Вересковой Пустошью этот район назывался по старой памяти. Более сорока лет назад покойный Джеремия Пархем застроил пустырь одинаковыми одноэтажными домиками и поселил здесь рабочих, приехавших из Уэльса в поисках заработка.
С тех пор вереск здесь не рос. Не росло и ничто другое. Никакие, даже самые стойкие растения не выживали на зараженной почве, в зловонном воздухе трущобного квартала.
Девушки несли с собой молоко, яичную болтушку и другие приношения щедрых прихожан, в том числе и остатки обеда Хортонов.
Смеркалось; становилось холоднее, и висящая в воздухе сырость лишь усиливала специфические ароматы этого места.
Улицу пересекала широкая сточная канава; пешеходам приходилось ее перепрыгивать. От этой-то канавы, в которой доктор Стек видел основную причину болезней здешних жителей, и исходила невыносимая вонь, поражающая всякого свежего человека в Вересковой Пустоши.
— Не понимаю, почему здешние жители выливают ночные горшки прямо в канаву! — морща носик, пожаловалась Пенелопа.
— А куда их еще выливать? — рассудительно ответила Софрония.
— Можно построить туалет во дворе, — проворчала дочь учителя. — У нас есть туалет, а мы ведь совсем не богаты! Папа построил его своими руками. Я иногда думаю: может быть, правы те, кто говорит, что в бедности люди опускаются и начинают жить, как свиньи в хлеву?
Мэри возмущенно взглянула на подругу.
— Как свиньи?! Как ты можешь так говорить, Пенни, мне стыдно за тебя! Я не знаю в Стоксберри-Хаттоне ни одного самого бедного дома, который был бы похож на хлев — разве что те, где живут одни больные или дряхлые старики.
— Если бы бедняку попали в руки несколько лишних досок, — мудро заметила Софрония, — он не стал бы строить уборную, а бросил бы их в печь, чтобы его дети не замерзли холодной зимней ночью.
Одна за другой девушки перепрыгнули канаву и подошли к дому Коббов. Мать Джонни — высокая, худая, как щепка, женщина с лихорадочно блестящими глазами — встречала их на пороге, вытирая мокрые руки о юбку — она как раз мыла пол в доме.
— Благослови вас бог, барышни, — воскликнула она еще издали, едва увидела их. — Благослови вас бог, что не забываете нас с бедняжкой Джонни! А он-то как ждет вас, с утра сегодня от него только и слышно: «Когда добрые леди придут?»
Она отступила, пропуская девушек внутрь. Лачуга Коббов, которую фабричная администрация из сомнительной вежливости называла домиком, состояла всего из одной комнатки с каменным полом и крошечным оконцем, в которое почти не пробивался свет. Самой Молли Кобб не исполнилось и тридцати, но в волосах у нее уже белели седые пряди.
В отличие от других фабричных рабочих Молли нисколько не изменила своего отношения к Мэри. Она по-прежнему радостно встречала девушку и ни словом не давала понять, что слышала о ее лондонских приключениях. И неудивительно — ведь ей и ее детям была очень нужна помощь.
Пятилетний Джонни лежал у огня на подстилке из рваного тряпья, укрытый до подбородка старым, вытертым одеялом. Увидев девушек, он сел и радостно захлопал в ладоши.
— Здравствуй, солнышко мое, как ты тут? — поздоровалась Мэри, опускаясь на колени перед его постелькой.
Каменный пол неприятно холодил ей ноги; девушке подумалось, что лежать на холодном камне для чахоточного больного — верная смерть. Но что она могла сделать? В доме Коббов не было ни одной кровати, на полу спали все — и дети, и мать.
Мэри крепко обняла мальчика. Тельце его было хрупким и легким, как пушинка, на бледных щечках горели алые пятна — зловещий признак чахотки.
С другой стороны к мальчику подошла Пенелопа с чашкой молока.
— Ну-ка открой ротик, — весело заговорила она, — и выпей все до капельки! А потом получишь целую тарелку вареной картошки и в придачу ломтик бекона.
Джонни поморщился, когда в рот ему попала пенка, но послушно выпил все до дна.
— Мама говорит, чтоб выздороветь, надо больше есть, — сказал он. — Поскорее бы выздороветь! Тогда я пойду на работу с Беном и Джимми. Нам всем надо много работать, иначе нас выгонят из дому.
— Что ты такое говоришь?
Мэри вскочила на ноги и, подойдя к Молли, отвела ее в сторонку. К ним присоединилась Софрония.
— Как вас могут выгнать? — воскликнула Мэри. — Этот дом принадлежит фабрике, а вы — вдова рабочего. Разве вам не обещали, что вы с детьми сможете жить здесь столько, сколько захотите?
— Да нет, мисс, не то чтобы нас выгоняли из дому, — потупившись, отвечала Молли, — просто мистер Пархем требует, чтобы мы все шли на работу. Не только я, но и ребята. На фабрике сейчас мест нет, и он договорился с мистером Хетфилдом, управляющим шахты, чтобы тот взял нас в забой. Я умоляла их хотя бы Джонни не трогать, но мистер Хетфилд ответил, что Джонни вполне здоров и может работать наравне с другими.
— Ничего себе «здоров»! — не выдержала Мэри. — Да он еле на ногах держится! Молли, ты же знаешь, что у него чахотка! Да как эти негодяи могут…
При этих словах Молли задрожала как осиновый лист.
— Ах, мисс, — воскликнула она, всплеснув руками, — умоляю вас, не кричите так! Стенки-то у нас тонкие, не дай бог, подслушают, донесут, что за разговоры ведутся у меня в доме, и я потеряю работу. Нет, милая барышня, лучше уж покоряться и терпеть все, что господь посылает. Не могу же я позволить, чтобы моих бедных ребятишек выкинули из дому! — И, понизив голос, добавила: — Мне-то еще повезло: благодарение богу, я не приглянулась молодому мистеру Пархему. Многим женщинам на фабрике гораздо хуже моего приходится.
— Так Робинсон Пархем домогается женщин, работающих на фабрике? — обманчиво-спокойным голосом спросила Софрония.
Хоть Молли и никогда не слышала слова «домогаться», но без труда догадалась о его значении.
— Домогается, мисс, и еще как! — ответила она. — Подходит к девушке и говорит: «Сегодня, как стемнеет, придешь ко мне. Попробуй только не прийти — мигом вылетишь с работы!» Что ж делать — идет! И возвращается несколько дней спустя, растерзанная, вся в синяках и ссадинах, живого места на ней нет… Он ведь их не только насилует — еще и избивает до полусмерти! А хуже всего, мисс, что его тянет на молоденьких. Лет тринадцать-четырнадцать — это для него в самый раз. Скажу вам по секрету, мисс, немало несчастных девушек уже убежали из Стоксберри-Хаттона и пошли скитаться по дорогам, чтобы только избавиться от его, как вы говорите, домогательств. И все у нас в один голос говорят, что лучше помереть с голоду на большой дороге, чем попасться в лапы этому зверю!
— Он заслужил смерть! — процедила сквозь зубы Софрония. — Такой человек не имеет права жить!
Подруги разом обернулись к ней; одна была поражена, вторая — испугана.
— Софи, не говори так! — воскликнула Мэри. — Что, если кто-нибудь услышит? Пархемы — хозяева города, они жестоки и мстительны, а молодой Пархем и так уже интересуется тобой…
— Что вы говорите, мисс? — всплеснула руками Молли. — Я-то думала, этот мерзавец охотится только на наших фабричных девушек!
— Как видите, не только, — мрачно ответила Софрония. — Этот человек — настоящий преступник. Таких надо отстреливать, точно бешеных собак!
Мэри положила руку ей на плечо.
— Перестань, Софи, прошу тебя! Придержи язык, иначе пойдут разговоры, и, случись что, подозрение первым делом падет на нас.
Софрония повернулась к подруге. В цыганских глазах ее горел опасный огонь.
— А что такого может случиться? — со странной интонацией спросила она.
Мэри вздрогнула:
— Пожалуйста, давай прекратим этот разговор! Ты же знаешь, мы должны любой ценой избегать насилия. О себе не думаешь — подумай о своем отце!
И вдруг девушка запнулась на полуслове. Ее озарило.
— Я знаю, как мы можем помочь беднякам! — воскликнула она. — Нам надо спуститься в шахту и своими глазами увидеть, в каких условиях работают там женщины и дети. Иначе, сколько б мы ни кричали об ужасах, что там происходят, нам никто не поверит, все скажут, что это просто слухи. Скоро сюда приедет Уэстермир, и мы должны открыть ему глаза! Не бойтесь, Молли, — продолжала она, обернувшись к перепуганной женщине, — мы не станем впутывать в это дело рабочих, и вы можете не трепетать перед гневом Пархема.
— Истинную правду вы говорите, барышни, — вздохнула Молли, — ни один рабочий — ни мужчина, ни женщина — ни за что не осмелится бросить вызов Пархемам и мистеру Хетфилду.
Она помолчала, собираясь с духом, затем неуверенно проговорила:
— Но мы можем вам помочь. Я поговорю с шахтерами: они помогут вам тайком спуститься в шахту, проведут вас по галереям, а потом поднимут обратно.
— Я с тобой! — воскликнула Софрония. — Чтобы отплатить Пархему, я пойду хоть на край света. Хотя все же лучше было бы его убить!
— Перестань, Софи, я не хочу больше этого слышать! — воскликнула Мэри. — Разумеется, мы пойдем втроем — одной девушке никто не поверит.
— Куда это вы собрались? — весело спросила Пенелопа. Пока девушки разговаривали с Молли, она накормила всех детей и присоединилась к подругам.
— Потом скажу, — ответила Мэри, взяв ее под руку и направляясь к дверям. — А то, знаешь, не слишком-то приятно падать в обморок на каменный пол.
— С чего ты взяла, что я собираюсь упасть в обморок? — обиженно поинтересовалась Пенелопа.
— Когда узнаешь — упадешь, — серьезно ответила Мэри.
Пенелопа взглянула на Мэри, затем на Софронию — и улыбка исчезла с ее лица.
В трех милях от лачуги Коббов, в старинном особняке Уэстермиров, что на аллее Уинстон, миссис Кодиган окинула взглядом гостиную и удовлетворенно вздохнула. Слуги потрудились на славу: за какие-то несколько дней дом, уже двадцать лет стоявший запертым, приобрел вполне жилой вид.
Конечно, всем пришлось поработать, и сама миссис Кодиган к концу дня еле держалась на ногах от усталости. Подумать только: проветрить все помещения, вымести отовсюду пыль и паутину, вымыть полы, стены, окна, кое-что даже заново покрасить…
«Слава богу, Помфрета здесь нет, — подумала миссис Кодиган. — Никто не вертится под ногами и не дает дурацких советов».
В дверях столовой миссис Кодиган остановилась и втянула носом воздух. Запах плесени и сырости исчез, сменившись приятным ароматом вощеного паркета. Все вокруг — даже огромная люстра на потолке — блестело и сияло чистотой. Завтра привезут мебель, думала миссис Кодиган, останется только ее расставить — и можно будет принимать хозяина!
Дом этот дедушка нынешнего герцога приобрел у какого-то местного баронета, когда скупал земли к северу от Хоббса. Но приезжал он сюда всего один раз, а сын и внук его вообще здесь не бывали.
И напрасно, думала миссис Кодиган, дом-то отличный!
Быть может, этому двухэтажному кирпичному зданию и не хватало величественности лондонского особняка, но от его лепных потолков, мраморных каминов, лестниц красного дерева и высоких французских окон веяло духом доброй уютной старины. За садом никто не следил, и он разросся, превратившись в дикий лес. Лакеям еще предстояло вырубить деревья, загораживающие проезд к дому.
Домоправительница подняла свечу, освещая себе дорогу, и хотела выйти из столовой, как вдруг путь ей преградила какая-то тень.
— Опять ты, Джек? — воскликнула она, хватаясь за сердце. — Господи боже, напугал меня до полусмерти! Еще раз вот так подкрадешься ко мне, не посмотрю, какой ты здоровый вымахал, отвешу такую оплеуху, что у тебя полдня в ушах звенеть будет! И вообще, — грозно продолжала она, — что ты здесь делаешь? Ты ведь должен быть в Лондоне!
— Ношусь как угорелый из Лондона сюда и обратно, — ответил Джек, снимая широкополую кучерскую шляпу. — Вещи вожу. Сегодня вот привез одежду его светлости, заботливо упакованную нашим бесценным мистером Краддлсом. А как у вас дела, миссис Кодиган? Его светлость приедет во вторник, вы сможете к этому дню закончить уборку?
— Сюда и обратно, говоришь? — прищурившись, переспросила миссис Кодиган. — Что-то больно мало времени ты проводишь в Лондоне и больно много здесь!
С этими словами она закрыла дверь и, тяжело ступая, двинулась вниз по лестнице. Джек последовал за ней.
— Что делать, работа такая, — говорил он. — Вот завтра снова приеду — надо привезти телескоп и еще кое-какие приборы, с которыми работает его светлость.
Миссис Кодиган фыркнула.
— Кого ты хочешь обмануть, Джек? Я, слава богу, не слепая и не глухая. Мне прекрасно известно, что ты, — она обвиняюще ткнула в него пальцем, — уже облазил всю деревню, был и на этой ужасной фабрике, и на шахтах, и все что-то высматривал и вынюхивал!
Кучер галантно распахнул перед ней дверь.
— Миссис Кодиган, красавица моя, что же еще я мог «высматривать», если здесь есть вы?
И он нежно уставился на ее необъятную грудь.
Миссис Кодиган покраснела как рак и захихикала:
— Ну, хватит, хватит, мистер Айронфут, с кем-нибудь другим шутите свои шуточки, а у меня на вас времени нет.
Она сняла с пояса связку ключей и заперла свежеокрашенную входную дверь.
— Я понимаю, — продолжала она уже серьезно, — ты заботишься о безопасности его светлости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33