Возможности выбраться на крышу равны нулю.
Гюнвальд Ларссон задумчиво поскреб подбородок рукояткой пистолета.
Колльберг нервически покосился на оружие в его руках. Хороший пистолет, вычищенный, ухоженный, рукоятка из резного ореха. Стоит на предохранителе. И тут Колльбергу впервые пришло в голову, что склонность к ненужной пальбе тоже является одним из отрицательных качеств Гюнвальда Ларссона. Внезапно он спросил:
— Ты стрелял когда-нибудь в человека?
— Нет, а почему ты спрашиваешь?
— Не знаю, просто так.
— Ну, что будем делать?
— Сдается мне, надо вылезать на Оденплан.
— Пожалуй.
— Мы ведь единственные, кто правильно расценивает ситуацию. Во всяком случае, мы более или менее точно представляем себе, что произошло.
Предложение явно не вдохновило Ларссона. Он выдернул волосок из левой ноздри и рассеянно созерцал его.
— Неплохо бы снять этого типа с крыши, — сказал он.
— Только на крышу нам не попасть.
— Верно.
Они снова спустились на нижний этаж. Но в ту минуту, когда они хотели выйти из дома, один за другим прозвучали четыре выстрела.
— В кого это он? — спросил Колльберг.
— В полицейскую машину, — ответил Ларссон. — Упражняется.
Колльберг взглянул на пустую машину и увидел, что обе мигалки и прожектор на крыше пробиты пулями.
Они вышли из дома и, лепясь к стене, завернули за угол на Обсерваториенгатан. Людей поблизости не было.
Они сбросили свои белые халаты прямо на тротуар.
Над ними застрекотал вертолет. Но видеть его они не могли.
Поднялся ветер, пронзительно холодный, несмотря на обманчивое сияние солнца.
— Ты узнал имена верхних жильцов? — спросил Гюнвальд Ларссон.
Колльберг кивнул.
— Наверху есть две квартиры типа студий, но в одной сейчас никто не живет.
— А в другой?
— Какой-то Эриксон. Мужчина с дочерью, кажется.
— Так, так.
Выводы: некто, умеющий хорошо стрелять, владеет автоматом, знает Колльберга и Гюнвальда Ларссона, не любит полицейских, разбирается в лифтах и, возможно, носит фамилию Эриксон.
События разворачивались быстро.
Сирены завывали вблизи и вдали.
— Надо брать его с улицы, — сказал Колльберг.
Ларссон не был в этом убежден.
— Может, и так, — сказал он.
Если на Далагатан и поблизости почти не было людей, то тем больше скопилось их на Оденплан. Треугольная площадь буквально кишела черно-белыми машинами и полицейскими в форме, а эта демонстрация силы, как и следовало ожидать, собрала большую толпу зевак.
Наскоро возведенные заграждения привели уличное движение в хаотический беспорядок, пробки возникали всюду, по всему старому городу, но здесь они выглядели особенно эффектно. Вся Оденгатан была забита стоящими машинами до самой Валхаллавеген, длинная вереница автобусов начала беспорядочно расползаться по площади, а пустые такси, стоявшие здесь с самого начала, никак не улучшали положения. Извозчики покинули свои экипажи и смешались с толпой полицейских и зевак.
Никто ничего не понимал.
А народ все прибывал, прибывал со всех сторон, но больше всего из метро. Множество полицейских на мотоциклах, две пожарные машины и вертолет автоинспекции довершали картину. Там и сям группы полицейских в форме пытались отвоевать для себя в этой толчее хоть минимальное жизненное пространство.
Если бы покойный Нюман сам руководил операцией, ему и то не удалось бы создать более полную неразбериху, поймал себя на мысли Колльберг, когда они вместе с Гюнвальдом Ларссоном пробивались к станции подземки, куда явно перемещался центр полицейской активности.
Они даже встретили по дороге личность, с которой, вероятно, стоило поговорить, а именно Ханссона из пятого. Или, если полностью, Нормана Ханссона, первого помощника комиссара, ветерана в округе Адольфа Фредрика, досконально знавшего участок.
— Это не ты здесь хозяйничаешь? — спросил Колльберг.
— Нет, Боже меня избави.
И Ханссон с ужасом глянул по сторонам.
— А кто тут командует парадом?
— Наверное, не один, а многие, но только что прибыл главный инспектор Мальм. Он там позади, в фургоне.
Они протиснулись к машине.
Мальм был подтянутый, элегантный мужчина лет эдак сорока пяти, с приятной улыбкой и волнистыми волосами. Своей хорошей формой он был, по слухам, обязан верховым прогулкам в Дьюргордене. Его политическая благонадежность была выше подозрений, анкетные данные могли вызвать только восторг, но как работник он оставлял желать лучшего. Находились люди, которые вообще считали его полной бездарью.
— Боже мой, Ларссон, у тебя немыслимый вид.
— Где Бек? — спросил Колльберг.
— Мне не удалось установить с ним контакт. Да и вообще это случай для узких специалистов.
— Каких специалистов?
— Разумеется, для специалистов по охране общественного порядка, — с досадой пояснил Мальм. — Полицеймейстер, как на грех, уехал, а шеф отдела в отпуску. Мне удалось связаться с начальником полиции. Он сейчас в Стоксунде и…
— Отлично, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— В каком смысле? — насторожился Мальм.
— В том, что там его не достанет пуля, — объяснил Гюнвальд Ларссон с невинным видом.
— Как, как? Ну что бы там ни было, а командовать поручили мне. Я вижу, вы прибыли с места преступления. Как вы расцениваете обстановку?
— На крыше сидит псих, вооруженный автоматом, и подстреливает полицейских, — объяснил Гюнвальд Ларссон.
Мальм зачарованно смотрел ему в рот, но продолжения не последовало.
Гюнвальд Ларссон зябко похлопал себя по бокам.
— Он забаррикадировался. — сказал Колльберг. — Соседние крыши все ниже. Кроме того, он время от времени спускается в квартиры верхнего этажа. Мы до сих пор даже мельком его не видели. Словом, подобраться к нему не так просто.
— Ну, есть много способов, — важно проронил Мальм. — Мы располагаем значительными ресурсами.
Колльберг обернулся к Ханссону:
— А что было с автобусом, который обстреляли на Оденгатан?
— Черт бы его побрал! — выругался Ханссон. — Двое раненых, один в руку, другой в ногу. Можно внести предложение?
— Какое еще предложение? — спросил Гюнвальд Ларссон.
— Смотаться отсюда. В какое-нибудь другое место, которое находится в границах оцепления, например на территории газового завода, что возле Торсгатан.
— Где раньше были старые газовые часы? — сказал Колльберг.
— Именно туда. Часы-то уничтожены. На их месте теперь электронный регулировщик.
Колльберг вздохнул. Старые, сложенные из кирпича часы были уникальным сооружением, и многие видные лица участвовали в кампании по их спасению. Разумеется, безрезультатно. Разве какие-то часы могут быть важнее, чем регулировщик?
Колльберг покачал головой. Отчего ему вечно приходят на ум посторонние мысли? Ей-богу, что-то с ним не так.
— А вертолет может там сесть? — спросил Мальм.
— Может.
Мальм бросил быстрый взгляд на Гюнвальда Ларссона и спросил:
— А… пуля туда не может долететь?
— Не может, не может. Если, конечно, у этого черта на крыше нет гранатомета.
Мальм долго молчал. Потом долго разглядывал своих коллег и сказал резким отчетливым голосом:
— Господа! У меня есть идея. Мы поодиночке пробираемся к газовому заводу на Торсгатан. Встреча через… — Он взглянул на часы. — Через десять минут.
XXVII
Когда Мартин Бек попал на Торсгатан, была половина второго, и там уже царил относительный порядок.
Мальм расположился в бывшей сторожке больницы у Западных ворот, а вокруг себя сосредоточил не только значительные материальные ресурсы, но и б?льшую часть тех полисменов, которые играли в драме первостепенные роли. Даже Хульт и тот был здесь, и Мартин Бек сразу ему сказал:
— А я тебя искал.
— Ты меня? Зачем?
— Теперь это уже не имеет значения. Просто Оке Эриксон вчера вечером звонил Нюманам и назвался твоим именем.
— Оке Эриксон?
— Да.
— Оке Рейнольд Эриксон?
— Да.
— Он и убил Стига Нюмана?
— Похоже на то.
— А теперь он сидит на крыше?
— Очень может быть.
Хульт ничего не ответил, не изменил даже выражения лица, но стиснул свои узловатые красные руки с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
Насколько можно судить, человек на крыше не предпринимал никаких новых действий с тех пор, как час тому назад обстрелял патрульную машину.
Хотя дом был тщательно изучен в бинокль, никто не знал даже, жив этот человек или нет. А полиция со своей стороны не сделала еще ни единого выстрела.
— Но сеть раскинута, — сказал Мартин Бек с удовлетворением. Штампованная фраза ни у кого не вызвала улыбки, тем более, что она вполне точно отражала создавшееся положение.
Квартал, в котором находился дом, был нашпигован полицией. Большинство полицейских были вооружены портативными радиоустановками и могли поддерживать связь как друг с другом, так и с командным пунктом — патрульной машиной, стоявшей перед сторожкой. На чердаках в соседних зданиях залегли специалисты по слезоточивому газу, а снайперы притаились во всех точках, имеющих стратегическое значение.
— Таких точек всего две. — сказал Гюнвальд Ларссон. — Крыша издательства «Боньерс» и фонарь над куполом церкви Густава Вазы. Вы думаете, церковные власти позволят вам открывать пальбу с колокольни?
Но его никто не слушал.
План предстоящей операции был продуман до мелочей. Сперва человеку на крыше надо предоставить возможность сдаться добровольно. Если нет — его придется взять силой или в крайнем случае застрелить. При этом никоим образом нельзя рисковать жизнью полицейских. Решающий удар желательно по возможности нанести извне, не вступая с преступником в непосредственный контакт.
Пожарные машины с лестницами поджидали на Обсерваториенгатан и Оденгатан, готовые прийти на помощь, если ситуация того потребует. На них сидели пожарники вперемешку с полицейскими в пожарной форме.
Мартин Бек и Рённ могли помочь делу важными сведениями, то есть сообщить, что Эриксон, если только на крыше сидит именно Эриксон — такая оговорка необходима, — вооружен американским автоматом системы «джонсон» и обыкновенной самозарядной винтовкой армейского образца, и тот и другая скорей всего с оптическим прицелом. Да еще прицельный пистолет «хаммерли».
— «Джонсон автоматик», — сказал Гюнвальд Ларссон. — Черт подери! Хотя он весит меньше семи килограммов и необычайно прост в обращении, это все-таки почти пулемет. Имеет небольшую отдачу и делает сто выстрелов в минуту.
Слушал его только Рённ. Он и сказал задумчиво:
— Ну, ну.
Потом он зевнул. Природа брала свое.
— А своим маузером он способен прищелкнуть вошь на визитной карточке с расстояния шестьсот метров. Дайте ему хорошую видимость плюс немножко удачи, и он может контролировать местность на тысячу метров в окружности.
Колльберг стоял, прислонясь к плану города. Он утвердительно кивнул.
— Представляю, чего он может натворить, если вздумает, — сказал Гюнвальд Ларссон.
Сам Ларссон вздумал прикинуть некоторые расстояния. С крыши, где окопался Эриксон, до перекрестка Оденгатан и Хеслингегатан — сто пятьдесят метров, до главного корпуса Саббатсберга — двести пятьдесят, до церкви Густава Вазы триста, до издательства «Боньерс» — пятьсот, до первого высотного дома на Хеторгет — тысяча и до Ратуши — тысяча сто.
Мальм прервал его расчеты досадливо и высокомерно.
— Да, да. — сказал он. — Нечего об этом думать.
Однако единственным, кто почти не думал ни о бомбах со слезоточивым газом, ни о вертолете, ни о водяных пушках, ни о портативных радиопередатчиках, был Мартин Бек.
Он стоял в углу молча, поодаль от всех не только из-за клаустрофобии и нелюбви к многолюдным сборищам. Он был погружен в раздумья об Оке Эриксоне и о тех жизненных обстоятельствах, которые поставили Эриксона в это нелепое и безвыходное положение. Может быть, рассудок Эриксона окончательно помутился, может быть, он утратил способность общаться с людьми. А может быть, и нет. И кто-то должен нести ответственность. Не Нюман, поскольку Нюман либо не понимал, что значит для человека ответственность, либо вообще не знал, что существует такое чувство. И, уж конечно, не Мальм, для которого Эриксон просто-напросто опасный маньяк на крыше, маньяк, не имеющий никакого отношения к полиции, если не считать того, что именно полиции надлежит тем или иным способом обезвредить его.
Сам же Мартин Бек все больше и больше понимал Эриксона. И все больше проникался чувством вины, которую он должен искупить тем или иным способом.
Через десять минут человек с крыши подстрелил полицейского, стоявшего на углу Оденгатан и Торсгатан, в пятистах метрах от того окна, из которого был произведен выстрел. Удивительно было даже не то, что этому человеку удалось подстрелить полицейского с такого расстояния, а то, что голые ветви парка не помешали ему попасть в цель.
Так или иначе, выстрел был произведен, пуля угодила полицейскому в плечо, но, поскольку на нем был пуленепробиваемый жилет, рана оказалась несерьезной и, уж во всяком случае, не угрожала жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Гюнвальд Ларссон задумчиво поскреб подбородок рукояткой пистолета.
Колльберг нервически покосился на оружие в его руках. Хороший пистолет, вычищенный, ухоженный, рукоятка из резного ореха. Стоит на предохранителе. И тут Колльбергу впервые пришло в голову, что склонность к ненужной пальбе тоже является одним из отрицательных качеств Гюнвальда Ларссона. Внезапно он спросил:
— Ты стрелял когда-нибудь в человека?
— Нет, а почему ты спрашиваешь?
— Не знаю, просто так.
— Ну, что будем делать?
— Сдается мне, надо вылезать на Оденплан.
— Пожалуй.
— Мы ведь единственные, кто правильно расценивает ситуацию. Во всяком случае, мы более или менее точно представляем себе, что произошло.
Предложение явно не вдохновило Ларссона. Он выдернул волосок из левой ноздри и рассеянно созерцал его.
— Неплохо бы снять этого типа с крыши, — сказал он.
— Только на крышу нам не попасть.
— Верно.
Они снова спустились на нижний этаж. Но в ту минуту, когда они хотели выйти из дома, один за другим прозвучали четыре выстрела.
— В кого это он? — спросил Колльберг.
— В полицейскую машину, — ответил Ларссон. — Упражняется.
Колльберг взглянул на пустую машину и увидел, что обе мигалки и прожектор на крыше пробиты пулями.
Они вышли из дома и, лепясь к стене, завернули за угол на Обсерваториенгатан. Людей поблизости не было.
Они сбросили свои белые халаты прямо на тротуар.
Над ними застрекотал вертолет. Но видеть его они не могли.
Поднялся ветер, пронзительно холодный, несмотря на обманчивое сияние солнца.
— Ты узнал имена верхних жильцов? — спросил Гюнвальд Ларссон.
Колльберг кивнул.
— Наверху есть две квартиры типа студий, но в одной сейчас никто не живет.
— А в другой?
— Какой-то Эриксон. Мужчина с дочерью, кажется.
— Так, так.
Выводы: некто, умеющий хорошо стрелять, владеет автоматом, знает Колльберга и Гюнвальда Ларссона, не любит полицейских, разбирается в лифтах и, возможно, носит фамилию Эриксон.
События разворачивались быстро.
Сирены завывали вблизи и вдали.
— Надо брать его с улицы, — сказал Колльберг.
Ларссон не был в этом убежден.
— Может, и так, — сказал он.
Если на Далагатан и поблизости почти не было людей, то тем больше скопилось их на Оденплан. Треугольная площадь буквально кишела черно-белыми машинами и полицейскими в форме, а эта демонстрация силы, как и следовало ожидать, собрала большую толпу зевак.
Наскоро возведенные заграждения привели уличное движение в хаотический беспорядок, пробки возникали всюду, по всему старому городу, но здесь они выглядели особенно эффектно. Вся Оденгатан была забита стоящими машинами до самой Валхаллавеген, длинная вереница автобусов начала беспорядочно расползаться по площади, а пустые такси, стоявшие здесь с самого начала, никак не улучшали положения. Извозчики покинули свои экипажи и смешались с толпой полицейских и зевак.
Никто ничего не понимал.
А народ все прибывал, прибывал со всех сторон, но больше всего из метро. Множество полицейских на мотоциклах, две пожарные машины и вертолет автоинспекции довершали картину. Там и сям группы полицейских в форме пытались отвоевать для себя в этой толчее хоть минимальное жизненное пространство.
Если бы покойный Нюман сам руководил операцией, ему и то не удалось бы создать более полную неразбериху, поймал себя на мысли Колльберг, когда они вместе с Гюнвальдом Ларссоном пробивались к станции подземки, куда явно перемещался центр полицейской активности.
Они даже встретили по дороге личность, с которой, вероятно, стоило поговорить, а именно Ханссона из пятого. Или, если полностью, Нормана Ханссона, первого помощника комиссара, ветерана в округе Адольфа Фредрика, досконально знавшего участок.
— Это не ты здесь хозяйничаешь? — спросил Колльберг.
— Нет, Боже меня избави.
И Ханссон с ужасом глянул по сторонам.
— А кто тут командует парадом?
— Наверное, не один, а многие, но только что прибыл главный инспектор Мальм. Он там позади, в фургоне.
Они протиснулись к машине.
Мальм был подтянутый, элегантный мужчина лет эдак сорока пяти, с приятной улыбкой и волнистыми волосами. Своей хорошей формой он был, по слухам, обязан верховым прогулкам в Дьюргордене. Его политическая благонадежность была выше подозрений, анкетные данные могли вызвать только восторг, но как работник он оставлял желать лучшего. Находились люди, которые вообще считали его полной бездарью.
— Боже мой, Ларссон, у тебя немыслимый вид.
— Где Бек? — спросил Колльберг.
— Мне не удалось установить с ним контакт. Да и вообще это случай для узких специалистов.
— Каких специалистов?
— Разумеется, для специалистов по охране общественного порядка, — с досадой пояснил Мальм. — Полицеймейстер, как на грех, уехал, а шеф отдела в отпуску. Мне удалось связаться с начальником полиции. Он сейчас в Стоксунде и…
— Отлично, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— В каком смысле? — насторожился Мальм.
— В том, что там его не достанет пуля, — объяснил Гюнвальд Ларссон с невинным видом.
— Как, как? Ну что бы там ни было, а командовать поручили мне. Я вижу, вы прибыли с места преступления. Как вы расцениваете обстановку?
— На крыше сидит псих, вооруженный автоматом, и подстреливает полицейских, — объяснил Гюнвальд Ларссон.
Мальм зачарованно смотрел ему в рот, но продолжения не последовало.
Гюнвальд Ларссон зябко похлопал себя по бокам.
— Он забаррикадировался. — сказал Колльберг. — Соседние крыши все ниже. Кроме того, он время от времени спускается в квартиры верхнего этажа. Мы до сих пор даже мельком его не видели. Словом, подобраться к нему не так просто.
— Ну, есть много способов, — важно проронил Мальм. — Мы располагаем значительными ресурсами.
Колльберг обернулся к Ханссону:
— А что было с автобусом, который обстреляли на Оденгатан?
— Черт бы его побрал! — выругался Ханссон. — Двое раненых, один в руку, другой в ногу. Можно внести предложение?
— Какое еще предложение? — спросил Гюнвальд Ларссон.
— Смотаться отсюда. В какое-нибудь другое место, которое находится в границах оцепления, например на территории газового завода, что возле Торсгатан.
— Где раньше были старые газовые часы? — сказал Колльберг.
— Именно туда. Часы-то уничтожены. На их месте теперь электронный регулировщик.
Колльберг вздохнул. Старые, сложенные из кирпича часы были уникальным сооружением, и многие видные лица участвовали в кампании по их спасению. Разумеется, безрезультатно. Разве какие-то часы могут быть важнее, чем регулировщик?
Колльберг покачал головой. Отчего ему вечно приходят на ум посторонние мысли? Ей-богу, что-то с ним не так.
— А вертолет может там сесть? — спросил Мальм.
— Может.
Мальм бросил быстрый взгляд на Гюнвальда Ларссона и спросил:
— А… пуля туда не может долететь?
— Не может, не может. Если, конечно, у этого черта на крыше нет гранатомета.
Мальм долго молчал. Потом долго разглядывал своих коллег и сказал резким отчетливым голосом:
— Господа! У меня есть идея. Мы поодиночке пробираемся к газовому заводу на Торсгатан. Встреча через… — Он взглянул на часы. — Через десять минут.
XXVII
Когда Мартин Бек попал на Торсгатан, была половина второго, и там уже царил относительный порядок.
Мальм расположился в бывшей сторожке больницы у Западных ворот, а вокруг себя сосредоточил не только значительные материальные ресурсы, но и б?льшую часть тех полисменов, которые играли в драме первостепенные роли. Даже Хульт и тот был здесь, и Мартин Бек сразу ему сказал:
— А я тебя искал.
— Ты меня? Зачем?
— Теперь это уже не имеет значения. Просто Оке Эриксон вчера вечером звонил Нюманам и назвался твоим именем.
— Оке Эриксон?
— Да.
— Оке Рейнольд Эриксон?
— Да.
— Он и убил Стига Нюмана?
— Похоже на то.
— А теперь он сидит на крыше?
— Очень может быть.
Хульт ничего не ответил, не изменил даже выражения лица, но стиснул свои узловатые красные руки с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
Насколько можно судить, человек на крыше не предпринимал никаких новых действий с тех пор, как час тому назад обстрелял патрульную машину.
Хотя дом был тщательно изучен в бинокль, никто не знал даже, жив этот человек или нет. А полиция со своей стороны не сделала еще ни единого выстрела.
— Но сеть раскинута, — сказал Мартин Бек с удовлетворением. Штампованная фраза ни у кого не вызвала улыбки, тем более, что она вполне точно отражала создавшееся положение.
Квартал, в котором находился дом, был нашпигован полицией. Большинство полицейских были вооружены портативными радиоустановками и могли поддерживать связь как друг с другом, так и с командным пунктом — патрульной машиной, стоявшей перед сторожкой. На чердаках в соседних зданиях залегли специалисты по слезоточивому газу, а снайперы притаились во всех точках, имеющих стратегическое значение.
— Таких точек всего две. — сказал Гюнвальд Ларссон. — Крыша издательства «Боньерс» и фонарь над куполом церкви Густава Вазы. Вы думаете, церковные власти позволят вам открывать пальбу с колокольни?
Но его никто не слушал.
План предстоящей операции был продуман до мелочей. Сперва человеку на крыше надо предоставить возможность сдаться добровольно. Если нет — его придется взять силой или в крайнем случае застрелить. При этом никоим образом нельзя рисковать жизнью полицейских. Решающий удар желательно по возможности нанести извне, не вступая с преступником в непосредственный контакт.
Пожарные машины с лестницами поджидали на Обсерваториенгатан и Оденгатан, готовые прийти на помощь, если ситуация того потребует. На них сидели пожарники вперемешку с полицейскими в пожарной форме.
Мартин Бек и Рённ могли помочь делу важными сведениями, то есть сообщить, что Эриксон, если только на крыше сидит именно Эриксон — такая оговорка необходима, — вооружен американским автоматом системы «джонсон» и обыкновенной самозарядной винтовкой армейского образца, и тот и другая скорей всего с оптическим прицелом. Да еще прицельный пистолет «хаммерли».
— «Джонсон автоматик», — сказал Гюнвальд Ларссон. — Черт подери! Хотя он весит меньше семи килограммов и необычайно прост в обращении, это все-таки почти пулемет. Имеет небольшую отдачу и делает сто выстрелов в минуту.
Слушал его только Рённ. Он и сказал задумчиво:
— Ну, ну.
Потом он зевнул. Природа брала свое.
— А своим маузером он способен прищелкнуть вошь на визитной карточке с расстояния шестьсот метров. Дайте ему хорошую видимость плюс немножко удачи, и он может контролировать местность на тысячу метров в окружности.
Колльберг стоял, прислонясь к плану города. Он утвердительно кивнул.
— Представляю, чего он может натворить, если вздумает, — сказал Гюнвальд Ларссон.
Сам Ларссон вздумал прикинуть некоторые расстояния. С крыши, где окопался Эриксон, до перекрестка Оденгатан и Хеслингегатан — сто пятьдесят метров, до главного корпуса Саббатсберга — двести пятьдесят, до церкви Густава Вазы триста, до издательства «Боньерс» — пятьсот, до первого высотного дома на Хеторгет — тысяча и до Ратуши — тысяча сто.
Мальм прервал его расчеты досадливо и высокомерно.
— Да, да. — сказал он. — Нечего об этом думать.
Однако единственным, кто почти не думал ни о бомбах со слезоточивым газом, ни о вертолете, ни о водяных пушках, ни о портативных радиопередатчиках, был Мартин Бек.
Он стоял в углу молча, поодаль от всех не только из-за клаустрофобии и нелюбви к многолюдным сборищам. Он был погружен в раздумья об Оке Эриксоне и о тех жизненных обстоятельствах, которые поставили Эриксона в это нелепое и безвыходное положение. Может быть, рассудок Эриксона окончательно помутился, может быть, он утратил способность общаться с людьми. А может быть, и нет. И кто-то должен нести ответственность. Не Нюман, поскольку Нюман либо не понимал, что значит для человека ответственность, либо вообще не знал, что существует такое чувство. И, уж конечно, не Мальм, для которого Эриксон просто-напросто опасный маньяк на крыше, маньяк, не имеющий никакого отношения к полиции, если не считать того, что именно полиции надлежит тем или иным способом обезвредить его.
Сам же Мартин Бек все больше и больше понимал Эриксона. И все больше проникался чувством вины, которую он должен искупить тем или иным способом.
Через десять минут человек с крыши подстрелил полицейского, стоявшего на углу Оденгатан и Торсгатан, в пятистах метрах от того окна, из которого был произведен выстрел. Удивительно было даже не то, что этому человеку удалось подстрелить полицейского с такого расстояния, а то, что голые ветви парка не помешали ему попасть в цель.
Так или иначе, выстрел был произведен, пуля угодила полицейскому в плечо, но, поскольку на нем был пуленепробиваемый жилет, рана оказалась несерьезной и, уж во всяком случае, не угрожала жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25