Давайте поговорим спокойно. Если вам обязательно что-то нужно для самоутверждения и уверенности, то пистолет будет лучше. Он лежит в верхнем ящике стола, и вы можете убедиться, что он заряжен.
И снимите свой дурацкий чулок! Вы напрасно думаете, что он скрывает ваше лицо!
Давид зашарил в с толе, наткнулся на холодную рукоять пистолета и проверил обойму. Пистолет был заряжен.
Он сел в кресло, направив пистолет на собеседника, свободной рукой сорвал с головы чулок и спросил:
– Откуда вы меня знаете?
– Мы с вами встречались, Ойх. Я работал у Кена Роста в Шайхате: Помнится, вы частенько посещали доктора…
– Постойте! – Давид всмотрелся в собеседника. – У доктора был помощник, и он носил фамилию Лонг…
– Увы, – вздохнул собеседник. – Он сейчас ее носит.
– Вы изменились, – признался Давид. – С вашего
разрешения, я оставлю пистолет у себя. Он и в самом деле придает человеку некоторую уверенность. Доктор сел свободнее.
– Я чувствую, что вы жаждете от меня подробностей, – сказал он. – Вам совершенно ничего не известно?
– Почему же? – возразил Давид. – Кое-что я услышал сегодня. Вы изволили громко беседовать с неким серым человеком. Кое-что мне подсказали таблички на дверях кабинетов. Кое-что я домыслил сам. Как у любого писателя, у меня живое воображение.
– Тем лучше, – деловито отозвался Лонг. – Мы можем говорить открыто. Все эти государственные тайны мне надоели до тошноты. Что вы слышали о проекте “Кузнецы грядущего”?
– Ничего.
– Перед вами один из кузнецов. Вам хочется узнать, что это за проект?
– Разумеется
– Вы когда-нибудь задумывались, что такое личность? Что отличает одного индивидуума от другого? Объем накопленной информации? Склад характера? Не отрицаю. Но этого недостаточно. Наряду с этими признаками личность определяется системой приобретенных социальных ориентиров, если хотите – социальных рефлексов. Измените их, и личность станет другой. Теперь вы понимаете, в чем состоит суть проекта?
– Кажется, понимаю.
Лонг удовлетворенно хмыкнул.
– Название проекту дал лично генерал Стан. Занимаясь проблемой человеческой личности, мы пришли к выводу, что преступника можно изменить. Не перевоспитать – это слишком долгий путь, – а именно изменить. Для этого достаточно сменить социальный индекс личности. Хотя бы частично. Представляете, Ойх? Честный человек окажется способным на чудовищные подлости, закоренелый грешник станет ангелом, нежный монолюб обратится в растленного полигама, а у сексуального маньяка и насильника простая мысль о чужой женщине будет вызывать обморочное состояние. Для этого не надо закладывать в мозг новой информации, сойдет и уже накопленная. Достаточно изменить социальные ориентиры личности.
– Но это безнравственно! – не выдержал Давид.
– Наука сама по себе вненравственная категория, – прищурился Лонг. – Если бы люди соблюдали средневековую мораль отказались от потрошения трупов и изучения человеческой анатомии, они бы до сих пор подыхали от аппендицитов.
– Так вот на что клюнул Стан!
– Вы думаете, коммунисты бы отказались от перевоспитания своих жуликов?
– Но вы-то взялись не за жуликов! Вы рубите цвет нации!
– Пустое, Ойх. Это говорит система ваших социальных ориентиров, не более. Стоит вам побывать в нашей лаборатории, и вы с негодованием будете воспринимать подобные оценки других.
– Это хуже, чем физическая смерть! Лонг вздохнул.
– Знаете, о чем меня только что просили? Мне предложили осуществить социальную переориентацию группы руководителей ФНО, захваченных жандармским легионом во время последних боев.
Генерал Стан не хочет проливать крови. Он жаждет мира, не желая убивать непокорных.
– Он жаждет уничтожить их души?
– А что есть душа? – спросил Лонг. – Простое колебание электромагнитных волн, набор биотоков, не более. Можно сохранить человеческое сознание и после смерти организма. Достаточно поддерживать систему в необходимом рабочем режиме. Представляете, Ойх, можно создавать души без помощи божьей…
– Социальное переориентирование, – повторил Давид. – Слушайте, Лонг, ведь ваш учитель был порядочным человеком. Неужели вам не стыдно? То, что вы делаете, куда страшнее ремесла палача.
Лонг встал и подошел к окну. Давид настороженно следил за ним. Некоторое время Лонг молчал, глядя на голубые лучи прожекторов, беспорядочно разрезающие тьму ночи. Он повернулся к Давиду.
– Эта была неплохая научная проблема, – задумчиво сказал он. – Лепить человека, как– пластилин. Чувствовать, что ты можешь вылепить из него все, что угодно. В некотором смысле не только чувствовать себя богом, но и быть им. Не смотрите на меня так, Ойх. Вам интересно заниматься литературой, придумывая своих героев? Разве ваши герои не тот же пластилин, который вы мнете, как вам заблагорассудится, и из которого вы лепите все, что вам угодно? А мне нравилось лепить саму жизнь. Меняя человека, я изменяю мир. Сказать, что меня заставили, – значит, солгать. Я сам взялся за эту работу и делал ее увлеченно. В тюрьме опыты были довольно убедительны. Но что тюремная дрянь, она пластилин, который можно лепить кулаками и пощечинами, в них одна видимость человека. Они в массе своей готовы быть такими, какими им прикажут быть. И мне захотелось попробовать себя не на жаждущем выпивки скоте, но на человеке достойном, социально устоявшемся. Он мог измениться, и тогда я прав, и наше общество может пластилиново меняться под пальцами умелых рук. Такое общество не заслуживает снисхождения и достойно, чтобы им управляли сильные. Но он мог и остаться неизменным, и тогда бы можно было успокоиться на этом. Я хотел развеять химеры моей души. Самое страшное для человека – его нереализованный искус, он гложет душу и постепенно съедает ее, захватывая все человеческие помыслы и рождая сожаления о несбывшемся. У человека только один выход: покориться искусу или выбросить его из головы, навсегда забыть.
Я покорился. Когда Стан сделал мне предложение совместной работы, я не особенно колебался. У меня руки дрожали от желания попробовать. Здесь, на острове, первым стал этот ваш Скавронски. Признаться, я испугался, узнав о его смерти. У меня и в мыслях не было, что есть и третий вариант для сильной личности.
С последующими экспериментами я понял, что могу реально, понимаете, реально наводнить мир скотами вместо искренних и честных людей. Вы слушаете меня, Ойх?
– Да, – с некоторым усилием отозвался Давид.
– Презираете? – Лонг сел на край стола, впрочем, не решаясь приблизиться к ночному гостю. – Возможно, что вы правы. Это и в самом деле настоящее убийство. Со смертью одного человека рождается совершенно иной. Но прежнего-то никогда не будет!
И я понял, что заигрался. Заигрался и проиграл. Я не хочу готовить для Стана и его референта доносчиков и предателей из настоящих людей. Я не хочу наполнять мир сволочами и нежитью вместо честных. Не хочу! Но что мне делать, если я подписал свой договор с дьяволом?
– У каждого человека, – жестко сказал Давид, – есть выход. Если он человек.
– А я не хочу подыхать! – поднял голову Лонг.-
Мне нравится жить. Я еще не съел своей тысячи котлет, не выпил того, что мне отмерено выпить… Он неожиданно грубо выругался. – Я попал в жернова, и они крутятся, Ойх, крутятся!
– Вы никогда не думали о побеге?
– Бежать? – лицо Лонга нервно передернулось. – Куда? Через три дня меня приволокут к Стану, как взбесившегося пса, – на цепи, и я буду лизать ему руки, вымаливая прощение. Это унизительно, Ойх!
– Но оставаться здесь еще унизительнее!
– А вы? – укоризненно отозвался Лонг. – Вы сами? Читаете мне нравоучения, а вечерами просаживаете деньги в кабаке, валяетесь с женщинами в постели, а потом рассуждаете о предназначении человека. Это, по-вашему, нравственно?
Давид почувствовал, что краснеет.
– Кто вам… – начал он, но Лонг насмешливо перебил:
– Анкета, Ойх, всего лишь полицейанкета, которую я получил в порядке ознакомления с будущим объ­ектом. Жандармерия проявляет чудеса тайного сыска, не правда ли? У меня нет желания попасть под колпак собственного аппарата. Противно, знаете ли, становиться полярником.
– Кем? – Давиду показалось, что он ослышался.
– Полярником, – повторил Лонг. – Это наш жар­гон. Так мы называем соиизменников.
Они замолчали, и стала слышна далекая музыка – ресторанная вакханалия достигла своего апогея.
– Я шел сюда узнать, что нас ждет, – нарушил молчание Давид. – Теперь надо думать, что я должен сделать, чтобы этого не случилось.
Лонг хмуро смотрел на него.
– Вы пойдете со мной, – продолжил Давид.
– У меня нет ни малейшего желания…
– А меня не интересуют ваши желания, – жестко Отрезал Давид. – Вы пойдете со мной, хотите вы этого или не хотите.
– А если я не пойду?
– Обойдемся безо всяких “если”. В самом этом слове кроется какая-то безнадежность для спрашивающего. – Давид прошелся по комнате и остановился перед пультом машины. – Я полагаю, что вся система коммуникационно связана с компьютером?
– Да, – послушно отозвался Лонг.
– Пароль?!
– Что?
– Я спрашиваю, какой пароль предусмотрен для входа в программу?
– Зачем вам это, Ойх?
– Узнаете. Назовите пароль.
– Вы хотите уничтожить систему? Но это безумие!
– Я думаю, что у вас предусмотрено уничтожение системы на случай непредвиденного вмешательства в вашу работу?
Лонг невнятно выругался.
– Почему вы думаете только о себе? Почему вы не спросите, хочется ли подыхать мне?
– Я уже спрашивал вас об этом и знаю, что подыхать вам не хочется. Так что у вас предусмотрено для уничтожения системы?
– Этого я вам не скажу.
Давид повернулся к хозяину кабинета. Широкое лицо Лонга было в капельках пота. Лонг боялся, и, почувствовав этот страх, Давид понял, что Лонг ничего не скажет.
– Повернитесь, – приказал он.
Лонг догадался и покорно повернулся к Давиду спиной, скрещивая кисти рук. Давид связал ему руки капроновым чулком, туго затянув узел.
– Мне жаль вас, – сказал Лонг, не оборачиваясь. – В одиночку воевать с государством – значит заранее обречь себя на поражение. Вас просто уничто­жат.
– Слишком много разговоров, – заметил Давид. – Жаль, что вы отказываетесь назвать пароль. Придется использовать более примитивные методы.
– А что будет со мной?
– Не знаю, – честно сказал Давид. – Самым разумным было бы застрелить вас. Но у меня не поднимется рука выстрелить в связанного и безоружного человека. Вы пойдете со мной. Хотя бы до берега.
– Во всем обвинят меня.
– Тогда у вас останется один выход: бежать вместе со мной. Что это у вас – спирт?
– Черт! – почти прокричал Лонг. – Откуда у вас эта решимость? Вы всегда казались мне мягким челове­ком.
– Вы сами загнали меня в угол, – Давид сунул в бутыль палец и принюхался к жидкости. – Похоже, что спирт. Чему же вы удивляетесь? Даже безобидные козы оказывают сопротивление волку в безвыходной ситуации. Я ненавижу тех, кто пытается меня мять, как пластилин. И мне кажется, что таких, как я, немало.
– Я устал, – сообщил Лонг. – Вы больны, Ойх. Ведь это чертовски заманчиво создать общество единомышленников, общество, в котором нет разногласий, в котором все его члены подчинены единой цели.
– Да, – отозвался Давид. – Только все это уже было. В Германии. Кончилось это душегубками и газовыми камерами концлагерей. Во имя единых целей.
– Но почему нужно ждать самого плохого? Почему концлагеря, почему обязательно газовые камеры? Наоборот, существование “системы” отвергает саму необходимость существования концлагерей!
– Общество единомышленников возможно только на добровольной основе. В рай взаимопонимания нельзя загонять плетьми. В противном случае это фашизм, а от него всегда смердело.
Однако скоро рассвет, и нам пора заканчивать наши споры.
Лонг тоскливо уставился в окно
– Послушайте, Ойх, давайте договоримся? Я вам ключ, и вы оставите меня в покое. Идет?
– Нет. К сожалению, я не могу оставить вас в покое. С вашими идеями переустройства общества вы мне можете здорово навредить.
– Нет, я серьезно, – Лонг встал и остановился в нескольких шагах от Давида. – Давайте заключим сделку? Вы получаете необходимое и делаете свое дело. Я понимаю, что систему не сохранить. Жаль. В нее угрохано столько денег, что вашему вонючему Авторскому Союзу пришлось бы в полном составе творить бесплатно четверть века. Великолепная машина, Ойх! Впрочем, где вам это понять, вы же инженер человеческих душ. Ломать – не строить, так? Я согласен. Но меня вы отпустите. Вы собираетесь исчезнуть этой ночью, верно? Я не буду вам мешать. Я с удовольствием поразмышляю над вашими доводами где-нибудь на берегу. Такой вариант вас устроит?
– Почти, – отозвался Давид, поразмыслив. – Не хватает только обещания, что вы не будете продолжать вашу работу. Хотя бы при жизни генерала Стана.
Лонг негромко засмеялся.
– А вот таких обещаний я давать не буду. Впрочем, это вас должно мало беспокоить.
1 2 3 4 5 6 7 8