— Откуда ты знаешь? — не унимался спорщик. — Имеющие превосходную репутацию очень часто оказываются чародеями и колдунами. Доказательством может служить грешный Пророк из Назарета. Разве у Него не лицо ангела? А Он проклял священный храм и уверял, что от его былого величия не останется и следа. За это одно Он достоин смерти. Назорей только глянул, и Пилат чуть не сошел с ума.
— Да, да! Верно! — поддержали спорщика товарищи.
Вспомнив о предстоящей казни, вся компания встала. В то время как посетители расплачивались с хозяином, шум на улице стал сильнее. Все невольно переглянулись и, поскорее закончив расчеты, выбежали из гостиницы. Огромная толпа запрудила главную улицу так, что торговцы, ведя нагруженных мулов, не могли расчистить себе проход и сворачивали на боковые улочки. Уже начиналась давка и паника. Громко плакали потерявшиеся дети, взвизгивали женщины. Впереди толпы вели Назорея в колючем венце. За Ним четыре человека несли большой крест, основание которого волочилось по земле — целиком поднять его на плечи им было не под силу.
Голгофа — Лобное место, где казнили преступников, находилась недалеко от городской стены. Туда и направлялось шествие.
Скоро к нему присоединились еще двое — Мельхиор и Варавва.
Варавва был одет в тунику и плащ темно-пурпурового цвета с золотой каймой, борода и волосы приведены в порядок. В таком виде он совсем не походил на грязного полуголого разбойника, кем и был еще рано утром. Варавва не отходил от нового знакомого, боясь упустить его из виду. Но главной его заботой было видеть в толпе высокую белую фигуру осужденного Царя Иудеев.
— Преступление — казнить невинного! — бормотал он.
— Нет, не преступление, если народ желает этого! — возражал ему Мельхиор, и было трудно понять, с иронией или всерьез он говорит. — Убивать безгрешного — всегда наслаждение для грешника. Разве не ставят ловушки певчим птицам и не вонзают нож в горло молодой лани? Разве грубая рука не рубит под корень дерево и не гибнет цветок под ногой безжалостного прохожего? Все стремятся уничтожить красоту и чистоту! Беспорочным телом и ангельской душой обладает этот увенчанный шипами Властитель многих стран, а посмотри, сколько нас идет, чтобы увидеть, как Он умрет!
Варавву озадачили слова «Властитель многих стран», и он шел, повторяя их в уме и стараясь понять.
Многочисленная толпа вдруг остановилась. Огромный крест выскользнул из рук несших его людей, и они безуспешно суетились возле, пытаясь снова водрузить его на плечи. Но им это не удавалось, и они решили передохнуть. Один из них приметил в толпе огромного широкоплечего человека, удлиненный разрез глаз которого и одежда вызывали предположение, что он не принадлежит к народу Израиля.
— Симон! Иди сюда! Помоги нам, Киринеянин!
— В чем я могу помочь? Избавить Иерусалим от всех воров и мошенников? Но тогда город опустеет!
В словах великана были независимость и даже дерзость. Но увидев светлый Лик Приговоренного, он уже другим, почтительным тоном спросил:
— Кто этот Человек? Царский сын?
— Ты, должно быть, сильно навеселе, если в опасном преступнике видишь царского сына, а нас называешь ворами и мошенниками, собака!
— Пусть он несет крест Назорея! — послышалось из толпы.
— Да, да! Пусть несет! Это подходящее наказание для глупого Киринеянина!
Верзила Симон хотел расправиться с обидчиками по-своему и кулаками расчистить себе путь к отступлению, но вдруг встретил ясный взгляд Христа. И ноги сами понесли его к тому месту, где лежал крест.
Его с радостью встретили усталые носильщики.
— Пусть поработает твоя широкая спина, Симон! А где твои сыновья?
— Дались вам мои сыновья! — пробурчал гигант.
— Один пьянствует, а другой торчит у менялы, — ответил за Симона стоявший рядом маленький бродяга.
— А ты болтаешь лишнее, — хотел дать тычка дерзкому мальчишке Симон, но передумал и ограничился наставлением:
— На моей родине тебя бы высекли за то, что ты открываешь рот, когда тебя не спрашивают! В Киринее уважают старших!
— Это ты-то старший! Ты — раб, покрытый грязью! Неси крест, да смотри не споткнись!
Симон колебался: мальчишке все-таки стоит наподдать. Но как отнесется к этому толпа и стража? А главное, ему мешали это сделать печальные глаза Ведомого на смерть. Наверное, по велению этих глаз Симон не сопротивлялся, когда несколько человек с шутками и насмешками подняли огромный крест и возложили эту непомерную тяжесть на его плечи.
— Хорошо ли тебе, великан из страны гор и моря? — кричала из толпы старуха, грозя своим сморщенным кулачком. — Будешь хвастаться своей Киринеей и силой, которую она тебе подарила? Мы еще услышим, как затрещат твои кости, киринейский разбойник, осмелившийся ругать детей Израиля!
Симон не отвечал. Обхватив основание креста своими могучими руками, он нес на спине страшную тяжесть с удивительной легкостью.
Римляне восхищались и завидовали этой геркулесовой силе.
Центурион Петроний подошел к нему поближе и тихо, сострадающе спросил:
— Ты сможешь донести крест до Голгофы?
— С этой ношей я дойду до края свет, — грубый бас Симона дрожал от глубокой нежности. — Мне она кажется легкой, как тростинка.
Петроний недоуменно посмотрел на него, но ничего не сказал. Толпа снова качнулась вперед, как волны неспокойного моря. Ее вел за Собой Человек с божественным лицом.
Впереди была Голгофа.
Глава IX
Солнце стояло в зените. Прямые лучи, острые, как иголки, доставали и жалили все живое. Природа притихла, словно умерла. И это затишье являло полную противоположность настроению толпы. С каждым шагом бешенство ее удесятирялось от жары и усталости.
Солдаты часто останавливались у винных лавок, чтобы пополнить запас в своих фляжках, очень быстро пустеющих по такой жаре. Многие иудеи следовали их примеру, чтобы освежить горло, забитое пылью.
Действие вина скоро стало заметно. Кое-кто приплясывал на ходу, слышались пьяные разговоры. Предложили выпить Симону, но он отказался, и тогда вино в ярости вылили на крест. Красные капли стекали с дерева, словно кровь.
Изменчивая толпа совсем забыла про Варавву, освобождения которого еще недавно так рьяно требовала. А. может быть, его не узнавали — он был теперь роскошно одет. Но он находился среди них, в самой тесноте, и с печальной строгостью смотрел на полупьяные выходки, не теряя надежды увидеть дорогое лицо. Мелькиор насмешливо улыбнулся:
— Ее здесь нет. Разве она может идти с чернью? Ее место рядом с самим Каиафой.
— Какое ей дело до Каиафы? — угрюмо спросил Заравва.
— Большое, — ответил Мельхиор. — Тебя не было целых полтора года — достаточный срок, чтобы случитесь многое! Ну ладно, не сердись! Твоя любимая образец всех добродетелей, пока…
— Пока что? — спросил Варавва подозрительно.
— Пока не доказано иное! Что она красива — это неоспоримо, а красота — единственное, что требуется мужчине в женщине… И я повторяю: ее брат предал Назорея!
— Да, да… Ты говорил… — пробормотал смущенный Варавва. — Но я поражен… Иуда всегда был чистосердечным, открытым юношей!
— Ты его хорошо знал? — спросил Мельхиор, пристально глядя на Варавву.
— Не то чтобы хорошо, но все же… Мы вместе работали в доме купца Шадина, про которого я тебе рассказывал…
Краска стыда залила темное лицо Вараввы. Мельхиор продолжал:
— И чтобы угодить сестре твоего чистосердечного Иуды, ты украл у торговца золотом и жемчугами какую-то безделицу и был пойман! Достойный Варавва! Мне кажется, что именно из-за этой красавицы ты и совершил все свои преступления!
Варавва тихо, как бы извиняясь, сказал:
— Она так любит драгоценности!.. И я взял ожерелье из чистого жемчуга. Оно мне казалось символом ее девственности… Ему лучше быть на ее лебединой шее, чем в пыльных сундуках Шадина.
— Да, веская причина, чтобы ограбить своего хозяина! И повод для своих преступлений ты находишь довольно легко. Габриас оклеветал твою красавицу, и ты ударом ножа заставил злой язык замолчать навсегда. По правде говоря, Юдифь Искариот — единственная причина всех твоих злоключений, а ты ее все еще любишь!
— Если бы ты ее видел… — сказал Варавва мечтательно.
— Я видел ее! — ответил Мельхиор спокойным тоном. — Она не против того, чтобы все на нее смотрели! Разве она не первая красавица в городе? Зачем же ей прятать свою красоту? Но прелести ее не вечны. Пусть она их демонстрирует, пока они не исчезли! Но из тебя она сделала вора и убийцу.
Варавва не спорил, и Мельхиор продолжал:
— Пожалуй, и бунт, в котором ты был замешан, тоже подготовлен ею…
— Нет, нет! — возразил Варавва. — Она здесь не при чем… Мы все во власти жестокой тирании. Виноват не столько Рим, сколько местные власти. Нами правят священники и фарисеи, и они злоупотребляют своей силой! Бедные угнетены, обиженные не имеют никакой защиты! Я когда-то читал по-гречески и по-латыни, старался усвоить премудрости Египта; у меня хорошая память, я обучался красноречию, и мне легко увлечь толпу. Я наткнулся на нескольких недовольных… и сам не знаю, как это случилось… В каждом человеке живет стремление к свободе…
— У вас скоро будет величайшая свобода! — сказал Мельхиор, и взгляд его странно потемнел. — Придет время, когда дети Израиля железной рукой будут управлять всем миром. Звон монеты даст им власть. И для тех, кто любит золото больше жизни, Дух в терновом венце жил на земле напрасно! Торжество иудеев еще впереди! Они долго были пленниками и рабами, зато в свою очередь возьмут пленных и победят великие государства. Даже твое имя, Варавва, послужит знаменем — ты будешь «Царем Иудеев», так как Тот, Кто идет впереди нас, — Царь более многочисленного народа, Царь бессмертных духов, на которых золото не имеет влияния!
Варавва смотрел испуганно, не понимая того, что говорил Мельхиор, но чувствуя, что грозный голос предвещал что-то ужасное…
— Про какой народ ты говоришь? — спросил он. — Про какой мир?
— Не один мир, а бесконечное множество миров! Там, далеко над нами, — Мельхиор показал на небо, — синева скрывает их от наших глаз, но они существуют! Это не сон и не бред! Огромные сферы, бесконечные системы следуют по указанному пути. Они богаты мелодией, переполнены жизнью, озарены светом, и Человек, Который идет сегодня на смерть, знает все эти тайны!
Испуганный Варавва еле выговорил:
— Ты потерял рассудок!.. Или… тебе тоже было видение?! Странные мысли посещают меня с тех пор, как я увидел лицо Иисуса, а над Ним… Мельхиор, скажи, почему это преступление должно совершиться в Иудее? Может быть, есть надежда на Его спасение?
— Спасение? — переспросил Мельхиор. — Ты хочешь спасти ягненка от волков, лань от тигров, веру — от священников? Ты смел и опрометчив! Назначенное должно исполниться!
Он замолчал. Варавва шел рядом, тоже не говоря ни слова. Зато чернь, кричала и бесновалась.
Мельхиор поднял голову, и в его глазах Варавва увидел все тот же странный янтарный блеск.
— Как по-твоему, Иуда Искариот был человек простого нрава?
— Он казался таким, когда я его знал, — рассеянно ответил Варавва, занятый своими мыслями. — Шадин ему очень доверял, Иуда был его библиотекарем… Юноша мечтал о реформах и улучшениях, ненавидел тиранию и презирал священников. Он посещал синагогу только в угоду отцу и в особенности для сестры, которую очень любил. Все это Иуда рассказал мне сам! И в один прекрасный день он внезапно и тайно покинул город и после того…
— Ты украл у Шадина жемчуг для той, которую любишь, а потом убил клеветника, и за это тебя бросили в темницу и чуть не распяли! — договорил Мельхиор.
Глаза Вараввы засверкали.
— Я умер бы с восторгом, чтобы спасти Приговоренного сегодня!
Строгое выражение лица Мельхиора смягчилось.
— Хотя ты и преступник, но все же есть что-то благородное в твоей натуре, — сказал он. — Надеюсь, тебе это зачтется. А про Иуду я могу тебе кое-что рассказать. Внезапно покинув Иерусалим, он отправился к морю Галилейскому и там присоединился к ученикам Пророка из Назарета. Он странствовал вместе с Ним. Я сам его видел в Капернауме, и он всегда был рядом с Учителем. А здесь, в Иерусалиме, вчера ночью он передал Иисуса в руки стражи, и теперь навечно имя Иуда будет звучать как «предатель».
— А Юдифь про это знает? — тревожась, спросил Варавва.
Холодная улыбка промелькнула на губах Мельхиора.
— Юдифь знает много, но не все! Она не видела брата со вчерашнего заката солнца.
— Он бежал из города?
Мельхиор как-то странно посмотрел на Варавву, потом ответил:
— Да, бежал…
— А остальные Его ученики? Где они?
— Они тоже бежали… Что им оставалось делать? Бросить погибающего — это так по-человечески!
— Все они трусы! — горячо воскликнул Варавва.
— Нет! — поправил его Мельхиор. — Все они люди!
И видя опечаленное лицо своего спутника, добавил:
— Разве ты не знаешь, милейший Варавва, что все люди — трусы? Увлекался ли ты когда-нибудь философией?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24