Прыжком поднимаясь на ноги, я уже чувствовал, как во всем теле играет нерастраченная сила. Впереди меня ждали бой, успех, слава, любовь и бесконечно долгая удивительная жизнь. От всего этого меня отделяло только копье Рюделя. Но если бы все копья Вселенной преграждали сегодня мой путь, утро не показалось бы мне менее прекрасным.
— Здравствуй, Петрович! — закричал я от избытка чувств. — Ну как — свалим мы сегодня Рюделя?
Петрович был машина точная. Он ответил мне, что вдвоем мы Рюделя, безусловно, свалим, но по правилам я должен сделать это один. Еще он сказал, что недавно в той стороне, где оставался покинутый нами дом, поднялось большое зарево, как от пожара, что со спутника мне пожелали успеха, но будить не велели и что сигналов, которые он постоянно засекал в эфире, сегодня совсем нет.
— А вчера вечером впервые прошло пять сигналов подряд, — добавил он для полноты сообщений.
Но меня не интересовали сигналы из радиохрама. Бой, бой, бой — вот чем были полны мои мысли.
На Ристалище мы прибыли задолго до начала схваток, чтобы я смог без помех размяться. Фей и его товарищи ожидали меня.
— Ты был прав, — тихо сказал мне Фей. — По дороге сюда я прошел мимо нашего дома. Его уже нет — он сгорел Дотла.
— Мы и это припомним судье, — пообещал я. Я был сыт по горло взрывами, поджогами и отравления-ми, поэтому решил не приближаться к отведенным мне помещениям, где меня мог ожидать очередной рюделевский сюрприз. Я распорядился сложить все свои доспехи не в раздевалке, а прямо на краю поля, на виду у всех. После этого я с Петровичем направился к трибунам, на которых уже начали собираться наиболее нетерпеливые зрители.
Под трибунами было сыро и сумрачно. Сверху раздавались шаги, через щели сыпался мусор. Я встал возле входа в судейскую ложу и вдруг заметил бравого ресторатора, который спешил куда-то с озабоченным видом. Увидев меня, дядюшка Теодор смутился, глаза его забегали, и он постарался прошмыгнуть мимо. Но я ухватил его за плащ и остановил.
— Ты пришел посмотреть, как я выполню свое обещание? — спросил я ласково, продолжая держать его за полу плаща. — Теперь уже недолго ждать. Да, кстати, я все хочу тебя спросить: где ты раздобыл такого великолепного коня?
Дядюшка Теодор, красный как рак, молча тянул плащ.
— Почему ты молчишь? Ведь я могу подумать, что он добыт нечестным путем.
Побагровевший ресторатор все дергал свое одеяние, губы его шевелились, но издаваемые им звуки были абсолютно бессвязными.
— Ба, что я вижу! Да у тебя под плащом целый арсенал! А мне казалось, что сюда могут приходить с оружием только кавалеры. Как я ошибался! Надо будет рассказать стражникам о своем заблуждении. Что? Ты не хочешь?
Тут дядюшка Теодор так рванул плащ, что тот затрещал. Тогда я разжал кулак.
— Я пошутил. Иди занимай хорошее место. Только послушайся моего совета: забудь про свои игрушки. — Я кивком показал, что имею в виду.
— Можно, я тоже скажу несколько слов? — прорезался наконец голос у ресторатора. — Будь на месте благородного кавалера кто-то другой, мы бы прирезали его так, что он и пикнуть не успел. Так что пусть кавалер идет своей дорогой.
— А могу я узнать, почему для меня делается такое исключение?
— Кавалер должен сперва свалить кавалера Рюделя… Теодор поплотнее запахнул плащ и исчез, оставив меня раздумывать над его многообещающим “сперва”…
Через несколько минут я заметил автомобиль птицеголового судьи, волочивший за собой хвост дыма, и приказал Петровичу отойти в сторону.
Судья лихо подскочил на своем драндулете ко входу и важно вышел из машины. Меня он заметил только у самой двери и перепугался так, что на него было противно смотреть.
— Я приветствую кавалера… — пролепетал он. — Сейчас ему предстоит важный бой…
Я схватил его за грудь и трахнул спиной о стену.
— Что… Что это значит? — захныкал он. — Как… Как вы смеете?
Я съездил ему по роже и с удовольствием отметил, как начала опухать и вторая его скула.
— А ну заткнись! — рявкнул я как можно свирепей. Когда бабушка говорила мне, что грубость и наглость могут оказаться здесь более действенным оружием, чем ум и логика, я не хотел ей верить. Но птицеголовый понимал только такой язык — язык силы.
— Ты сдержал слово? Где сейчас мой слуга?
— А… э… — заблеял судья. — Он… это… жив—здоров…
— Я сам знаю, что он жив—здоров. Я спрашиваю: ты сдержал слово? Петрович, сюда!
При виде Петровича глаза у судьи вылезли из орбит и отвалилась челюсть. Я покрепче прихватил его за плащ и приподнял. Он заскоблил ногами по стене и разинул было рот, но я показал ему кулак, и он умолк.
— Теперь я знаю, что ты не только судья, но и палач. Неправедный судья и никудышный палач. Но ты больше не будешь судьей — я это тебе обещаю. Ты не умеешь держать слово.
Я повернулся к Петровичу.
— Судье больше не понадобится автомобиль. Это излишняя роскошь — такому подонку ездить в автомобиле.
Петрович понял меня с полуслова Он чуть повернулся к машине — раздалось шипение, над автомобилем встало белое облако дыма, и он развалился на две аккуратные половинки. Еще белее, чем дым, стало лицо судьи От страха он начал громко икать.
— До конца схваток я разрешаю тебе оставаться судьей, — сказал я. — А после боя я подумаю, что мне с тобой делать.
Птицеголовый был перепуган насмерть, и все же я заметил, как в его глазах промелькнул злобный огонек. Я решил не оставлять ему ни малейшей надежды.
— А если я не выиграю бой… Тогда мой слуга, который нынешней ночью очень тебя полюбил, сделает с тобой то же, что и с автомобилем.
Я приказал Петровичу отвести судью в ложу и не выпускать оттуда ни под каким предлогом.
— И пусть он прикажет своей страже убраться из судейской ложи. А не послушается — изруби их, как капусту.
Я решительно отдавал кровожадные приказы, а Петрович послушно кивал. Я знал, что он никого и пальцем не тронет, но судья об этом не догадывался и принимал все за чистую монету.
— Надеюсь, что сегодня больше не будет никаких неожиданностей? Ни взрывов, ни пожаров? — Тут я провел пальцем по рукаву судьи. — Это что? На твоей одежде копоть? Не из дворцовой ли конюшни? А может быть, из нашего дома?
Судья дернулся, словно его ударили, и мне стало ясно, что мои подозрения справедливы.
— Да, вот еще… — Я вынул из кармана два снимка и сунул судье в нос. — Вот тут Рюдель и ты с каким-то аппаратом. Если я увижу эту штуку хоть раз… — Я задумчиво посмотрел на остатки автомобиля. — А сейчас иди. И суди праведно. Это твой единственный шанс. Петрович, от судьи ни шагу, даже если тебе будет приказывать сама Ганелона!
Петрович подхватил обмякшего судью и поволок его в судейскую ложу.
“В какое же болото ты попал, Алексей, — думал я, направляясь к своим друзьям. — Бабушка права: здесь могут отравить, ударить ножом в спину… О честном рыцарском бое никто и не помышляет. Хорошо, что остался последний поединок”.
Но я ошибся — глашатаи объявили бой с неизвестным мне кавалером.
Это был какой-то обман: я знал, что все Соискатели, кроме Рюделя, уже выбыли из борьбы. Видимо, кавалеры срочно мобилизовали еще одного претендента. Вряд ли это был сильный боец — все свои резервы Рюдель уже бросил в бой против меня. Ну что же, свалю еще одного — только и всего.
Я надел броню и уже собирался сесть на коня, когда увидел бегущую от трибуны девушку. Это была Леннада.
— Принцесса желает успеха кавалеру Алексею, — сказала она. Ее щеки раскраснелись от бега, а большие глаза под густыми дугами бровей были так печальны, что у меня защемило сердце.
— Спасибо, Леннада, — сказал я как можно ласковей. Эта девушка нравилась мне все больше и больше. — А каким будет твое пожелание?
Она отпрыгнула от меня, как разъяренная кошка.
— Чтоб твой конь сломал ногу на первом же шагу! Чтоб твои руки ослабели и не могли удержать копья! Чтоб солнце ослепило тебе глаза, чтоб пыль задушила тебя! Пусть твое сердце станет трусливым, как у зайца, пусть лопнет подпруга у коня и отлетят подковы!
— Не слишком ли много пожеланий сразу? — засмеялся я. Но девушка вдруг расплакалась и села на траву, закрыв лицо руками.
— Пора, Алексей, — сказал мне Фей, показывая на Ристалище, в противоположном конце которого уже показался мой противник.
Я сел на коня. Юлик протянул мне боевые перчатки.
Раздался сигнал к бою. Я опустил забрало, взял щит и копье.
Мой противник уже скакал навстречу. С первого взгляда я понял, что всадник он не из лучших. Он сидел на лошади растопырив ноги и неуклюже подпрыгивал в седле. Так скакать мог только новичок, впервые в жизни севший на коня.
Закат шел идеально ровным галопом, и я уже нацелил копье в щит противника, но состояние полного сосредоточения, которое всегда приходит ко мне во время атаки, никак не наступало. Меня беспокоил какой-то пустяк, какое-то полузабытое случайное воспоминание. Расстояние между мной и противником все уменьшалось, а я никак не мог поймать ускользающую мысль. Нас разделяло уже полсотни метров, сорок, тридцать. Что я должен вспомнить — вспомнить сейчас, пока мы еще не сошлись на длину копья?
И я вспомнил. До соперника было всего метров двадцать, и скакать оставалось почти секунду, когда я понял, что именно так, с нелепой уверенностью механизма, скакал на коне Петрович, когда я однажды решил испробовать его в верховой езде.
Против меня выступал не человек, а автомат — робот класса один, похищенный Рюделем с Земли.
Автомат против человека — это было вопиющим нарушением устава конных поединков, но нас разделяла всего секунда, и за это время мне следовало все продумать и решить.
Секунда — огромное время для спортсменов. У себя на Земле мы измеряем свои результаты с точностью до тысячных долей секунды. Но все же секунда — очень короткий отрезок времени. Ее не хватит, чтобы прервать бой, подать протест, дисквалифицировать бойца. За секунду можно только выиграть бой. Или проиграть его.
Я хорошо знал, что такое робот класса один. Мне противостоял неуязвимый механизм с терилаксовым корпусом, весящий почти двести килограммов, абсолютно нечувствительный к моим ударам. Очевидно, для этого Рюдель и вывез его с Земли, чтобы поручить ему выбить меня из седла в веселой рыцарской забаве. Наверно, он скрывал от всех свое тайное оружие, и даже ближайшие помощники могли не знать, что по его приказу сейчас отстаивает свои права на принцессу не человек, а механизм…
Такое не сошло бы даже Рюделю. Поэтому — я был убежден в этом — он проверил в бою робота сам, без свидетелей. Усадил на коня, дал щит и велел скакать навстречу. Безрезультатно сломал об него десяток копий и, вероятно, остался доволен. Чтобы не рисковать (поскольку с психикой роботов на Изумрудной незнакомы), копья ему в руки во время проверки Рюдель, скорее всего, не давал. Или давал, но приказал — на всякий случай — промахнуться. Поэтому Рюдель так и не узнал того, что на Земле знает каждый ребенок: что ни один робот не способен ударить человека.
Роботы класса ноль были сверхинструментом и сверхоружием человека, но и они подчинялись Первому Закону. Цепи Первого Закона были заблокированы у Петровича по разрешению Службы безопасности — эта точнейшая и трудоемкая операция осуществлялась в одной-единственной лаборатории на планете. У роботов же всех остальных классов заблокировать цепи Первого Закона было принципиально невозможно.
До моего противника оставалось уже не двадцать, а девятнадцать метров, когда я понял, как следует поступить. Копье робота плотно лежало на опорном крюке, уставленное мне в лицо. Но я знал, что робот не ударит.
Все случилось так, как я и думал. За миг до встречи наконечник его копья чуть приподнялся и мелькнул где-то возле плюмажа. Я ударил точно и сильно — у коней был отличный ход, и от удара мое копье сломалось, но робот даже не качнулся. И я знал, что могу бить его так хоть сутки, пока не сломаю все свои копья или пока вместе с конем не упаду от усталости.
Я повернул Заката, чтобы взять новое копье.
— Прими-ка щит, — сказал я Фею. Он встревожено глядел на меня. Я поднял забрало и подмигнул ему. Мне требовалось освободить руку, и щит только мешал мне.
Блок-кольцо я носил на левой руке, и переодевать его было некогда. Я просто взял копье в левую руку, заранее стряхнув боевые перчатки. Мне было все равно, какой рукой биться, — недаром я был обоеручный боец, единственный в Содружестве.
Я включил блок-кольцо за секунду до столкновения. Эта секунда была необходима, чтобы обездвиженный импульсом кольца робот начал терять равновесие. Мой расчет оказался безупречным. Двух прыжков лошади вполне хватило — я увидел, что робот заваливается назад и набок, поднимая копье. Мой удар ускорил падение. Оглядываясь, я видел, как робот неуклюже валится на круп, задирая ноги, как грохается в пыль, обрывая стремена.
Публика взвыла от восторга. “А-лек-сей! А-лек-сей!” — хором выкрикивали с трибун. Разгоряченный конь подо мной плясал, изгибая гоголем шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
— Здравствуй, Петрович! — закричал я от избытка чувств. — Ну как — свалим мы сегодня Рюделя?
Петрович был машина точная. Он ответил мне, что вдвоем мы Рюделя, безусловно, свалим, но по правилам я должен сделать это один. Еще он сказал, что недавно в той стороне, где оставался покинутый нами дом, поднялось большое зарево, как от пожара, что со спутника мне пожелали успеха, но будить не велели и что сигналов, которые он постоянно засекал в эфире, сегодня совсем нет.
— А вчера вечером впервые прошло пять сигналов подряд, — добавил он для полноты сообщений.
Но меня не интересовали сигналы из радиохрама. Бой, бой, бой — вот чем были полны мои мысли.
На Ристалище мы прибыли задолго до начала схваток, чтобы я смог без помех размяться. Фей и его товарищи ожидали меня.
— Ты был прав, — тихо сказал мне Фей. — По дороге сюда я прошел мимо нашего дома. Его уже нет — он сгорел Дотла.
— Мы и это припомним судье, — пообещал я. Я был сыт по горло взрывами, поджогами и отравления-ми, поэтому решил не приближаться к отведенным мне помещениям, где меня мог ожидать очередной рюделевский сюрприз. Я распорядился сложить все свои доспехи не в раздевалке, а прямо на краю поля, на виду у всех. После этого я с Петровичем направился к трибунам, на которых уже начали собираться наиболее нетерпеливые зрители.
Под трибунами было сыро и сумрачно. Сверху раздавались шаги, через щели сыпался мусор. Я встал возле входа в судейскую ложу и вдруг заметил бравого ресторатора, который спешил куда-то с озабоченным видом. Увидев меня, дядюшка Теодор смутился, глаза его забегали, и он постарался прошмыгнуть мимо. Но я ухватил его за плащ и остановил.
— Ты пришел посмотреть, как я выполню свое обещание? — спросил я ласково, продолжая держать его за полу плаща. — Теперь уже недолго ждать. Да, кстати, я все хочу тебя спросить: где ты раздобыл такого великолепного коня?
Дядюшка Теодор, красный как рак, молча тянул плащ.
— Почему ты молчишь? Ведь я могу подумать, что он добыт нечестным путем.
Побагровевший ресторатор все дергал свое одеяние, губы его шевелились, но издаваемые им звуки были абсолютно бессвязными.
— Ба, что я вижу! Да у тебя под плащом целый арсенал! А мне казалось, что сюда могут приходить с оружием только кавалеры. Как я ошибался! Надо будет рассказать стражникам о своем заблуждении. Что? Ты не хочешь?
Тут дядюшка Теодор так рванул плащ, что тот затрещал. Тогда я разжал кулак.
— Я пошутил. Иди занимай хорошее место. Только послушайся моего совета: забудь про свои игрушки. — Я кивком показал, что имею в виду.
— Можно, я тоже скажу несколько слов? — прорезался наконец голос у ресторатора. — Будь на месте благородного кавалера кто-то другой, мы бы прирезали его так, что он и пикнуть не успел. Так что пусть кавалер идет своей дорогой.
— А могу я узнать, почему для меня делается такое исключение?
— Кавалер должен сперва свалить кавалера Рюделя… Теодор поплотнее запахнул плащ и исчез, оставив меня раздумывать над его многообещающим “сперва”…
Через несколько минут я заметил автомобиль птицеголового судьи, волочивший за собой хвост дыма, и приказал Петровичу отойти в сторону.
Судья лихо подскочил на своем драндулете ко входу и важно вышел из машины. Меня он заметил только у самой двери и перепугался так, что на него было противно смотреть.
— Я приветствую кавалера… — пролепетал он. — Сейчас ему предстоит важный бой…
Я схватил его за грудь и трахнул спиной о стену.
— Что… Что это значит? — захныкал он. — Как… Как вы смеете?
Я съездил ему по роже и с удовольствием отметил, как начала опухать и вторая его скула.
— А ну заткнись! — рявкнул я как можно свирепей. Когда бабушка говорила мне, что грубость и наглость могут оказаться здесь более действенным оружием, чем ум и логика, я не хотел ей верить. Но птицеголовый понимал только такой язык — язык силы.
— Ты сдержал слово? Где сейчас мой слуга?
— А… э… — заблеял судья. — Он… это… жив—здоров…
— Я сам знаю, что он жив—здоров. Я спрашиваю: ты сдержал слово? Петрович, сюда!
При виде Петровича глаза у судьи вылезли из орбит и отвалилась челюсть. Я покрепче прихватил его за плащ и приподнял. Он заскоблил ногами по стене и разинул было рот, но я показал ему кулак, и он умолк.
— Теперь я знаю, что ты не только судья, но и палач. Неправедный судья и никудышный палач. Но ты больше не будешь судьей — я это тебе обещаю. Ты не умеешь держать слово.
Я повернулся к Петровичу.
— Судье больше не понадобится автомобиль. Это излишняя роскошь — такому подонку ездить в автомобиле.
Петрович понял меня с полуслова Он чуть повернулся к машине — раздалось шипение, над автомобилем встало белое облако дыма, и он развалился на две аккуратные половинки. Еще белее, чем дым, стало лицо судьи От страха он начал громко икать.
— До конца схваток я разрешаю тебе оставаться судьей, — сказал я. — А после боя я подумаю, что мне с тобой делать.
Птицеголовый был перепуган насмерть, и все же я заметил, как в его глазах промелькнул злобный огонек. Я решил не оставлять ему ни малейшей надежды.
— А если я не выиграю бой… Тогда мой слуга, который нынешней ночью очень тебя полюбил, сделает с тобой то же, что и с автомобилем.
Я приказал Петровичу отвести судью в ложу и не выпускать оттуда ни под каким предлогом.
— И пусть он прикажет своей страже убраться из судейской ложи. А не послушается — изруби их, как капусту.
Я решительно отдавал кровожадные приказы, а Петрович послушно кивал. Я знал, что он никого и пальцем не тронет, но судья об этом не догадывался и принимал все за чистую монету.
— Надеюсь, что сегодня больше не будет никаких неожиданностей? Ни взрывов, ни пожаров? — Тут я провел пальцем по рукаву судьи. — Это что? На твоей одежде копоть? Не из дворцовой ли конюшни? А может быть, из нашего дома?
Судья дернулся, словно его ударили, и мне стало ясно, что мои подозрения справедливы.
— Да, вот еще… — Я вынул из кармана два снимка и сунул судье в нос. — Вот тут Рюдель и ты с каким-то аппаратом. Если я увижу эту штуку хоть раз… — Я задумчиво посмотрел на остатки автомобиля. — А сейчас иди. И суди праведно. Это твой единственный шанс. Петрович, от судьи ни шагу, даже если тебе будет приказывать сама Ганелона!
Петрович подхватил обмякшего судью и поволок его в судейскую ложу.
“В какое же болото ты попал, Алексей, — думал я, направляясь к своим друзьям. — Бабушка права: здесь могут отравить, ударить ножом в спину… О честном рыцарском бое никто и не помышляет. Хорошо, что остался последний поединок”.
Но я ошибся — глашатаи объявили бой с неизвестным мне кавалером.
Это был какой-то обман: я знал, что все Соискатели, кроме Рюделя, уже выбыли из борьбы. Видимо, кавалеры срочно мобилизовали еще одного претендента. Вряд ли это был сильный боец — все свои резервы Рюдель уже бросил в бой против меня. Ну что же, свалю еще одного — только и всего.
Я надел броню и уже собирался сесть на коня, когда увидел бегущую от трибуны девушку. Это была Леннада.
— Принцесса желает успеха кавалеру Алексею, — сказала она. Ее щеки раскраснелись от бега, а большие глаза под густыми дугами бровей были так печальны, что у меня защемило сердце.
— Спасибо, Леннада, — сказал я как можно ласковей. Эта девушка нравилась мне все больше и больше. — А каким будет твое пожелание?
Она отпрыгнула от меня, как разъяренная кошка.
— Чтоб твой конь сломал ногу на первом же шагу! Чтоб твои руки ослабели и не могли удержать копья! Чтоб солнце ослепило тебе глаза, чтоб пыль задушила тебя! Пусть твое сердце станет трусливым, как у зайца, пусть лопнет подпруга у коня и отлетят подковы!
— Не слишком ли много пожеланий сразу? — засмеялся я. Но девушка вдруг расплакалась и села на траву, закрыв лицо руками.
— Пора, Алексей, — сказал мне Фей, показывая на Ристалище, в противоположном конце которого уже показался мой противник.
Я сел на коня. Юлик протянул мне боевые перчатки.
Раздался сигнал к бою. Я опустил забрало, взял щит и копье.
Мой противник уже скакал навстречу. С первого взгляда я понял, что всадник он не из лучших. Он сидел на лошади растопырив ноги и неуклюже подпрыгивал в седле. Так скакать мог только новичок, впервые в жизни севший на коня.
Закат шел идеально ровным галопом, и я уже нацелил копье в щит противника, но состояние полного сосредоточения, которое всегда приходит ко мне во время атаки, никак не наступало. Меня беспокоил какой-то пустяк, какое-то полузабытое случайное воспоминание. Расстояние между мной и противником все уменьшалось, а я никак не мог поймать ускользающую мысль. Нас разделяло уже полсотни метров, сорок, тридцать. Что я должен вспомнить — вспомнить сейчас, пока мы еще не сошлись на длину копья?
И я вспомнил. До соперника было всего метров двадцать, и скакать оставалось почти секунду, когда я понял, что именно так, с нелепой уверенностью механизма, скакал на коне Петрович, когда я однажды решил испробовать его в верховой езде.
Против меня выступал не человек, а автомат — робот класса один, похищенный Рюделем с Земли.
Автомат против человека — это было вопиющим нарушением устава конных поединков, но нас разделяла всего секунда, и за это время мне следовало все продумать и решить.
Секунда — огромное время для спортсменов. У себя на Земле мы измеряем свои результаты с точностью до тысячных долей секунды. Но все же секунда — очень короткий отрезок времени. Ее не хватит, чтобы прервать бой, подать протест, дисквалифицировать бойца. За секунду можно только выиграть бой. Или проиграть его.
Я хорошо знал, что такое робот класса один. Мне противостоял неуязвимый механизм с терилаксовым корпусом, весящий почти двести килограммов, абсолютно нечувствительный к моим ударам. Очевидно, для этого Рюдель и вывез его с Земли, чтобы поручить ему выбить меня из седла в веселой рыцарской забаве. Наверно, он скрывал от всех свое тайное оружие, и даже ближайшие помощники могли не знать, что по его приказу сейчас отстаивает свои права на принцессу не человек, а механизм…
Такое не сошло бы даже Рюделю. Поэтому — я был убежден в этом — он проверил в бою робота сам, без свидетелей. Усадил на коня, дал щит и велел скакать навстречу. Безрезультатно сломал об него десяток копий и, вероятно, остался доволен. Чтобы не рисковать (поскольку с психикой роботов на Изумрудной незнакомы), копья ему в руки во время проверки Рюдель, скорее всего, не давал. Или давал, но приказал — на всякий случай — промахнуться. Поэтому Рюдель так и не узнал того, что на Земле знает каждый ребенок: что ни один робот не способен ударить человека.
Роботы класса ноль были сверхинструментом и сверхоружием человека, но и они подчинялись Первому Закону. Цепи Первого Закона были заблокированы у Петровича по разрешению Службы безопасности — эта точнейшая и трудоемкая операция осуществлялась в одной-единственной лаборатории на планете. У роботов же всех остальных классов заблокировать цепи Первого Закона было принципиально невозможно.
До моего противника оставалось уже не двадцать, а девятнадцать метров, когда я понял, как следует поступить. Копье робота плотно лежало на опорном крюке, уставленное мне в лицо. Но я знал, что робот не ударит.
Все случилось так, как я и думал. За миг до встречи наконечник его копья чуть приподнялся и мелькнул где-то возле плюмажа. Я ударил точно и сильно — у коней был отличный ход, и от удара мое копье сломалось, но робот даже не качнулся. И я знал, что могу бить его так хоть сутки, пока не сломаю все свои копья или пока вместе с конем не упаду от усталости.
Я повернул Заката, чтобы взять новое копье.
— Прими-ка щит, — сказал я Фею. Он встревожено глядел на меня. Я поднял забрало и подмигнул ему. Мне требовалось освободить руку, и щит только мешал мне.
Блок-кольцо я носил на левой руке, и переодевать его было некогда. Я просто взял копье в левую руку, заранее стряхнув боевые перчатки. Мне было все равно, какой рукой биться, — недаром я был обоеручный боец, единственный в Содружестве.
Я включил блок-кольцо за секунду до столкновения. Эта секунда была необходима, чтобы обездвиженный импульсом кольца робот начал терять равновесие. Мой расчет оказался безупречным. Двух прыжков лошади вполне хватило — я увидел, что робот заваливается назад и набок, поднимая копье. Мой удар ускорил падение. Оглядываясь, я видел, как робот неуклюже валится на круп, задирая ноги, как грохается в пыль, обрывая стремена.
Публика взвыла от восторга. “А-лек-сей! А-лек-сей!” — хором выкрикивали с трибун. Разгоряченный конь подо мной плясал, изгибая гоголем шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21