Из широко раскрытых ящиков выпали запыленные книги. Эсклармонда подбежала и упала на колени. Потирая переплеты, она восторженно читала: «Каббала, Агафа, Зобар Реба Гамалиель…»
— Наконец-то я их нашла! — вздохнула она. — Люди Тау цитируют имена из этих учебников, но они не осмеливаются узнать их содержание. Мне надо узнать…
— Что? — спросил Жильбер.
— Кто же я в конце концов!
Она стояла на коленях, приоткрыв рот, и была такой прекрасной, что Дест потерял голову и склонился над ней. Но она выскользнула из его объятий и спряталась за сундуками.
— Значит, ты не любишь меня? — спросил он.
— О! — воскликнула она. — Какое это может иметь значение? Неужели ты думаешь, что я не знаю? Ты жених Анны де Лузиньян… все готово для вашей свадьбы, король позвал эмиров из пустыни, с Кипра прибывают рыцари-тамплиеры, будут празднества и турниры! Жильбер! Гости будут биться на них — это так красиво, когда люди бросаются друг на друга на ристалище, когда слышится звон мечей и копья разлетаются на части! Ты тоже будешь сражаться? И ты изберешь как королеву и даму сердца Анну?
— Сафарус сказал тебе это? — спросил угрожающим голосом Дест, — этот подлец…
— Как будто мне нужна эта пресмыкающаяся собака! Но мир кричит это! Послушай, как шепчут фонтаны: «Он женится на Анне!» Катейские рыбки образуют гирлянды, жемчужины монотонно говорят: «Это корона Анны…» И если бы ты услышал, что говорят две луны! Они уверяют меня, что знают твою судьбу: ты можешь править. Вы будете очень счастливы, и у вас будет много детей.
— Ты, наверное, ревнуешь, Саламандра?
— А почему бы и нет? — сказала она. — Иногда в самый поздний час ночи я прихожу в отчаяние при мысли о том, что уступаю, теряю что-то с этой бешеной планеты, что я хотела бы сжать в своих объятиях! Но это невозможно, разве не так?! Так же, как и присутствовать на этих праздниках и турнирах… Сафарус говорил мне об этом: мне следует и дальше прятаться, «как огонь в сосуде», это наше единственное спасение… И еще. Разве ты не знаешь, что я стала очень образованной? О! Конечно, я еще не представляю себе мою собственную суть! Все, что я знаю, — я несу ужасную опасность, и я не с этой планеты. Это мало.
— Я тоже не отсюда, — прервал ее Жильбер. — Если бы ты знала, откуда я.
— Думаю, что знаю: с расположенной за Пегасом планеты, которая поразительно похожа на Анти-Землю, но она более старая и дальше продвинулась в своем развитии… или, возможно, развивалась гораздо быстрее. Тебя можно узнать, ты постоянно подвергаешься опасности. Таким образом, это еще одна причина, Жильбер, еще один повод, чтобы ты сдержал данное тобой обещание на этой планете: смешаться с этой толпой, быть одним из них! Анна де Лузиньян станет твоей поручительницей, о тебе больше не будут говорить «Дест-чужак», тебя будут величать «Д'Эст — зять короля, супруг его дочери Анны, шурин Бертильды, Соризмонды…»
— Ты прекрасно знаешь, что я дорожу тобой и все остальные девушки для меня не существуют…
— Нет, нет, я не хочу! Я лишь Бич, который кочует с места на место. Я не знаю, ни откуда я, ни куда иду. Все, что прикасается ко мне, погибает. И послушай, Жильбер, что самое худшее: я постоянно чувствую, как во мне растет эта неизвестная сила, этот незатухающий костер; та человеческая плоть, которая составляет мое тело, является всего лишь хрупкой оболочкой, и, если она не выдержит прилива высоких чувств, что с нами будет?
— Ты хочешь покинуть меня! — ошеломленно воскликнул он.
— Так надо, — ответила она с неожиданной кротостью в голосе. — Нужно, чтобы Иерушалаим и королевство забыли, что мое имя было связано с твоим. Но я буду помнить это всегда.
В ее голосе на мгновение послышалась истома.
— Продолжая жить в Космосе в распыленном состоянии, я буду помнить о тебе. Во вздохе каждого языка пламени, в каждом движении фотонов и светящихся электронов будет повторяться твое имя. Вечно я буду твердить звездам одно и то же, появятся туманности, которые будут знать лишь одно слово: Жильбер!
— Зачем мне это? Ты заявила мне, что являешься воплощением Огня и Любви!
— Не говори мне об Огне! — Эсклармонда закрыла уши руками, и все свечи во дворце взметнули пламя вверх, из всех кадил стал распространяться таящийся в них аромат. — Расскажи мне что-нибудь о Земле, мудрой, полной тайн и ограниченной в своем развитии, которая таит в себе сокровища и дает расти зернам… Или о воздухе: он такой легкий, что рожденные под знаком Весов дети становятся эквилибристами или судьями…
— Я могу говорить тебе только о моей любви.
— Неужели речь идет о проявлении человеческих чувств! — закричала она. — Они же мимолетны, как появляющаяся за кормой волна! Их нет как таковых! Посмотри, вот что я делаю с людьми и вещами, к которым испытывала любовь.
Эсклармонда приложила ладонь к затвердевшей от морской соли доске из черного дерева, которой был обшит какой-то пиратский ящик, стоявший сейчас вдали от волн и атак по взятию судов на абордаж. Когда она отняла руку, дерево задымилось и рассыпалось… Выразительное лицо Эсклармонды выражало неописуемый ужас, а Жильбер побледнел, как мертвец.
— Ты видишь, — шептало пламя, вновь ставшее маленьким и кротким, — я бессильна тут, понимаешь? Не нужно больше подходить ко мне. Но я буду всем для тебя! Послушай: ты никогда не узнаешь, что такое страсть и закат жизни; и тогда, когда всякий мозг замерзает, ты увидишь, как перед тобой откроется вечное лето… Что же еще ты хочешь от меня?
— Я хочу, чтобы ты появилась на этом турнире, — сказал Жильбер.
Ночь накануне сражения
Праздник приближался, как ураган. Уже в течение нескольких недель, покидая свои деревни, крестьяне Галилеи устремлялись в город. Их жены, одетые в платья голубых тонов, со звездой между бровями, носили на голове ручные веялки, заполненные просом, или до краев наполненные медом амфоры; ослы сгибались под тяжестью раннего урожая, а пухленькие голые ребятишки бегали и хватали коз за вымя.
Мелкие дворяне из долины Белаа и Анти-Ливана, не имея денег на приобретение доспехов, прибывали в качестве зрителей в город обходным путем, на верблюдах, с вложенной в сидельную торбу провизией на несколько дней; у некоторых в руках имелись разукрашенные копья. Они располагались лагерем у городских ворот, смешивались с толпой бедуинов. Монахи продавали невероятные мощи: только правые руки и головы апостолов. Астрологи собирали толпы желающих узнать свою судьбу.
Однажды ночью Сафарус, заснувший в приюте, где раввины забыли свои знания и мудрость, проснулся от дохнувшего в лицо огня. Сначала он подумал, что это горячий хамсин, и спрятался под циновками, но затем решил открыть глаза. Перед сложенными горой библиями стояла Эсклармонда, а вокруг нее распространялось сияние. Она спросила:
— Кто я, Агасверус?
Он задрожал.
— Все эти дни, — говорила она быстро хриплым голосом, — я жила, окутанная туманом плоти, сейчас он рассеивается. Это закон природы? Это результат формул ваших мудрецов? Я все прочла. Говори, ты должен мне сказать это. Ты вызвал меня из бездны, может быть, даже из небытия…
— Это принц Д'Эст вывел вас из огня! Не забывайте этого!
— Он был лишь послушным орудием другой воли. Но вы, волшебники и маги Анти-Земли, вы составили все эти проклятые книги! А ты, ты знал, какой апокалипсис ты порождаешь, когда, наслаждаясь, ты открывал колодец мрака при помощи своих формул и заклинаний! Итак, вот я здесь, на Анти-Земле, и с каждой секундой во мне нарастает ужасная мощь… Я несу смерть повсюду, где появляюсь! Этот город уже горит, и скоро весь мир будет охвачен огнем!
Она светилась сильнее, чем звезда. За ней дымился Кедрон, пурпурное зарево стояло над Гермелем. Саламандра поджаривала пустыню: начинала трескаться сухая земля, кроны пальм были белыми от пыли; страдающие от жажды львы покидали ущелья Ливана. Хамсин окутывал Аравийский полуостров, знойный, горячий. Вооруженные племена устремились к границам Иордании; в Мекке окровавленные голые дервиши кружились вокруг черного камня.
— Я ненавижу беспорядок, который приношу на эту землю! — шипело пламя. — И если бы речь шла только об Анти-Земле! Но на уровне, который ты можешь себе представить, я чувствую мимолетность времени, хрупкость вещей, я знаю опасности, которые таятся в бесконечности. Я буду навлекать их, сама того не желая, на эту планету? О! — воскликнула она, выкручивая себе руки, напоминающие извивающиеся языки пламени, — я вижу изогнутый путь движения кометы. Я вижу, как голубая звезда становится солнцем… туманность, которая открывает завесу и лопается, как зрелый плод граната, выбрасывая в пространство раскаленные миры. Я чувствую, как происходит эта жестокая вещь: расщепление материи!
Она закусила губу, и показавшаяся на ней капелька крови засветилась фосфорическим сиянием. Затем она подтолкнула Исаака Лакедема к груде покрытых пылью свертков и глиняных табличек, некоторые из которых уже превратились в прах.
— Ищи! — закричала она. — Ищи… должно быть какое-нибудь средство, чтобы оторвать меня от этого комка глины, который я уничтожаю. Ты вызвал меня сюда, ты должен меня освободить! Послушай, мы не просто так пришли во Дворец великих раввинов: один знак, листок, заложенный в первопечатной книге патриарха, позволил мне узнать, где спрятаны запретные книги… Смотри: вот это — «Красный дракон», а вот «Трактат об арабском числе» и бесценная «Алхимия», а вот псалтырь Гермофила и «Адские силы» великого Агриппы. Из них я уже узнала некоторые незначительные вещи, которые предчувствовала раньше, но у меня нет ключа, чтобы открыть этот мир, в котором я замурована… Ищи, колдун, найди формулу!
Саламандра монотонно твердила ему одно и то же, и он с энергией отчаявшегося человека рылся в футлярах с папирусными свитками; он лихорадочно сравнивал учение жрецов Сетх-Аменти со знаниями царя Соломона, в «Черном драконе» он отыскал очень сильное заклинание, которое начиналось со слов: «Он Альфа, йа, сол, мессиас, ингодьерн…» Оно, казалось, имело высшую власть над духами и демонами, но абсолютно не действовало на Эсклармонду.
— Однако, — говорила себе Саламандра, — должен существовать ключ к великой тайне!
Повсюду хрупкие свитки папируса и заплесневевшие листы пергамента таили в себе тревогу, навязчивую идею человечества о посланцах, которые приходили то извне, то откуда-либо еще! Земля их боялась, как и Анти-Земля, и планеты в конце концов научились защищать себя.
Поиски ни к чему не приводили. Неизвестная формула очистила пески Сумерии, где, если верить табличкам, «каждая складка лавы скрывала миллион демонов». Странные существа с тремя глазами цвета серы и меди, которые спустились с неба в дельте Нила, не оставили в истории никаких следов. Однако Сафарус начинал отдавать себе отчет в следующем: в ценных манускриптах чего-то не хватало. В Зогаре, что означало «Великолепие», не было одной страницы, отсутствовал целый свиток рукописи Платона «Критиас», не хватало одного заклинания в «Великой книге тайн алхимии».
— Ты ничего не нашел? — нетерпеливо спрашивала Саламандра. — Торопись, близится рассвет, у нас почти не осталось времени.
Подняв свое лицо, по которому градом струился пот, он предложил ей прибегнуть к познанию элементов стихии по мелочам. Сафарус принес сундук с гомункулусами, который ему удалось вынести из охваченного огнем его дома в Силоаме, и открыл его перед Эсклармондой. Но бесконечно малые хлопья слиплись между собой, очутившись в руках неистовствующей Стихии, и были уничтожены огнем, оставившим лишь горсть пепла, который Саламандра рассматривала с мрачным ужасом.
Зеркало без амальгамы треснуло, как будто в него ударила молния.
— Везде, где я бываю, — сказала она очень тихо, — я сею разрушения. Я проклята.
Когда над городом стала заниматься заря, она приказала:
— Моей горничной нет. Лакедем, скорее подай мне драгоценности и платье.
Они поднялись в ее башню. Трясущимися руками он открыл платяные шкафы и вывалил на кровать гору вышитых гранатом накидок, мантий, украшенных кориндоном и хризопразом; он открыл ларчики и шкатулки и высыпал из них солнечные и марсианские драгоценные камни, бриллианты, топазы и рубины. Впервые за свою бесконечно долгую жизнь Агасверус прислуживал, стоя на коленях, неумолимой девушке-демону.
Она обращалась с ним, как с рабом, как с какой-нибудь вещью. Когда выходила из бассейна и на ее розовой коже блестели капельки воды, приказывала завязывать свои котурны и смазывать волосы благовониями или эфирными маслами. Она выбрала себе гладкую золотистую тунику, и ему пришлось застегивать ее. На висках Сафаруса выступили капельки пота, он попятился назад, застонав:
— Я горю!
— Нет, — сказала она с горечью, — ты единственное существо на этой планете, которое я могла бы презирать и ненавидеть. Я люблю все на Анти-Земле, понимаешь? То есть я готова все истребить. Я люблю взрослых и лежащих в колыбели детей, подснежники под снегом и оливковые деревья, живительную воду и красную глину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Наконец-то я их нашла! — вздохнула она. — Люди Тау цитируют имена из этих учебников, но они не осмеливаются узнать их содержание. Мне надо узнать…
— Что? — спросил Жильбер.
— Кто же я в конце концов!
Она стояла на коленях, приоткрыв рот, и была такой прекрасной, что Дест потерял голову и склонился над ней. Но она выскользнула из его объятий и спряталась за сундуками.
— Значит, ты не любишь меня? — спросил он.
— О! — воскликнула она. — Какое это может иметь значение? Неужели ты думаешь, что я не знаю? Ты жених Анны де Лузиньян… все готово для вашей свадьбы, король позвал эмиров из пустыни, с Кипра прибывают рыцари-тамплиеры, будут празднества и турниры! Жильбер! Гости будут биться на них — это так красиво, когда люди бросаются друг на друга на ристалище, когда слышится звон мечей и копья разлетаются на части! Ты тоже будешь сражаться? И ты изберешь как королеву и даму сердца Анну?
— Сафарус сказал тебе это? — спросил угрожающим голосом Дест, — этот подлец…
— Как будто мне нужна эта пресмыкающаяся собака! Но мир кричит это! Послушай, как шепчут фонтаны: «Он женится на Анне!» Катейские рыбки образуют гирлянды, жемчужины монотонно говорят: «Это корона Анны…» И если бы ты услышал, что говорят две луны! Они уверяют меня, что знают твою судьбу: ты можешь править. Вы будете очень счастливы, и у вас будет много детей.
— Ты, наверное, ревнуешь, Саламандра?
— А почему бы и нет? — сказала она. — Иногда в самый поздний час ночи я прихожу в отчаяние при мысли о том, что уступаю, теряю что-то с этой бешеной планеты, что я хотела бы сжать в своих объятиях! Но это невозможно, разве не так?! Так же, как и присутствовать на этих праздниках и турнирах… Сафарус говорил мне об этом: мне следует и дальше прятаться, «как огонь в сосуде», это наше единственное спасение… И еще. Разве ты не знаешь, что я стала очень образованной? О! Конечно, я еще не представляю себе мою собственную суть! Все, что я знаю, — я несу ужасную опасность, и я не с этой планеты. Это мало.
— Я тоже не отсюда, — прервал ее Жильбер. — Если бы ты знала, откуда я.
— Думаю, что знаю: с расположенной за Пегасом планеты, которая поразительно похожа на Анти-Землю, но она более старая и дальше продвинулась в своем развитии… или, возможно, развивалась гораздо быстрее. Тебя можно узнать, ты постоянно подвергаешься опасности. Таким образом, это еще одна причина, Жильбер, еще один повод, чтобы ты сдержал данное тобой обещание на этой планете: смешаться с этой толпой, быть одним из них! Анна де Лузиньян станет твоей поручительницей, о тебе больше не будут говорить «Дест-чужак», тебя будут величать «Д'Эст — зять короля, супруг его дочери Анны, шурин Бертильды, Соризмонды…»
— Ты прекрасно знаешь, что я дорожу тобой и все остальные девушки для меня не существуют…
— Нет, нет, я не хочу! Я лишь Бич, который кочует с места на место. Я не знаю, ни откуда я, ни куда иду. Все, что прикасается ко мне, погибает. И послушай, Жильбер, что самое худшее: я постоянно чувствую, как во мне растет эта неизвестная сила, этот незатухающий костер; та человеческая плоть, которая составляет мое тело, является всего лишь хрупкой оболочкой, и, если она не выдержит прилива высоких чувств, что с нами будет?
— Ты хочешь покинуть меня! — ошеломленно воскликнул он.
— Так надо, — ответила она с неожиданной кротостью в голосе. — Нужно, чтобы Иерушалаим и королевство забыли, что мое имя было связано с твоим. Но я буду помнить это всегда.
В ее голосе на мгновение послышалась истома.
— Продолжая жить в Космосе в распыленном состоянии, я буду помнить о тебе. Во вздохе каждого языка пламени, в каждом движении фотонов и светящихся электронов будет повторяться твое имя. Вечно я буду твердить звездам одно и то же, появятся туманности, которые будут знать лишь одно слово: Жильбер!
— Зачем мне это? Ты заявила мне, что являешься воплощением Огня и Любви!
— Не говори мне об Огне! — Эсклармонда закрыла уши руками, и все свечи во дворце взметнули пламя вверх, из всех кадил стал распространяться таящийся в них аромат. — Расскажи мне что-нибудь о Земле, мудрой, полной тайн и ограниченной в своем развитии, которая таит в себе сокровища и дает расти зернам… Или о воздухе: он такой легкий, что рожденные под знаком Весов дети становятся эквилибристами или судьями…
— Я могу говорить тебе только о моей любви.
— Неужели речь идет о проявлении человеческих чувств! — закричала она. — Они же мимолетны, как появляющаяся за кормой волна! Их нет как таковых! Посмотри, вот что я делаю с людьми и вещами, к которым испытывала любовь.
Эсклармонда приложила ладонь к затвердевшей от морской соли доске из черного дерева, которой был обшит какой-то пиратский ящик, стоявший сейчас вдали от волн и атак по взятию судов на абордаж. Когда она отняла руку, дерево задымилось и рассыпалось… Выразительное лицо Эсклармонды выражало неописуемый ужас, а Жильбер побледнел, как мертвец.
— Ты видишь, — шептало пламя, вновь ставшее маленьким и кротким, — я бессильна тут, понимаешь? Не нужно больше подходить ко мне. Но я буду всем для тебя! Послушай: ты никогда не узнаешь, что такое страсть и закат жизни; и тогда, когда всякий мозг замерзает, ты увидишь, как перед тобой откроется вечное лето… Что же еще ты хочешь от меня?
— Я хочу, чтобы ты появилась на этом турнире, — сказал Жильбер.
Ночь накануне сражения
Праздник приближался, как ураган. Уже в течение нескольких недель, покидая свои деревни, крестьяне Галилеи устремлялись в город. Их жены, одетые в платья голубых тонов, со звездой между бровями, носили на голове ручные веялки, заполненные просом, или до краев наполненные медом амфоры; ослы сгибались под тяжестью раннего урожая, а пухленькие голые ребятишки бегали и хватали коз за вымя.
Мелкие дворяне из долины Белаа и Анти-Ливана, не имея денег на приобретение доспехов, прибывали в качестве зрителей в город обходным путем, на верблюдах, с вложенной в сидельную торбу провизией на несколько дней; у некоторых в руках имелись разукрашенные копья. Они располагались лагерем у городских ворот, смешивались с толпой бедуинов. Монахи продавали невероятные мощи: только правые руки и головы апостолов. Астрологи собирали толпы желающих узнать свою судьбу.
Однажды ночью Сафарус, заснувший в приюте, где раввины забыли свои знания и мудрость, проснулся от дохнувшего в лицо огня. Сначала он подумал, что это горячий хамсин, и спрятался под циновками, но затем решил открыть глаза. Перед сложенными горой библиями стояла Эсклармонда, а вокруг нее распространялось сияние. Она спросила:
— Кто я, Агасверус?
Он задрожал.
— Все эти дни, — говорила она быстро хриплым голосом, — я жила, окутанная туманом плоти, сейчас он рассеивается. Это закон природы? Это результат формул ваших мудрецов? Я все прочла. Говори, ты должен мне сказать это. Ты вызвал меня из бездны, может быть, даже из небытия…
— Это принц Д'Эст вывел вас из огня! Не забывайте этого!
— Он был лишь послушным орудием другой воли. Но вы, волшебники и маги Анти-Земли, вы составили все эти проклятые книги! А ты, ты знал, какой апокалипсис ты порождаешь, когда, наслаждаясь, ты открывал колодец мрака при помощи своих формул и заклинаний! Итак, вот я здесь, на Анти-Земле, и с каждой секундой во мне нарастает ужасная мощь… Я несу смерть повсюду, где появляюсь! Этот город уже горит, и скоро весь мир будет охвачен огнем!
Она светилась сильнее, чем звезда. За ней дымился Кедрон, пурпурное зарево стояло над Гермелем. Саламандра поджаривала пустыню: начинала трескаться сухая земля, кроны пальм были белыми от пыли; страдающие от жажды львы покидали ущелья Ливана. Хамсин окутывал Аравийский полуостров, знойный, горячий. Вооруженные племена устремились к границам Иордании; в Мекке окровавленные голые дервиши кружились вокруг черного камня.
— Я ненавижу беспорядок, который приношу на эту землю! — шипело пламя. — И если бы речь шла только об Анти-Земле! Но на уровне, который ты можешь себе представить, я чувствую мимолетность времени, хрупкость вещей, я знаю опасности, которые таятся в бесконечности. Я буду навлекать их, сама того не желая, на эту планету? О! — воскликнула она, выкручивая себе руки, напоминающие извивающиеся языки пламени, — я вижу изогнутый путь движения кометы. Я вижу, как голубая звезда становится солнцем… туманность, которая открывает завесу и лопается, как зрелый плод граната, выбрасывая в пространство раскаленные миры. Я чувствую, как происходит эта жестокая вещь: расщепление материи!
Она закусила губу, и показавшаяся на ней капелька крови засветилась фосфорическим сиянием. Затем она подтолкнула Исаака Лакедема к груде покрытых пылью свертков и глиняных табличек, некоторые из которых уже превратились в прах.
— Ищи! — закричала она. — Ищи… должно быть какое-нибудь средство, чтобы оторвать меня от этого комка глины, который я уничтожаю. Ты вызвал меня сюда, ты должен меня освободить! Послушай, мы не просто так пришли во Дворец великих раввинов: один знак, листок, заложенный в первопечатной книге патриарха, позволил мне узнать, где спрятаны запретные книги… Смотри: вот это — «Красный дракон», а вот «Трактат об арабском числе» и бесценная «Алхимия», а вот псалтырь Гермофила и «Адские силы» великого Агриппы. Из них я уже узнала некоторые незначительные вещи, которые предчувствовала раньше, но у меня нет ключа, чтобы открыть этот мир, в котором я замурована… Ищи, колдун, найди формулу!
Саламандра монотонно твердила ему одно и то же, и он с энергией отчаявшегося человека рылся в футлярах с папирусными свитками; он лихорадочно сравнивал учение жрецов Сетх-Аменти со знаниями царя Соломона, в «Черном драконе» он отыскал очень сильное заклинание, которое начиналось со слов: «Он Альфа, йа, сол, мессиас, ингодьерн…» Оно, казалось, имело высшую власть над духами и демонами, но абсолютно не действовало на Эсклармонду.
— Однако, — говорила себе Саламандра, — должен существовать ключ к великой тайне!
Повсюду хрупкие свитки папируса и заплесневевшие листы пергамента таили в себе тревогу, навязчивую идею человечества о посланцах, которые приходили то извне, то откуда-либо еще! Земля их боялась, как и Анти-Земля, и планеты в конце концов научились защищать себя.
Поиски ни к чему не приводили. Неизвестная формула очистила пески Сумерии, где, если верить табличкам, «каждая складка лавы скрывала миллион демонов». Странные существа с тремя глазами цвета серы и меди, которые спустились с неба в дельте Нила, не оставили в истории никаких следов. Однако Сафарус начинал отдавать себе отчет в следующем: в ценных манускриптах чего-то не хватало. В Зогаре, что означало «Великолепие», не было одной страницы, отсутствовал целый свиток рукописи Платона «Критиас», не хватало одного заклинания в «Великой книге тайн алхимии».
— Ты ничего не нашел? — нетерпеливо спрашивала Саламандра. — Торопись, близится рассвет, у нас почти не осталось времени.
Подняв свое лицо, по которому градом струился пот, он предложил ей прибегнуть к познанию элементов стихии по мелочам. Сафарус принес сундук с гомункулусами, который ему удалось вынести из охваченного огнем его дома в Силоаме, и открыл его перед Эсклармондой. Но бесконечно малые хлопья слиплись между собой, очутившись в руках неистовствующей Стихии, и были уничтожены огнем, оставившим лишь горсть пепла, который Саламандра рассматривала с мрачным ужасом.
Зеркало без амальгамы треснуло, как будто в него ударила молния.
— Везде, где я бываю, — сказала она очень тихо, — я сею разрушения. Я проклята.
Когда над городом стала заниматься заря, она приказала:
— Моей горничной нет. Лакедем, скорее подай мне драгоценности и платье.
Они поднялись в ее башню. Трясущимися руками он открыл платяные шкафы и вывалил на кровать гору вышитых гранатом накидок, мантий, украшенных кориндоном и хризопразом; он открыл ларчики и шкатулки и высыпал из них солнечные и марсианские драгоценные камни, бриллианты, топазы и рубины. Впервые за свою бесконечно долгую жизнь Агасверус прислуживал, стоя на коленях, неумолимой девушке-демону.
Она обращалась с ним, как с рабом, как с какой-нибудь вещью. Когда выходила из бассейна и на ее розовой коже блестели капельки воды, приказывала завязывать свои котурны и смазывать волосы благовониями или эфирными маслами. Она выбрала себе гладкую золотистую тунику, и ему пришлось застегивать ее. На висках Сафаруса выступили капельки пота, он попятился назад, застонав:
— Я горю!
— Нет, — сказала она с горечью, — ты единственное существо на этой планете, которое я могла бы презирать и ненавидеть. Я люблю все на Анти-Земле, понимаешь? То есть я готова все истребить. Я люблю взрослых и лежащих в колыбели детей, подснежники под снегом и оливковые деревья, живительную воду и красную глину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30