протащили его в дверь и поставили посреди комнаты. Потом внесли восемь стульев и с математической точностью расставили вокруг стола.
Николь и Хоуард изумленно смотрели на все это. С тех пор как их арестовали, они ели, держа тарелки на весу, накладывали еду из кастрюли, поставленной прямо на пол. И вдруг в обращении с ними появляется что-то новое, что-то странное и подозрительное.
Солдаты вышли. Вскоре дверь снова отворилась, и вошел, балансируя подносом, невысокий француз, очевидно, официант из соседнего кафе. Следом шагнул немецкий солдат и навис над ним в угрожающем молчании. Француз, явно испуганный, накрыл стол скатертью и принялся расставлять блюдца и чашки, вместительный кофейник с горячим кофе и кувшин горячего молока, свежие булочки, масло, сахар, джем и тарелку нарезанной кружками колбасы. Потом быстро, с явным облегчением вышел. Солдат снова бесстрастно запер дверь.
Дети нетерпеливо столпились вокруг стола. Хоуард и Николь помогли им усесться и стали кормить. Девушка взглянула на Хоуарда.
— Какая вдруг перемена, — тихо сказала она. — Не понимаю, что у них на уме.
Старик покачал головой. Он тоже ничего не понимал. В глубине сознания затаилась догадка, но он не высказал ее вслух: должно быть, тут новая хитрость, у него пытаются выманить признание. Запугать его не удалось, теперь его хотят подкупить.
Дети уплели все, что было на столе, и наелись досыта. Через четверть часа, все так же под конвоем, опять появился маленький официант; он убрал со стола, сложил скатерть и снова молча исчез. Но дверь осталась не запертой.
Вошел один из часовых, сказал:
— Sie konnen in den Garten gehen.
С трудом Хоуард понял, что это означает разрешение выйти в сад.
Маленький сад позади дома, обнесенный со всех сторон высокой кирпичной стеной, очень походил на другой сад, который старик видел раньше, утром. Дети выбежали на волю, воздух зазвенел от их радостных криков; день, проведенный накануне взаперти, для них был немалым испытанием. Хоуард и Николь, теряясь в догадках, вышли следом.
И этот день был тоже солнечный, сияющий, уже становилось жарко. Недолго спустя появились двое солдат, принесли два кресла. Оба кресла поставлены были с математической точностью как раз посредине клочка тени под деревом.
— Setzen Sie sich, — сказано было Николь и Хоуарду.
Они молча, неуверенно сели рядом. Солдаты удалились, у единственного выхода из сада встал часовой, вооруженный винтовкой с примкнутым штыком. Опер приклад оземь и стал вольно, неподвижно, без всякого выражения на лице. Во всех этих приготовлениях было что-то зловещее.
— Почему они стали так с нами обращаться, мсье? — спросила Николь. — Что они надеются этим выиграть?
— Не знаю, — сказал Хоуард. — Сегодня утром я на минуту подумал: быть может, они нас выпустят… по крайней мере, дадут детям уехать в Англию. Но и в этом случае незачем ставить для нас кресла в тени.
— Это ловушка, — негромко сказала Николь. — Им что-то от нас нужно, вот они и стараются угодить.
Он кивнул.
— А все же здесь приятнее, чем в той комнате, — сказал он.
Маржан, маленький поляк, тоже заподозрил неладное. Он сел в сторонке на траву и угрюмо молчал; с тех пор как их арестовали, он, кажется, не вымолвил ни слова. Розе тоже явно было не по себе; она бродила взад и вперед, разглядывала высокую ограду, будто надеялась найти лазейку для бегства. Младшие дети оставались беззаботны; Ронни, Пьер, Биллем и Шейла то бегали по саду и затевали какую-нибудь игру, то останавливались, сунув палец в рот, и разглядывали немца-часового.
Вскоре, оглянувшись на старика, Николь увидела, что он уснул в кресле.
Весь день они провели в саду, возвращались в свою тюрьму только чтобы поесть. Обед и ужин, так же как утренний кофе, им принес под конвоем тот же молчаливый маленький официант; это была хорошая, сытная еда, отлично приготовленная и заманчиво поданная. После ужина солдаты вынесли стол и стулья и знаками показали, что пленники могут разложить свои постели. Они так и сделали и уложили детей спать.
Немного погодя Николь и Хоуард тоже легли.
Старик поспал какой-нибудь час, и вдруг дверь распахнул немецкий солдат. Наклонился и потряс Хоуарда за плечо.
— Kommen Sie, — сказал он. — Schnell, zur Gestapo.
Хоуард устало поднялся, в темноте натянул куртку, надел башмаки. Со своей постели Николь сказала:
— Что такое? Можно мне тоже пойти?
— Не думаю, дорогая, — ответил он. — Им нужен я.
— Нашли время! — возмутилась Николь.
Солдат сделал нетерпеливое движение.
— Не волнуйтесь, — сказал девушке Хоуард. — Должно быть, опять допрос.
Его вывели, и дверь за ним закрылась. Николь встала, надела платье и села ждать в темноте, на своем матрасе, среди спящих детей, полная недобрых предчувствий.
Хоуарда привели в комнату, где их допрашивали в первый раз. За столом сидел офицер гестапо, майор Диссен. Перед ним на столе недопитая чашка кофе, комната полна сигарного дыма. Солдат, приведший Хоуарда, деревянно отсалютовал. Офицер что-то коротко сказал ему, тот вышел и закрыл за собой дверь. Старик остался наедине с майором Диссеном.
Он взглянул на стенные часы. Было немного за полночь. Окна завешены одеялами — затемнение.
Но вот немец поднял голову и посмотрел на старика, стоящего у стены.
— So, — сказал он. — Опять этот англичанин.
Он открыл ящик, достал большой автоматический пистолет. Вынул обойму, осмотрел, вставил на место и щелкнул затвором. И положил заряженный пистолет перед собой на бювар.
— Мы одни, — сказал он. — Как видите, я не намерен рисковать.
Старик слабо улыбнулся.
— Меня вам бояться нечего.
— Возможно, — сказал немец. — Зато вам следует бояться меня, и еще как.
Настало короткое молчание. Потом немец сказал:
— Предположим, в конце концов я выпущу вас в Англию. Как вам это понравится, а?
Сердце старика подскочило и снова забилось ровно. Вероятно, это ловушка.
— Я был бы очень благодарен, если бы вы позволили мне увезти детей, — тихо сказал он.
— И мадемуазель тоже?
Хоуард покачал головой.
— Она не хочет ехать. Она хочет остаться во Франции.
Диссен кивнул.
— Мы тоже этого хотим. — Он помедлил. — Вы сказали, что будете благодарны. Сейчас увидим, не пустая ли это болтовня. Предположим, я отпущу вас с вашими детьми в Англию, чтобы вы могли отправить их в Америку. Окажете вы мне небольшую услугу?
— Смотря какую услугу, — сказал старик.
— Торговля! — вспылил гестаповец. — С вами, англичанами, всегда так! Стараешься вам помочь, а вы начинаете торговаться. Не в таком вы положении, чтобы ставить условия, мистер англичанин!
— Я должен знать, чего вы от меня хотите, — стоял на своем старик.
— Дело совсем не трудное, — сказал немец.
Короткое молчание.
Диссен небрежно протянул руку к пистолету, забарабанил по нему пальцами.
— Надо отвезти в Америку одну особу, — сказал ом с расстановкой. — Я хотел бы избежать огласки. Будет очень удобно, если она поедет с вашими детьми.
И уже с откровенной угрозой взял в руку пистолет.
Хоуард посмотрел на гестаповца в упор.
— Если вы хотите сказать, что намерены использовать нас как ширму для агента, которого засылают в Америку, я на это не пойду.
Указательный палец охватил спусковой крючок. Немец побелел от бешенства. Взгляды их скрестились, на добрых полминуты оба застыли.
Гестаповец первый отвел глаза.
— С ума сойдешь с вами, — сказал он желчно. — До чего упрямый, несговорчивый народ. Вам предлагаешь дружбу, а вы отказываетесь. Вечно в чем-то нас подозреваете.
Хоуард молчал. Не надо лишних слов. Они не помогут.
— Слушайте внимательно, — сказал немец, — и постарайтесь при всей своей, тупости понять, что вам говорят. В Америку поедет не агент. Это маленькая девочка.
— Девочка?
— Девочка пяти лет. Дочь моего погибшего брата.
Пистолет, зажатый в его руке, лежал на бюваре, но был направлен прямо на Старика.
— Дайте мне разобраться, — сказал Хоуард. — Вы хотите, чтобы я вместе с другими детьми отвез в Америку немецкую девочку?
— Вот именно.
— Кто она и куда едет?
— Я же вам сказал, кто она. Дочь моего брата Карла. Ее зовут Анна Диссен, сейчас она в Париже. — Немец минуту поколебался. — Поймите, — продолжал он, — нас было трое. Мой старший брат, Руперт, сражался в первую мировую войну, потом переехал в Америку. У него теперь свое дело в Уайтфоллсе, бакалейная торговля. Он теперь американский гражданин.
— Понимаю, — в раздумье произнес Хоуард.
— Мой брат Карл был обер-лейтенант четвертого танкового полка второй бронетанковой дивизии. Несколько лет назад он женился, но брак был неудачный. — Он замялся, докончил поспешно: — Девушка была не полноценная арийка, это не приводит к добру. Были неприятности, и она умерла. А теперь и Карл тоже умер.
Он невесело задумался.
— Я очень сожалею, — мягко сказал Хоуард, и это была правда.
— Его погубило английское вероломство, — угрюмо продолжал Диссен. — Он гнал англичан от Амьена к побережью. Дорога была забита беженцами, и он расчищал путь своему танку пулеметами. А среди этих беженцев прятались английские солдаты. Карл их не видел, и они закидали бутылками с бензином башню танка, бензин просочился внутрь, а потом они подожгли танк, и он вспыхнул. Мой брат откинул люк, хотел выскочить, и англичане сразу его застрелили, он не успел сдаться. Но он уже сдавался, и они это знали. Никто не может драться в горящем танке.
Хоуард молчал.
— Так вот, теперь надо позаботиться об Анне, — сказал Диссен. — Я думаю, ей будет лучше у Руперта, в Америке.
— Ей пять лет? — переспросил Хоуард.
— Пять с половиной.
— Хорошо, я с удовольствием возьму ее, — сказал Хоуард.
Немец смотрел на него в раздумье.
— А скоро вы потом отошлете детей из Англии? Сколько их поедет в Америку? Все?
Хоуард покачал головой.
— Сомневаюсь. Трое из шестерых поедут безусловно, но еще двое — англичане, а у девочки-француженки отец в Лондоне. Может быть, и эти захотят поехать, не знаю. Но трех других я отошлю не позже чем через неделю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34