На Изумрудной умирали молодыми, я не мог поверить, чтобы кто-то сумел выдумать такие подробности, как ноющие кости, слепнущие, слезящиеся глаза, выпавшие зубы… Нет, все это было явно списано с натуры!
Время от времени Петрович докладывал мне о ходе поисков. Он уже примерно определил, где я нахожусь, и обследовал несколько подвалов, хотя не имел ясного представления о плане подземных коридоров.
— Когда же ты его будешь иметь? — спрашивал я, потому что время шло и беспокойство грызло меня все сильнее.
— Точно сказать не могу, — отвечал Петрович. — Здесь под землей целый лабиринт. Но я уже где-то рядом.
Это “где-то рядом” продолжалось так долго, что я совсем распростился с надеждой попасть на Ристалище. Но вот раздался гулкий удар в дверь — Петрович все же нашел меня. Я взглянул на часы — до начала схваток оставалось меньше тридцати минут.
— Петрович, ты сможешь выломать дверь? — спросил я с тревогой. Только теперь я вспомнил, как старательно гремела засовами и замками Леннада.
— Отойди в угол и стань спиной к двери, — скомандовал робот.
Раздалось шипение, запахло горячим железом, в спину мне ударили крошки камня. Через несколько секунд дверь распахнулась.
— Опять сюрприз из пальчика? — спросил я, глядя на перерезанные замки.
Петрович кивнул. У него был очень довольный вид.
— А теперь скорей на Ристалище! Мне еще надо надевать броню.
И тут я вспомнил, что не послал никого к Фею. Значит, первый бой придется вести на Росинанте.
На Ристалище мы явились минута в минуту. Первым делом я взглянул на судейскую ложу. Наш приятель с напыщенным видом сидел в глубине, а вход в ложу охраняли десять до зубов вооруженных кавалеров.
— По-моему, судья очень разволновался, — сказал Петрович.
Действительно, тот выскочил из-за своего столика и растерянно метался по ложе, показывая в нашу сторону какому-то человеку. Тот тоже посмотрел на нас и кинулся куда-то бежать.
— Знаешь, Петрович, у меня такое впечатление, что наше появление их поразило. Может быть, они пронюхали о проделке Леннады? Или еще проще — она выполняла их задание?
Тогда я еще не знал, что причиной переполоха были не мы, а тихоня Росинант, который стоял рядом со мной, растопырив для устойчивости ноги. Об этом я узнал гораздо позднее, а
сейчас мое внимание привлек знакомый предмет на судейском столе. До ложи было довольно далеко, но все же я мог поклясться, что этот предмет мне знаком. Я попросил Петровича дать его крупным планом и включил экран браслета. Петрович нацелился на ложу своим телеглазом, и я увидел во весь экран стоящий на столе приборчик с крестовидной антенной — точь-в-точь такой был в руках у Рюделя на пляже.
Я не знал, для какой цели служит этот аппарат, но я прекрасно помнил, что Летур погиб в то самое время, когда Рюдель вертел такой же прибор в руках, и это совпадение мне очень не понравилось. Я шепотом напомнил об этом Петровичу и попросил не спускать с судьи глаз.
— Я не спущу с него глаз, — серьезно ответил робот. — Мне такие совпадения тоже не нравятся.
Но тут птицеголовый схватил прибор и, сложив антенну, стал яростно запихивать его себе в карман. Затем он дал сигнал, и я поехал вперед — мой бой был самым первым. Свалив противника, я подъехал к конюшне, где уже вертелся Юлик, и послал его к Фею. Я все же решил поменять коня — из опасения, что Росинант однажды сдохнет от старости посреди атаки.
Через полчаса Фей привел Заката. Петрович внимательно осмотрел его, затем за дело принялся я — даже пощупал копыта, не теплые ли. Но лошадь была здоровехонька. Я успел немного погарцевать на ней — она была превосходно выезжена, и, не существуй Баязета, я сказал бы, что это лучшая боевая лошадь во всей Галактике.
Впервые я почувствовал радость боя. Своих предыдущих соперников я побеждал по необходимости, и лишь теперь, сидя верхом на Закате, ощутил играющую во мне силу. Моим соперником оказался тот драчливый кавалер, который пытался избить Петровича. Я сразу узнал его по забинтованным пальцам правой руки — из-за бинтов кавалер не смог надеть боевую перчатку. Я ударил его так, что он рухнул с коня и не вставал, несмотря на попытки помочь ему. Выбежавшие служители унесли беднягу.
Бросив взгляд на судейскую ложу, я заметил, что в ней Царит суматоха. Неподалеку стоял Петрович, с флегматичным видом взирая на происходящую кутерьму.
— Твоя работа? — спросил я, подъехав поближе.
— Моя, — подтвердил он и рассказал, что случилось. Подчиняясь моему приказу, он не спускал с судьи глаз и увидел, как тот извлек из кармана свой прибор и снова поставил перед собой.
— Тогда я вспомнил старую пословицу: береженого бог бережет. И решил, что не будет беды, если этот прибор простоит без дела, для чего бы он ни служил. И я сделал вот так…
Он многозначительно вытянул вперед палец.
— Нехорошо поступать с человеком, как с лошадью! — с деланным недовольством воскликнул я. — И долго он теперь проспит?
— Праздничный сон — до обеда, — безмятежно ответил Петрович. — Зато он проснется с хорошим самочувствием, бодрый и веселый.
Но я позволил себе не поверить Петровичу. Вряд ли мог чувствовать себя бодро и весело главный судья соревнований, проспавший соревнования.
Глава 15. Короткая жизнь — благо?
Леннада встретила меня на ступеньках дворца. Она протянула мне букетик цветов, которые, как я уже знал, назывались здесь столетником и были символом долгой, счастливой жизни.
— Поздравляю кавалера с победой, — грустно сказала она. В ее глазах стояли слезы. — Воистину для него не существует непреодолимых препятствий. Я начинаю думать, что он сумеет победить кавалера Рюделя.
Сегодня на ее лице не было никакой косметики, и девушка выглядела еще привлекательней.
— Прошу простить меня за испорченную дверь, — извинился я. — Кстати, ты не знаешь, для чего служит подвал, в который ты меня так старательно запирала?
Девушка сердито сверкнула глазками, но все же ответила мне:
— В нем когда-то хранилась королевская казна, а потом архив Черного совета. Но его вывезли много лет назад, когда я была еще девчонкой. Это случилось в ту ночь, когда убивали кавалеров, поэтому я все запомнила.
— Как это — убивали кавалеров? Кто убивал? За что?
— Я ничего не знаю. Отец мне сказал, что всех кавалеров убивают и надо бежать из дворца. Потом он ушел, и я больше его никогда не видела.
— Когда это было?
— Одиннадцать… нет, двенадцать лет назад. Я только-только научилась читать и писать.
— И многих кавалеров убили?
— Не знаю. Мы прятались на чердаке целый день. Потом нас нашли и сказали, что мы можем вернуться.
Я слушал девушку с возрастающим удивлением. До сих пор я ничего не слышал о подобных событиях. Я не знал, что это было — бунт, революция, дворцовый переворот, но понимал, что обстановка на Изумрудной накалена. Намеки диспетчера Фея и прямые угрозы дядюшки Теодора позволяли догадаться, что назревают крупные события. Рассказ Леннады только подкрепил мою уверенность.
Мне было ясно, что монархия на Изумрудной доживает последние дни. Когда она станет помехой Рюделю, ее уничтожат. За Рюделем стояла сила, причем вовсе не кавалеры, привыкшие к почету, богатству и безделью, — они, как и монархия, были только удобной ширмой. Главной опорой для него будут все-таки тысячи бравых рестораторов и им подобных, с мясницкими ножами в потных кулаках, с цепями, дубинками, а то и с автоматами — наверняка где-нибудь припрятаны до поры до времени. За Рюделем стоят неведомые мне Черные советники — то ли его тайная полиция, то ли род инквизиции, а скорее всего, заблаговременно обучаемый офицерский корпус. И еще есть диспетчер Фей и его друзья — те, кому суждено первыми погибнуть в день, когда Рюдель придет к власти, если только они сами не сумеют вовремя обуздать Рюделя и его шайку.
Да, следовало ожидать бурных событий. Не знал я только одного: как может повлиять на эти события тот неизвестный на Земле фактор, который я для себя назвал “сроком жизни”. Я не верил, что существует и сохраняется в глубокой тайне лекарство, дающее обитателям Изумрудной долголетие, и не очень разделял надежды дядюшки Теодора. Но на моей родине люди жили по двести лет и более, а не пятьдесят—шестьдесят, как в прошлом, поэтому я был уверен, что земная наука быстро найдет противоядие от чудовищной гримасы здешней генетики.
Все эти мысли не раз уже приходили мне в голову, но сегодня я выстроил свои соображения в ином порядке. Меня все время смущало, почему на Изумрудной не только не искали способов продления жизни, но даже попросту противодействовали этому. Почему короткая жизнь угодна Кресту? Почему долгая жизнь — проклятье?
Простое решение напрашивалось само собой. Религия должна дать людям утешение, помочь перенести тяготы жизни. Обреченность каждого живущего — вот извечное проклятие этой планеты. И религия, естественно, помогает отрешиться от сознания обреченности, утверждая, что короткая жизнь — благо.
Это рассуждение могло показаться очень убедительным, если бы не одно “но”. Религия никогда не имела своей целью утешение. Любая религия — на Земле, на Изумрудной ли — всегда была инструментом порабощения трудящихся, имеющим точные классовые цели. Обман под видом утешения — да, это религия могла, но утешение — никогда.
Сотни лет полного торжества коммунизма на Земле не заставили никого из нас забыть о том, каким трудным, извилистым путем шло человечество к бесклассовому обществу. Мудрые педагоги знакомили юношей и девушек с законами общественного развития, с историей борьбы классов. Они объясняли истинные причины изменения мира, показывали механизмы, которые во все века приводили в движение народные силы. От гибели Парижской коммуны к торжеству идей Октября через трагедии и неудачи, через кровь и горе, мужая в борьбе, учась на ошибках, выискивая ведущие к победе пути, шло человечество, и знать обо всем этом было долгом каждого из нас. Нас учили этому, чтобы нигде, никогда не восторжествовали хотя бы на день, хотя бы на час корыстолюбие, неравенство, угнетение, ложь, насилие. Мы знали о кострах инквизиции и факельных шествиях фашистов, о кораблях работорговцев и атомных бомбардировщиках. Нас учили видеть в любом человеке только друга и брата, учили ненавидеть то, что убивает в человеке человеческое, религию в том числе. Поэтому я не верил простым объяснениям.
Религия должна проповедовать то, что выгодно правящему классу.
На этой аксиоме цепь моих рассуждений постоянно обрывалась. Сегодня я попробовал подойти к проблеме по-иному.
Итак, что мы знаем об истории Изумрудной?
Около пятисот лет назад, когда в результате Второй Великой революции на Земле возник Всемирный Союз Коммунистических Республик, сюда прибыли беглецы с Земли. Один или несколько кораблей, сотни или тысячи пассажиров. Вряд ли я очень ошибусь, если возьму за основу пять тысяч человек. Этому крохотному отряду предстояло освоить целую планету. И прежде всего создать стабильное, развивающееся общество.
Беглецы, конечно, понимали, что их ожидают гигантские трудности. Им придется создавать промышленность, строить жилища, сеять хлеб, разводить скот. Поэтому они привезли с собой зерно и семена, лошадей и коров. Они привезли строительные автоматы и автоматы для производства инструмента. На каждом корабле имелись мощные кварк-реакторы, энергии которых хватило на первые десятилетия, а может быть, и не на один век. А еще они привезли с собой классовое неравенство.
Пока корабли блуждали в космосе, все шло по установленному еще на Земле распорядку. Кто-то командовал, а кто-то подчинялся. Кто-то ремонтировал реакторы, вычислял курс, готовил пищу, убирал каюты, чинил одежду. Кто-то отдавал приказы.
Но вот цель была достигнута — благодатная планета, которая, казалось, только и ждала хозяев. Наверно, многие из беглецов надеялись, что на этой земле обетованной для них начнется новая жизнь. Но этого не случилось.
Было бы наивно думать, что последыши капиталистического мира летели сюда через бездны космоса, чтобы провозгласить здесь царство равенства и справедливости. Тот, кто привык на Земле к власти, не собирался расставаться с нею и здесь. Для этого прекрасно годился испытанный инструмент-государство. Почему-то из всех видов государственного устройства была выбрана монархия. О причинах такого выбора гадать сейчас бесполезно, да и не нужно. Гораздо важнее было другое.
Колонизаторы Изумрудной должны были создавать здесь все заново — своим потом, своими руками. Молодые, сильные ценились, старые, ослабевшие становились обузой. Они были не нужны обществу, более того — они были вредны ему!
Когда в своих рассуждениях я дошел до такого вывода, меня поразило, как удачно эта мысль укладывается в общую картину. Обществу Изумрудной выгодно, чтобы люди жили мало, — религия провозглашает короткую жизнь благом — и продолжительность жизни действительно очень мала!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21