спальня герцога погрузилась в сумерки. Лакеи с канделябрами в руках застыли на пороге, и на лицах их отражалось глубокое изумление. Не меньше изумлен был и мистер Краддлс.
И неудивительно! Поднявшись на колени, Мэри обнаружила, что от ее великолепного шелкового платья остались какие-то ошметки, почти ничего не прикрывающие!
Торопливо подхватив эти лохмотья и стараясь прикрыть ими обнаженные ноги, Мэри оглянулась. Сзади подол выглядел не лучше, чем спереди. Благодарение богу, хотя бы нижняя юбка не пострадала и уберегла Мэри от окончательного позора!
Слуги молча переводили взгляд с герцога, распростертого на постели, на растерзанную Мэри и обратно. Глаза у лакеев полезли на лоб, да так там и остались. Никакие слухи, никакие ходившие по Лондону невероятные истории о герцоге и его таинственной невесте не смогли бы подготовить их к этому зрелищу!
«Надо объяснить им, что это недоразумение…» — мелькнуло в голове у Мэри… но тут же она поймала предостерегающий взгляд камердинера.
«Джентльмены и леди не объясняют своих поступков слугам», — предупреждал ее взгляд Краддлса.
Мэри судорожно вздохнула и выпрямилась, придерживая обрывки злосчастной юбки.
— Вы звонили, мисс? — невозмутимо поинтересовался Краддлс.
6.
— Имейте в виду, я в этом участвовать не собираюсь! — возмущенно объявила Мэри.
Двери распахнулись, и в спальню торжественным шагом вошли двое лакеев. На вытянутых руках они несли парадный белый фрак. Мэри попятилась, чтобы дать им дорогу, но две швеи, ползавшие на коленях вокруг ее пышной юбки, тут же потянули ее за подол обратно.
Протесты Мэри потонули в общем шуме. В спальне герцога царило настоящее столпотворение. Здесь собралось, наверно, человек тридцать или сорок — лакеи, портные, сапожники, парикмахеры, и вся эта толпа бегала взад-вперед, суетилась вокруг герцога и галдела, словно на базаре.
Грозный рев герцога перекрыл общий шум. Один из парикмахеров подобрался было к нему с огромным рожком для пудры, но хриплый рык Уэстермира и несколько брошенных в парикмахера предметов подсказали цирюльнику, что его присутствие здесь не требуется. Пудрить волосы по моде восемнадцатого века Доминик не собирается даже ради любимой тетушки.
«Сумасшествие какое-то! — думала Мэри, оглядываясь кругом. — Зачем ему это понадобилось?»
Мимо пробегал доктор Пендрагон. Мэри схватила его за руку.
— Доктор! — воскликнула она. — Остановите же это безумие! Неужели вы не понимаете, что выходить на улицу в такую погоду, в дождь и слякоть, для больного немыслимо? Объясните же герцогу, что и герцогиня Сазерленд, и клуб «Олмак», и миссис Бентинк сегодня прекрасно обойдутся без него!
Но доктор, кажется, вовсе ее не слушал.
— Вы же наблюдали больного в течение двух дней! — горячо убеждала его Мэри. — Разрешить ему сейчас выйти из дому — это просто убийство!
При слове «убийство» доктор вздрогнул и обернулся к девушке.
— Что? — переспросил он. — А… не тревожьтесь, дорогая мисс Фенвик, вам ничего не угрожает. На балу у герцогини Сазерленд будет присутствовать сам принц-регент, а в «Олмаке» по субботам собирается едва ли не половина города. Кроме того, — продолжал он, торопливо похлопывая ее по плечу, — в «Олмаке» Ник пробудет всего несколько минут. Он этот клуб терпеть не может.
— Сэр, да вы меня не слушаете!
Мэри хотела бежать за доктором, но швея снова поймала ее за подол.
— Мадемуазель, прошу вас, стойте спокойно! Мы ничего не сможем сделать, если вы будете дергаться! И так уже третий раз перешиваем!
Мэри опустила глаза. Две девушки-модистки из фирмы мадам Розенцвейг возились с ее платьем, пришивая к подолу декоративную ленту, расшитую жемчугом. Дело в том, что готовое платье оказалось для статной Мэри коротковато. Переделка производилась в спальне, чтобы герцог мог наблюдать за работой и давать руководящие указания. Связной между ним и модистками служила сама мадам Розенцвейг — она стояла рядом с герцогом и громко зачитывала его раздраженные записки.
Трудно поверить, что каких-нибудь три часа назад герцог Уэстермир лежал в постели, дышал горячим паром и, следуя совету доктора, избегал волнений и напряжения сил. Он с аппетитом пообедал, вздремнул, а затем, лежа в постели, читал немецкую книгу о серии нераскрытых убийств в Силезии.
Но, едва часы пробили четыре, все изменилось. Герцог встал с постели, камердинер распахнул двери, и в спальню густым потоком повалили люди. Комната больного в мгновение ока превратилась в бедлам. Герцог Уэстермир готовился к субботнему выходу в свет.
Услышав об этом, Мэри не поверила своим ушам. Она позвонила в колокольчик, чтобы спросить у Краддлса, правда ли это, но вместо камердинера к ней в комнату влетела запыхавшаяся миссис Кодиган. Мэри должна сопровождать герцога, объявила она. Мадам Розенцвейг с готовым бальным платьем ожидает ее в спальне.
— Да что вы все, с ума посходили? — в ужасе воскликнула Мэри.
Вместо ответа миссис Кодиган схватила ее за руку и потащила через галерею к герцогским покоям. В холле ее встретила целая толпа: кроме слуг, Мэри увидела здесь и лучшего в Лондоне женского парикмахера, и сапожника с модными туфельками, выписанными из Парижа, и саму мадам Розенцвейг в окружении молодых белошвеек, очень похожую на наседку среди цыплят.
Зная капризный вкус герцога, мадам захватила с собой не одно, а два бальных платья. Одно — непорочно-белое, украшенное кружевами; другое — более простое и строгое, кремового цвета.
Оба платья мадам предъявила герцогу. Подумав, он молча ткнул пальцем в кремовое.
Мадам Розенцвейг попробовала было спорить, указывая на то, что белый муслин и цветочная гирлянда на поясе — символы невинности, но герцог в ответ нацарапал сердитую записку:
«Что мисс Фенвик невинна, и так ясно с первого взгляда! А с этим белоснежным одеянием останется только привязать ей крылышки и вручить арфу!»
Модистка возвела глаза к потолку.
— Он гений! — пробормотала она по-французски. — Невозможный человек, но гений!
Но на этом приключения с одеждой не кончились. Герцог указал, что выбранное им кремовое платье слишком коротко.
— Но, ваша милость, в этом сезоне модно слегка показывать ножки, — возразила портниха.
«Эта мода не для нее, — написал в ответ герцог. — Она уже не девочка — и не кокетка».
Поразмыслив, он потребовал обшить подол по краю лентой, украшенной жемчугом, а другой такой же лентой прикрыть чересчур глубокий вырез.
Мадам Розенцвейг ахнула, схватилась за голову… и послала помощницу в кенсингтонскую лавку за лентами.
Облачаясь с помощью Краддлса в белые шелковые лосины, герцог разглядывал бальные туфельки, принесенные сапожником-итальянцем. Наконец он выбрал пару на высоких каблуках, украшенную розетками из речного жемчуга.
Никогда до сих пор Мэри не надевала туфель на каблуках. Возмущению ее не было предела.
— А моего мнения вы спросить не хотите? — взорвалась она. — Мало того, что вы силком тащите меня на этот дурацкий бал, — так еще и хотите обуть в туфли, в которых я шагу ступить не смогу!
Но герцог не обращал внимания на ее возмущение, а может быть, и не слышал. Он стоял за экраном, широко открыв рот, и Реджинальд Пендрагон в последний раз заглядывал ему в горло.
— Говорить по-прежнему не можешь? — с сочувствием спрашивал он. — Черт возьми, Ник, давай я поеду с тобой! Подумай сам: ты окажешься в центре внимания, все светские сплетники накинутся на тебя с вопросами, начнут выяснять, как твое здоровье, что это за прелестная юная леди и справедливы ли ходящие по Лондону слухи… Ты что, всем им будешь писать записки? А если попытаешься говорить, это может плохо кончиться: не дай бог, повредишь голосовые связки!
«Отвечать на вопросы будет девушка, — написал в ответ герцог. — Не беспокойся, она за словом в карман не полезет!»
Доктор с сомнением покачал головой.
— Согласен, мисс Фенвик… э-э… решительная молодая особа. Но как, по-твоему, она сможет объяснить ваши отношения? Что скажет, если кто-то спросит, помолвлены вы или нет и на каких основаниях она живет у тебя в доме? На такие вопросы тебе придется отвечать самому.
«Черта с два! — написал герцог. — Пусть выкручивается сама. Посмотрим, что она скажет!»
Отстранив Краддлса, Доминик сел на край кровати и натянул шелковую рубашку. Камердинер обвязал ему шею белым платком, а юный Чарльз, племянник миссис Кодиган, натянул на ноги шелковые носки.
Доминик вытянул ноги и пошевелил ими. Лосины сидели как вторая кожа: можно было не беспокоиться, что к середине вечера они начнут пузыриться на коленях, как случается порой с брюками у иных незадачливых денди.
«Герцогиня Сазерленд — старшая сестра моего покойного отца, — написал герцог, вырвав из блокнота новый листок. — Тетушка Бесси не позволит гостям докучать мне вопросами».
— Ты думаешь? — протянул Реджи Пендрагон.
Он хорошо помнил последнюю встречу с тетушкой Ника на одном великосветском приеме. Престарелая герцогиня возвышалась над прочими гостями, словно Вавилонская башня. Росту в ней было не меньше шести футов, не считая парика, взбитого и зачесанного вверх по моде тридцатилетней давности. Держалась она. прямо, словно аршин проглотила, взгляд имела пронзительный, голос — громоподобный и не хуже самого Уэстермира умела вгонять собеседника в дрожь. Только Доминик де Врие это делал лишь изредка и сознательно, а герцогиня — постоянно, сама того не замечая.
— Видишь ли…
Герцог Уэстермир нетерпеливо замахал на врача руками, затем нацарапал на вырванной из блокнота странице:
«Черт побери, Реджи, я сказал, не надо меня опекать! Пойми же наконец: когда Орис сбежит, подозрение падет на нас, и прежде всего — на меня. Я ездил в Бристоль, я настаивал на его невиновности, и этот кретин Секвилл, конечно, первым делом подумает обо мне! Я должен поехать на бал, чтобы обеспечить себе алиби и отвлечь подозрение от наших товарищей».
Доктор покачал головой:
— Не нравится мне все это, Ник. Слишком опасно. Позволь напомнить, что у тебя есть враги и помимо тупоголового бристольского судьи.
«Разумеется», — написал герцог, насмешливо изогнув бровь.
Камердинер отложил в сторону доску для письма, и двое лакеев подали герцогу белоснежный бальный фрак. Он скользнул руками в рукава и накинул фрак на плечи, лакей застегнул пуговицы, другой поправил платок на шее, а камердинер тем временем выправлял из-под ворота черные ненапудренные волосы хозяина.
Доминик де Врие, виконт Сент-Обер, двенадцатый герцог Уэстермир, отступил на шаг, чтобы взглянуть на себя в зеркало.
Если не считать белого платка, повязанного не столько ради требований моды, сколько для защиты больного горла, наряд герцога был безупречен — как и он сам. Из прозрачной глубины зеркала на Доминика смотрел настоящий аристократ, мощный, властный и надменный, отличный наездник, пловец и боксер-любитель, тонкий ценитель искусства и моды, светский лев, безукоризненный денди, предмет зависти молодых щеголей и восхищения самого принца-регента.
Но не только умением одеваться и успехами в спорте был славен Доминик Уэстермир. Парадный фрак его украшали ордена, заслуженные в боях, — «Звезда и Венок» Веллингтона, русский орден Александра Невского и необычная золотая брошь с изумрудами — «Рука Фатимы», полученная от египетского бея.
Мадам Розенцвейг и ее помощницы оправили на Мэри платье и подвели ее к зеркалу, чтобы герцог мог проверить, хорошо ли они смотрятся вместе.
Уэстермир не ошибся, выбрав для своей дамы кремовое платье, и оторочка на груди и подоле тоже отлично смотрелась. Строгое платье с завышенной по французской моде талией подчеркивало высокий рост и стройность Мэри, но в то же время не скрывало соблазнительных плавных очертаний груди и бедер.
Недовольный взгляд Доминика обратился на любимое детище мадам Розенцвейг — своеобразный тюрбан с перьями, красовавшийся у Мэри на голове. Герцог сделал знак камердинеру, и тот немедленно подал ему перо и блокнот.
«Это еще что такое?» — сердито нацарапал он.
В поисках поддержки мадам Розенцвейг оглянулась на своих белошвеек, но девушки предпочли слиться со стенами и сделать вид, что их здесь нет.
— Ваша светлость, — торопливо начала портниха, — это самая последняя мода! Сейчас все носят такие тюрбаны, и я слышала, что на прошлой неделе сам принц-регент сказал…
— А мне позволено будет высказать свое мнение? — медовым голоском осведомилась Мэри. — Мне эта штучка нравится! Перья выглядят очень элегантно, а золотые ленты отлично подходят к волосам. Позвольте также напомнить, сэр, что вы тащите меня на этот дурацкий бал против моего желания и не соизволили даже объяснить зачем…
В ответ в воздух взвился ураган записок.
«Немедленно снимите с нее это убожество!» — гласила одна, обращенная к мадам Розенцвейг.
«Сожгите чертовы перья, в них девушка похожа на курицу!» — приказывала камердинеру другая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33