Зеркало пробито почти в самом центре, и явно не случайно. Тоже подтверждение, что оно принадлежало сарматке. Был у этого народа такой обычай. Сарматы считали, будто зеркало отражает не только лицо, но и душу человека. И когда владелица зеркала умерла, в нем пробили дырку, чтобы освободить ее душу и дать ей возможность беспрепятственно отправиться в мир теней.
На посуде тот же строгий орнамент. И меч совсем иной, чем обычные скифские акинаки. Он гораздо длиннее, рубящий. Именно такие мечи в сочетании с длинными и такими тяжелыми копьями, что при атаке их приходилось держать обеими руками, и помогли сарматам побеждать легковооруженную скифскую конницу.
— Несомненно, сарматское, — как бы подводя неутешительный итог, произносит Савосин, вставая и хлопая в ладоши, чтобы стряхнуть грязь. — Зеркало типично прохоровское.
— И наконечники стрел поволжско-уральского типа, — подхватил Андрей Осипович. — Прикиньте, насколько легче скифских.
Да, сомнений не оставалось: мы раскопали погребение какой-то воинственной сарматки.
Как я уже упоминал, сарматы жили по соседству со скифами в степях за Доном и походили на них многими обычаями. Постепенно они стали вторгаться в скифские земли, сначала посылая небольшие отряды разведчиков, потом двинувшись лавиной тяжеловооруженной конницы. Оружие у сарматов было лучше, они начали теснить скифов все дальше на юг и запад, пока ко второму веку до нашей эры не овладели почти всей степью.
Но раскопанное нами погребение гораздо более раннее. Оказывается, уже тогда отдельные отряды сарматов проникали так далеко на запад!
И погребение, видимо, потому не ограбили, что пришельцы находились тут довольно длительное время. Грабителям, которые обычно были из какого-нибудь чужого племени, обитавшего по соседству, никак не удавалось проникнуть к кургану.
Среди воинов у сарматов было немало женщин — по данным раскопок, пожалуй, пятая часть. О них и рассказывал Геродот, как о бесстрашных воительницах-амазонках. Могилу одной из них мы и раскопали. Но как далеко очутилась амазонка от родных донских степей!
— Как думаешь, какого века погребение? — спросил я у Савосина. — По-моему, не ранее начала третьего до нашей эры.
— Пожалуй. Наконечники и посуда очень похожи на те, что Абрамов раскопал в Ушкалке.
— А меч напоминает Острогожский, — добавил Андрей Осипович.
Конечно, вечером у костра говорили только об амазонках. А я думал все о том же: как ни интересна могила сарматской воительницы, обнаруженная так далеко от Дона, своей-то цели мы опять не достигли.
Сложность постепенно раскрывавшейся перед нами картины жизни различных племен, обитавших в давние времена тут, на границе лесостепи, бок о бок и то воевавших между собой, то обменивавшихся достижениями, обычаями, продуктами, все больше увлекала меня. Но картина эта оказалась гораздо более запутанной, чем я предполагал. Поэтому, видно, я и растерялся, наткнувшись на кенотаф. Вместо того чтобы раскапывать какой-нибудь курган по соседству, опять стал выбирать какой покрупнее. Зря метнулся к «Золотому». И снова получилась промашка.
Ладно, чего теперь локти кусать. Надо настраиваться на долгие планомерные поиски, раскапывать, как полагается, курган за курганом. Только тогда раскроется вся картина минувшей жизни в этих краях. Но это уже на будущий год. Нынче раскопать третий курган вряд ли успеем. Уже август, а еще надо завершить раскопки и первичную обработку находок. Работа эта медленная, кропотливая. Успеем ли закончить до сентября? Еще и дожди пойдут…
А Клименко, как нарочно, раскрыл на следующий день за обедом только что привезенную газету и опять начал читать о находках Мозолевского.
— Слушай, — просительно сказал я Савосину, — пожалуй, съезжу к нему, посмотрю, что они раскопали? Тут недалеко, за два дня обернусь.
Алексей Петрович понимающе кивнул:
— Конечно, поезжай, а то из этих сенсационных заметок ни черта не поймешь. А мы тут займемся зачисткой.
На следующее утро, по холодку, мы отправились вчетвером к Мозолевскому: Клименко, Авенир Павлович, дядя Костя и я.
В лагере у Бориса было многолюдно. Гостей понаехало немало. Тут уже находились и профессор Алексей Иванович Тереножкин в неизменной кепочке, и его жена Варвара Андреевна Ильинская, тоже известный скифолог, доктор исторических наук, и прилетевшая из Ленинграда хранительница эрмитажных коллекций Анастасия Петровна Манцевич — один из лучших знатоков торевтики, мастерства древних ювелиров, и много журналистов — столичных и местных.
Борис Мозолевский сиял от радости, давая одно интервью за другим:
— Я люблю скифов. Может, потому, что в них сходятся крайности, соединяются черты, казалось бы, несовместимые. И понять, почему так случилось, чрезвычайно интересно и важно…
Да, ему с товарищами было чему радоваться и чем гордиться. Они раскопали, судя по всему, богатейшее царское погребение, хотя и частично ограбленное. Даже сохранившиеся находки были уникальны, особенно пектораль — нашейное украшение, напоминающее издалека золотой кружевной нагрудничек. Но это были вовсе не кружева, а крошечные фигурки людей и животных.
Я любовался ими, но, внимательно рассматривая каждую фигурку, все больше убеждался: они сильно отличаются от изображений на нашей вазе, хотя относятся примерно к тому же времени. Пектораль не уступала по изяществу и тонкости выполнения сценок Матвеевской вазе. Но на ней были изображены скифы, только явно кочевые, скорее всего царские, а не представители двух разных племен.
И уж ничего похожего на нашего Золотого Оленя тут не нашли.
Значит, мы поступили правильно, прекратив поиски в здешних степных местах и перенеся их севернее. Только нужно искать спокойно, методически, не спеша.
Об этом, вернувшись, я и сказал своим орлам. А они в подтверждение моих мыслей показали, что нашли за время нашего отсутствия: серебряные фолары — пузатые, как чаши, большие бляхи, которыми украшали сбрую коней, и застежки-фибулы, забавно похожие на современные английские булавки.
Фолары были украшены фигурками животных, очень похожими на уже найденные раньше — и на нашего Золотого Оленя, и на костяные фигурки из более древнего кенотафа, раскопанного нами.
Любуясь ими, я окончательно воспрянул духом и перестал завидовать Борису. Ничего, наши удачи еще впереди! Мы на верном пути, это главное.
На следующий день погода испортилась. И вдруг под вечер ненастного дня к нашим палаткам неожиданно подкатил на забрызганном грязью «газике» профессор Казанский.
Он с трудом вылез из тесной дверцы и несколько раз присел разминаясь — осанистый, барственный, в щегольской курточке со множеством «молний». Олег Антонович обожал самые «модерновые» дорожные вещи.
— Олег Антонович, откуда вы? — радостно изумился я.
— Не выдержал, прилетел поглядеть, что Боря Мозолевский нашел. Любопытно, конечно, но довольно традиционно. Типичное царское погребение. А мне больше по душе неожиданности, хотя и у него есть над чем голову поломать. Ну а чем ты похвастаешь?
— Да особенно нечем, Олег Антонович.
Я коротко рассказал ему о наших находках и ревниво добавил:
— А скифы, изображенные на Матвеевской вазе, сильно отличаются от тех, что на пекторали. Вы обратили внимание?
— Обратил, обратил, не беспокойся, — засмеялся Казанский. — Ты же меня еще раньше обратил в свою веру, зачем еще на это силы тратить? Побереги их для работы.
Олег Антонович изучал наши находки долго и тщательно. Положенные рядом, они все — и древние костяные бляшки — олени с лосиными мордами, и фигурка не то волка, не то собаки, украшавшая ручку сарматского зеркала, — явно напоминали нашего красавца.
Я не мог удержаться и обратил на это внимание Олега Антоновича.
— Что, я сам не вижу? — проворчал он, попыхивая трубкой. — Весьма любопытно, весьма. Конечно, одна художественная школа. И явно местная, пленявшая даже чужеземных амазонок. Ты еще вспомни женское погребение села Синявки.
— Курган сотый?
— Ну да. Неврское, и гораздо более древнее, еще шестого века, а весьма похоже на погребение твоей сарматки. Выходит, действительно Тереножкин прав: тут налицо очень давние и прочные местные традиции, сохранявшиеся на протяжении веков. Их перенимали даже пришельцы.
Потом Олег Антонович поворчал — и совершенно справедливо, — что я взялся за раскопки, не обследовав, как полагается, окрестности, и за то, что после неудачи с первым курганом так же вслепую, наобум кинулся раскапывать «Золотой».
— Ближайший оказался пустышкой, так ты решил на дальний перекинуться? Типичное кладоискательство, правильно тебя ругали. Скачешь по степи, как блоха, вместо того чтобы повнимательнее к местности приглядеться и представить себе, как она в древности выглядела. А может быть, у тебя такой рефлекс выработался?
— В этом году уже ничего не найти, Олег Антонович. Из института писали, требуют не задерживать студентов, не срывать занятий.
— Ничего, подождут. Все равно на картошку пошлют. Один день на раскопках им поработать полезнее, чем неделю дремать на лекциях. А зачем тебе спешить? Успеешь. У тебя еще время есть, молодой, — вздохнул он. — Я поживу у тебя недельку, тоже окрестности погляжу. Завтра поездим. Машина исправна? А то «газик» надо отпустить. Покормите шофера, как отдохнет, и пусть едет. Мне его Мозолевский под честное профессорское дал.
— Все сделаем, Олег Антонович, не беспокойтесь. А вы отдохнуть не хотите?
— Пожалуй, прилег бы на часок. Наломало кости. Но сначала покажи мне свой лагерь.
Осмотрев лагерь, Олег Антонович похвалил:
— Дельно, дельно. Толково устроились. Бассейн этот надо у вас перенять. Хорошее изобретение. Чье?
— Один студент придумал, Алик Горин.
— Молодец. Поблагодарить в приказе!
Только после этого он согласился отдохнуть.
— Ложитесь здесь, у меня, — предложил я. — Сейчас вторую койку поставим. А хотите, я к Савосину перейду.
— Это еще зачем? Я «мужчина публичный», как любил говорить Пушкин. Мне одному скучно. Не выдумывай, — он ласково потрепал меня по плечу.
Утром Казанский встал раньше всех в прекраснейшем настроении, не обращая внимания на дождь, сделал гимнастику с дядей Костей. Студенты под руководством Савосина занялись зачисткой кургана. А я повез Олега Антоновича по окрестностям.
Заехали познакомиться с Непорожним. Тот был этим польщен и тронут. Было видно, Казанский понравился деловитому председателю и своей энергичностью, и богатством познаний, и живым интересом к хозяйственным делам, и простотой обращения. Они сразу прониклись друг к другу взаимным уважением.
Мы не только целый день колесили по окрестностям, осматривая курганы. На следующее утро неугомонный Олег Антонович с помощью Непорожнего договорился, чтобы его взяли полетать над полями на самолетике сельскохозяйственной авиации, разом по-орлиному обозрев все вокруг с высоты птичьего полета.
Конечно, сверху ему было легче представить себе по следам их русл, где протекали давно исчезнувшие реки и речушки и пролегали в древности дороги, вдоль которых обычно цепочками выстраивались курганы, — всю древнюю географию здешних полей.
Как я до этого не додумался! Ведь наблюдения с воздуха и аэрофотосъемка уже помогли археологам найти немало древних городищ и даже курганов, давно сровненных с землей. Они выделяются светлыми пятнами. Земля тут более рыхлая, чем вокруг, пшеница и травы растут на ней лучше.
Казанский восхищался красотами природы, словно начисто забыв об археологии и загадках древности. Я не выдержал и спросил у него:
— С какого же кургана посоветуете начинать в будущем году, Олег Антонович? Хотя не так уж важно. Будем раскапывать все подряд.
Он иронически посмотрел на меня.
— Ишь ты какой стал примерный. Намерение похвальное, но все же с какого-то кургана начинать придется. И выбрать его надо с умом. Может, погадаем по-скифски? — Олег Антонович продекламировал из Геродота: — «Гадают при помощи ивовых прутьев следующим образом: принесши большие связки прутьев и положив их на землю, они раскладывают их порознь и затем, перекладывая прутья по одному, гадают: произнося предсказания, они вместе с тем снова собирают прутья и раскладывают их поодиночке. Таков у них исконный способ гадания».
Я вздохнул. Видно, следовало набраться терпения и ждать, пока решение созреет в голове учителя.
А Олег Антонович, словно желая помучить меня, с решением не спешил. Когда дождик кончился, он неторопливо гулял с Андриевским, беседуя на всякие возвышенные темы.
Каждый день наведывался Казанский и в село и там подолгу толковал со стариками, гревшимися на солнышке на призбах и скамеечках возле хат. Он умел разговорить каждого. Но, очевидно, эти беседы не касались археологии, поскольку возвращался Олег Антонович в лагерь, нагруженный початками кукурузы и букетиками всяких растений.
— Не знал, профессор, что вы стали увлекаться огородничеством, — удивился я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33