— В открытом море! — вскричали все разом. — Это невозможно! Он в Берлине.
— Да нет же! Он уехал с одним своим другом, и они решили посетить Египет, Индию и другие страны. Путешествие продолжится по крайней мере три или четыре года. Ричард Федорович вышел даже в отставку, чтобы быть вполне свободным.
Это известие, как громом, поразило всех, и в комнате на минуту воцарилась мертвая тишина.
— И он скрывал от меня свое намерение! — пробормотала, наконец, госпожа Герувиль.
— По-видимому, так, — спокойно заметил поверенный. — Кроме того, мне поручено, сударыня, объявить, что этот дом продан и что вам придется очистить эту квартиру в шестинедельный срок, так как новый владелец желает занять ее лично для себя. Вам же мне поручено выдавать ежемесячно по сто рублей.
— Какое вероломство! Сто рублей без квартиры!.. А Юлии и ее ребенку? — пробормотала, дрожа от бешенства, Клеопатра Андреевна.
— Ничего; по крайней мере, я не получил никаких распоряжений насчет госпожи Гольцман и ее дочери.
— И насчет меня также? — осведомился страшно побледневший Иван Федорович.
Он понял теперь к каким результатам привел последний разговор с братом.
— Вам мне поручено выдавать к каждому празднику Пасхи и Рождества по двести рублей и, кроме того, единовременно триста рублей на крестины. На имя Ричарда Федоровича мною приобретен в Сергиевской улице небольшой, но очень хороший дом, куда я на этих днях и перевезу его вещи. Дом этот будет заперт до его возвращения. Вам же, сударыня, я могу еще предложить занять дачу Ричарда Федоровича в Гатчино, годную для жизни зимой. Там восемь комнат и большой сад. Если желаете, вы можете занять ее. По мнению моего доверителя, пожилые дамы, нуждающиеся только в спокойствии и чистом воздухе, должны чувствовать себя там очень хорошо.
Все три женщины, молча выслушавшие эти слова, поднялись, дрожа от ярости.
— А, негодяй! Он еще насмехается над нами... Пусть он подавится своей дачей! Мы не желаем ее! — крикнула Клеопатра Андреевна, теряя над собой всякую власть.
— Вы не правы, сударыня: дача эта очень красива и комфортабельна, а Гатчино так недалеко от Петербурга. Во всяком случае, если вы измените свое решение, дача останется в вашем распоряжении. Вот чековая книжка на текущий год; каждый месяц вы можете получать назначенную вам сумму из банкирской конторы Лампе и Ко. А теперь позвольте мне проститься с вами; сегодня у меня много дел.
По уходе поверенного в изящной маленькой гостиной долго царила глубокая тишина. Полученный удар был жесток, и все присутствующие чувствовали себя точно под влиянием тяжелого кошмара. Великодушный человек, которому за все его благодеяния они отплатили оскорблением, клеветой и тысячью мелких уколов, показал, наконец, когти и дал почувствовать свой гнев и презрение.
Иван Федорович первый пришел в себя. Схватив письмо брата, он распечатал его и быстро пробежал следующие строки:
«Уже давно я знаю, какой бесчестной клеветой преследуют меня и бедную, невинную женщину, которую, к ее несчастью, ты связал с собой. Никогда Ксения Александровна не внушала мне другого чувства, кроме дружбы" и жалости. Но мне надоели, наконец, низкие интриги Юлии Павловны. Ты советовал мне ехать путешествовать, и вот я следую этому доброму совету и уезжаю на несколько лет. Таким образом, надеюсь, зло будет уничтожено в самом корне, и я не буду служить помехой твоему супружескому счастью. Теперь ничто не помешает тебе приобрести сердце твоей жены и ничто также не будет омрачать твоей супружеской жизни. Моей мачехе я оставляю небольшой пенсион и предоставляю ей право поселиться на моей даче в Гатчино. Тебе я ничего не оставляю в виду того, что помощь, какую я тебе оказывал, была так дурно истолкована. Впрочем, ты получаешь достаточно для содержания своей семьи. Что же касается Юлии Павловны, то я не чувствую себя обязанным платить участием за ее клевету и злые сплетни и отказываюсь в будущем оплачивать содержание как ее, гак и ее дочери. Твоя кузина молода и может работать. Если она желает пройти курс шитья или поступить куда-нибудь кассиршей, то я не откажу помочь ей в этом, а также согласен платить за Анастасию в гимназии, так как желал бы ее видеть женщиной развитой и способной зарабатывать свой хлеб, а не бесполезным существом, сходящим с ума от нарядов и полным претензий, несовместимых с ее денежным положением. Если мои распоряжения не нравятся вам, я жалею об этом, но вы должны винить самих себя. Вы гоните меня отсюда, и я глубоко убежден, что не мою особу вы будете оплакивать.
Ричард Герувиль».
Побледнев от ярости и нахмурив брови, Иван Федорович бросил письмо на стол и встал.
— Читайте и наслаждайтесь прекрасным результатом ваших интриг! Медузы! Змеиные языки! Вы сами наказали себя своей низкой завистью и злобой к моей жене. Мне лично все равно, так как у меня хватит, чем прожить, но я очень доволен, что вам так прижали хвосты. Распрощайтесь же с роскошной квартирой и поезжайте в Гатчино. Ходите теперь в театр в галерею пятого яруса, вместо того, чтобы красоваться в ложе Ричарда на первых представлениях опер и балета; тряситесь на извозчиках, вместо того, чтобы кататься в коляске! А! — он ударил кулаком по лбу. — Повторяю: я рад, очень рад, что Ричард так умно отомстил вам за ваши позорные поступки с ним. На мою же помощь не рассчитывайте! Это вы всегда восстанавливали меня против великодушного брата, выказывавшего мне столько дружбы, и поставили меня в ложное и недостойное положение перед ним!
Он вышел, громко хлопнув дверью, и, как ураган, сбежал с лестницы. Бешенство, положительно, душило его.
После ухода Ивана Федоровича бурная ссора завязалась между тремя дамами., Каждая обвиняла другую в случившемся несчастьи. Все сходились только в гневе на Ричарда, и на голову отсутствующего сыпались самые оскорбительные эпитеты.
Наконец, крики, нервные припадки и взаимная брань стихли, и обе пожилые дамы остались одни, так как Юлия, бесновавшаяся подобно фурии, оставила их и заперлась в своей комнате.
Антоновская, молча проплакав целый час, первая заговорила:
— Слушай, Клеопатра, — сказала она, вытирая свои покрасневшие и распухшие от слез глаза, — мне кажется, следует посмотреть эту дачу в Гатчино; может быть в ней и можно жить. В настоящее время, когда так дороги квартиры, лучше иметь даровое помещение. Раз, благодаря Юлии и ее злому языку, мы очутились в таком плохом положении, мы должны подумать о том, чтобы устроиться как можно лучше. Вдвоем мы получаем пенсии двести рублей в месяц; Ричард даст нам еще сто рублей в месяц; с этим мы можем жить и даже иметь в Петербурге пиед-а-тер-ре на тот случай, если мы приедем в театр или за покупками. Для Анастасии же можно будет взять гувернантку.
— Ты права, мать! Прежде всего нам нужно посмотреть эту конуру, о которой я до сегодня ничего не знала. Если физически возможно, мы там поселимся, — ответила Клеопатра Андреевна таким тоном, как будто она сделала особенную милость тем, что соглашалась поселиться на даче Ричарда.
Два дня спустя, обе пожилые дамы, так как Юлия наотрез отказалась сопровождать их, поехали в Гатчино.
Дача была вместительна, комфортабельно обставлена и окружена прекрасным садом, и они решили поселиться в ней.
Покончив с этим вопросом, обе дамы деятельно занялись переездом. Все ценные вещи, украшавшие комнаты, картины и бронза были увезены ими, хотя большая часть их принадлежала Ричарду. Управляющий допустил это, так как ему не было дано никаких специальных распоряжений на этот счет.
Юлия все время находилась в состоянии сильного раздражения. О Ричарде она говорила не иначе, как с пеной у рта, считая личным оскорблением выраженное им мнение, что она должна работать. И действительно, подобная перспектива была слишком сурова для этой праздной кокетки, которая только и делала, что читала романы, разъезжала по городу, посещала театры и собрания и наряжалась за чужой счет.
Однако через несколько дней, она, по-видимому, немного успокоилась и предалась какой-то лихорадочной деятельности, делая частые и таинственные поездки; Куда она ездила, что делала и что укладывала — этого никто не знал.
Накануне переезда в Гатчино, когда Клеопатра Андреевна и ее мать вернулись домой после прощальных визитов, они нашли комнату Юлии пустой. Все вещи исчезли. Горничная передала Марии Николаевне письмо и сообщила, что Юлия увезла на ломовом свои вещи и чемоданы, но куда — ей неизвестно.
В письме Юлия лаконически объявила, что не чувствует себя способной вести собачью жизнь кассирши или портнихи и что ей с ее красотой стоит только выбрать, чтобы прилично устроиться. Поэтому, она приняла любовь и покровительство одного пожилого человека, который обожает ее и тотчас же женился бы на ней, если бы этот негодяй Гольцман своим богатством не отнял у нее даже возможности получить развод.
«Анастасию я оставляю вам, — писала она дальше, — так как я еду заграницу. Ребенку нужна правильная жизнь, какой я не могу ему даты Для меня она была бы только бременем; для вас же она будет развлечением. Так как вам нечего делать, то вы отлично можете заняться ее воспитанием».
Страшно расстроенные, дамы тотчас же послали за Иваном Федоровичем, который должен был еще находиться на службе. Тот приехал к ним по окончании своих занятий.
Когда мать стала просить его найти Юлию и образумить ее, Иван Федорович громко расхохотался.
— С моей стороны было бы напрасным трудом пытаться образумить ее, а вы обе слишком наивны, если думаете, что Юлия начинает жизнь приключений. Пожилой человек, который обожает ее — старый владелец водочного завода, с которым она уже давно путается без всякого стыда. Она ему, конечно, наставит рога, а, он по-своему проучит ее. Итак, оставьте ее. Для Анастасии же положительно счастье, что ее достойная мамаша бросила ее. Возьмите для нее гувернантку-немку, строгую и суровую, и пусть она начинает серьезно учиться. Что же касается вас, то вам будет гораздо спокойнее жить без этой милейшей Юлии.
Обеим дамам ничего больше не оставалось, как удовольствоваться таким ответом. Они уехали в Гатчино, увозя с собою Анастасию, которая была совершенно поражена неожиданным отъездом матери.
Когда серьезная гувернантка стала заниматься с девочкой, находившейся до сих пор на попечении прислуги, последняя, видимо, была довольна и значительно переменилась к лучшему.
VIII.
Несмотря на большую убыль в кошельке, какую причинил ему отъезд брата, Иван Федорович продолжал вести веселую жизнь. Содержание дома стоило ему немного, так как благодаря щедрой предусмотрительности Ричарда, Ксения могла вести вполне причное хозяйство, не требуя от мужа увеличения бюджета, и даже делала экономию.
Утомленная тяжелой беременностью, молодая женщина почти никогда не выезжала. Единственным обществом ее была пожилая соседка, так как Юлия исчезла, а Мария Николаевна с дочерью жила в Гатчино и ни разу не навестила ее. Но Ксения не жаловалась на одиночество. Сердце ее было полно Ричардом, а мысль уносилась вслед за путешественником в те долгие часы, когда она лежала на диване в своем будуаре, забывая, что муж никогда не бывает с ней и что его равнодушие к ней с каждым днем становится все очевиднее. Молодая женщина нисколько не интересовалась тем, что делает муж. Любовь, какую некогда он внушал ей, уже давно сменилась горечью, смешанной с презрением. Теперь, когда она хладнокровно судила о нем, она сама удивлялась своему прошлому ослеплению. Весь смысл ее жизни сосредоточился теперь на ожидаемом ребенке. Она его может полюбить без всяких угрызений; на него обратится вся нежность ее самоотверженной и любящей души, так жестоко оскорбленной мужем.
Молодая женщина с нетерпением ждала родов и новой жизни, какая должна начаться для нее с рождением ребенка.
Пока Ксения Александровна вела такую уединенную жизнь ее муж продолжал свою любовную интригу с княгиней. Их взаимная страсть достигла своего апогея, когда один случай, который, впрочем, легко было предвидеть, причинил обоим неприятное волнение.
Анна Михайловна заметила, что она была беременна и, вся в слезах сообщила об этом своей доверенной подруге Доробкович. Последняя стала смеяться над отчаянием княгини.
— Скажите, пожалуйста, какое несчастье!.. Слава Богу, в настоящее время наука умеет избавить женщину от излишнего бремени. Я сведу вас, друг мой, к одной отличной акушерке, которая, без всякой опасности для вас, поможет вам. Этим все дело и кончится. В настоящее время все дамы прибегают к этому средству, чтобы избавиться от беременности.
К глубокому удивлению Софьи Борисовны, княгиня отказалась наотрез от этого предложения.
— Нет, я никогда не соглашусь на это. Кузина Татьяна и еще одна из моих подруг по пансиону умерли от подобной операции, а я не хочу умирать. Надо придумать какой-нибудь другой способ скрыть мое положение от мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28