В отдалении, укрывшись за спинами шумных горожан, незаметно устроился человек в длинном одеянии, он-то отлично понимал смысл происходящего. Оводецкие династические порядки не располагали к шуткам. Внук прославленного Нрава, князь Хруст, неистово ревновал к славе воинственного деда. Родственная ревность обязывала. Ближний летописец не жалел дифирамбов, сравнивая оводецкого правителя в суровости со львом, в истребительности с крокодилом, а в храбрости – с туром. Шутники утверждали, с легкостью клевеща, что неплохо бы сравнить князя и со зверем-бегемотом – в чревоугодии.
Все это не мешало правителю быть постоянным источником совсем не шуточных бед для собственных подданных. Князь в очередной раз согнал с престола дядю, и теперь в состоянии некоторого замешательства придерживался известной на дальнем западе поговорки, что беса следует разить до того, как он успеет навредить. Угодить на роль княжеского беса было совсем нетрудно.
Безбородый нахмурился, думая о своем. Хруст постепенно, со вкусом войдя в роль жестокого тирана, творил такое, что летописцы сопредельных земель не знали, как заносить подробности на пергамент. Шепотом передавали истории о закопанных заживо, повешенных, расчлененных. Князь, стремясь припугнуть соседей, охотно обрушивал гонения и на оводецких сановников. Возвышенные и одаренные серебром вельможи нередко назавтра же отправлялись на казнь. Имущество, конфискованное у приговоренных, возвращалось в казну.
Впрочем, известная справедливость за правителем числилась – и к своим, и к чужим он относился с равным вероломством. Князь Хруст не брезговал политическими сношениями с Империей и даже обещал ныне покойному Гизельгеру утвердить на своих землях каноны единой Церкви и дозволить священной инквизиции преследовать в собственном княжестве пособников дьявола. Однако все так и кончилось обещаниями, и за помощь в свержении дяди Хруст отплатил союзнику полным забвением былых обещаний.
Пожалуй, это оказалось единственным клятвопреступлением князя, отнюдь не вызвавшим у его подданных ужаса и неодобрения.
– Эй, Лунь!
Человек в длинных одеждах вздрогнул. Его окликнул седоусый всадник – старший дружинник правителя. Переменчивая толпа уже немного успокоилась, помятый глашатай продолжал заунывно взывать под улюлюканье.
– Доброго дня тебе, Ольгерд.
– И тебе того же. Ты все еще не убрался отсюда, а, бывший воевода?
– И ты все еще здесь, прирученный северный волк?
Ольгерд довольно захохотал, ощерившись и сверкнув белками прищуренных, светло-серых, почти прозрачных глаз.
– Там, где есть овцы, никогда не будет недостатка в волках.
Лунь промолчал, стиснув зубы, – оскорбление лишь вскользь задевало его. Щелкнула конская плеть, жеребец переступил широкими копытами, Ольгерд развернул коня прочь, грубо раздвигая толпу.
Тем временем Хайни Ладер, так и не дождавшись ничего интересного, с разочарованным видом выбирался из гомонящего скопища людей. Следовало поторопиться – узнать, как там идут дела у многомудрого волшебника Людвига.
Князь Хруст, поражавший умы современников вышеописанным образом, тем не менее, спокойно, никого не опасаясь, жил в пределах городских стен. Двухэтажный дом его как нельзя более гармонировал со странным нравом владельца. Этот дом не поражал размерами, однако толстенные четырехлоктевые стены на совесть сбили из прочного камня, оставив в их каменной толще тесный коридор. Этот коридор, стиснутый низкими сводами, изобилующий крутыми ступенями, причудливо вился внутри стен, свет туда скупо проникал через узкие щели бойниц. Зато фасад дома украшали нарядные полукружья арок, подпертые стройными рядами колонн. Талантом безвестного зодчего скопище несовместимого неожиданно приобрело стройность, единство и – жизнь. Дом внушал уважение, не выглядя тяжеловесным.
О доме Хруста ходило множество темных слухов. Если верить молве, где-то в подвалах оводецкого «дворца», за прочно окованной дубовой дверью брал начало подземный ход. Секретный лаз стрелой уходил за пределы стен, кончаясь там, где и положено такого рода сооружениям – во мраке тайны. Со стороны «дворца» тайну берегли скорые на кулак широколицые стражи и традиционная для подземелий дурная репутация: под толщей глины и камня незримо витали вредные эманации земли. Желающих спуститься и проверить, настолько ли вредны эти эманации, не находилось, и неудивительно: подвал верно служил рачительному Хрусту, а именно – застенками для неугодных. Силой водворенным в тюрьму было, разумеется, не до тайн.
Через четыре дня после стычки с глашатаем на площади с самого утра во дворе оводецкого «дворца» собралась наемная стража правителя. Зрелище предстояло любопытное. День занимался ясный, легкий ветерок развеял чрезмерный зной, и витязи помладше, поджидая предстоящего развлечения, бились об заклад, перебрасываясь подходящими к случаю шутками. Соискатель места в охране князя находился неподалеку – по-чужеземному одетый здоровяк с круглым лицом, на котором естественным образом присутствовало особое, чуть глуповатое выражение, по мнению оводчан, свойственное пришельцам с далекого запада. Чужеземец, прислушиваясь к непонятным для него речам, вертел головой – у нового сотоварища не хватало левого уха.
…Хайни переминался с ноги на ногу, с тревогой поглядывая на мишень – коротко отпиленный деревянный чурбан, поставленный на торец и пристроенный на крепко сколоченные из горбыля козлы.
Отворились двери – после приличествующего промедления в сопровождении Ольгерда вышел на высокое крыльцо дома сам хозяин «дворца».
Князь Хруст не показался Хайни таким уж злодеем, на умной, заурядно-правильной физиономии местного правителя никак не отражалась его прославленная молвой жестокость. Личная дружина восторженно приветствовала вождя – оводецкий правитель отвечал со сдержанным достоинством. На слегка утомленном лице, изрезанном мелкой сеточкой морщин, неплохо держалась маска благожелательного терпения. Хруст, по-видимому, слегка скучал, учитывая обстоятельства, состояние опасное. Устроенное зрелище имело целью, помимо прочего, развеять меланхолию правителя.
Сам Ольгерд, угрюмо ухмыльнувшись, указал Ладеру, куда встать, и коротко махнул рукой в сторону цели.
Деревянный кругляш безнадежно маячил в отдалении. У Хайни похолодело под ложечкой – не оказалось бы колдовство ученого еретика посрамленным. Преступный дар Людвига до сих пор не подтверждался ничем, кроме слов – в слова почему-то верилось плохо.
Наемник перехватил топор за рукоять, взвесил его в руках, сделал несколько размашистых круговых движений, со свистом рассекая воздух. Оружие, казалось, беспокойно затрепетало в руке. Что там говорил сударь еретик? «Пожелай по-настоящему, тогда сбудется»? Слова в душе наемника сложились сами собой: «Святой Регинвальд, я не хочу больше бродить по чужим дорогам, мокнуть под дождем или глотать пыль! Пошли мне службу там, где полон котел, щедр государь и легка кольчуга!»
Оружие, легко выскользнув из руки, стремительно полетело в цель. Хайни едва успел с тревогой подумать, что он напрасно упомянул имя святого – не попортить бы колдовство! – как топор уже крепко вонзился в плоть деревянной мишени. Князь, воевода и дружинники ошарашенно умолкли, не веря собственным глазам.
– Не считается! – нашелся кто-то. – Он, эта… случайно попал!
– Верно, верно! – подхватили прочие воины, постарше и посолиднее. – Перекинуть снова надоть.
Те, которые поставили в споре на Хайни и теперь выиграли, напротив, бурно возражали против повторного испытания. Кто-то подергал за рукоять топора – безуспешно, приналег изо всех сил и с трудом извлек глубоко засевшее в дереве лезвие. Хайни, уже не опасаясь за исход, с достоинством взял возвращенный ему топор и, почти не целясь, метнул снова. Сверкнуло лезвие, послышался глухой удар – топор победно торчал из центра мишени. Самый проворный из дружинников, тут же завладев повторно изъятым из колоды оружием, потрясал им в воздухе.
– Нечестно! Он эта… наведьмовал тута!
– Верно! Обман!
Люди заулюлюкали, кто возмущенно, кто восторженно – искренне радуясь неожиданно выпавшему развлечению.
– У него топор заговоренный!
– Ну-ка, подайте это мне, – голос князя Хруста был не слишком суров, только в меру строг, но участники событий в тот же миг почувствовали себя неуютно. Топор живо подобрали и почтительно подали правителю. Хруст брюзгливо насупился, повертел оружие в руках.
– Что скажешь, Ольгерд?
– Ничего не скажу, государь. Я не знаюсь с колдовством.
– Сейчас кое-что проверим. Эй, Вяз, подойди сюда! На княжеский зов шагнул младший дружинник.
– Попробуй ты.
Парень опасливо принял в руки волшебное оружие, встал на линию.
– Вот уж колдовская погань!
Брошенный с этими словами, топор несколько раз крутнулся в воздухе и бессильно упал на песок двора, даже не долетев до цели. Многие (те, что успели неудачно побиться об заклад) зароптали, другие разразились неистовым хохотом. Парень, красный от возмущения, подобрал было злополучное оружие, но тут же с досадой отбросил его прочь с обычным для воителей ругательством.
– Да чтоб он…
Топор взметнулся. Люди ахнули и…
Позже бывший наемник армии императора Гизельгера Великого упрекал бывшего еретика, осужденного инквизицией императора Гагена I Справедливого:
– Удружили вы мне, сударь. Век не забуду такой шутки.
– Дружище, я не шутил. Заклятия, наложенные на предметы, меняют, да и то лишь на время, свойства оных предметов, но отнюдь не меняют сути людской. Стоит ли упрекать магуса, если плоды его трудов попадают э… в руки человека недалекого и суесловного?
– А все ж скажу, предупреждать надо! Хвала святому Регинвальду, чудо прямо – там все в прочных кольчугах были. А пуще прочего нам повезло, что нет в этих варварах ни веры, ни почтения к святым, ни благочестия. Для них между божественными чудесами и мерзким колдовством нет видимой разницы – им бы только глотки драть и ржать над честным человеком! Да за такие штуки, господин Людвиг, случись это дома, сидели бы мы уже у святых отцов в самом глубоком из подвалов.
– Гм. А кто в данном случае честный человек, Хайни? Впрочем, неважно. На службу тебя приняли?
– Приняли.
– Так на что ты пеняешь, друг мой? Это и, есть главное божественное чудо…
«Оводец поет, смеется и бранится на родном языке, но принимает и понимает любую речь. Варвары – люди, говорящие непонятно… Некогда было именно так, но древние герои канули в реку времени, оставив след лишь в заботливо переписываемых книжниками фолиантах. Теперь варвар – низший. Низший – это побежденный, но победа ветрена более чем любая красавица, и никто не знает, кому она захочет принадлежать завтра. Равно знаменитый и неуловимый Адальберт Хронист по случаю сказал, а сказав, немедленно и записал для потомков: „Были бы люди, а варвары найдутся“. Варвар – тот, кто с мечом стоит у стен твоего города, у порога мирного дома. Варвар – слабый, тот, чьи земли приглянулись тебе, ибо нести варварам цивилизацию – благо. Иное имя варваров – дикари.
Породы варваров различны, пестрота мнений на этот счет способна поразить искушенного логика и ошеломить ум бывалого ритора.
Бывают варвары восточные – таковыми счастливые подданные императора Гагена считают жителей Оводца. Не без основания – суровым имперцам чужд веселый беспорядок «перекрестка дорог». Бывают западные бесы – к таковым соплеменники доблестного князя Хруста относят обитателей Империи. Для столь нелестного мнения есть все основания – нередко пришельцев гонит в Оводец вовсе не любовь к дальним странствиям, они лишь благоразумно предпочитают оводецкие трактиры церенским тюрьмам.
И оводчане, и имперцы считают варварами кочевников степи, те щедро платят «закатным дикарям» полным пренебрежением. Еще бы, лишь не просвещенный законом дикарь может не понимать блага объединения всех смертных и всего принадлежащего им имущества в единых руках ниспосланного небом правителя – Саргана.
Нет согласия в умах мудрецов, и нелегко разобраться, кто просто варвар, а кто варвар, считающий соседа варваром. Возможно, подлинному варвару еще предстоит появиться на подмостках истории… – Людвиг оторвался от записей, чтобы погасить забытую свечу, которая медленно оплывала в свете ярко занявшегося дня. И тут же вновь взялся за перо. – Жестокость князя Хруста не мешает его подданным вести жизнь беспечную, красочную и в известной мере безбедную. Торговля, ремесла процветают, люди грамотны и приветливы к чужеземцам… – Еретик осторожно потрогал припухший глаз, пощупал саднящую скулу и, блюдя истину, дописал: – По крайней мере, относятся к пришлым не хуже, чем к собственным соплеменникам. Для спокойствия довольно одного – не занимать сановных должностей подле правителя и не иметь имущества, которое пробудило бы его алчность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56