Пилат спрятался от взоров толпы за мраморную колонну и, прислонившись к этой холодной опоре, старался понять причину ужасного переживания, которое испытывал. Казнь Пророка, назначенная сегодня в Иерусалиме, казалась ему самым великим преступлением во всем мире и во все века. Он вынул из складок тоги письмо жены и прочел: «Не делай ничего этому Праведнику, я сегодня во сне много пострадала за Него».
Почему страдала Юстиция? Во сне?! Она, которая никогда не ведала, что такое сновидение, смеялась над предсказаниями и насмехалась над самими богами! Она в определенной степени была жестокой и немилосердной, ей было присуще то, что римляне называют героизмом. Она спокойно и даже с наслаждением смотрела на бои гладиаторов. Когда ей было всего двенадцать лет, она хладнокровно следила за тем, как сдирают кожу с раба, уличенного в краже. И теперь ее возражение против казни неведомого ей преступника, было не случайным.
«Не делай ничего этому Праведнику…» Что бы сказала Юстиция, увидев сейчас этого Праведника! Пилат содрогнулся от ужаса, представив, что произошло и что еще произойдет. Он бы отдал жизнь, чтобы этого не случилось, но знал, что это невозможно. Чернь провозгласила свою волю! Не было никакой защиты для той истины, которая отвергнута ложью всего мира! Не было никогда, да и вряд ли будет!
Размышления Пилата прервал шум, снова возникший в толпе. Конвоируя Пленника по ступенькам, ведущим на улицу, воины остриями своих копий толкали Его вперед, надеясь, что Он потеряет равновесие и упадет и это даст им новый повод для издевательств. Но Божественный Страдалец, по плечам Которого струилась кровь, шел прямо. Ни боль, ни оскорбления не нарушали Его величия, лучистые глаза по-прежнему выражали любовь к людям и недоступное человеку знание.
А стража свирепствовала, потешаясь и крича в уши Пленнику непристойности. Один из охранников раздобыл где-то красный плащ и, накинув его на израненные плечи Иисуса, закричал, указывая на Него пикой:
— Радуйся, Царь Иудейский!
Эта шутовская выходка вызвала одобрительные крики толпы. Варавва один пытался возражать:
— Стыдитесь! — кричал он. — Стыдитесь, римляне! Стыдитесь, люди Иерусалима! Зачем издеваться над несчастным?
Но голос его тонул в общем шуме. Всем понравилась выдумка солдата, и в толпе, издеваясь, кричали:
— Царя венчали!
Другой солдат, вдохновленный примером первого, вышел на улицу и принес ветки дикой розы, густо усыпанные шипами. Оторвав листья и бутоны, он придал колючим стеблям форму венца и под шумные возгласы и смех подошел к молчавшему Христу.
— Радуйся, Царь Иудейский, — крикнул он, надевая терновый венец на Божественного Узника и так плотно прижимая ко лбу, что кровь выступила на нем густыми каплями. — Радуйся! Радуйся!
Со смехом многие люди упали на колени, кривляясь и простирая руки как бы в знак поклонения, повторяли:
— Радуйся, Царь Иудейский!
Но с таким же успехом они могли нападать на солнце или издеваться над звездой. Тот, над Кем они безжалостно шутили, был спокоен. Он не произнес ни слова. И это раздражало толпу.
— Будь Он проклят!
— Разве у Него вырвали язык?
— Что, Он не хочет больше проповедовать? Заставьте Его говорить!
Один из стражников ударил Иисуса копьем:
— Говори! Ты часто рассказывал про грех и добродетель! Почему же молчишь сейчас?
Но ни насмешки, ни удары не заставили Узника ответить. Его благородные черты оставались невозмутимыми. Лучистые глаза все так же были устремлены ввысь и словно наслаждались каким-то видимым только Ему великолепным зрелищем, и лишь сочившаяся из-под шипов тернового венца кровь была свидетельством того, что Он страдает.
Словно в бреду видел Пилат, как Иисуса грубо толкали и смеялись над Ним. Прокуратор вдруг ринулся через зал и загородил путь страже. Опешившие воины прекратили свои издевательства над Пленником и остановились, опершись на копья.
В последний раз Пилат посмотрел в лицо Осужденного. Избитый, истекающий кровью, в колючем венце, шипы которого впивались в виски, Он встретил этот тоскливый взгляд с нежностью и спокойствием. Пилат вдруг с ужасом увидел, что над шутовским венцом Иисуса светится еще один — сплетенный из трех золотистых лучей; его сияние, казалось, соединяло небо и землю.
Почему появился этот нимб? Что означает это волшебство? Как утопающий цепляется за щепку, плавающую над морской бездной, так и Пилат, схватив красную мантию, облекающую Спасителя, потянул ее к себе. Узник не сопротивлялся и покорно дал отвести Себя на последнюю ступеньку лестницы, ведущей из здания суда. Там, в Своем трагическом величии Иисус оказался лицом к лицу с народом. Люди, ради которых Он жертвовал Собой, молчали.
С раздирающей сердце болью, ошеломленный и уничтоженный видом страдающего и не сопротивляющегося величия, Пилат отбросил край багряницы, словно она жгла его, и, высоко подняв руки, не заботясь о том, поймут ли его, закричал на своем родном языке:
— Ессе Homo! (Се человек!)
В припадке смеха и плача он снова судорожно схватил край одежды Обреченного, уткнулся в нее, чтобы заглушить рвущие душу стоны, и внезапно упал лицом вниз.
Глава VII
Толпа испуганно ахнула. Несколько человек подбежали, чтобы оказать помощь правителю. Но никто не ушел — все хотели идти за Осужденным, чтобы увидеть Его смерть. Быть свидетелем последнего вздоха умирающего для многих представляется развлечением. А в этот день, кроме молодого галилейского Пророка, намечалось казнить еще двух преступников. Зрелище это редкое, и толпа не хотела его упустить.
Римские воины, озадаченные неожиданной болезнью Пилата, приписывали ее чародейству Назарянина и уже потеряли охоту шутить. С мрачным видом вывели они
Его из здания суда.
Утро было нестерпимо жаркое. Во дворе, безуспешно пытаясь охладить знойную синеву неба, бил серебристой струей фонтан.
Здесь отряд остановился, а центурион вступил в разговор с человеком, на котором лежала обязанность поставлять кресты для преступников. Тот сомневался, найдется ли у него достаточно высокий и крепкий крест, чтобы выдержать сильную фигуру Узника в терновом венце.
— Напрасно Его осудили! — говорил человек центуриону Петронию. — У Него благородный вид. Разве ты не помнишь, как Он вылечил слугу твоего друга? Нехорошо подвергать Его позорной смерти!
— Наш правитель был против казни. Пилат хотел Его спасти, — тихо сказал Петроний. — Это иудеи потребовали смерти.
— Наверно, потому, что Он — не иудей.
— Нет, Он иудей, — ответил Петроний. — По крайней мере, так говорят. Он сын столяра из Назарета, и мать Его, Мария, была недавно здесь.
Поставщик крестов недоверчиво качал головой,
— На вид он чужестранец, хотя и не грек, и не римлянин, и не египтянин… Я не могу определить его национальность, но готов поклясться, что Он не иудей! А с крестом вам придется подождать, пока я подберу подходящий… Был бы я таким силачом, я бы одним ударом раскидал всю стражу…
И, смеясь своей шутке, он с несколькими помощниками ушел в мастерскую.
Нетерпение людей усилилось. Время шло, а Осужденный все еще был здесь, а не на Лобном месте. Кое-кто покинул плотные ряды толпы, чтобы выпить вина в кабачке. В их числе был и Варавва, окруженный прежними своими друзьями.
Сначала он был занят только едой, так как, голодавший столько времени, все не мог насытиться. Но, утолив наконец голод, он мрачно сидел, не присоединяясь к общему веселью.
— Что с тобой, приятель? — спросил его один из товарищей. — Ты скучнее умирающей собаки! Где твоя удаль?
— Пропала! — ответил Варавва резко. — Раньше я был весел, не зная почему. Теперь я грущу без причины… Это преступление — казнить Невинного Назарянина!
Его друзья расхохотались.
— Тюрьма тебя сделала слабой женщиной, Варавва! Ты — волк, вдруг превратился в ягненка? Кто бы мог подумать! Ты жалеешь человека, которого совсем не знаешь, и который к тому же вполне заслужил наказание!
— Этот Человек невиновен! — Варавва встал. Все бросили пить и пристально смотрели на него.
— Я говорю вам, нет греха в молодом Пророке. Он много сделал добра людям, и я, глядя на Него, увидел…
Варавва замолчал, раздумывая, стоит ли говорить дальше.
— Что? Что ты увидел? — любопытство разбирало его друзей. — Он одержим бесом?
— Нет! — Варавва отвернулся от них с горькой усмешкой. — Ничего того, что вы могли бы или хотели увидеть!
Вся компания удивленно смотрела на него. Неужели этот задумчивый печальный человек и есть Варавва, буйный их товарищ?
— Извините, что прерываю ваше веселье, но я хочу высказать почтение и приветствовать избранника народа…
Приятный насмешливый голос вдруг произнес эти слова у стола, где сидел Варавва с друзьями.
— Велики дети Израиля! Правилен их приговор по каждому вопросу, непогрешимо их решение! Велик тот, кто оказался достойным их милости! Значит, велик Варавва, и я его приветствую!
Каждая нотка этой маленькой речи язвила иронией. Все повернулись, чтобы глянуть на говорившего, и, сделав это, отшатнулись в страхе. Но Варавва, не знавший этого человека, смотрел на него как на обычного незнакомца, хотя и не без любопытства. Перед ним стоял мужчина с оливковым лицом, небольшого роста, изящного, но крепкого телосложения. Глаза под прямыми черными бровями так блестели и были такого странного цвета, что казались сверкающими каменьями. Они были темными, со странным золотистым блеском, и порой становились совсем светлыми. Он выглядел как чужестранец — одежда его была из мягкой желтой ткани, широкий плащ схвачен у шеи богатой опаловой пряжкой.
Неприятное впечатление, которое произвело на всех появление нового посетителя, казалось, ему самому доставило радость. Он подошел ближе к Варавве и низко, шутовски поклонился. Варавва недоуменно смотрел на него.
— Превосходный Варавва! — продолжал гость все тем же холодным, приятным голосом. — Не откажи мне в своей дружбе! Я странник и чужеземец! Я варвар, знающий мало, но я не бесполезен в вещах, касающихся твоего благополучия, например, в любви!
Варавва насторожился. Один из друзей тихо зашептал ему на ухо:
— Это Мельхиор! Не перечь ему! У него скверная репутация, он водится с нечистой силой!
— Я не знаю его, — сказал Варавва громко, не обращая внимания на подмигивания товарищей. — И его приветствие мне безразлично, даже такое пылкое и льстивое.
Незнакомец улыбнулся.
— Люблю честность! — сказал он. — Ты честен, Варавва!
Грубый смех прокатился по комнате. На Варавву он подействовал, как удар кнута.
— Да, ты меня пока не знаешь, но мы с тобой познакомимся! Меня, действительно, зовут Мельхиор, как сообщил тебе твой сосед, но дружбы с демонами я не вожу!
Его глаза сверкнули как топазы.
— Ты почти наг под этим одеянием, — он дотронулся до дареного плаща. — Вот великолепная эмблема всего человечества! Сверху — роскошь, а под ней самая грязная беднота! Ступай за мной и смой тюремную грязь. Я живу в этой гостинице, в моей комнате ты можешь переодеться, чтобы предстать в приличном виде перед глазами девушки, которую ты любишь. Иначе она будет смеяться над тобой. Пойдем!
Но покрасневший Варавва не тронулся с места.
— Я не для того получил свободу, чтобы снова стать рабом! К тому же у меня нет времени — я хочу видеть смерть приговоренного Назарянина.
Лицо Мельхиора подернулось грустью.
— Ты непременно увидишь эту смерть, — сказал он. — Но та, которую ты любишь, тоже будет там. А разве ты похож на любовника в таком наряде? Скорее на дикого медведя!
Он рассмеялся и настойчиво продолжал:
— Еще раз повторяю, что в моей комнате ты можешь прилично одеться и… услышать новости, которые тебя, заинтересуют. Предлагаю тебе следовать не за мной, а за собственным желанием.
И мягкой кошачьей поступью иноземец начал подниматься по узкой лестнице, ведущей на второй этаж постоялого двора. Растревоженный его словами, Варавва внимательно следил за тем, как Мельхиор уходил, затем, невольно повинуясь таинственной силе, поспешил за ним.
Глава VIII
— Он с ума сошел!
— Кто — Мельхиор или Варавва?
— Оба!
Такие восклицания раздались после их ухода.
— Кто этот Мельхиор? Чем он занимается? — подозрительно спросил кто-то из оставшихся.
Хозяин гостиницы с угодливыми манерами подошел к ним и заискивающе сказал:
— Мне кажется, вы напрасно подозреваете Мельхиора в темных делишках. Он бесспорно человек богатый и умный. Точно никто не знает, из какой он страны, но вернее всего из Египта…
— Не удивительно, что ты так хорошо отзываешься о нем, бен Эзра! — засмеялся один из гостей. — Ты знаешь, как наполнить свой кошелек золотом. Надо быть глупцом, чтобы бранить курицу, несущую золотые яйца… Со своего постояльца ты наверняка дерешь вдвойне! Деньги всегда создают хорошую репутацию!
Эзра улыбнулся и стал убирать пустые кубки.
— Должно быть, вы правы, — добавил он немного спустя. — Хозяин не станет ругать щедрого постояльца… Но все же вы зря опасаетесь Мельхиора, его поведение всегда безупречно, он никому не делает вреда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24