Остальные гирканийцы, немного повременив и невнятно побурчав что-то, тоже бросились вдогонку.
Тамур поднял правую руку в знак приветствия, показывая, что в ней нет оружия.
– Я вас вижу. Мое имя – Тамур. Я возвращаюсь к своему народу после путешествия через море. Со мной торговец. Его имя Конан.
– Я вас вижу, – главный среди вооруженных кочевников тоже поднял руку в приветствии. Смуглый и темноволосый, он подозрительно поглядывал на Конана из-под войлочной шапки, натянутой на самые брови. – Меня зовут Зутан. Вообще-то, сейчас не сезон для купцов.
Конан приветливо улыбнулся:
– Значит, у меня не будет конкурентов.
Зутан долго, не мигая, смотрел на него. Затем, повернув своего коня, он кивком головы предложил всем следовать за ним.
Его люди выстроились в две колонны по обе стороны от Конана и его спутников, сопровождая (или, быть может, карауля) их. Вскоре все остановились в самом центре временного города. Вокруг чужаков собралась толпа. Мужчины, в войлочных шапках и кожаных накидках, женщины – в длинных шерстяных платьях, крашенных в самые разные цвета. Многие надвинули капюшоны плащей на самые глаза. От каждого взрослого мужчины разило потом и бараньим жиром за много шагов. Чем старше был человек, тем больше от него воняло. Солнце и степные ветры так выдубили кожу на их лицах; что порой только так и можно было примерно определить их возраст. Другое дело женщины. Среди них были беззубые старухи и совсем юные девушки, почти дети. Но все до единой выглядели чистыми. Многие из них, те, что помоложе, были очень симпатичными и сделали бы честь женской половине любого богатого дома. Не одна из них проводила восхищенным взглядом, облизывая губы, юного киммерийца.
Конан усилием воли заставил себя не обращать внимания на женщин. Он приехал сюда, чтобы разделаться с Джандаром, а не для развлечений с местными девушками. И вряд ли его делу поможет ссора с чьим-нибудь мужем, братом, отцом или любовником. Тут и с Ясбет хватит проблем.
Слезая с лошади, Конан негромко спросил Тамура:
– А почему и женщины не мажут жиром волосы?
Тамур был потрясен таким невежеством:
– Это же позволяется только мужчинам! – Он покачал головой: – Слушай, киммериец. Я же тебе столько раз говорил, что многие купцы перенимают этот обычай, живя среди нас. Это поможет местным принять тебя за своего. Может, ты еще и усы отрастишь? Совсем хорошо будет. А ты со своими умываниями напоминаешь женщину. Вода смывает силу.
– Хорошо, я подумаю, – сказал Конан.
Его взгляд уткнулся в улыбающегося Акебу, внимательно разглядывающего его.
– Ну да, усы, – сказал туранец, – и еще бороду, как у Муктара.
Конан начал соображать, что ответить на шутку приятеля, но в этот момент Ясбет издала резкий крик. Обернувшись, Конан увидел, что она падает с лошади, – видимо, попыталась слезть сама, невзирая на боль. Рванувшись к ней, он успел подхватить ее у самой земли.
– Что у тебя болит, девочка?
– Ноги, Конан, – простонала она. – Они меня не держат. И еще… моя… мои… на некоторых мышцах – мозоли.
– Мазь, – сказал он, и она снова застонала. Толпа вокруг них зашевелилась. Конан торопливо поднял девушку, поставил на ноги и положил ее руки на седло.
– Держись. Да, вот так. Постарайся простоять так хотя бы недолго.
Постанывая и всхлипывая, она вцепилась руками в седло. Не мешкая ни секунды, Конан повернулся в сторону нараставшего шума.
Его причиной оказался Зутан, шедший во главе процессии воинов. Вдруг все гирканийцы притихли. За Зутаном и его воинами на площадь вышли четыре маленьких, кривоногих старичка. Зутан поклонился почтительно сказал:
– Я представляю вам купца по имени Конан. Знай же, Конан, что тебя представили вождям четырех племен, в чьем стойбище ты сейчас находишься. Имена наших вождей – Олотан, Арензар, Зоан и Сибуйан. Знай, что тебя представили тем, кто отвечает лишь перед Великим Царем. Знай и трепещи.
Чужеземцу было невозможно определить возраст гирканийца, которому перевалило за двадцать пять лет. Но каждому из этих стариков явно было трижды по двадцать пять, если не больше. Их лица были иссушены и изрезаны морщинами, а кожа на вид, да, наверное, и на ощупь, мало чем отличалась от подошвы старого сапога, пролежавшего лет десять на солнце в пустыне. Волосы на их головах и длинные усы были цвета выбеленного пергамента. У одного совсем не было зубов. Остальные же, открывая рты, выставляли на обозрение гнилые обломки. Но восемь глаз, впившихся в Конана, не были глазами безобидных, ничего не соображающих стариков. Не было видно и дрожи в руках, лежавших на рукоятках их ятаганов.
Конан поднял правую руку, вспомнив, как это делал Тамур. Кто его знает, что говорят купцы в таких случаях? Но, похоже, пора было сказать хоть что-нибудь. Зутан уже начал нетерпеливо покручивать усы.
– Я приветствую вас, – начал Конан, – такая честь быть представленным… Я собираюсь честно торговать с вашим народом.
Четверо стариков не мигая смотрели на него. Зутан стал пощипывать усы еще оживленнее.
Что же еще можно сказать, думал Конан. Или сделать? Вдруг он повернулся спиной к вождям и бросился к навьюченным на спины лошадей тюкам. Быстро развязав веревки на одном из них, он вытащил четыре великолепные сабли. Их рукояти были сделаны из черного дерева, инкрустированного слоновой костью. На клинках кислотой были вытравлены сцены верховой охоты. Гравировку покрывал тонкий слой серебра, заставлявший контуры фигур сверкать на солнце. Когда Конан обнаружил эти сабли в одном из тюков еще перед отплытием, он устроил настоящий скандал. Наверное, Тамур хотел под шумок определить себя и своих товарищей в хозяева этим клинкам. Но делать нечего, деньги за товар уже были отданы, и Конан повез с собой эти дорогущие клинки. Сейчас же он благодарил богов за то, что сабли оказались в его багаже.
Когда киммериец пробежал мимо Тамура, сжимая по две сабли в каждом кулаке, тот закатил глаза и жалобно простонал:
– Нет, северянин, только не это. Любой другой меч, но не эти.
Конан подбежал к вождям и, на мгновение задумавшись, неумело поклонился:
– Примите эти скромные подарки… Э-э… в знак… этого… ну, как его, глубокого восхищения… вот.
В черных глазах вспыхнули огоньки жадности, а высохшие руки впились в сабли так, словно боялись, что их вот-вот отберут! Пальцы гладили гравированную сталь. Про Конана, казалось, забыли. Наконец ближайший к киммерийцу вождь (кажется, Сибуйан, подумал Конан) поднял глаза.
– Можешь торговать, – бросил он, и, словно по команде, вся четверка удалилась, крепко сжимая в руках драгоценные подарки.
Акеба положил руку на плечо Конана:
– Пошли, киммериец. Нам, купцам, пора раскладывать товар.
– Ну, и раскладывай сам, а мне нужно увидеть Ясбет.
Когда он подошел к ней, девушка стояла на четвереньках, опершись руками на один из еще не распакованных тюков. Конан, бормоча проклятия, разложил на земле свой плащ и уложил ее лицом вниз на него. Затем он подложил ей под голову сложенную шерстяную попону.
– Ну, как ты? – спросил Конан. – Даже стоять тяжело?
– Нечего пеленать меня, как младенца, – процедила она сквозь сжатые зубы.
– Камни Ханнумана, женщина! Тебя никто не пеленает. Просто ты должна быть в форме, чтобы ехать верхом, когда понадобится.
Ясбет вздохнула, не глядя на него.
– Я не могу ни стоять, ни ехать верхом. Я не могу даже сидеть, – невесело рассмеялась она.
– Возможно, нам придется сняться с места неожиданно. И тогда тебя придется привязать поперек седла. И пойми, что я вовсе не собираюсь посмеяться над тобой таким образом.
– Я понимаю, – тихо сказала девушка. Вдруг она схватила его ладонь и прижала к своим губам: – Ты овладел не только моим телом. Моя душа и сердце тоже принадлежат тебе. Я люблю тебя, Конан из Киммерии.
Он резко отдернул руку и встал.
– Мне нужно посмотреть, как там дела, – пробормотал он. – Ты полежишь здесь? Придется потерпеть, пока поставят палатку.
– Мне здесь удобно, правда.
Ясбет говорила так тихо, что Конан едва слышал ее. Кивнув ей, он быстрым шагом пошел туда, где уже раскладывались на одеялах товары. И что это женщинам вечно нужно говорить про любовь, думал он. Они все время ждут, что ты будешь с ними романтичен, как мальчишка. Или, того хуже, как поэт или музыкант.
Он обернулся и посмотрел на Ясбет. Она лежала, уткнувшись лицом в шерстяную попону. Ее плечи вздрагивали. Наверняка ей очень больно. Еще бы, такое путешествие верхом, без всякой подготовки…
Бурча себе под нос, Конан подошел к своим приятелям, осваивавшим роль заезжих купцов.
Шарак метался от одного кочевника к другому, размахивая руками, громко предлагая то большие куски воска, то винные кубки из Хаурана, черепаховые гребни из Замбулы, вендийский шелк. Акеба более степенно демонстрировал оружие: сабли с клеймом Королевского Арсенала Турана, аквилонские кинжалы и даже боевые топоры из далекой Стигии. Тамур и его друзья, сбившись в кучку, передавали друг другу кувшин с пивом, которым их угостили местные жители.
Конан прохаживался между Акебой и Шараком, прислушиваясь к тому, как они торгуются, и кивая головой в знак одобрения сделки. От купца, у которого есть два человека для того, чтобы ругаться и торговаться с покупателями, никто и не ждал большего.
Торговля шла оживленно, но Конан с непривычки изрядно устал. Он поймал себя на том, что больше думает о хорошей кружке прохладного эля, чем о том, как играть свою роль. В эту минутку его внимание привлекла одна женщина.
Средних лет, она все еще была красива: высокая, полногрудая, с большими темными глазами и полными яркими губами. Ее плащ с войлочной подкладкой был сшит из прекрасной тонкой шерсти. Брошь с большим изумрудом служила застежкой. На шее у нее висело ожерелье с неизвестными Конану камнями. Не позолоченная медная побрякушка, а настоящая тяжелая золотая вещь. Запястья женщины были перехвачены браслетами из целого куска аметиста. Она не обращала внимания ни на духи, ни на украшения, которые на все лады расхваливал Шарак. Взгляд женщины ни на миг не отрывался от Конана. Очень заинтересованный взгляд.
Конан решил, что она – жена одного из самых знатных и богатых кочевников. Может быть, даже вождя. А значит, ее следовало избегать даже больше, чем всех остальных женщин этого племени. Он удостоверился, что на его лице никак нельзя прочесть ничего напоминающего излишнюю приветливость, и, отвернувшись в другую сторону, стал рассказывать покупателям о товарах, разложенных на ближайшем одеяле.
– Ты очень молод для торговца, – раздался за его спиной низкий женский голос.
Конан обернулся и оказался лицом к лицу с той самой женщиной.
– Мне моих лет хватает, – сухо ответил он. Его молодость вообще была его больным местом, особенно при общении с женщинами.
Ее улыбка показалась ему полунасмешливой, полу… какой-то еще.
– Но ты ведь все еще молод?
– Меня давно называют мужчиной. Будешь что-нибудь покупать?
– Я думаю, у тебя лучше получилось бы продавать мечи и копья, юноша. – Ее взгляд пробежал по его могучим плечам и широкой груди.
– Может быть, тени для век? – он взял из лежавших на одеяле пузырьков и коробочек первое, что подвернулось под руку, и протянул ей. Его глаза искали мужчину, который с неодобрением наблюдал бы за их разговором. Должен же он появиться. Такая женщина, даже когда станет бабушкой, все равно будет притягивать к себе мужчин.
– Глядя на то, как смотрится на тебе этот меч, я бы назвала тебя не купцом, а скорее… – она поднесла палец к губам, словно задумавшись, – воином.
– Я – купец, – настойчиво повторил он. – Если не хочешь тени, может быть, духи? Я сейчас поищу…
– Ничего, – сказала она. В ее глазах запрыгали искорки смеха. – По крайней мере пока ничего.
Она пошла прочь, но, повернувшись, бросила ему:
– А то, что ты держишь в руках, и есть духи. Эх ты, торговец. – Ее звонкий смех еще долго звенел в ушах Конана, даже когда сама женщина скрылась из виду.
С громким треском флакон, сжатый в кулаке Конана, лопнул.
– Эрлик побери всех женщин, – пробурчал Конан, выбрасывая черепки. Но отделаться от облака жасминового аромата было куда труднее.
Ругаясь, он возобновил свои прохаживания вдоль разложенных товаров. Время от времени то кто-нибудь из покупателей-мужчин начинал удивленно шмыгать носом, то женщина провожала киммерийца улыбкой. Каждый раз он был готов бежать куда угодно, лишь бы смыть этот позор для мужчины. Смыть! Точно. Как только они разобьют лагерь, подумал Конан, он устроит себе хорошую баню. И пусть Митра сожжет Тамура и всех гирканийцев, если они скажут ему, что мужчине не пристало мыться.
Глава 19
Торговля бойко продолжалась целый день. Товары, привезенные с запада, из-за моря, обменивались на награбленное на далеких восточных караванных тропах. С первыми сумерками к торгующимся подошел Зутан. Толпящиеся у одеял кочевники поспешили расступиться при его появлении.
– Я покажу место, где вы можете устроиться на ночлег, – сказал усатый гирканиец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Тамур поднял правую руку в знак приветствия, показывая, что в ней нет оружия.
– Я вас вижу. Мое имя – Тамур. Я возвращаюсь к своему народу после путешествия через море. Со мной торговец. Его имя Конан.
– Я вас вижу, – главный среди вооруженных кочевников тоже поднял руку в приветствии. Смуглый и темноволосый, он подозрительно поглядывал на Конана из-под войлочной шапки, натянутой на самые брови. – Меня зовут Зутан. Вообще-то, сейчас не сезон для купцов.
Конан приветливо улыбнулся:
– Значит, у меня не будет конкурентов.
Зутан долго, не мигая, смотрел на него. Затем, повернув своего коня, он кивком головы предложил всем следовать за ним.
Его люди выстроились в две колонны по обе стороны от Конана и его спутников, сопровождая (или, быть может, карауля) их. Вскоре все остановились в самом центре временного города. Вокруг чужаков собралась толпа. Мужчины, в войлочных шапках и кожаных накидках, женщины – в длинных шерстяных платьях, крашенных в самые разные цвета. Многие надвинули капюшоны плащей на самые глаза. От каждого взрослого мужчины разило потом и бараньим жиром за много шагов. Чем старше был человек, тем больше от него воняло. Солнце и степные ветры так выдубили кожу на их лицах; что порой только так и можно было примерно определить их возраст. Другое дело женщины. Среди них были беззубые старухи и совсем юные девушки, почти дети. Но все до единой выглядели чистыми. Многие из них, те, что помоложе, были очень симпатичными и сделали бы честь женской половине любого богатого дома. Не одна из них проводила восхищенным взглядом, облизывая губы, юного киммерийца.
Конан усилием воли заставил себя не обращать внимания на женщин. Он приехал сюда, чтобы разделаться с Джандаром, а не для развлечений с местными девушками. И вряд ли его делу поможет ссора с чьим-нибудь мужем, братом, отцом или любовником. Тут и с Ясбет хватит проблем.
Слезая с лошади, Конан негромко спросил Тамура:
– А почему и женщины не мажут жиром волосы?
Тамур был потрясен таким невежеством:
– Это же позволяется только мужчинам! – Он покачал головой: – Слушай, киммериец. Я же тебе столько раз говорил, что многие купцы перенимают этот обычай, живя среди нас. Это поможет местным принять тебя за своего. Может, ты еще и усы отрастишь? Совсем хорошо будет. А ты со своими умываниями напоминаешь женщину. Вода смывает силу.
– Хорошо, я подумаю, – сказал Конан.
Его взгляд уткнулся в улыбающегося Акебу, внимательно разглядывающего его.
– Ну да, усы, – сказал туранец, – и еще бороду, как у Муктара.
Конан начал соображать, что ответить на шутку приятеля, но в этот момент Ясбет издала резкий крик. Обернувшись, Конан увидел, что она падает с лошади, – видимо, попыталась слезть сама, невзирая на боль. Рванувшись к ней, он успел подхватить ее у самой земли.
– Что у тебя болит, девочка?
– Ноги, Конан, – простонала она. – Они меня не держат. И еще… моя… мои… на некоторых мышцах – мозоли.
– Мазь, – сказал он, и она снова застонала. Толпа вокруг них зашевелилась. Конан торопливо поднял девушку, поставил на ноги и положил ее руки на седло.
– Держись. Да, вот так. Постарайся простоять так хотя бы недолго.
Постанывая и всхлипывая, она вцепилась руками в седло. Не мешкая ни секунды, Конан повернулся в сторону нараставшего шума.
Его причиной оказался Зутан, шедший во главе процессии воинов. Вдруг все гирканийцы притихли. За Зутаном и его воинами на площадь вышли четыре маленьких, кривоногих старичка. Зутан поклонился почтительно сказал:
– Я представляю вам купца по имени Конан. Знай же, Конан, что тебя представили вождям четырех племен, в чьем стойбище ты сейчас находишься. Имена наших вождей – Олотан, Арензар, Зоан и Сибуйан. Знай, что тебя представили тем, кто отвечает лишь перед Великим Царем. Знай и трепещи.
Чужеземцу было невозможно определить возраст гирканийца, которому перевалило за двадцать пять лет. Но каждому из этих стариков явно было трижды по двадцать пять, если не больше. Их лица были иссушены и изрезаны морщинами, а кожа на вид, да, наверное, и на ощупь, мало чем отличалась от подошвы старого сапога, пролежавшего лет десять на солнце в пустыне. Волосы на их головах и длинные усы были цвета выбеленного пергамента. У одного совсем не было зубов. Остальные же, открывая рты, выставляли на обозрение гнилые обломки. Но восемь глаз, впившихся в Конана, не были глазами безобидных, ничего не соображающих стариков. Не было видно и дрожи в руках, лежавших на рукоятках их ятаганов.
Конан поднял правую руку, вспомнив, как это делал Тамур. Кто его знает, что говорят купцы в таких случаях? Но, похоже, пора было сказать хоть что-нибудь. Зутан уже начал нетерпеливо покручивать усы.
– Я приветствую вас, – начал Конан, – такая честь быть представленным… Я собираюсь честно торговать с вашим народом.
Четверо стариков не мигая смотрели на него. Зутан стал пощипывать усы еще оживленнее.
Что же еще можно сказать, думал Конан. Или сделать? Вдруг он повернулся спиной к вождям и бросился к навьюченным на спины лошадей тюкам. Быстро развязав веревки на одном из них, он вытащил четыре великолепные сабли. Их рукояти были сделаны из черного дерева, инкрустированного слоновой костью. На клинках кислотой были вытравлены сцены верховой охоты. Гравировку покрывал тонкий слой серебра, заставлявший контуры фигур сверкать на солнце. Когда Конан обнаружил эти сабли в одном из тюков еще перед отплытием, он устроил настоящий скандал. Наверное, Тамур хотел под шумок определить себя и своих товарищей в хозяева этим клинкам. Но делать нечего, деньги за товар уже были отданы, и Конан повез с собой эти дорогущие клинки. Сейчас же он благодарил богов за то, что сабли оказались в его багаже.
Когда киммериец пробежал мимо Тамура, сжимая по две сабли в каждом кулаке, тот закатил глаза и жалобно простонал:
– Нет, северянин, только не это. Любой другой меч, но не эти.
Конан подбежал к вождям и, на мгновение задумавшись, неумело поклонился:
– Примите эти скромные подарки… Э-э… в знак… этого… ну, как его, глубокого восхищения… вот.
В черных глазах вспыхнули огоньки жадности, а высохшие руки впились в сабли так, словно боялись, что их вот-вот отберут! Пальцы гладили гравированную сталь. Про Конана, казалось, забыли. Наконец ближайший к киммерийцу вождь (кажется, Сибуйан, подумал Конан) поднял глаза.
– Можешь торговать, – бросил он, и, словно по команде, вся четверка удалилась, крепко сжимая в руках драгоценные подарки.
Акеба положил руку на плечо Конана:
– Пошли, киммериец. Нам, купцам, пора раскладывать товар.
– Ну, и раскладывай сам, а мне нужно увидеть Ясбет.
Когда он подошел к ней, девушка стояла на четвереньках, опершись руками на один из еще не распакованных тюков. Конан, бормоча проклятия, разложил на земле свой плащ и уложил ее лицом вниз на него. Затем он подложил ей под голову сложенную шерстяную попону.
– Ну, как ты? – спросил Конан. – Даже стоять тяжело?
– Нечего пеленать меня, как младенца, – процедила она сквозь сжатые зубы.
– Камни Ханнумана, женщина! Тебя никто не пеленает. Просто ты должна быть в форме, чтобы ехать верхом, когда понадобится.
Ясбет вздохнула, не глядя на него.
– Я не могу ни стоять, ни ехать верхом. Я не могу даже сидеть, – невесело рассмеялась она.
– Возможно, нам придется сняться с места неожиданно. И тогда тебя придется привязать поперек седла. И пойми, что я вовсе не собираюсь посмеяться над тобой таким образом.
– Я понимаю, – тихо сказала девушка. Вдруг она схватила его ладонь и прижала к своим губам: – Ты овладел не только моим телом. Моя душа и сердце тоже принадлежат тебе. Я люблю тебя, Конан из Киммерии.
Он резко отдернул руку и встал.
– Мне нужно посмотреть, как там дела, – пробормотал он. – Ты полежишь здесь? Придется потерпеть, пока поставят палатку.
– Мне здесь удобно, правда.
Ясбет говорила так тихо, что Конан едва слышал ее. Кивнув ей, он быстрым шагом пошел туда, где уже раскладывались на одеялах товары. И что это женщинам вечно нужно говорить про любовь, думал он. Они все время ждут, что ты будешь с ними романтичен, как мальчишка. Или, того хуже, как поэт или музыкант.
Он обернулся и посмотрел на Ясбет. Она лежала, уткнувшись лицом в шерстяную попону. Ее плечи вздрагивали. Наверняка ей очень больно. Еще бы, такое путешествие верхом, без всякой подготовки…
Бурча себе под нос, Конан подошел к своим приятелям, осваивавшим роль заезжих купцов.
Шарак метался от одного кочевника к другому, размахивая руками, громко предлагая то большие куски воска, то винные кубки из Хаурана, черепаховые гребни из Замбулы, вендийский шелк. Акеба более степенно демонстрировал оружие: сабли с клеймом Королевского Арсенала Турана, аквилонские кинжалы и даже боевые топоры из далекой Стигии. Тамур и его друзья, сбившись в кучку, передавали друг другу кувшин с пивом, которым их угостили местные жители.
Конан прохаживался между Акебой и Шараком, прислушиваясь к тому, как они торгуются, и кивая головой в знак одобрения сделки. От купца, у которого есть два человека для того, чтобы ругаться и торговаться с покупателями, никто и не ждал большего.
Торговля шла оживленно, но Конан с непривычки изрядно устал. Он поймал себя на том, что больше думает о хорошей кружке прохладного эля, чем о том, как играть свою роль. В эту минутку его внимание привлекла одна женщина.
Средних лет, она все еще была красива: высокая, полногрудая, с большими темными глазами и полными яркими губами. Ее плащ с войлочной подкладкой был сшит из прекрасной тонкой шерсти. Брошь с большим изумрудом служила застежкой. На шее у нее висело ожерелье с неизвестными Конану камнями. Не позолоченная медная побрякушка, а настоящая тяжелая золотая вещь. Запястья женщины были перехвачены браслетами из целого куска аметиста. Она не обращала внимания ни на духи, ни на украшения, которые на все лады расхваливал Шарак. Взгляд женщины ни на миг не отрывался от Конана. Очень заинтересованный взгляд.
Конан решил, что она – жена одного из самых знатных и богатых кочевников. Может быть, даже вождя. А значит, ее следовало избегать даже больше, чем всех остальных женщин этого племени. Он удостоверился, что на его лице никак нельзя прочесть ничего напоминающего излишнюю приветливость, и, отвернувшись в другую сторону, стал рассказывать покупателям о товарах, разложенных на ближайшем одеяле.
– Ты очень молод для торговца, – раздался за его спиной низкий женский голос.
Конан обернулся и оказался лицом к лицу с той самой женщиной.
– Мне моих лет хватает, – сухо ответил он. Его молодость вообще была его больным местом, особенно при общении с женщинами.
Ее улыбка показалась ему полунасмешливой, полу… какой-то еще.
– Но ты ведь все еще молод?
– Меня давно называют мужчиной. Будешь что-нибудь покупать?
– Я думаю, у тебя лучше получилось бы продавать мечи и копья, юноша. – Ее взгляд пробежал по его могучим плечам и широкой груди.
– Может быть, тени для век? – он взял из лежавших на одеяле пузырьков и коробочек первое, что подвернулось под руку, и протянул ей. Его глаза искали мужчину, который с неодобрением наблюдал бы за их разговором. Должен же он появиться. Такая женщина, даже когда станет бабушкой, все равно будет притягивать к себе мужчин.
– Глядя на то, как смотрится на тебе этот меч, я бы назвала тебя не купцом, а скорее… – она поднесла палец к губам, словно задумавшись, – воином.
– Я – купец, – настойчиво повторил он. – Если не хочешь тени, может быть, духи? Я сейчас поищу…
– Ничего, – сказала она. В ее глазах запрыгали искорки смеха. – По крайней мере пока ничего.
Она пошла прочь, но, повернувшись, бросила ему:
– А то, что ты держишь в руках, и есть духи. Эх ты, торговец. – Ее звонкий смех еще долго звенел в ушах Конана, даже когда сама женщина скрылась из виду.
С громким треском флакон, сжатый в кулаке Конана, лопнул.
– Эрлик побери всех женщин, – пробурчал Конан, выбрасывая черепки. Но отделаться от облака жасминового аромата было куда труднее.
Ругаясь, он возобновил свои прохаживания вдоль разложенных товаров. Время от времени то кто-нибудь из покупателей-мужчин начинал удивленно шмыгать носом, то женщина провожала киммерийца улыбкой. Каждый раз он был готов бежать куда угодно, лишь бы смыть этот позор для мужчины. Смыть! Точно. Как только они разобьют лагерь, подумал Конан, он устроит себе хорошую баню. И пусть Митра сожжет Тамура и всех гирканийцев, если они скажут ему, что мужчине не пристало мыться.
Глава 19
Торговля бойко продолжалась целый день. Товары, привезенные с запада, из-за моря, обменивались на награбленное на далеких восточных караванных тропах. С первыми сумерками к торгующимся подошел Зутан. Толпящиеся у одеял кочевники поспешили расступиться при его появлении.
– Я покажу место, где вы можете устроиться на ночлег, – сказал усатый гирканиец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31