В конце концов он решил, что стихи ему не нравятся. Впрочем, он
вообще был равнодушен к поэзии.
Машина декламировала стихотворение, которое называлось: "Приют
бездомных собак".
- "Сердце - это кладбище дворняг,
Скрывшихся от глаз живодера.
Там любовь покрыта смертью, как глазурью,
И псы сползаются туда околевать..."
Мур улыбнулся, сообразив, где именно родились эти образы. Из стихов
Юнгера "Приют бездомных собак" понравился ему больше всего.
- Довольно, - сказал он машине.
Он заказал легкий завтрак и за едой думал о Юнгере. Однажды они долго
беседовали друг с другом. Когда это было?
В две тысячи семнадцатом? Да, в День Освобождения Труда, во Дворце
Ленина.
Водка там текла рекой... И, словно кровь из рассеченных артерий
инопланетных чудовищ, били вверх фонтаны сока - фиолетовые, оранжевые,
зеленые, желтые, - подобно зонтикам раскрываясь под сводами дворца.
Драгоценностей, сверкавших на гостях, хватило бы, чтобы уплатить выкуп за
эмира. Устроитель Бала, премьер Корлов, похожий на гигантского
заиндевелого Деда Мороза, был само гостеприимство. Стены танцевального
зала были изготовлены из поляризованного монокристалла, и окружающий мир
то вспыхивал, то гас. "Как реклама", - съязвил Юнгер, который сидел на
вращающемся табурете, положив локти на стойку бара. Когда Мур приблизился,
Юнгер повернул голову и уставился на него мутным взглядом совы-альбиноса.
- Кого я вижу! Это же сам Альбион Мур! - Он протянул руку. - Кво
вадис, черт бы вас побрал?
- Водка с виноградным соком, - обратился Мур к ненужному бармену,
стоявшему на посту возле миксера. Нажав две кнопки, бармен придвинул бокал
к Муру по красному дереву стойки.
- За освобожденный труд, - произнес Мур, салютуя Юнгеру бокалом.
- За это и я выпью. - Поэт наклонился вперед и отстукал на клавиатуре
миксера собственную комбинацию букв и цифр.
Бармен фыркнул. Мур и Юнгер чокнулись и выпили.
- Они... - палец Юнгера описал дугу, - ...обвиняют нас, будто мы
совершенно не интересуемся тем, что происходит вне Круга.
- Ну что ж, я нахожу это справедливым.
- Я тоже, но обвинение можно дополнить. Нам точно так же наплевать и
друг на друга. Если честно, много ли у вас знакомых в Кругу?
- Можно по пальцам пересчитать.
- Я уж не спрашиваю, с кем из них вы на "ты".
- Что ж тут странного? Мы много путешествуем, к тому же, перед нами -
вечность. А у вас много друзей?
- Одного я только что прикончил, - проворчал поэт и потянулся к
миксеру. - А сейчас смешаю себе другого.
Мур не был расположен ни к веселью, ни к унынию. К какому из этих
состояний может привести общение с Юнгером, он не знал, но после
злополучного Бала в "Сундуке Дэви Джонса" он жил будто в мыльном пузыре, и
ему не хотелось, чтобы в его сторону направляли острые предметы.
- Никто вас не неволит, - холодно произнес он. - Если Круг вас не
устраивает, уходите.
Юнгер погрозил ему пальцем.
- Ты плохой tovarisch. Забываешь, что иногда человеку необходимо
поплакаться в жилетку бармену или собутыльнику. Впрочем, ты прав, сейчас
не те времена. С тех пор, как появились никелированные "барматы", да будут
прокляты их экзотические глаза и коктейли, смешанные "по науке", некому
стало излить душу.
Заказав "бармату" три коктейля, он со стуком выстроил бокалы на
блестящей темной поверхности стойки.
- Испробуй! Отпей из каждого бокала! - предложил он. - Спорим, ты не
отличишь их друг от друга без карты вин.
- На "барматы" вполне можно положиться, - возразил Мур.
- Положиться? Да, можно, черт бы их побрал, если ты имеешь в виду
увеличение числа неврастеников. Лучше них с этой работой никто не
справится. Знаешь, когда-то за кружкой пива человек мог выговориться...
Твои надежные миксеры-автоматы лишили его этой возможности. А что мы
получили взамен? Клуб болтливых извращенцев, помешанных на переменах? О,
видели бы нас завсегдатаи "Русалки" или "Кровожадного Льва"! - вскричал он
с фальшивым гневом в голосе. - Все-таки, какими баловнями судьбы были
Марло и его приятели!
Он печально вздохнул и заключил:
- Да, выпивка тоже не та, что прежде.
Международный язык его отрыжки заставил бармена отвернуться, но Мур
успел заметить брезгливую гримасу на его лице.
- Повторяю, - сказал Мур. - Если вам здесь не нравится, уходите.
Почему бы вам не открыть собственный бар, без автоматов? Думаю, он
пользовался бы успехом.
- Пошел ты... Не скажу, куда. - Поэт уставился в пустоту. - Впрочем,
может быть, я так и сделаю. Открою бар с настоящими официантами...
Мур повернулся к нему спиной и стал смотреть на Леоту, танцующую с
Корловым. Он был счастлив.
- Люди вступают в Круг по разным причинам, - бормотал Юнгер, - но
главная из них - эксгибиционизм. Невозможно устоять перед призраком
бессмертия, который манит тебя из-за кулис на сцену. С каждым годом людям
все труднее привлекать к себе внимание. В науке это почти невозможно. В
девятнадцатом и двадцатом веках удавалось прославиться отдельным ученым, а
сейчас - только коллективам. Искусство настолько демократизировалось, что
сошло на нет, а куда, спрашивается, исчезли его ценители? Я уж не говорю о
простых зрителях...
- Так что нам остался только Круг, - продолжал он. - Взять хотя бы
нашу Спящую Красавицу, которая отплясывает с Корловым...
- Что?
- Извини, не хотел тебя разбудить. Я говорю, если бы мисс Мэйсон
хотела привлечь к себе внимание, ей следовало бы заняться стриптизом. Вот
она и вступила в Круг. Это даже лучше, чем быть кинозвездой, по крайней
мере, не надо вкалывать...
- Стриптизом?
- Разновидность фольклора. Раздевание под музыку.
- А, припоминаю.
- Оно тоже давно в прошлом, - вздохнул Юнгер. - И, поскольку мне не
может нравиться, как одеваются и раздеваются современные женщины, меня не
оставляет чувство, будто со старым миром от нас ушло что-то светлое и
хрупкое.
- Не правда ли, она очаровательна?
- Бесспорно.
Потом они гуляли по холодной ночной Москве. Муру не хотелось покидать
теплый дворец, но он изрядно выпил и легко поддался на уговоры Юнгера.
Кроме того, он опасался, что этот болтун, едва стоящий на ногах,
провалится в канализационный люк, опоздает к ракетоплану или вернется
побитый.
Они брели по ярко освещенным проспектам и темным переулкам, пока не
вышли на площадь, к огромному полуразвалившемуся монументу. Поэт сломал на
ближайшем кусте веточку и метнул ее в стену.
- Бедняга, - пробормотал он.
- Кто?
- Парень, который там лежит.
- Кто он?
Юнгер свесил голову набок.
- Неужели не знаешь?
- Увы, мое образование оставляет желать лучшего, особенно в области
истории. Древний период я мало-мальски...
Юнгер ткнул в сторону мавзолея большим пальцем.
- Здесь лежит благородный Макбет. Король, предательски убивший своего
предшественника, благородного Дункана. И многих других. Сев на трон, он
пообещал подданным, что будет милостив к ним. Но славянский темперамент -
явление загадочное. Прославился он, в основном, благодаря своим красивым
речам, которые переводил поэт Пастернак. Но их давно уже никто не читает.
Юнгер снова вздохнул и уселся на ступеньку. Мур сел рядом. Он слишком
замерз, чтобы обижаться на высокомерный тон подвыпившего поэта.
- В прошлом народы воевали между собой, - сказал Юнгер.
- Знаю, - кивнул Мур. От холода у него ныли пальцы. - Когда-то этот
город был сожжен Наполеоном.
Юнгер поправил шляпу. Мур обвел взглядом горизонт, изломленный
очертаниями причудливых зданий. Тут - ярко освещенная, строго
конструктивная пирамида учреждения, устремленная в заоблачную высь (вот
они, последние достижения плановой экономики); там - аквариум с черными
зеркалами стен, который днем превратится в агентство с опытным, четко и
слаженно действующим персоналом; а по ту сторону площади - ее юность,
полностью воскрешенная сумраком: блестящие луковицы куполов, нацелившие
острия перьев в небо, где среди звезд сверкают опознавательные огни
летательных аппаратов.
Мур подул на пальцы и сунул руки в карманы.
- Да, народы воевали между собой, - повторил Юнгер. - Гремела
канонада, лилась кровь, гибли люди. Но мы пережили эти времена, и вот,
наконец, наступил долгожданный мир. Но заметили мы это далеко не сразу. Мы
и сейчас не можем понять, как это получилось. Слишком уж долго, видимо, мы
откладывали мир на "потом", забывая о нем, думая совсем о других вещах.
Теперь нам не с кем сражаться - все победили, и все пожинают плоды победы.
Благо, этих плодов хватает на всех. Их даже больше, чем достаточно, и
каждый день появляются новые, все совершеннее, все изысканнее. Кажется,
вещи поглощают умы своих создателей...
- Мы все могли бы уйти в лес, - сказал Мур, жалея, что не надел
костюм с термостатом на батарейке.
- Мы многое могли бы сделать и, наверное, сделаем. А уйти в леса,
по-моему, просто необходимо.
- Но прежде давай вернемся во Дворец, погреемся напоследок.
- Почему бы и нет?
Они встали со ступеньки и побрели обратно.
- И все-таки, зачем ты вступил в Круг? Чтобы умереть от ностальгии?
- Нет, сынок. - Поэт хлопнул Мура по плечу. - В поисках развлечений.
Через час Мур продрог до костей.

- Гм, гм, - произнес голос. - Через несколько минут мы приземлимся на
острове Оаху, на аэродроме лабораторного комплекса "Аква Майнинг".
Раздался щелчок, и на колени Муру упал страховочный ремень. Мур
застегнулся и попросил:
- Прочтите еще раз последнее стихотворение из "Стамески".
- "Грядущее, не будь нетерпеливым.
Пусть не сегодня, но завтра,
Пусть не сейчас, но потом.
Человек - это млекопитающее,
Которое создает монументы.
И не спрашивай меня, для чего".
Он вспомнил Луну, какой ее описывала Леота. Последние сорок четыре
секунды путешествия, ушедшие на высадку, он люто ненавидел Юнгера, даже не
зная толком, за что.
Стоя у трапа "Стрелы-9", он следил за приближением маленького
человека в тропическом костюме, улыбающегося до ушей. Он машинально пожал
протянутую руку.
- Очень рад, - сказал Тенг. - Здесь многое сохранилось с тех далеких
дней. Сразу после звонка с Бермуд мы с коллегами собрались и стали думать,
что бы вам показать. - Мур сделал вид, будто знает о звонке. - Ведь что ни
говори, мало кому удается побеседовать со своим работодателем из далекого
прошлого.
Мур улыбнулся и пошел вместе с Тенгом к лабораторному комплексу.
- Да, я любопытен, - признал он. - Мне захотелось посмотреть, во что
превратился комплекс. Скажите, сохранились ли мои офис и лаборатория?
- Разумеется, нет.
- А первая тандем-камера? А инжекторы с широкими патрубками?
- Заменены, конечно.
- Так, так. А большие старые насосы?
- Вместо них теперь новые, блестящие.
Мур повеселел. Спину грело солнце, которого он не видел несколько
недель (лет), но еще приятней была прохлада в стенах лабораторного
комплекса, создаваемая кондиционерами. Окружавшая его техника была
компактна и в высшей степени функциональна, обладая, тем не менее,
красотой, для которой Юнгер, наверное, сумел бы найти подходящие эпитеты.
Мур шел мимо агрегатов, ведя ладонью по их гладким бокам, - рассматривать
каждый из них в отдельности у него не было времени. Он похлопывал ладонью
по трубам и заглядывал в печи для обжига керамики. Когда Тенг спрашивал
его мнения о действии того или иного механизма, он отмалчивался, делая
вид, что разжигает трубку.
По подвесной дорожке они прошли через цех, похожий на замок, затем
сквозь пустые резервуары, и углубились в коридор со стенами, усеянными
множеством мерцающих лампочек. Иногда они встречали техника или инженера.
Мур пожимал руки и сразу забывал имена.
Главный технолог был очарован молодостью Мура; ему даже в голову не
приходило усомниться, что перед ним - настоящий инженер, знающий свое дело
во всех тонкостях. В действительности предсказание Мэри Муллен о том, что
профессия Мура рано или поздно выйдет за пределы его воображения, обещало
вот-вот сбыться.
Наконец, они вышли в тесный вестибюль, и там Мур не без удовольствия
обнаружил свой портрет среди фотографий умерших и ушедших на пенсию
предшественников Тенга.
- Как вы думаете, я мог бы сюда вернуться?
В глазах Тенга появилось изумление. Лицо Мура оставалось
бесстрастным.
- Ну... я полагаю... кое-что... вы могли бы сделать, - промямлил
Тенг.
Мур широко улыбнулся и перевел разговор в другое русло. Его
позабавило сочувственное выражение на лице человека, который видел его
впервые в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9