— Мне надо было поступить так раньше, но я ощущал, что ее щебет доставляет тебе удовольствие. Теперь, пользуясь тишиной, я объясню тебе свое появление на Багряной. Не отрицаю, я выращен искусственным путем, и, конечно, не в бочке из-под огурцов. Но разве Вечно Идущие не создаются таким же способом? Нас справедливо именуют биологическими машинами, забывая при этом, что любая биологическая схема — машина, включая и Вечно Идущих. Долгое время между нами существовала некоторая разница, но после того, как я создал блоки эмоций, разница заключается только в том, что я, например, практически вечен, а Вечно Идущий, даже с заменой почти всех органов, в конце концов самопроизвольно распадается на составные части. Надо отдать и им должное, это они дали нам жизнь и сейчас ухитряются оставлять свои микрокопии для последующего возрождения, хотя и то, что ты называешь роботом и киборгом, может быть восстановлено очень легко.
Ты все уяснил и понял ложность утверждений И-й-и, что перед тобой находится механизм, не заслуживающий внимания. Теперь я уйду, оставляя тебе свои наилучшие пожелания. А когда истечет время обязательного труда, то И-й-я может вернуться к тебе, если ты пожелаешь. Сейчас, прости, она должна произнести несколько фраз, иначе у нее выйдут из строя три очень ценных блока и одна присадка. Сгорят от перенапряжения.
И-й-я может прийти к тебе и в начале нового дня. — Он произнес певучую фразу, глаза механической дамы загорелись розоватыми огоньками, и она вылила целый поток лести на своего господина.
— О благороднейший из Вечно Идущих! Мгновенно мыслящий! Видящий все! Прекрасный! Удивительный! Душка! Ты разрешаешь мне вернуться к посланцу Звезды Надежды…
— Хватит! — сказал желтый киборг и добавил на прощание: — Как ты, Ив, обогатил ее словарный запас! Придется поставить ограничитель.
— Дудки! — весело возразила И-й-я и помахала мне рукой. — До скорого!
Я хотел было сказать ей, что вряд ли смогу принять ее еще раз, да у меня язык не повернулся: ее личико прямо-таки заливала радость.
Близился рассвет: красный шарик вот-вот выйдет из темной половины круга. Я ходил по спальне-гостиной от стенки к стенке, погрузясь в беспощадный самоанализ. Ведь если откинуть в сторону комизм ситуации, на месте бесподобной И-й-и могла оказаться настоящая марсианка, и я бы так же попал в ловушку, как и бедный Антон. Меня прошиб пот, когда я только вспомнил, как отреагировал на появление И-й-и.
«Ну нет, теперь уж им не удастся! — думал я, стараясь поддеть носком ботинка желто-зеленую пуфочку, которая все время оказывалась у меня на дороге, пуфочка ловко увертывалась и снова забегала вперед. Я уже не пытался объяснить этот фокус, просто воспринимал наглую пуфочку как обязательную деталь в марсианском доме. Но как мне хотелось пнуть ее ногой. В ней сейчас сосредоточились все мои неудачи, все промахи, какие я делал в своей жизни, и, казалось, стоило мне ее поддеть, как все чары спадут и появится Антон и скажет: „Что за чертовщина, Ив?“ Мне так захотелось его увидеть, что я закричал, как в подмосковном лесу в грибную пору:
— А-а-нто-он! — и, наконец, поддел ногой зазевавшийся пуфик.
Наверное, в этот вопль я вложил столько душевных сил, что стена-экран раздалась и передо мной открылись большие покои, залитые розовым светом. Там я увидел своего исчезнувшего друга и прекрасную марсианку.
Некоторое время они вели беззвучный разговор. По выражению лица Антона я видел, что ему приходится несладко, что он разрывается между долгом и любовью. Надо признаться, что я перешел на сторону Ли. «Нет, он должен остаться, — думал я, — ему необходимо остаться, он будет здесь нашим представителем, и, быть может, изменит ход всей истории, и Марс избежит своей страшной участи». Как он это сделает, я не представлял себе, но почему-то у меня росло убеждение, что будущее Марса и Земли зависит исключительно от того, как поведет себя сейчас Антон: если он примет «благоразумные советы» Ли, то все беды пронесутся, как метеоритная пыль, не причинив особого вреда, в противном же случае судьбам народов обеих планет будет грозить страшная опасность.
«Но почему?» — спросил кто-то внутри меня. И тут же, уловив эту нотку сомнения во мне, Ли перешла-на звучащую речь.
— Ты искра, залетевшая из будущего («искра» относилась к моему другу), ты предназначен возжечь потухающее пламя жизни на Багряной. В жизни каждого мыслящего существа есть особая цель, цель, свершить которую ему необходимо, чтобы оправдать свое существование. Многие ищут и не находят своего предназначения, своей Миссии…
— Ага, Миссия! — подхватил я, вспомнив Арта. — Нас ждут для этой Миссии там, на корабле; ждут Вашата, Макс! Ждут дома! — продолжал я под недоумевающим взглядом Ли.
Все это время Антон стоял ко мне спиной, услышав мой голос, он быстро повернулся, на лице его отразились и радость и смущение:
— Ах, Ив! И ты здесь, — сказал он сдавленным голосом. — Ну, что ты так смотришь на меня? И затем, почему врываешься в чужую спальню, даже не постучав? Что о нас подумают, Ив! — Последние слова он произнес с мягкой укоризной.
— Я тут ни при чем — местное телевидение транслирует ваше свидание, — сказал я.
Он изменился в лице. Повернулся к Ли. Она стояла посреди комнаты, на месте, где только что находилась кровать, в глухом черно-лиловом платье.
— Ли?
— Ив прав только отчасти. Нас могли видеть только те, кто этого пожелал. На Багряной личная жизнь ограждена от посторонних взоров.
— Ничего себе ограждена! — вскипел Антон. — Кем или чем ограждена?
— Понятием недопустимости.
— Ах да, да… Я и забыл, где мы находимся… Я сейчас, Ив, вот только… где моя одежда? Где скафандр? Ты тоже еще не надел? Что, были сигналы?
Я сказал, что сигналов еще не слышал, но надо собираться в обратный путь. По крайней мере, находиться в состоянии готовности. И что я сейчас влезу в скафандр.
— Кстати, сколько на твоих часах? — спросил я.
Он взглянул на часы:
— Какая-то ерунда. Явно останавливались, а сейчас еле плетутся. А у тебя?
— Тоже. Видимо, на них что-то влияет. Мы еще не знаем, какие изменения происходят при полетах во времени.
— Вполне резонный вывод. И ты прав, что надо собираться. Не забросил же нас Арт сюда до конца дней наших. И я что-то не верю в возможность уловить повышение напряженности какого-то поля, связывающего нас с будущим, то есть с нашим временем. — Он обвел взглядом комнату, она утратила свой прежний радостно-розовый тон, а стала тускло-серой.
Ли ответила на его немой вопрос:
— Сейчас принесут твою одежду и скафандр.
Опять между ними начался безмолвный разговор, из которого она меня почти всегда выключала. Ли протянула к Антону руки, и он медленно пошел к ней.
«Пропал, не выбраться», — мелькнуло у меня в голове. Вместо розовой спальни я уже видел полыхающее марево, сквозь него проступали неясные очертания каких-то конструкций, мелькнуло зеркало водоема. Я плыл по этому озеру или морю, глядя на оранжевый кружочек солнца. Антон греб, Ли сидела рядом со мной, и я сжимал ее теплую четырехпалую руку…
КУРЯЩИЙ РОБОТ
Я очнулся у подножия гор. Голых, с острыми вершинами, их прорезывали черные, как тушь, ущелья, блестели серые осыпи. Казалось, я мог дотянуться до них рукой. Оптический обман. Здесь все кажется ближе. До кряжа было не менее двадцати километров. Поднявшись на локте, я медленно приходил в себя и старался поскорее найти оранжевый скафандр Антона. Вот и он! Нет, только камень.
Я поднялся с плотно утрамбованного песка, присыпанного тонким, как пудра, пеплом.
Дышалось легко. Еле слышно работала система регенерации. Я включил радиосвязь.
Молчание.
«Нахожусь в тени. Мешают горы, или меня выбросил Арт где-то очень далеко. Может, на обратной стороне планеты».
Холодок побежал по спине от такой мысли.
Я осмотрелся. От гор стелилась ровная, словно тщательно укатанная, равнина, вернее пустыня, мертвая, ледяная, оранжевое плато с бурыми и серыми пятнами, кое-где поднимались бугорки каменных глыб, темно-красных и желтых. Вершины гор трехкилометровой зубчатой стеной поднимались к фиолетовому небу.
Один! Совсем один. Как же меня заметят в моем оранжевом костюме на этой оранжевой равнине? Я усмехнулся. Кто заметит? И опять я стал искать глазами Антона.
Все только камни, камни. Как не хватало мне моего друга в это страшное время. Все же я нашел в себе силы порадоваться за него. Там, в бездне времени, среди Вечно Идущих, он проживет долгую полезную жизнь и, конечно, повлияет на весь ход истории марсиан. Он предостережет их от ошибок… и поможет наделать новых, своих, земных. Ошибки порождаются жизнью, разум их исправляет — или ему это кажется — и делает новые. Идеал — возможно меньшее количество промахов…
Почему-то у меня улетучился страх за свою жизнь, мне казалось, что я выполнил все, что мне положено, кое-что и сверх того. Я продержусь суток двое-трое: регенератор работал прекрасно, мне показалось, что даже лучше, чем прежде, не ощущалось неприятного вкуса во рту, кожа была сухой, голова ясной. И странно, даже в этом, казалось, абсолютно безвыходном положении у меня ровно тлела надежда на спасение. Только бы определиться. Судя по высоте солнца, я находился на шестьдесят пятом — шестьдесят шестом градусе южной широты, то есть вправо или влево от нашего места посадки. Неутомимо мой приемник посылал SOS во все стороны марсианского света. За истощение аккумуляторов я пока не боялся: солнечные батареи действовали удивительно хорошо, лучше, чем прежде.
Я огляделся, и сердце мое радостно забилось — на востоке, из-за горизонта виднелась вершина Большого Гейзера, как раз он извергал скопившуюся за пять часов порцию водяных паров, углекислоты и сернистого газа, серо-желтый столб поднимался в небо по струнке, как дым из трубы в холодный, безветренный день где-нибудь в сибирском заповеднике — там разрешают сжигать сучья в каминах.
Теперь мне стало ясно, куда надо двигаться. До Большого Гейзера не больше шестидесяти километров, но по пути глубокие трещины, их придется обходить, овраги… Я представил себе местность с высоты: километрах в тридцати отсюда находится ущелье, ведущее к Срединному морю, его я пройду завтра; сегодня к вечеру одолеть бы этот путь по пустыне до ущелья.
Половина двенадцатого. Часы опять шли нормально.
Я чуть не упал, споткнувшись об остов робота. Он напомнил мне скелет верблюда в Каракумах, где мы с Антоном бродили в студенческие каникулы. Там, к югу от Солнечных ворот, остался заповедник песков; на древних тропах ветер иногда обнажает останки «кораблей пустыни», погибших столетия назад. Робот окончил свои дни очень давно, может быть, прошло сто тысяч лет, миллион, как он упал на этом месте и больше не поднялся. Его панцирь сделан из вечной пластмассы. От него осталась только оболочка, как хитиновый покров жука. Сложнейшую электронику в его чреве источили время и песок, правда, я вытащил какой-то блок из Черепной коробки и, движимый чувством почтения к смерти, положил его на прежнее место.
Скоро роботы стали попадаться чаще. Они лежали, как солдаты на поле боя, скошенные пулеметным огнем: головами в сторону гор. Они явно сражались! Я увидел небольшую трубку с утолщением на конце, какое-то оружие — может быть, лазер?
В отрывке одной из записей говорилось о колонии или стране в горах, где обитали механические копии Вечно Идущих, добывая там «силу планеты» — наверное, уран. За что они боролись? Может быть, восстали против Вечно Идущих? Что, если таких, как Арт, в то время существовало сотни тысяч? Я вспомнил забавную секретаршу и ее хозяина, они вполне могли сражаться за свои права…
Временами из-под слоя праха показывалась дорожная полоса. Я подсчитал по шагомеру, что дороги отстояли одна от другой на три километра и шли параллельно друг другу. Мне встретилось шоссе, идущее вдоль гор, и я пошел по коричневым, потрескавшимся многогранникам. Дорога то уходила в песок, то снова появлялась. По дороге идти стало гораздо легче. Создавалась иллюзия, что вот кончится шоссе и я куда-то приду, к теплу, к людям. Дорожная сеть покрывала огромный участок. Когда-то здесь шумели под ветром голубые, синие и зеленые сады, поднимались города, стояли загородные дома. А может, это был мегаполис — один гигантский город? Что-то похожее мы с Антоном видели в первом фильме, паря над экваториальной равниной.
Каждую дорогу покрывали плитками или заливали пластиком одного цвета. Века почти стерли краски, но явно различались цвета: синий, излюбленный фиолетовый, желтый. «С такой дороги не собьешься», — подумал я, обходя останки какой-то машины, утонувшей в песке. За останками машины, метрах в ста от нее, когда-то находился мост, сейчас похожий на небрежный набросок инженера — так обглодало его время Но каким же прочным должен быть этот материал, если до сих пор висит между остатками опор одна из балок двухсотметровой длины, хотя и сильно прогнутая, и на ней чудом держится ферма, похожая на гигантскую паутину, местами оборванную и все же сохранившую былой изящный рисунок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26