— Но она же не чета им всем.
— Она ужаснее их.
— Ну и? Несмотря на свою силу, она же справедливая богиня.
Жрец улыбнулся.
— Неужто человек, проживший больше двух десятков лет, желает справедливости? Что касается меня, например, я нахожу бесконечно более привлекательным милосердие. Ни дня не прожить мне без всепрощающего божества.
— Здорово сказано, — признал Яма, — но я-то, как ты сказал, воин. Моя собственная природа близка ее натуре. Мы думаем схоже, богиня и я. Мы обычно приходим к согласию по большинству вопросов. А когда нет — я вспоминаю, что она к тому же и женщина.
— Хоть я живу здесь, — заметил жрец, — однако не говорю так по-свойски о своих подопечных, о богах.
— На публике, конечно, — откликнулся его собеседник. — Не рассказывай мне басен о жрецах. Я пивал с многими из вашей братии и знаю, что вы такие же богохульники, как и все остальные.
— Всему найдется время и место, — пробормотал, косясь на статую Кали, жрец.
— Ну да, ну да. А теперь скажи мне, почему не чищен цоколь святилища Ямы? Он весь в пыли.
— Его подметали только вчера, но с тех пор столько людей прошло перед ним… и вот результат.
Яма улыбнулся.
— А почему нет у его ног никаких приношений?
— Никто не преподносит Смерти цветы, — сказал жрец. — Приходят только посмотреть — и уходят назад. Мы, жрецы, живо ощущаем, как удачно расположены две эти статуи. Жуткую пару они составляют, не так ли? Смерть и мастерица разрушения?
— Команда что надо, — был ответ. — Но не имеешь ли ты в виду, что никто не совершает Яме жертвоприношений? Вообще никто?
— Если не считать нас, жрецов, когда нас подталкивает церковный календарь, да случайных горожан, когда кто-то из их любимых находится на смертном одре, а ему отказали в прямой инкарнации, — если не считать подобных случаев, нет, я никогда не видел совершаемого Яме жертвоприношения — совершаемого просто, искренне, по доброй воле или из приязни.
— Он должен чувствовать себя обиженным.
— Отнюдь, воин. Ибо разве все живое — само по себе — не есть жертва Смерти?
— В самом деле, правду говоришь ты. Какая ему надобность в доброй воле или приязни? К чему дары, ежели он берет, что захочет?
— Как и Кали, — согласился жрец. — И в казусе этих двух божеств часто нахожу я оправдание атеизму. К сожалению, слишком сильно проявляют себя они в этом мире, чтобы удалось всерьез отрицать их существование. Жаль.
Воин рассмеялся.
— Жрец, который верит наперекор желанию! Мне это по душе. Ты рассмешил меня до упаду. Вот, купи себе бочонок сомы — на нужды жертвоприношений.
— Спасибо, воин. Я так и поступлю. Не присоединишься ли ты ко мне в маленьком возлиянии — за Храм — прямо сейчас?
— Клянусь Кали, да! — воскликнул тот. — Но только чуть-чуть.
Он отправился следом за жрецом в центральное здание и там по ступенькам в погреб, где тут же был вскрыт бочонок сомы, вынуты два кубка.
— За твое здоровье и долгую жизнь, — сказал Яма, поднимая один из них.
— За твоих жутких покровителей — Яму и Кали, — сказал жрец.
— Спасибо.
Они проглотили крепкий напиток, и жрец налил еще по одной.
— Чтобы ты не замерз по ночной прохладе.
— Отлично.
— Хорошо, что эти путешественники наконец разъезжаются, — промолвил жрец. — Их набожность обогащает Храм, но они так утомляют всю прислугу.
— За отбытие пилигримов!
— За отбытие пилигримов! И они опять выпили.
— Я думал, большинство из них приходит поглазеть на Будду, — сказал Яма.
— Так оно и есть, — ответил жрец, — но с другой стороны, они не хотят перечить и богам. И вот перед тем как посетить пурпурную рощу, они обычно совершают жертвоприношения или дарения в Храме.
— А что тебе известно о так называемом Татхагате и его учении?
Тот отвел взгляд в сторону.
— Я жрец богов и брамин, воин. Я не хочу говорить об этом.
— Значит, он достал и тебя?
— Хватит! Я же сказал тебе, что это не та тема, которую я буду обсуждать.
— Это не имеет значения — и вскоре будет иметь еще меньше. Благодарю тебя за сому. Добрый тебе вечер, жрец.
— Добрый вечер и тебе, воин. Пусть с улыбкой взирают боги на твой путь.
— И на твой тоже.
И поднявшись по ступенькам, покинул он Храм и продолжил свой путь через город — неспешным шагом.
Когда пришел он в пурпурную рощу, в небесах стояло уже три луны, за деревьями колебалось пламя маленьких костров, в небе над городом светился бледный цветок призрачного огня, влажный ветерок пошевеливал листву у него над головой.
Бесшумно вступил он в рощу.
Когда вышел он на освещенную поляну, оказалось, что лицом к нему сидели там ряд за рядом одинаковые фигуры. Каждый облачен был в желтую рясу с желтым капюшоном, скрывавшим лицо. Сотни их сидели там, и ни один не издал ни звука.
Он подошел к ближайшему.
— Я пришел повидать Татхагату, Будду, — сказал он.
Тот, казалось, его не услышал.
— Где он? Никакого ответа.
Он нагнулся и заглянул в полузакрытые глаза монаха. Он попытался было пронзить его взглядом, но похоже было, что монах спал, ибо ему не удалось даже встретиться с ним глазами. Тогда возвысил он голос, чтобы все в пурпурной роще могли его услышать.
— Я пришел повидать Татхагату, Будду, — сказал он. — Где он?
Казалось, что обращался он к полю камней.
— Вы что, думаете так спрятать его от меня? — воззвал он. — Вы думаете, что коли вас много и одеты вы все одинаково — и если вы не будете мне отвечать, — я из-за этого не смогу отыскать его среди вас?
Лишь ветер вздохнул в ответ ему, пришел из-за рощи. Заколебались огни, зашевелились пурпурные листья. Он рассмеялся.
— В этом вы может быть и правы, — признал он. — Но вам же когда-нибудь придется пошевелиться — если вы намереваетесь жить, — а я могу подождать ничуть не хуже любого другого. И он тоже уселся на землю, прислонившись к голубому стволу высокого дерева, положив на колени обнаженный клинок.
И сразу его охватила сонливость. Он клевал носом и тут же вздергивал голову — и так раз за разом. Затем, наконец, его подбородок устроился поудобнее на груди, и он засопел.
Шел через зелено-голубую равнину, травы пригибались перед ним, прочерчивая тропинку. В конце этой тропы высилось огромное, кряжистое дерево, дерево не выросшее в этом мире, а скорее скрепившее его воедино своими корнями, простиравшее листья свои между звезд.
У подножия дерева, скрестив ноги, сидел человек, и на губах его играла едва уловимая улыбка. И знал он, что это Будда; он подошел и остановился перед ним.
— Приветствую тебя, о смерть, — сказал сидящий, и, словно корона, ярко светился в глубокой тени дерева подкрашенный розовым ореол вокруг его чела.
Яма не ответил, а вытащил свой клинок. Будда по-прежнему улыбался, Яма шагнул вперед, и вдруг ему послышался отголосок далекой музыки.
Он замер и оглянулся, застыла в руке его занесенная сабля.
Они пришли со всех четырех сторон света, локапалы, четыре Хранителя мира, сошедшие с горы Сумеру: на желтых лошадях приближались якши под водительством Владыки Севера, и на их щитах играли золотые лучи; Голубой Всадник, Ангел Юга приближался в сопровождении полчищ кумбхандов, неуклюже примостившихся по причине своих физических особенностей на спинах синих коней и несущих сапфировые щиты; с Востока пришел Хранитель, чьи всадники несли перламутровые щиты и облачены были в серебро; на Западе показался Властитель, чьи наги восседали на кроваво-красных лошадях, одеты были в алое и прикрывались щитами из кораллов. Копыта лошадей не касались, казалось, травы, и единственным слышимым звуком была разлитая в воздухе музыка, которая становилась все громче и громче.
— Почему собираются Хранители мира? — неожиданно для самого себя спросил Яма.
— Они явились за моими останками, — по-прежнему улыбаясь, ответил Будда.
Хранители натянули поводья, придержали коней и полчища у них за спиной, и Яма оказался один против всех.
— Вы явились забрать его останки, — сказал Яма, — но кто заберет ваши?
Хранители спешились.
— Не для тебя этот человек, о смерть, — промолвил Владыка Севера, — ибо принадлежит он миру, и мы как Хранители мира будем его защищать.
— Слушайте меня, Хранители с горы Сумеру, — сказал Яма, принимая свой Облик. — В ваши руки передана участь мира, вам дано его хранить и поддерживать, но кого пожелает и когда захочет изымает из мира Смерть. Не дано вам оспаривать мои Атрибуты или пути их применения.
Хранители встали между Ямой и Татхагатой.
— Что касается этого человека, мы будем оспаривать твой путь, Великий Яма. Ибо в его руках судьба нашего мира. Коснуться его ты сможешь, лишь превзойдя четыре силы.
— Быть посему, — сказал Яма. — Кто первым из вас станет моим противником?
— Я, — сказал их глашатай, обнажая свой клинок.
Явив свой Облик, разрубил Яма мягкий, словно масло, металл и плашмя ударил Хранителя саблей по голове; тот мешком повалился на землю.
Возопили орды якшей, и двое из золотых всадников подобрали своего, вождя. Потом все они повернули коней и поскакали обратно на Север.
— Кто следующий?
К нему направился Хранитель Востока, в руках он держал сотканную из лунного света сеть и прямой серебряный меч.
— Я, — сказал он и метнул свою сеть.
Яма наступил на нее ногой, цепко схватил пальцами и дернул, соперник его потерял равновесие. Стоило ему покачнуться вперед, как Яма, перехватив за лезвие свою саблю, нанес ему головкой ее эфеса удар прямо в челюсть.
Свирепо глянули на него серебряные воины, затем потупились и унесли своего господина на Восток, сопровождаемые нестройной музыкой.
— Следующий! — сказал Яма.
Тогда выступил вперед кряжистый предводитель нагов, он отбросил в сторону свое оружие и скинул на траву тунику.
— Я буду бороться с тобой, бог смерти, — заявил он.
Яма положил оружие рядом с собой и сбросил плащ.
Все это время Будда продолжал, улыбаясь, сидеть в тени исполинского дерева, словно все эти стычки не имели к нему никакого отношения.
Первым захват сделал глава нагов, он обхватил левой рукой Яму за шею и потянул его на себя Яма ответил тем же, но тот, изогнув туловище, перекинул правую свою руку через левое плечо Ямы ему за затылок и, замкнув там руки и крепко зажав голову Ямы, изо всех сил потянул ее вниз к своему бедру, разворачивая свое тело по мере того, как соперник подавался под его усилием.
За спиной у владыки нагов Яма вытянул как только мог левую руку и сумел дотянуться ею до его левого плеча, тогда он обхватил правой рукой сзади колени противника и, резко дернув, тут же оторвал обе его ноги от земли, изо всех сил потянув одновременно на себя и схваченное плечо.
Когда он, наконец, на миг замер, оказалось, что соперник лежит у него на руках, как дитя в колыбели, — но тут же разжал он руки, и Хранитель тяжело рухнул на землю.
Тут же Яма всем своим весом прыгнул на него сверху, согнув ноги так, чтобы ударить коленями. И сразу встал. Один.
Когда удалились и западные всадники, один лишь Ангел Юга, облаченный во все синее, остался стоять перед Буддой.
— Ну а ты? — спросил его бог смерти, подбирая свое оружие.
— Я не подниму против тебя оружия, бог смерти, будь то из стали, кожи или камня, я не ребенок, чтобы играть в эти игрушки. Не буду я и мериться с тобой силой тела, — сказал Ангел. — Я знаю, что буду превзойден тобою во всем этом, ибо никто не может поспорить с тобой оружием.
— Забирайся тогда на своего голубого жеребца и скачи прочь, — сказал Яма, — коли ты не желаешь биться.
Ангел не ответил, а подбросил в воздух свой синий щит так, что тот закружился как сапфировое колесо и, повиснув у них над головами, начал расти и расти в размерах.
Потом он упал на землю и начал вжиматься, бесшумно ввинчиваться в нее, пока не исчез из виду, до последнего момента не переставая увеличиваться в размерах, и трава вновь сомкнулась над тем местом, где он утонул в земле.
— И что все это означает? — спросил Яма.
— Я не соперничаю. Я просто защищаю. Моя сила — сила пассивного противостояния. Это сила жизни, как твоя — смерти. Что бы я ни послал против тебя, — ты можешь это уничтожить, но тебе не уничтожить всего, о Смерть. Моя сила — это сила щита, а не меча. Чтобы защитить твою жертву, Владыка Яма, тебе будет противостоять жизнь.
И Синий отвернулся, вскочил в седло синего коня и поскакал на Юг во главе своих кумбхандов. Но музыка не исчезла вместе с ним, по-прежнему разлита она была в воздухе там, где он только что стоял.
Вновь шагнул вперед Яма, сжимая в руке саблю.
— Все их усилия были напрасны, — сказал Яма. — Твой час пробил.
Он взмахнул клинком.
Удар, однако, не достиг цели, ибо ветка гигантского дерева упала между ними и выбила саблю у него из рук.
Он нагнулся, чтобы ее поднять, но травы уже полегли и скрыли ее под собой, сплетясь в плотную, непроницаемую сеть.
Чертыхнувшись, он выхватил кинжал и снова ударил.
Огромная ветвь согнулась, колыхнулась перед его мишенью, и кинжал, пробив насквозь толстую кору, глубоко утонул в ее древесине. Тогда ветвь вновь взмыла к небу, унося с собой ввысь смертоносное оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42