Четыре тысячи иен!
— А как с восстановлением линии государственных дорог внутри города? — спросил Юкинага. — Ведь уже две недели прошло после землетрясения…
— Пока восстановлены процентов на семьдесят, кажется… — ответил Онодэра. — Больше всего пострадали линии от станции Отяномидзу до станции Суйдобаси и от Токио до Иокогамы.
— Теперь пожалеешь, что сняли трамвайные линии… — Ямадзаки усмехнулся. — Человек капризное существо! Сейчас, конечно, поздно об этом говорить, но ведь какой надежный транспорт трамвай!
В здании канцелярии премьер-министра царила суматоха, по коридорам сновали толпы народу. Пробираясь сквозь людской поток в специально отведенную для плана Д комнату, Наката спросил:
— Со стариком связались?
— С большим трудом, — пробормотал Ямадзаки. — Он в Хаконэ. Говорят, и во время землетрясения был там. Вчера один из его подчиненных навестил меня дома в Кедо. А Куниэда сейчас у старика, поехал к нему.
— Прекрасно! Тогда профессору Тадокоро незачем встречаться с премьером, лучше пусть старик ему скажет…
— Ну, как бы то ни было, планом Д какое-то время мы все равно не будем заниматься, — сказал Ямадзаки, взявшись за ручку двери. — Это столпотворение еще не скоро кончится. А когда кончится, тогда мы и будем что-то делать. Да ведь и это самое, если оно все-таки произойдет… произойдет не так уж скоро, верно?.. Лет через пять, не раньше…
— Это как сказать… — спокойно возразил Наката. — При самом грубом анализе данных, полученных в результате исследований на «Такацуки», вывели минимальный срок два года.
— Два года?! — Ямадзаки разинул рот. — Да ты это… всерьез?
— Я уже сказал, при самом грубом анализе. Это минимальная величина.
— Но ведь… — Ямадзаки потерянно посмотрел на всех. — Не верю, не могу! Я ведь тоже за это время кое-что выучил, занимался… При последнем землетрясении довольно много энергии высвободилось. И, я думаю, это означает оттяжку на некоторое время… Или я ошибаюсь? Юкинага-сенсей…
— Давайте поговорим об этом в комнате, — сказал Онодэра.
Комната, выделенная по указанию премьер-министра для осуществления связи с группой, занимавшейся планом Д, была небольшой. Там стояли простые письменные столы и стулья, шкаф для бумаг, железный шкаф, видавший виды диван, два кресла и журнальный столик. Когда в комнату набивалось человек пять, в ней сразу становилось тесно. Снаружи на двери не висело никакой таблички. Обещали дать еще двух сотрудников для ведения делопроизводства, по пока что их не было. Из посторонних сюда почти никто не заходил, разве что порой заглядывал секретарь начальника канцелярии, работавший в смежной комнате. Да и сами сотрудники, кроме Юкинаги и Ямадзаки, почти никогда здесь не бывали. Но теперь, когда контора в Харадзюку пришла в негодность, у них осталась только эта комната, где были собраны ценные материалы и документы.
— В суматохе отобрали городской телефон, страшно неудобно… — Ямадзаки подбородком показал на стол. — Даже чаю я вам не могу предложить. Воды выпьем, что-ли?
— Да ладно тебе, — улыбнулся Наката. — Ты лучше подумай, как бы нам связаться со стариком в Хаконэ. Или придумай предлог, чтобы прямо к нему отправиться.
— А где мы возьмем машину? Опять же экономия бензина. Да и телефонная связь только на шестьдесят процентов восстановлена, — Ямадзаки тяжело опустился на стул. — Вчера вечером к моим соседям вор забрался…
— Не выспался?.. — Онодэра широко зевнул. — Я тоже вконец устал.
— Где уж тут выспаться! У меня живут сейчас две семьи — родственники и знакомые. Маленькие по ночам плачут от страха… Напуганы, ведь и вправду все было очень страшно…
Ямадзаки устало потер лицо ладонями. Онодэра смотрел на него с каким-то удивлением, словно не узнавал. Кто он, этот человек с усохшим, уменьшившимся по крайней мере на размер телом? Еще совсем недавно он был способным преуспевающим чиновником. А сейчас это постаревший, до крайности утомленный отец семейства. Все семейные — люди терпеливые и грустные, подумал Онодэра с горечью. Ему-то легко. Но большинство мужчин его возраста, как и Ямадзаки, бесконечно терпеливые, смертельно усталые отцы семейства. Работают на совесть, изо всех сил, содержат жену и детей, следят за учебой, за воспитанием своих сыновей и дочерей с первых классов школы и до окончания университета, ютятся в тесных квартирах, отказывают себе во многом, сдерживают все свои порывы, потому что ответственны перед семьей, потому что должны строить жизнь своей семьи так, чтобы она не вступала в противоречия с обществом…
— Семья Катаоки, кажется, целиком погибла… — сказал Наката. — Ведь квартира у него была на улице Тамати.
Ямадзаки вдруг перестал растирать свое лицо.
— Сигарет нет? — спросил он.
Онодэра молча протянул ему пачку. Закурив, Ямадзаки с силой выпустил дым, словно хотел выдохнуть весь воздух из своих легких.
— Н-да, что ни говори, а землетрясение — событие страшное… — он нахмурил брови. — Сильный удар для Японии.
— Еще бы, — ответил Наката. — Но…
— А я, знаете, перестал верить… — Ямадзаки посмотрел в окно. — Неужели это может произойти на самом деле? Даже масштабы этого землетрясения кажутся мне чудовищными. А тут… не может быть… Изменения, которые по своим масштабам в сотни раз превзойдут нынешнее землетрясение… Нет, нет, это землетрясение меня убедило, что ничего подобного быть не может. Скорее всего, это бредовая фантазия тронувшегося умом старика-ученого…
— Многим, должно быть, так кажется, — сказал Наката. — И ученым в том числе. А у меня, наоборот, крепнет убеждение, что это произойдет. И явление это будет совершенно другого характера, чем настоящее землетрясение. Произойдут такие изменения в земной коре, каких мы себе даже и представить не можем. Конечно, будут и землетрясения, как вторичные явления… Но подлинные изменения будут происходить под тем слоем, в котором происходят землетрясения.
— Не могу поверить… — рассеянно повторил Ямадзаки. — Неужели?! Юкинага-сенсей, скажите…
Юкинага только едва заметно кивнул с непроницаемым лицом.
— И что же… тогда… что станет?.. Японцы… ведь сто миллионов… предприятия, дома…
— На мой взгляд, в худшем случае большинство погибнет, — сказал Наката. — Потому что подавляющее большинство людей не поверит. Будут сомневаться… Хорошо, если повезет и ничего особенно страшного не случится… Но нам тогда придется несладко, на нас посыплются все шишки, мы окажемся маньяками и жуликами. Будем преданы суду по обвинению в распространении вызывающих панику слухов и в растрате государственных средств. Несколько политических деятелей тоже будут отвечать вместе с нами. Я думаю, они это знают и, помогая нам, заранее готовятся к такому исходу. Но политические деятели, наверное, окажутся хитрее нас и как-нибудь выкрутятся. А если и предстанут перед судом, так заранее договорятся, кто им после окажет помощь за то, что они выступили в роли «жертв». А вот у нас не будет никакой поддержки. Из нас легче всего будет сделать козлов отпущения. Возможно, нас даже убьют. Линчуют. Если это на самом деле случится, пока то да се, пока будут сомневаться да спорить, положение будет все больше ухудшаться, и наступит такой момент, когда никакие меры уже не помогут. Вот тогда-то и произойдет настоящая катастрофа — погибнут миллионы и миллионы…
— Наката, вы нигилист! — тихо сказал Ямадзаки.
— Почему? Я оптимист. Если сработает совершенно или почти неведомый нам уравновешивающий балансир и этого не случится, а если даже и случится, но ограничится малыми масштабами, тогда пусть общество разорвет меня, растерзает, пусть меня навсегда вышлют из Японии… Я все приму, все! Да притом еще поздравлю и общество, и ту страну, которая называется Японией! А пока что я считаю, что мы должны работать, исходя из предположения, что оно произойдет, и тогда, быть может, наша работа принесет хоть крохотную пользу, хоть на один или два процента уменьшит предполагаемый ущерб. Вот и все. Один процент — это очень много. Один процент — это миллион дорогих нашему сердцу японцев. И они будут спасены… Нет, в том случае, если мы окажемся правы, мы не станем героями. Тогда ведь будет ад кромешный. А какой смысл хвастать в аду правильностью своих пророчеств!
— У меня дети, жена… — охрипшим голосом сказал Ямадзаки и, погасив сигарету, смял ее в пепельнице. — Не знаю, как вы… но когда думаешь о семье… Ну, конечно, кто-нибудь что-нибудь для них сделает… Но хорошо бы заранее отправить семью за границу… Хотя сейчас, в данной ситуации и это, наверное…
Ямадзаки снял телефонную трубку и долго ждал, пока ему ответят, потом сказал номер.
— Только через тридцать минут дадут Хаконэ, — сказал он, положив трубку. — Нет, я на самом деле не могу, просто не могу поверить…
— Мы сейчас анализируем все возможные варианты, строим модели с учетом различных отклонений… Еще немного и сможем предсказать более точно… — сказал Юкинага. — Нам бы чуточку побольше данных… и…
— И все-таки невозможно предсказать, когда это произойдет, — возразил Наката. — Действительно ли произойдет, как произойдет, в каких масштабах… Абсолютно точно ничего не предскажешь, сколько бы данных мы ни собрали. Единственное, что мы можем, это уточнить вероятность ожидаемого явления… В этой игре «да — нет» я, полагаясь на свое чутье, ставлю на «да» и буду счастлив, если проиграю.
— А как ваше чутье, не обманывает вас?
— В пятидесяти случаях из ста не обманывает. Но я всегда играю по крупной, так что, когда мое чутье меня подводит, бывает настоящий кошмар.
Ямадзаки, усмехнувшись, встал из-за стола.
— Хорошо бы вытащить профессора Тадокоро из парламента. Машину я как-нибудь добуду. Обману кого-нибудь и заберу. Без талона на бензин… — сказал Ямадзаки и, уже выходя из комнаты, добавил: — Если попадусь, в порядке дисциплинарного взыскания освободят от занимаемой должности.
— Наката-сан, вы холосты? — тихо спросил Юкинага.
— Нет, женат. Детей, правда нет…
— Ее судьба не тревожит вас?
— Она сейчас в Европе. Развлекается… — Наката вдруг неестественно громко расхохотался. — Не заставляйте меня думать о глупостях…
— А вы не раздельно живете?
— Что вы! Откуда у вас такие мысли? Я даже влюблен, и она тоже… — Наката чуточку смутился. — Я частенько думаю, имел ли я право как человек женатый браться за такое дело, которое не сулит ничего, кроме неприятностей. Моя жена из богатой, даже очень богатой семьи, ее отец крупный ученый… Я вырос не в такой роскоши, но все же в достатке… Короче говоря, голодать мы не будем. Вот и выходит, что я не только имею право, но даже обязан заниматься всем этим…
— Вот оно как… — сказал Онодэра. — А вы, пожалуй, действительно нигилист.
— Может быть, — просто согласился Наката. — Иногда я начинают сомневаться, действительно ли я люблю Японию, японцев. Но любить и спасать, ведь вещи разные. В данном случае, пусть я не люблю японцев, но все равно, если смогу их спасти, должен отдать этому все силы… Да… даже если за это мне придется поплатиться собственной жизнью…
Все дороги в Хаконэ где-нибудь да были повреждены. Чаще всего это были косые разломы почвы. Приходилось их объезжать. Да еще масса машин, так что ехали со скоростью немногим больше десяти километров. В Хаконэ прибыли после полуночи.
Хаконэ тоже немало пострадал. В районе Тоносава то и дело попадались полуразрушенные здания, в некоторых местах не было электричества. И все равно гостиницы и кемпинги были переполнены беженцами из Канагавы и Токио. Спиральная дорога на отдельных участках стала непроезжей из-за обвалов, в ряде мест двигаться можно было только по одной стороне.
На пути из Убако к вершине Кодзири-тогэ в криптомериевую рощу сворачивала малоприметная частная дорога. Когда машина взобралась на самый верх крутого подъема Цудузураорэ, показался одноэтажный дом, окруженный живой изгородью. Остановив машину у ворот с перекладиной, водитель сказал несколько слов по интерфону. Открылась дистанционно управляемая калитка.
В саду лежали груды желтых листьев, их, видно, специально не убирали. Среди них валялся упавший каменный фонарь в стиле «орибэ», на мху остался глубокий след от сорвавшегося плафона. Значит, здесь тоже ощущались толчки.
Старик одиноко сидел в комнате размером в десять татами, греясь у вделанной в пол жаровни. Сидел он на низеньком стуле с сиреневой атласной спинкой. На нем были кимоно и накинутая сверху темно-коричневая стеганая безрукавка. Шея обмотана белым фланелевым шарфом. Он сильно сутулился и казался очень маленьким. Над полуприкрытыми веками лохматились белые брови. Казалось, он дремлет. Непонятно было, заметил ли он, как гости во главе с профессором Тадокоро присели у седзи, впрочем, голова его чуть качнулась.
— Да, что ни говорите, Хаконэ есть Хаконэ, холодно!
Профессор сказал это очень громко, нисколько не считаясь с обстановкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— А как с восстановлением линии государственных дорог внутри города? — спросил Юкинага. — Ведь уже две недели прошло после землетрясения…
— Пока восстановлены процентов на семьдесят, кажется… — ответил Онодэра. — Больше всего пострадали линии от станции Отяномидзу до станции Суйдобаси и от Токио до Иокогамы.
— Теперь пожалеешь, что сняли трамвайные линии… — Ямадзаки усмехнулся. — Человек капризное существо! Сейчас, конечно, поздно об этом говорить, но ведь какой надежный транспорт трамвай!
В здании канцелярии премьер-министра царила суматоха, по коридорам сновали толпы народу. Пробираясь сквозь людской поток в специально отведенную для плана Д комнату, Наката спросил:
— Со стариком связались?
— С большим трудом, — пробормотал Ямадзаки. — Он в Хаконэ. Говорят, и во время землетрясения был там. Вчера один из его подчиненных навестил меня дома в Кедо. А Куниэда сейчас у старика, поехал к нему.
— Прекрасно! Тогда профессору Тадокоро незачем встречаться с премьером, лучше пусть старик ему скажет…
— Ну, как бы то ни было, планом Д какое-то время мы все равно не будем заниматься, — сказал Ямадзаки, взявшись за ручку двери. — Это столпотворение еще не скоро кончится. А когда кончится, тогда мы и будем что-то делать. Да ведь и это самое, если оно все-таки произойдет… произойдет не так уж скоро, верно?.. Лет через пять, не раньше…
— Это как сказать… — спокойно возразил Наката. — При самом грубом анализе данных, полученных в результате исследований на «Такацуки», вывели минимальный срок два года.
— Два года?! — Ямадзаки разинул рот. — Да ты это… всерьез?
— Я уже сказал, при самом грубом анализе. Это минимальная величина.
— Но ведь… — Ямадзаки потерянно посмотрел на всех. — Не верю, не могу! Я ведь тоже за это время кое-что выучил, занимался… При последнем землетрясении довольно много энергии высвободилось. И, я думаю, это означает оттяжку на некоторое время… Или я ошибаюсь? Юкинага-сенсей…
— Давайте поговорим об этом в комнате, — сказал Онодэра.
Комната, выделенная по указанию премьер-министра для осуществления связи с группой, занимавшейся планом Д, была небольшой. Там стояли простые письменные столы и стулья, шкаф для бумаг, железный шкаф, видавший виды диван, два кресла и журнальный столик. Когда в комнату набивалось человек пять, в ней сразу становилось тесно. Снаружи на двери не висело никакой таблички. Обещали дать еще двух сотрудников для ведения делопроизводства, по пока что их не было. Из посторонних сюда почти никто не заходил, разве что порой заглядывал секретарь начальника канцелярии, работавший в смежной комнате. Да и сами сотрудники, кроме Юкинаги и Ямадзаки, почти никогда здесь не бывали. Но теперь, когда контора в Харадзюку пришла в негодность, у них осталась только эта комната, где были собраны ценные материалы и документы.
— В суматохе отобрали городской телефон, страшно неудобно… — Ямадзаки подбородком показал на стол. — Даже чаю я вам не могу предложить. Воды выпьем, что-ли?
— Да ладно тебе, — улыбнулся Наката. — Ты лучше подумай, как бы нам связаться со стариком в Хаконэ. Или придумай предлог, чтобы прямо к нему отправиться.
— А где мы возьмем машину? Опять же экономия бензина. Да и телефонная связь только на шестьдесят процентов восстановлена, — Ямадзаки тяжело опустился на стул. — Вчера вечером к моим соседям вор забрался…
— Не выспался?.. — Онодэра широко зевнул. — Я тоже вконец устал.
— Где уж тут выспаться! У меня живут сейчас две семьи — родственники и знакомые. Маленькие по ночам плачут от страха… Напуганы, ведь и вправду все было очень страшно…
Ямадзаки устало потер лицо ладонями. Онодэра смотрел на него с каким-то удивлением, словно не узнавал. Кто он, этот человек с усохшим, уменьшившимся по крайней мере на размер телом? Еще совсем недавно он был способным преуспевающим чиновником. А сейчас это постаревший, до крайности утомленный отец семейства. Все семейные — люди терпеливые и грустные, подумал Онодэра с горечью. Ему-то легко. Но большинство мужчин его возраста, как и Ямадзаки, бесконечно терпеливые, смертельно усталые отцы семейства. Работают на совесть, изо всех сил, содержат жену и детей, следят за учебой, за воспитанием своих сыновей и дочерей с первых классов школы и до окончания университета, ютятся в тесных квартирах, отказывают себе во многом, сдерживают все свои порывы, потому что ответственны перед семьей, потому что должны строить жизнь своей семьи так, чтобы она не вступала в противоречия с обществом…
— Семья Катаоки, кажется, целиком погибла… — сказал Наката. — Ведь квартира у него была на улице Тамати.
Ямадзаки вдруг перестал растирать свое лицо.
— Сигарет нет? — спросил он.
Онодэра молча протянул ему пачку. Закурив, Ямадзаки с силой выпустил дым, словно хотел выдохнуть весь воздух из своих легких.
— Н-да, что ни говори, а землетрясение — событие страшное… — он нахмурил брови. — Сильный удар для Японии.
— Еще бы, — ответил Наката. — Но…
— А я, знаете, перестал верить… — Ямадзаки посмотрел в окно. — Неужели это может произойти на самом деле? Даже масштабы этого землетрясения кажутся мне чудовищными. А тут… не может быть… Изменения, которые по своим масштабам в сотни раз превзойдут нынешнее землетрясение… Нет, нет, это землетрясение меня убедило, что ничего подобного быть не может. Скорее всего, это бредовая фантазия тронувшегося умом старика-ученого…
— Многим, должно быть, так кажется, — сказал Наката. — И ученым в том числе. А у меня, наоборот, крепнет убеждение, что это произойдет. И явление это будет совершенно другого характера, чем настоящее землетрясение. Произойдут такие изменения в земной коре, каких мы себе даже и представить не можем. Конечно, будут и землетрясения, как вторичные явления… Но подлинные изменения будут происходить под тем слоем, в котором происходят землетрясения.
— Не могу поверить… — рассеянно повторил Ямадзаки. — Неужели?! Юкинага-сенсей, скажите…
Юкинага только едва заметно кивнул с непроницаемым лицом.
— И что же… тогда… что станет?.. Японцы… ведь сто миллионов… предприятия, дома…
— На мой взгляд, в худшем случае большинство погибнет, — сказал Наката. — Потому что подавляющее большинство людей не поверит. Будут сомневаться… Хорошо, если повезет и ничего особенно страшного не случится… Но нам тогда придется несладко, на нас посыплются все шишки, мы окажемся маньяками и жуликами. Будем преданы суду по обвинению в распространении вызывающих панику слухов и в растрате государственных средств. Несколько политических деятелей тоже будут отвечать вместе с нами. Я думаю, они это знают и, помогая нам, заранее готовятся к такому исходу. Но политические деятели, наверное, окажутся хитрее нас и как-нибудь выкрутятся. А если и предстанут перед судом, так заранее договорятся, кто им после окажет помощь за то, что они выступили в роли «жертв». А вот у нас не будет никакой поддержки. Из нас легче всего будет сделать козлов отпущения. Возможно, нас даже убьют. Линчуют. Если это на самом деле случится, пока то да се, пока будут сомневаться да спорить, положение будет все больше ухудшаться, и наступит такой момент, когда никакие меры уже не помогут. Вот тогда-то и произойдет настоящая катастрофа — погибнут миллионы и миллионы…
— Наката, вы нигилист! — тихо сказал Ямадзаки.
— Почему? Я оптимист. Если сработает совершенно или почти неведомый нам уравновешивающий балансир и этого не случится, а если даже и случится, но ограничится малыми масштабами, тогда пусть общество разорвет меня, растерзает, пусть меня навсегда вышлют из Японии… Я все приму, все! Да притом еще поздравлю и общество, и ту страну, которая называется Японией! А пока что я считаю, что мы должны работать, исходя из предположения, что оно произойдет, и тогда, быть может, наша работа принесет хоть крохотную пользу, хоть на один или два процента уменьшит предполагаемый ущерб. Вот и все. Один процент — это очень много. Один процент — это миллион дорогих нашему сердцу японцев. И они будут спасены… Нет, в том случае, если мы окажемся правы, мы не станем героями. Тогда ведь будет ад кромешный. А какой смысл хвастать в аду правильностью своих пророчеств!
— У меня дети, жена… — охрипшим голосом сказал Ямадзаки и, погасив сигарету, смял ее в пепельнице. — Не знаю, как вы… но когда думаешь о семье… Ну, конечно, кто-нибудь что-нибудь для них сделает… Но хорошо бы заранее отправить семью за границу… Хотя сейчас, в данной ситуации и это, наверное…
Ямадзаки снял телефонную трубку и долго ждал, пока ему ответят, потом сказал номер.
— Только через тридцать минут дадут Хаконэ, — сказал он, положив трубку. — Нет, я на самом деле не могу, просто не могу поверить…
— Мы сейчас анализируем все возможные варианты, строим модели с учетом различных отклонений… Еще немного и сможем предсказать более точно… — сказал Юкинага. — Нам бы чуточку побольше данных… и…
— И все-таки невозможно предсказать, когда это произойдет, — возразил Наката. — Действительно ли произойдет, как произойдет, в каких масштабах… Абсолютно точно ничего не предскажешь, сколько бы данных мы ни собрали. Единственное, что мы можем, это уточнить вероятность ожидаемого явления… В этой игре «да — нет» я, полагаясь на свое чутье, ставлю на «да» и буду счастлив, если проиграю.
— А как ваше чутье, не обманывает вас?
— В пятидесяти случаях из ста не обманывает. Но я всегда играю по крупной, так что, когда мое чутье меня подводит, бывает настоящий кошмар.
Ямадзаки, усмехнувшись, встал из-за стола.
— Хорошо бы вытащить профессора Тадокоро из парламента. Машину я как-нибудь добуду. Обману кого-нибудь и заберу. Без талона на бензин… — сказал Ямадзаки и, уже выходя из комнаты, добавил: — Если попадусь, в порядке дисциплинарного взыскания освободят от занимаемой должности.
— Наката-сан, вы холосты? — тихо спросил Юкинага.
— Нет, женат. Детей, правда нет…
— Ее судьба не тревожит вас?
— Она сейчас в Европе. Развлекается… — Наката вдруг неестественно громко расхохотался. — Не заставляйте меня думать о глупостях…
— А вы не раздельно живете?
— Что вы! Откуда у вас такие мысли? Я даже влюблен, и она тоже… — Наката чуточку смутился. — Я частенько думаю, имел ли я право как человек женатый браться за такое дело, которое не сулит ничего, кроме неприятностей. Моя жена из богатой, даже очень богатой семьи, ее отец крупный ученый… Я вырос не в такой роскоши, но все же в достатке… Короче говоря, голодать мы не будем. Вот и выходит, что я не только имею право, но даже обязан заниматься всем этим…
— Вот оно как… — сказал Онодэра. — А вы, пожалуй, действительно нигилист.
— Может быть, — просто согласился Наката. — Иногда я начинают сомневаться, действительно ли я люблю Японию, японцев. Но любить и спасать, ведь вещи разные. В данном случае, пусть я не люблю японцев, но все равно, если смогу их спасти, должен отдать этому все силы… Да… даже если за это мне придется поплатиться собственной жизнью…
Все дороги в Хаконэ где-нибудь да были повреждены. Чаще всего это были косые разломы почвы. Приходилось их объезжать. Да еще масса машин, так что ехали со скоростью немногим больше десяти километров. В Хаконэ прибыли после полуночи.
Хаконэ тоже немало пострадал. В районе Тоносава то и дело попадались полуразрушенные здания, в некоторых местах не было электричества. И все равно гостиницы и кемпинги были переполнены беженцами из Канагавы и Токио. Спиральная дорога на отдельных участках стала непроезжей из-за обвалов, в ряде мест двигаться можно было только по одной стороне.
На пути из Убако к вершине Кодзири-тогэ в криптомериевую рощу сворачивала малоприметная частная дорога. Когда машина взобралась на самый верх крутого подъема Цудузураорэ, показался одноэтажный дом, окруженный живой изгородью. Остановив машину у ворот с перекладиной, водитель сказал несколько слов по интерфону. Открылась дистанционно управляемая калитка.
В саду лежали груды желтых листьев, их, видно, специально не убирали. Среди них валялся упавший каменный фонарь в стиле «орибэ», на мху остался глубокий след от сорвавшегося плафона. Значит, здесь тоже ощущались толчки.
Старик одиноко сидел в комнате размером в десять татами, греясь у вделанной в пол жаровни. Сидел он на низеньком стуле с сиреневой атласной спинкой. На нем были кимоно и накинутая сверху темно-коричневая стеганая безрукавка. Шея обмотана белым фланелевым шарфом. Он сильно сутулился и казался очень маленьким. Над полуприкрытыми веками лохматились белые брови. Казалось, он дремлет. Непонятно было, заметил ли он, как гости во главе с профессором Тадокоро присели у седзи, впрочем, голова его чуть качнулась.
— Да, что ни говорите, Хаконэ есть Хаконэ, холодно!
Профессор сказал это очень громко, нисколько не считаясь с обстановкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78