Только жаль отца. Виттенштайн взяла со специального поставца искусно переписанную книгу – любимую книгу матери, открыла случайную страницу:
Я десять стран и сто дорог,
Родной переступив порог,
С мечом прошел, но, возвратясь,
Надеждам прежним посмеясь,
За подвиги не жду наград —
Тому, что жив, безмерно рад.
Рядом, на том же поставце, блестел золотом увесистый том ученого ромея кира Бореуса «История Аморийской династии». Нора протянула руку к переплету, но так и не тронула его. Династии различны, да вот государи – все они одинаковы, с горечью подумала она.
Девушка легла спать, задернув полог кровати, но не в собственной старой комнате, а в комнате старого барона Виттенштайна, в которой испокон веков отходили ко сну грозные хозяева замка, а на стенах висели их прославленные клинки.
Под утро ее разбудил шум, топот ног по деревянным доскам коридора, крики женщин, лязг металла. Нора резко поднялась и удивилась, увидев над собой вместо привычного потолка пещеры – полог кровати, а вместо света масляной лампы – предутренний свет чуть занимавшейся весенней зари.
Она в одной рубашке подбежала к окну и выглянула во двор.
На плитах двора там и сям блестел иней позднего заморозка. Топча его, кучками и один на один, рубились солдаты. Звенели, скрещиваясь, мечи, гулко разносились хриплые выкрики. Кое-где на пятнах снега и камнях уже корчились раненые или лежали неподвижные тела, алела кровь. У части солдат на доспехах красовалась эмблема ее отца, у других – Элерана.
Алиенора видела, как Уилл, в последней, отчаянной попытке спастись, рванулся к подъемному мосту и дернул ручку – загремела освобожденная цепь. Мост опустился, но несколько длинных стрел тут же пригвоздили старого сержанта к створке полуоткрытых ворот.
Сердце Норы замерло на мгновение, а потом забилось, как пойманный зайчонок. По коридору стучали сапоги, шаги удалялись в сторону ее старой комнаты – той, в которой она не ночевала. Девушка подбежала к стене и попыталась снять один из мечей, кажется, это был клинок ее деда, меч-полуторник. Сил Алиеноры хватило на то, чтобы снять оружие со стены и, немного приподняв его двумя руками, неловко помахать. Она не умела драться, женщины Церена не должны сражаться, их удел хранить род…
Мгновенно уставшие руки ослабели, меч упал на ковер, она нагнулась его поднять, да так и замерла на месте. На пороге комнаты стоял Элеран, он держал в руках почти такой же меч, бледное лицо дергал тик, глаза зло сузились.
– Ты думала, что я просто так уйду и оставлю тебе лучшие владения в округе, ты! Ты, шлюха, нелюдь, альвисовский подменыш! – кричал он, сам наполовину веря в сказанное. Потом шагнул ближе, примеряясь ударить мечом.
Женщина отпрыгнула в сторону – меч со свистом прошел мимо, задев рыжую прядь. Элеран по-солдатски выругался и шагнул следом.
– Стой.
Нора отбежала так, чтобы между нею и противником оказался стол. Элеран нанес колющий удар, но не дотянулся до слишком проворной жертвы.
– Стой, тварь.
– Ты предатель!
Элеран лишь усмехнулся.
– Я – разумный человек. То, чем ты стала, мне не понадобится.
Шарфенберг рубанул проскользнувшую мимо Нору, но вместо этого попал по крышке стола. Ценное дерево треснуло и ощетинилось свежими щепками. Нора не верила своим ушам – изысканный Элеран сыпал непристойной бранью – похоже, он попросту задался целью вывести жертву из равновесия.
– Твой проклятой души отец был так же глуп, как ты, но ты еще и потаскуха, моя звезда. Он умер, но ты будешь умирать интереснее.
Нора, задыхаясь и с трудом сохраняя остатки самообладания, с ужасом следила за полубезумным лицом Элерана.
Так они и кружили по наполовину разгромленной комнате. Шарфенбергу мешала мебель и привычка рубиться с атакующим, а не убегающим врагом. Девушка понимала, что не сможет уворачиваться вечно. После очередного выпада она отпрянула, запнулась о меч деда, валявшийся под ногами, и рухнула на колени.
Элеран замахнулся – и не ударил. Он стоял над нею, медля – то ли стеснялся задуманного, то ли наслаждался, оттягивая момент расправы.
– Шлюха.
Нора вдруг некстати припомнила слова матери: «Благородные дамы не должны сражаться. Их дело – хранить род».
– Ты будешь последней в своем роду, тварь! – словно подслушав ее мысли, процедил Элеран, метя ударить по склоненной шее девушки.
«Их дело – хранить род».
Нора осторожно подняла полуторник с ковра и ткнула им в сторону врага. Удар получился неумелым, но совершенно неожиданным, и этого оказалось достаточно.
Острая сталь легко вошла торжествующему Элерану в незащищенный живот. Струя алой крови из перебитой артерии ударила фонтаном.
Липкая влага хлынула ей на руки, на рубашку, капли брызнули прямо в лицо…
Никогда уже она не будет чувствовать себя такой чистой, как прежде. Алиенора неловко поднялась с колен, обтерла грязные руки, накинула платье, потом опять и опять, до боли терла ладони и не могла остановиться. Волоча за собой тяжелый меч, прошла к выходу мимо мертвого Элерана. На его ставшем беззащитным лице застыло растерянное, мальчишески-обиженное выражение.
Замковый двор заполняли солдаты имперской гвардии. Они врывались через ворота – те, что в самый момент гибели открыл старый Уилл.
«Так вот почему он опустил мост. Он вовсе не пытался бежать. Он хотел спасти меня», – запоздало поняла Нора.
К ней, вытирая на ходу меч, подошел командир гвардейцев.
– Простите, но мы ослушались отданного от вашего имени приказа, госпожа. Мы не ушли, потому что опасались за вашу жизнь и не доверяли им.
Имперцы подавляли последнее сопротивление во дворе. Тех, кто складывал оружие, отводили в сторону, прочих добивали без пощады.
И Нора ответила:
– Это плохо – нарушать приказы, капитан. Но все равно – вы сделали правильно и… спасибо вам.
Прошли последние холода хмурой, неприветливой, затянувшейся весны. Империя приходила в себя после потрясений. Бароны, уцелевшие после мятежа, признали наследника Гагена императором. Одним из первых указов новый император отменил ритуал Жребия. Вторым – объявил амнистию тем из Отрицающих, которые прекратят сатанинские ритуалы и добровольно сдадутся правосудию. Таких, впрочем, оказалось немного.
Альвисы, а среди них выжил только каждый четвертый, лишились вождей, павших на южной равнине, и были признаны полноправными подданными Церена. В том числе имеющими право лично обращаться к императору с просьбами, приближаясь к нему. А как часто они умели использовать это право – кто станет считать?
В первые дни доброго, солнечного мая, после внимательного (два месяца) следствия и милосердного (всего один день) суда, на главной площади Эберталя был казнен граф Дитмар. Главному вельможе государства деликатно предложили принять яд, но он отказался, не стал и просить нового императора о помиловании. Сам, обычным для него легким шагом, прошел путь до последней ступени эшафота и не показывал признаков страха до самого конца – пока под мечом палача не пала голова величайшего авантюриста Империи.
Верные были награждены. Неверные – наказаны. Начинались годы нового правления.
Эпилог
Кончился дождливый день раннего лета, вечерний ветер от восточных гор разогнал облака. Потом ветер утих, и над лесом, болотом и холмами развернулось звездное небо. Света звезд и луны было достаточно, чтобы осветить сеть тропинок между осинами, кочками и стоячими серыми валунами. В этот час открылась запасная калитка в стене замка и через нее выехал одинокий всадник, летели из-под копыт мелкие камешки, потом копыта мягко простучали по лесным кочкам, примяли жесткую траву у холмов, и всадник скрылся в овраге. Там он спешился, привязал лошадь к стволу можжевелового куста и откинул капюшон. Стало видно тонкое осунувшееся женское лицо и блестящие даже при скудном свете светлые волосы. Женщина прошла еще какое-то расстояние, осторожно выбирая дорогу между камнями. Потом навстречу ей шагнули из густой тени два силуэта: большой и маленький.
– Ты пришла все-таки, высокородная баронесса?
– Да. Чего ты хочешь?
– Я ухожу. Хотел поговорить напоследок.
– Ты же знаешь, указом нового императора Гагена альвисы объявлены такими же подданными Империи, как и все. Твои сородичи выходят из пещер…
– Я ухожу, добрая Нора.
– Я хочу, чтобы ты остался. Я люблю тебя.
– Спасибо за оказанную честь, но я не останусь. Альвису не место в окружении благородной баронессы.
– Но ты бы мог…
– Послушай, Нора. Можно уравнять в правах высших и низших, на то императорская воля, но ни один указ не сотрет в один момент ненависти, которая копилась долгие годы. Это может сделать только время. Мы слишком долго жили под землей, мы мало знаем, мало что можем предложить новым собратьям. На долгие-долгие десятилетия для моих сородичей возможна жизнь только слуг, сервов и чернорабочих в каменоломнях Империи. Я не могу остаться с тобой, мои братья стали бы ненавидеть меня, а твои – презирать.
– Куда ты пойдешь?
– Я ухожу на восток. Не печалься обо мне, добрая Нора, я пойду не один, со мной уходят многие братья. Там, на пустующих степных землях, мы попытаемся создать собственную Империю. Может быть, когда-нибудь наши потомки станут друзьями.
– Почему так важны Империи? – женщина опустила голову. – Ты совсем не любишь меня?
– Я полюбил тебя, как только увидел.
Налетел порыв утихшего было ветра, вновь стали собираться дождевые облака.
– Когда ты уходишь?
– Прямо сейчас. Ни к чему длить прощание. У меня есть одна просьба.
– Я выполню.
– Возьми к себе Тиви. Он маленький и слабый. Там, куда я уйду, слишком опасно, ему не выжить. Тиви ребенок, он еще может приспособиться и воистину стать одним из вас.
– Я сделаю для этого все, обещаю.
– Так прощай же, благородная баронесса Алиенора.
Большая из темных фигур повернулась и скрылась в тени холма, затих шорох травы под ногами уходящего.
– Дайгааааал! Подожди! Я еще увижу тебя?
Ветром донесло ответ, но его было трудно разобрать – «когда-нибудь»?
Нора повернулась и, сжимая одной рукой маленькую ладошку мальчика, пошла назад, туда, где оставила лошадь. Брызнули первые капли дождя.
КНИГА ВТОРАЯ
ПЕС ГОСПОДЕНЬ
Пролог
ИНТЕРЛЮДИЯ
ОБОРОТНИ
Место было надежно укрыто. И от лишних глаз, и от чужих ушей.
Беседовали двое, оградив себя от внешнего мира крепкой стеной, молчаливой стражей и неукоснительно хранимой тайной.
– Итак, решено.
– По его следам идет отряд.
– Если же этот человек скроется…
– …значит, судьба…
– Порой можно возразить и судьбе. Риск велик?
– У нас нет иного выбора. Он исключителен. Самый способный. Самый хитрый. Самый осторожный. И очень опасен.
Молчание, в котором и решимость, и затаенный страх.
– Что сказал гонец с востока?
– Нашествие будет, это несомненно.
– Если варвары придут, мы погибнем…
– Да, но когда вода заливает огонь, а ярость пламени иссушает влагу, не опасен ни потоп, ни пожар.
– Или пожар и потоп несут гибель совместно.
– Император?
– Пусть задуманное свершится. Ему придется склониться перед неизбежным.
– Да будет так.
Место и время этой встречи так и остались неизвестными.
По узкой тропинке, что прихотливо вилась от деревни к низине и ручью, осторожно огибая замшелые камни, шел путник – легкая, почти детская фигурка, то появляющаяся на фоне лилового вечернего неба, то скрывающаяся в тени можжевеловых кустов. Человек, похожий на ребенка ростом и хрупкостью сложения, держал в одной руке палку, которой время от времени сбивал с травы вечернюю росу, а в другой – котомку. Он что-то беззаботно напевал, то ли на неведомом языке, то ли вовсе без слов, но и без того негромкий голос гас в тесной низине. Осталась далеко за спиной живая изгородь, выгон, сжатое поле. Быстро темнело. Рваные облака то закрывали луну, то позволяли желтоватому свету облить лобастые вершины холмов. Впрочем, в глубине оврага ничто не рассеивало мягкий и безопасный сумрак теплой летней ночи. Трещали цикады.
Тропинка вильнула, в очередной раз огибая наполовину ушедший в землю камень. На самом берегу неширокого (пять-шесть шагов) ручья темнело нечто – холмик, похожий на спящую собаку или брошенную кем-то одежду. Человек, будучи не лишенным любопытства, подошел поближе и, наклонившись, откинул край рваного тряпья. Меж побуревших лохмотьев вились блестящие жесткие черные волосы, белела неловко вывернутая шея, местами покрытая темными брызгами. Лицо мертвой женщины, повернутое к земле, нельзя было рассмотреть.
Человек отпрянул. Остановился, боязливо всматриваясь в теплый сумрак, в одно мгновение сделавшийся опасным. Ему показалось: далеко в холмах скулила собака.
Глава 1
ШАРФЕНБЕРГСКАЯ ОХОТА
Homo homini lupus est.
(Империя, май 7010 года от Сотворения Мира)
В один из ясных весенних дней на дороге, уходящей от ворот Эберталя на восток, появились двое. Худощавый русоволосый всадник лет тридцати шести нередко останавливал смирную лошадку и, прищурив холодные светлые глаза, высматривал что-то в отдалении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Я десять стран и сто дорог,
Родной переступив порог,
С мечом прошел, но, возвратясь,
Надеждам прежним посмеясь,
За подвиги не жду наград —
Тому, что жив, безмерно рад.
Рядом, на том же поставце, блестел золотом увесистый том ученого ромея кира Бореуса «История Аморийской династии». Нора протянула руку к переплету, но так и не тронула его. Династии различны, да вот государи – все они одинаковы, с горечью подумала она.
Девушка легла спать, задернув полог кровати, но не в собственной старой комнате, а в комнате старого барона Виттенштайна, в которой испокон веков отходили ко сну грозные хозяева замка, а на стенах висели их прославленные клинки.
Под утро ее разбудил шум, топот ног по деревянным доскам коридора, крики женщин, лязг металла. Нора резко поднялась и удивилась, увидев над собой вместо привычного потолка пещеры – полог кровати, а вместо света масляной лампы – предутренний свет чуть занимавшейся весенней зари.
Она в одной рубашке подбежала к окну и выглянула во двор.
На плитах двора там и сям блестел иней позднего заморозка. Топча его, кучками и один на один, рубились солдаты. Звенели, скрещиваясь, мечи, гулко разносились хриплые выкрики. Кое-где на пятнах снега и камнях уже корчились раненые или лежали неподвижные тела, алела кровь. У части солдат на доспехах красовалась эмблема ее отца, у других – Элерана.
Алиенора видела, как Уилл, в последней, отчаянной попытке спастись, рванулся к подъемному мосту и дернул ручку – загремела освобожденная цепь. Мост опустился, но несколько длинных стрел тут же пригвоздили старого сержанта к створке полуоткрытых ворот.
Сердце Норы замерло на мгновение, а потом забилось, как пойманный зайчонок. По коридору стучали сапоги, шаги удалялись в сторону ее старой комнаты – той, в которой она не ночевала. Девушка подбежала к стене и попыталась снять один из мечей, кажется, это был клинок ее деда, меч-полуторник. Сил Алиеноры хватило на то, чтобы снять оружие со стены и, немного приподняв его двумя руками, неловко помахать. Она не умела драться, женщины Церена не должны сражаться, их удел хранить род…
Мгновенно уставшие руки ослабели, меч упал на ковер, она нагнулась его поднять, да так и замерла на месте. На пороге комнаты стоял Элеран, он держал в руках почти такой же меч, бледное лицо дергал тик, глаза зло сузились.
– Ты думала, что я просто так уйду и оставлю тебе лучшие владения в округе, ты! Ты, шлюха, нелюдь, альвисовский подменыш! – кричал он, сам наполовину веря в сказанное. Потом шагнул ближе, примеряясь ударить мечом.
Женщина отпрыгнула в сторону – меч со свистом прошел мимо, задев рыжую прядь. Элеран по-солдатски выругался и шагнул следом.
– Стой.
Нора отбежала так, чтобы между нею и противником оказался стол. Элеран нанес колющий удар, но не дотянулся до слишком проворной жертвы.
– Стой, тварь.
– Ты предатель!
Элеран лишь усмехнулся.
– Я – разумный человек. То, чем ты стала, мне не понадобится.
Шарфенберг рубанул проскользнувшую мимо Нору, но вместо этого попал по крышке стола. Ценное дерево треснуло и ощетинилось свежими щепками. Нора не верила своим ушам – изысканный Элеран сыпал непристойной бранью – похоже, он попросту задался целью вывести жертву из равновесия.
– Твой проклятой души отец был так же глуп, как ты, но ты еще и потаскуха, моя звезда. Он умер, но ты будешь умирать интереснее.
Нора, задыхаясь и с трудом сохраняя остатки самообладания, с ужасом следила за полубезумным лицом Элерана.
Так они и кружили по наполовину разгромленной комнате. Шарфенбергу мешала мебель и привычка рубиться с атакующим, а не убегающим врагом. Девушка понимала, что не сможет уворачиваться вечно. После очередного выпада она отпрянула, запнулась о меч деда, валявшийся под ногами, и рухнула на колени.
Элеран замахнулся – и не ударил. Он стоял над нею, медля – то ли стеснялся задуманного, то ли наслаждался, оттягивая момент расправы.
– Шлюха.
Нора вдруг некстати припомнила слова матери: «Благородные дамы не должны сражаться. Их дело – хранить род».
– Ты будешь последней в своем роду, тварь! – словно подслушав ее мысли, процедил Элеран, метя ударить по склоненной шее девушки.
«Их дело – хранить род».
Нора осторожно подняла полуторник с ковра и ткнула им в сторону врага. Удар получился неумелым, но совершенно неожиданным, и этого оказалось достаточно.
Острая сталь легко вошла торжествующему Элерану в незащищенный живот. Струя алой крови из перебитой артерии ударила фонтаном.
Липкая влага хлынула ей на руки, на рубашку, капли брызнули прямо в лицо…
Никогда уже она не будет чувствовать себя такой чистой, как прежде. Алиенора неловко поднялась с колен, обтерла грязные руки, накинула платье, потом опять и опять, до боли терла ладони и не могла остановиться. Волоча за собой тяжелый меч, прошла к выходу мимо мертвого Элерана. На его ставшем беззащитным лице застыло растерянное, мальчишески-обиженное выражение.
Замковый двор заполняли солдаты имперской гвардии. Они врывались через ворота – те, что в самый момент гибели открыл старый Уилл.
«Так вот почему он опустил мост. Он вовсе не пытался бежать. Он хотел спасти меня», – запоздало поняла Нора.
К ней, вытирая на ходу меч, подошел командир гвардейцев.
– Простите, но мы ослушались отданного от вашего имени приказа, госпожа. Мы не ушли, потому что опасались за вашу жизнь и не доверяли им.
Имперцы подавляли последнее сопротивление во дворе. Тех, кто складывал оружие, отводили в сторону, прочих добивали без пощады.
И Нора ответила:
– Это плохо – нарушать приказы, капитан. Но все равно – вы сделали правильно и… спасибо вам.
Прошли последние холода хмурой, неприветливой, затянувшейся весны. Империя приходила в себя после потрясений. Бароны, уцелевшие после мятежа, признали наследника Гагена императором. Одним из первых указов новый император отменил ритуал Жребия. Вторым – объявил амнистию тем из Отрицающих, которые прекратят сатанинские ритуалы и добровольно сдадутся правосудию. Таких, впрочем, оказалось немного.
Альвисы, а среди них выжил только каждый четвертый, лишились вождей, павших на южной равнине, и были признаны полноправными подданными Церена. В том числе имеющими право лично обращаться к императору с просьбами, приближаясь к нему. А как часто они умели использовать это право – кто станет считать?
В первые дни доброго, солнечного мая, после внимательного (два месяца) следствия и милосердного (всего один день) суда, на главной площади Эберталя был казнен граф Дитмар. Главному вельможе государства деликатно предложили принять яд, но он отказался, не стал и просить нового императора о помиловании. Сам, обычным для него легким шагом, прошел путь до последней ступени эшафота и не показывал признаков страха до самого конца – пока под мечом палача не пала голова величайшего авантюриста Империи.
Верные были награждены. Неверные – наказаны. Начинались годы нового правления.
Эпилог
Кончился дождливый день раннего лета, вечерний ветер от восточных гор разогнал облака. Потом ветер утих, и над лесом, болотом и холмами развернулось звездное небо. Света звезд и луны было достаточно, чтобы осветить сеть тропинок между осинами, кочками и стоячими серыми валунами. В этот час открылась запасная калитка в стене замка и через нее выехал одинокий всадник, летели из-под копыт мелкие камешки, потом копыта мягко простучали по лесным кочкам, примяли жесткую траву у холмов, и всадник скрылся в овраге. Там он спешился, привязал лошадь к стволу можжевелового куста и откинул капюшон. Стало видно тонкое осунувшееся женское лицо и блестящие даже при скудном свете светлые волосы. Женщина прошла еще какое-то расстояние, осторожно выбирая дорогу между камнями. Потом навстречу ей шагнули из густой тени два силуэта: большой и маленький.
– Ты пришла все-таки, высокородная баронесса?
– Да. Чего ты хочешь?
– Я ухожу. Хотел поговорить напоследок.
– Ты же знаешь, указом нового императора Гагена альвисы объявлены такими же подданными Империи, как и все. Твои сородичи выходят из пещер…
– Я ухожу, добрая Нора.
– Я хочу, чтобы ты остался. Я люблю тебя.
– Спасибо за оказанную честь, но я не останусь. Альвису не место в окружении благородной баронессы.
– Но ты бы мог…
– Послушай, Нора. Можно уравнять в правах высших и низших, на то императорская воля, но ни один указ не сотрет в один момент ненависти, которая копилась долгие годы. Это может сделать только время. Мы слишком долго жили под землей, мы мало знаем, мало что можем предложить новым собратьям. На долгие-долгие десятилетия для моих сородичей возможна жизнь только слуг, сервов и чернорабочих в каменоломнях Империи. Я не могу остаться с тобой, мои братья стали бы ненавидеть меня, а твои – презирать.
– Куда ты пойдешь?
– Я ухожу на восток. Не печалься обо мне, добрая Нора, я пойду не один, со мной уходят многие братья. Там, на пустующих степных землях, мы попытаемся создать собственную Империю. Может быть, когда-нибудь наши потомки станут друзьями.
– Почему так важны Империи? – женщина опустила голову. – Ты совсем не любишь меня?
– Я полюбил тебя, как только увидел.
Налетел порыв утихшего было ветра, вновь стали собираться дождевые облака.
– Когда ты уходишь?
– Прямо сейчас. Ни к чему длить прощание. У меня есть одна просьба.
– Я выполню.
– Возьми к себе Тиви. Он маленький и слабый. Там, куда я уйду, слишком опасно, ему не выжить. Тиви ребенок, он еще может приспособиться и воистину стать одним из вас.
– Я сделаю для этого все, обещаю.
– Так прощай же, благородная баронесса Алиенора.
Большая из темных фигур повернулась и скрылась в тени холма, затих шорох травы под ногами уходящего.
– Дайгааааал! Подожди! Я еще увижу тебя?
Ветром донесло ответ, но его было трудно разобрать – «когда-нибудь»?
Нора повернулась и, сжимая одной рукой маленькую ладошку мальчика, пошла назад, туда, где оставила лошадь. Брызнули первые капли дождя.
КНИГА ВТОРАЯ
ПЕС ГОСПОДЕНЬ
Пролог
ИНТЕРЛЮДИЯ
ОБОРОТНИ
Место было надежно укрыто. И от лишних глаз, и от чужих ушей.
Беседовали двое, оградив себя от внешнего мира крепкой стеной, молчаливой стражей и неукоснительно хранимой тайной.
– Итак, решено.
– По его следам идет отряд.
– Если же этот человек скроется…
– …значит, судьба…
– Порой можно возразить и судьбе. Риск велик?
– У нас нет иного выбора. Он исключителен. Самый способный. Самый хитрый. Самый осторожный. И очень опасен.
Молчание, в котором и решимость, и затаенный страх.
– Что сказал гонец с востока?
– Нашествие будет, это несомненно.
– Если варвары придут, мы погибнем…
– Да, но когда вода заливает огонь, а ярость пламени иссушает влагу, не опасен ни потоп, ни пожар.
– Или пожар и потоп несут гибель совместно.
– Император?
– Пусть задуманное свершится. Ему придется склониться перед неизбежным.
– Да будет так.
Место и время этой встречи так и остались неизвестными.
По узкой тропинке, что прихотливо вилась от деревни к низине и ручью, осторожно огибая замшелые камни, шел путник – легкая, почти детская фигурка, то появляющаяся на фоне лилового вечернего неба, то скрывающаяся в тени можжевеловых кустов. Человек, похожий на ребенка ростом и хрупкостью сложения, держал в одной руке палку, которой время от времени сбивал с травы вечернюю росу, а в другой – котомку. Он что-то беззаботно напевал, то ли на неведомом языке, то ли вовсе без слов, но и без того негромкий голос гас в тесной низине. Осталась далеко за спиной живая изгородь, выгон, сжатое поле. Быстро темнело. Рваные облака то закрывали луну, то позволяли желтоватому свету облить лобастые вершины холмов. Впрочем, в глубине оврага ничто не рассеивало мягкий и безопасный сумрак теплой летней ночи. Трещали цикады.
Тропинка вильнула, в очередной раз огибая наполовину ушедший в землю камень. На самом берегу неширокого (пять-шесть шагов) ручья темнело нечто – холмик, похожий на спящую собаку или брошенную кем-то одежду. Человек, будучи не лишенным любопытства, подошел поближе и, наклонившись, откинул край рваного тряпья. Меж побуревших лохмотьев вились блестящие жесткие черные волосы, белела неловко вывернутая шея, местами покрытая темными брызгами. Лицо мертвой женщины, повернутое к земле, нельзя было рассмотреть.
Человек отпрянул. Остановился, боязливо всматриваясь в теплый сумрак, в одно мгновение сделавшийся опасным. Ему показалось: далеко в холмах скулила собака.
Глава 1
ШАРФЕНБЕРГСКАЯ ОХОТА
Homo homini lupus est.
(Империя, май 7010 года от Сотворения Мира)
В один из ясных весенних дней на дороге, уходящей от ворот Эберталя на восток, появились двое. Худощавый русоволосый всадник лет тридцати шести нередко останавливал смирную лошадку и, прищурив холодные светлые глаза, высматривал что-то в отдалении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56