— Пойми меня правильно. Ты мне нравишься, и я о тебе часто думаю, Кэрол. Именно поэтому я и спросил, это было для меня очень важно. Но я вижу, что ты могла меня неправильно понять, и я бы очень хотел все исправить. Но...
Почему она все еще смотрит на него, улыбаясь своей безжизненной улыбкой, словно ждет, что он заполнит ее пустоту жизнью? Он уже попросил прощения, извинился за то, в чем отчасти она была виновата сама. Но она все сидела и ждала. Неужели она действительно думает, что он изменит свой образ жизни, единственный приемлемый для него стиль существования, только лишь ради того, чтобы исправить свою ошибку? У нее на это нет никакого права! Если бы даже Рой мог дать ей то, чего она от него ждала и хотела, он бы не стал этого делать.
Она милая девочка, и поступить с ней так было бы нехорошо.
— Я вот что тебе скажу. — Он вкрадчиво улыбнулся. — Того, что случилось, не изменишь. Давай притворимся, что этого никогда не было? Что скажешь, а? Мы просто все забудем и начнем с нуля.
Она молча смотрела на него.
— Вот и отлично, — оживленно сказал Рой. — Ты молодец. Ладно, я отсюда смоюсь на время и дам тебе одеться...
Он ушел и сам оделся уже за дверью. Вернувшись в свою комнату, он улегся на больничную кровать и невидящим взглядом уставился в окно, выходящее на юг, — перед его мысленным взором стояла девушка в спальне. Как все плохо вышло! Его обычное красноречие подвело его именно тогда, когда без него было не обойтись, и его слова звучали раздраженно и мелочно.
Что случилось, удивился он. Что стряслось с его великолепным чутьем?
Произошедшее не было обманом, скорее ошибкой. И она ничего из-за нее не потеряла. Почему он не смог ее убедить в этом? Он, который мог провернуть сложнейшую махинацию и выйти сухим из воды?
Нельзя обманывать честного человека, подумал он. И очень разозлился от этой мысли.
Он услышал ее приближающиеся шаги, шорох ее формы. Изобразив на лице улыбку, он сел на кровати и повернулся к двери.
На ней было ее старомодное пальто. В руке она держала маленький сестринский чемоданчике инструментами.
— Я ухожу, — сказала она. — Тебе ничего не надо, пока я еще здесь?
— Уходишь? Нет, постой, погоди, — произнес он, стараясь говорить убедительно. — Зачем ты уходишь? А профессиональный долг? Сестра не может бросить пациента на произвол судьбы.
— Тебе не нужна сестра. Мы оба это знаем. Так или иначе, я тебе больше не сиделка.
— Черт возьми, Кэрол...
Она развернулась и направилась к двери. Он беспомощно смотрел ей вслед, потом догнал ее и развернул лицом к себе.
— Я тебе этого не позволю, — сказал он. — Зачем это? Тебе нужна работа, а мы с матерью хотим, чтобы она у тебя была. Зачем...
— Пусти меня, пожалуйста. — Она вырвала руку и снова пошла к двери.
Он торопливо забежал вперед.
— Не уходи, — попросил он. — Ты на меня обижена, пусть так; ты, наверное, считаешь, что у тебя есть на это право. Но как же быть с матерью? Что она подумает, то есть что я ей скажу, когда она придет домой и увидит, что тебя нет?..
Он замолк и покраснел, осознав, что слова его звучали так, словно он боится Лилли. На губах Кэрол появилось подобие улыбки.
— Твоя мать будет расстроена, — сказала она. — Но думаю, что не удивится. Я считала, что она тебя не понимает. А теперь вижу, что понимает, и даже очень.
Рой смотрел в сторону. Нет, он совсем не это имел ввиду...
— Мы должны тебе деньги, твою зарплату. Если скажешь, сколько...
— Ничего. Твоя мать вчера вечером со мной расплатилась.
— Ладно, а за сегодня?
— Сегодня ты мне ничего не должен, потому что я не сделала ничего полезного, — ответила она.
Рой раздраженно хмыкнул:
— Хватит вести себя как двухлетний ребенок. Ты заработала деньги и, ради бога, забери их!
Он достал из кармана кошелек, вытащил деньги и протянул ей.
— Сколько, сколько я должен тебе за сегодня?
Она посмотрела на деньги и, осторожно перебирая купюры пальцами, вытащила три доллара:
— Три доллара. Я слышала, это обычная цена.
— Тебе лучше знать, — раздраженно сказал он. — Эх, Кэрол, ну почему...
— Спасибо. Здесь даже слишком много.
Она развернулась, прошла по ковру к двери и вышла из квартиры.
Рой воздел руки к потолку и беспомощно их опустил. Вот и все. С такими каши не сваришь.
Он пошел на кухню, согрел кофе и стоя выпил. Поднося чашку ко рту, он посмотрел на часы, висевшие над плитой.
Скоро придет Лилли. И до ее прихода нужно кое-что сделать. Это не примирит ее с уходом Кэрол, да и придется запустить руку в собственные сбережения, но сделать это было нужно. Ради него самого.
Рой оделся и вышел на улицу, слегка пошатываясь. Не потому, что неважно себя чувствовал, — просто отвык двигаться. Он поймал такси, а когда добрался до своей гостиницы, чувствовал себя так же бодро, как и всегда.
Роя слегка смутило то, как его встретили в гостинице. Конечно, он всегда старался сделать так, чтобы его полюбили, это было необходимой частью образа. Но все равно он был приятно удивлен и даже пришел в некоторое замешательство от того, как его приветствовали дома (дома!) Симмс и его служащие. Хорошо, что это не были клиенты и их не приходилось накрывать и оставлять с носом, как большинство людей, которые проникались к Рою доверием.
Взволнованный, он принял их поздравления с возвращением из больницы и заверил всех, что чувствует себя отлично. Согласился с Симмсом: да, болезни случаются со всеми, и это всегда неожиданно и неприятно, но так в мире все и происходит.
Наконец ему удалось скрыться в своем номере.
Он снял одну из картин-фальшаков и вытащил три тысячи долларов. Потом, аккуратно повесив ее на стену, ушел из гостиницы и поехал в квартиру Лилли.
Без Кэрол здесь было необычно пусто — зияющая пустота, как бывает, когда навсегда исчезает привычная вещь или родной человек. Оставалось только навязчивое ощущение чего-то неправильного, нехорошего, словно исчезло что-то важное, а заполнить пустующее пространство нечем.
Бесцельно бродя по комнатам, он все еще слышал ее и внутренним взором оглядывал ее маленькую фигурку в накрахмаленной форме, гладкие волосы с завитыми кончиками, бело-розовое лицо, маленький, аккуратный, вздернутый, как у ребенка, нос. Он слышал ее голос, и в том, что она говорила, всегда был он — ты. Хочет ли он чего-нибудь? Может ли она что-нибудь для него сделать? Он хорошо себя чувствует? Он всегда должен говорить ей, если он чего-то хочет.
Ты хорошо себя чувствуешь? Было бы ужасно, если бы я сделала тебе больно...
Он подошел к двери ванной комнаты и остановился. На раковине висело полотенце. Оно было тщательно выстирано и прополоскано, но все равно на нем остались едва заметные желтоватые пятна крови.
У Роя к горлу подкатил ком. Он швырнул полотенце в корзину и с силой захлопнул крышку.
Медленно тянулись часы, и наконец прошел день, который раньше всегда пролетал незаметно.
Лилли вернулась, когда уже стемнело.
Как всегда, она оставляла все свои неприятности по ту сторону двери и вошла сейчас с обычной улыбкой на лице.
— Почему ты одет? Как мило, — сказала она. — Где моя девочка, Кэрол?
— Ее здесь нет, — сказал Рой, — Она...
— Да? Пришлось припоздниться. А ты неплохо выглядишь. — Она села, обмахивая себя ладонью. — Ну и пробки! Я бы добралась быстрее, скача на одной ножке.
Рой медлил. Ему не терпелось побыстрее рассказать ей все, но в то же время он был рад, что можно немного потянуть время.
— Как твой ожог?
— Все в порядке. — Она беспечно махнула больной рукой. — Кажется, это клеймо на всю жизнь, но в конце концов это меня кое-чему научило. Держись подальше от олухов с сигарами.
— По-моему, лучше было бы наложить повязку.
— Ну уж нет. Мне надо все время открывать и закрывать сумочку. Все и так заживает.
Она как-то незаметно ушла от этой темы; хоть ей и было приятно, она все-таки была смущена его необычным вниманием. В комнате стало тихо; Лилли вытащила из сумочки сигарету и весело улыбнулась, когда Рой поднес ей зажигалку.
— Слушай, у меня такое впечатление, что мои ставки растут. Еще немного, и я... Это еще что?
Она посмотрела на деньги, которые он положил ей на колени. Нахмурившись, она подняла глаза.
— Три тысячи, — сказал он. — Надеюсь, этого хватит, чтобы нам рассчитаться: больничные счета и тому подобное.
— Конечно. Но ведь ты не... Да нет, — устало сказала она. — Не будем обманываться. Я надеялась, что ты в честные игры играешь, а выходит...
— Ты же сама все знала, — мотнул головой Рой. — А теперь я хочу сказать тебе еще кое-что. Насчет Кэрол.
14
В квартиру Лилли залетали приглушенные, иногда усиливавшиеся звуки с Сансет-Стрип, звуки, характерные для этого времени суток, когда только начинаются вечерние развлечения и клубная жизнь. Раньше, с четырех до семи, слышался только деловитый шум города: грузовики, легкие и тяжелые пикапы, развозившие товары последним клиентам, а потом уезжающие из города; легковые автомобили, которые изо всех сил старались поскорее покинуть центр и оказаться наконец в своих роскошных владениях: в Брентвуде, Бель Эйр и Беверли-Хиллз. Машины были всех размеров и видов, начиная от гоночных, но в основном это были дорогие автомобили. Однажды, оказавшись в пробке, Рой стал рассматривать машины и, кроме двух мотоциклов и одного «форда», не обнаружил автомобилей среднего класса — одни «кадиллаки», «роллс-ройсы», «линкольны» и «империалы».
Теперь, прислушиваясь к шуму вечерней жизни, Рой хотел оказаться там, на Сансет-Стрип или где угодно, только не здесь. Желая поскорее покончить с рассказом о Кэрол, он был краток. Но сглаженный, лишенный подробностей рассказ выставлял его еще в худшем виде. Он чувствовал, что необходимо рассказать все заново, объяснить, почему именно так все вышло. Но это только бы ухудшило ситуацию: он выставит себя этаким честным, если не сказать простоватым малым, которого женщина своим глупым упрямством поставила в незавидное положение.
Рой решил, что, как эту историю ни расскажи, ничего хорошего из этого не получится. Путей для отступления не было, даже несмотря на то, что Лилли не отличалась щепетильностью и, с его точки зрения, никогда не пыталась играть роль матери.
Он вздрогнул, когда Лилли со стуком уронила на пол свою сумочку. Нагнулся, чтобы ее поднять, и замер, увидев, что оттуда выпал маленький пистолет с глушителем.
Она накрыла пистолет рукой и выпрямилась, подняв его с отсутствующим видом. Увидев, что Рою не по себе, Лилли слегка усмехнулась.
— Не беспокойся, Рой. Не скрою, это большой соблазн, но в этом случае меня лишат разрешения на ношение оружия.
— Не стоит этого делать, — сказал Рой. — Я и так причинил тебе много неприятностей.
— Не говори так, — ответила Лилли. — Ты же оплатил свой счет, разве не так? Кинул мне деньги, словно они больше не в моде. Ты все объяснил и извинился, но на самом деле ты ведь не сделал ничего, что нужно было бы объяснять и за что извиняться? Я сглупила. И она сглупила: любила тебя, доверяла тебе и всем твоим поступкам и словам приписывала самые лучшие намерения. Проще говоря, мы обе дуры, а дураков, как известно, кидалы всегда водят за нос — это их работа.
— За собой последи, — огрызнулся Рой. — Я попросил прощения и сделал все, что мог. Но если ты опять за свое...
— Но ведь я всю жизнь была такой! Со мной тебе всегда было тяжко. Во мне никогда не было ничего хорошего. И уж конечно, ты не мог упустить шанса мне отомстить!
— Что-о? — Он изумленно взглянул на нее. — О чем ты говоришь, черт возьми?
— Ты все время помнишь об этом, жалеешь себя и злишься на меня. Потому что тебе было тяжело, когда ты был ребенком. Потому что я не подхожу под твое определение матери.
Рой резко выпалил, что не под какие другие определения она тоже не подходит. Потом, слегка устыдившись, почти с раскаянием добавил:
— На самом деле я ничего такого не хотел сказать, Лилли, ты просто задела за живое. Ты сделала для меня столько, что я и ожидать не мог...
— Ничего страшного, — оборвала она его. — Как выясняется, этого было недостаточно. Ты сам это доказал. Но мне бы хотелось кое-что прояснить. Ты думаешь, что я была плохой матерью, и не будем об этом спорить. Но не знаю, приходило ли тебе в голову, что сама о себе я так никогда не думала.
— Ну... — Он замешкался. — Нет, такое мне в голову не приходило.
— Все познается в сравнении, верно? Ты вырос в хорошем районе и мог сравнивать меня с другими матерями. Но я-то росла совсем не так. Там, где жила я, ребенок считался счастливчиком, если проучился в школе хотя бы три года. Если не умер от рахита, глистов, от голода или от чего-нибудь похуже. Я не помню ни дня с того момента, как начала что-то соображать, чтобы у меня было вдоволь еды или чтобы меня не били.
Рой закурил, глядя на нее сквозь пламя спички; то, о чем она рассказывала, вызывало у него скорее раздражение, чем интерес. Ну и что из этого? Может, у нее и было тяжелое детство — хотя он должен был поверить ей на слово. Он знал лишь собственное прошлое. И если ей самой было тяжело, если она понимала, каково это, почему поступала с ним точно так же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Почему она все еще смотрит на него, улыбаясь своей безжизненной улыбкой, словно ждет, что он заполнит ее пустоту жизнью? Он уже попросил прощения, извинился за то, в чем отчасти она была виновата сама. Но она все сидела и ждала. Неужели она действительно думает, что он изменит свой образ жизни, единственный приемлемый для него стиль существования, только лишь ради того, чтобы исправить свою ошибку? У нее на это нет никакого права! Если бы даже Рой мог дать ей то, чего она от него ждала и хотела, он бы не стал этого делать.
Она милая девочка, и поступить с ней так было бы нехорошо.
— Я вот что тебе скажу. — Он вкрадчиво улыбнулся. — Того, что случилось, не изменишь. Давай притворимся, что этого никогда не было? Что скажешь, а? Мы просто все забудем и начнем с нуля.
Она молча смотрела на него.
— Вот и отлично, — оживленно сказал Рой. — Ты молодец. Ладно, я отсюда смоюсь на время и дам тебе одеться...
Он ушел и сам оделся уже за дверью. Вернувшись в свою комнату, он улегся на больничную кровать и невидящим взглядом уставился в окно, выходящее на юг, — перед его мысленным взором стояла девушка в спальне. Как все плохо вышло! Его обычное красноречие подвело его именно тогда, когда без него было не обойтись, и его слова звучали раздраженно и мелочно.
Что случилось, удивился он. Что стряслось с его великолепным чутьем?
Произошедшее не было обманом, скорее ошибкой. И она ничего из-за нее не потеряла. Почему он не смог ее убедить в этом? Он, который мог провернуть сложнейшую махинацию и выйти сухим из воды?
Нельзя обманывать честного человека, подумал он. И очень разозлился от этой мысли.
Он услышал ее приближающиеся шаги, шорох ее формы. Изобразив на лице улыбку, он сел на кровати и повернулся к двери.
На ней было ее старомодное пальто. В руке она держала маленький сестринский чемоданчике инструментами.
— Я ухожу, — сказала она. — Тебе ничего не надо, пока я еще здесь?
— Уходишь? Нет, постой, погоди, — произнес он, стараясь говорить убедительно. — Зачем ты уходишь? А профессиональный долг? Сестра не может бросить пациента на произвол судьбы.
— Тебе не нужна сестра. Мы оба это знаем. Так или иначе, я тебе больше не сиделка.
— Черт возьми, Кэрол...
Она развернулась и направилась к двери. Он беспомощно смотрел ей вслед, потом догнал ее и развернул лицом к себе.
— Я тебе этого не позволю, — сказал он. — Зачем это? Тебе нужна работа, а мы с матерью хотим, чтобы она у тебя была. Зачем...
— Пусти меня, пожалуйста. — Она вырвала руку и снова пошла к двери.
Он торопливо забежал вперед.
— Не уходи, — попросил он. — Ты на меня обижена, пусть так; ты, наверное, считаешь, что у тебя есть на это право. Но как же быть с матерью? Что она подумает, то есть что я ей скажу, когда она придет домой и увидит, что тебя нет?..
Он замолк и покраснел, осознав, что слова его звучали так, словно он боится Лилли. На губах Кэрол появилось подобие улыбки.
— Твоя мать будет расстроена, — сказала она. — Но думаю, что не удивится. Я считала, что она тебя не понимает. А теперь вижу, что понимает, и даже очень.
Рой смотрел в сторону. Нет, он совсем не это имел ввиду...
— Мы должны тебе деньги, твою зарплату. Если скажешь, сколько...
— Ничего. Твоя мать вчера вечером со мной расплатилась.
— Ладно, а за сегодня?
— Сегодня ты мне ничего не должен, потому что я не сделала ничего полезного, — ответила она.
Рой раздраженно хмыкнул:
— Хватит вести себя как двухлетний ребенок. Ты заработала деньги и, ради бога, забери их!
Он достал из кармана кошелек, вытащил деньги и протянул ей.
— Сколько, сколько я должен тебе за сегодня?
Она посмотрела на деньги и, осторожно перебирая купюры пальцами, вытащила три доллара:
— Три доллара. Я слышала, это обычная цена.
— Тебе лучше знать, — раздраженно сказал он. — Эх, Кэрол, ну почему...
— Спасибо. Здесь даже слишком много.
Она развернулась, прошла по ковру к двери и вышла из квартиры.
Рой воздел руки к потолку и беспомощно их опустил. Вот и все. С такими каши не сваришь.
Он пошел на кухню, согрел кофе и стоя выпил. Поднося чашку ко рту, он посмотрел на часы, висевшие над плитой.
Скоро придет Лилли. И до ее прихода нужно кое-что сделать. Это не примирит ее с уходом Кэрол, да и придется запустить руку в собственные сбережения, но сделать это было нужно. Ради него самого.
Рой оделся и вышел на улицу, слегка пошатываясь. Не потому, что неважно себя чувствовал, — просто отвык двигаться. Он поймал такси, а когда добрался до своей гостиницы, чувствовал себя так же бодро, как и всегда.
Роя слегка смутило то, как его встретили в гостинице. Конечно, он всегда старался сделать так, чтобы его полюбили, это было необходимой частью образа. Но все равно он был приятно удивлен и даже пришел в некоторое замешательство от того, как его приветствовали дома (дома!) Симмс и его служащие. Хорошо, что это не были клиенты и их не приходилось накрывать и оставлять с носом, как большинство людей, которые проникались к Рою доверием.
Взволнованный, он принял их поздравления с возвращением из больницы и заверил всех, что чувствует себя отлично. Согласился с Симмсом: да, болезни случаются со всеми, и это всегда неожиданно и неприятно, но так в мире все и происходит.
Наконец ему удалось скрыться в своем номере.
Он снял одну из картин-фальшаков и вытащил три тысячи долларов. Потом, аккуратно повесив ее на стену, ушел из гостиницы и поехал в квартиру Лилли.
Без Кэрол здесь было необычно пусто — зияющая пустота, как бывает, когда навсегда исчезает привычная вещь или родной человек. Оставалось только навязчивое ощущение чего-то неправильного, нехорошего, словно исчезло что-то важное, а заполнить пустующее пространство нечем.
Бесцельно бродя по комнатам, он все еще слышал ее и внутренним взором оглядывал ее маленькую фигурку в накрахмаленной форме, гладкие волосы с завитыми кончиками, бело-розовое лицо, маленький, аккуратный, вздернутый, как у ребенка, нос. Он слышал ее голос, и в том, что она говорила, всегда был он — ты. Хочет ли он чего-нибудь? Может ли она что-нибудь для него сделать? Он хорошо себя чувствует? Он всегда должен говорить ей, если он чего-то хочет.
Ты хорошо себя чувствуешь? Было бы ужасно, если бы я сделала тебе больно...
Он подошел к двери ванной комнаты и остановился. На раковине висело полотенце. Оно было тщательно выстирано и прополоскано, но все равно на нем остались едва заметные желтоватые пятна крови.
У Роя к горлу подкатил ком. Он швырнул полотенце в корзину и с силой захлопнул крышку.
Медленно тянулись часы, и наконец прошел день, который раньше всегда пролетал незаметно.
Лилли вернулась, когда уже стемнело.
Как всегда, она оставляла все свои неприятности по ту сторону двери и вошла сейчас с обычной улыбкой на лице.
— Почему ты одет? Как мило, — сказала она. — Где моя девочка, Кэрол?
— Ее здесь нет, — сказал Рой, — Она...
— Да? Пришлось припоздниться. А ты неплохо выглядишь. — Она села, обмахивая себя ладонью. — Ну и пробки! Я бы добралась быстрее, скача на одной ножке.
Рой медлил. Ему не терпелось побыстрее рассказать ей все, но в то же время он был рад, что можно немного потянуть время.
— Как твой ожог?
— Все в порядке. — Она беспечно махнула больной рукой. — Кажется, это клеймо на всю жизнь, но в конце концов это меня кое-чему научило. Держись подальше от олухов с сигарами.
— По-моему, лучше было бы наложить повязку.
— Ну уж нет. Мне надо все время открывать и закрывать сумочку. Все и так заживает.
Она как-то незаметно ушла от этой темы; хоть ей и было приятно, она все-таки была смущена его необычным вниманием. В комнате стало тихо; Лилли вытащила из сумочки сигарету и весело улыбнулась, когда Рой поднес ей зажигалку.
— Слушай, у меня такое впечатление, что мои ставки растут. Еще немного, и я... Это еще что?
Она посмотрела на деньги, которые он положил ей на колени. Нахмурившись, она подняла глаза.
— Три тысячи, — сказал он. — Надеюсь, этого хватит, чтобы нам рассчитаться: больничные счета и тому подобное.
— Конечно. Но ведь ты не... Да нет, — устало сказала она. — Не будем обманываться. Я надеялась, что ты в честные игры играешь, а выходит...
— Ты же сама все знала, — мотнул головой Рой. — А теперь я хочу сказать тебе еще кое-что. Насчет Кэрол.
14
В квартиру Лилли залетали приглушенные, иногда усиливавшиеся звуки с Сансет-Стрип, звуки, характерные для этого времени суток, когда только начинаются вечерние развлечения и клубная жизнь. Раньше, с четырех до семи, слышался только деловитый шум города: грузовики, легкие и тяжелые пикапы, развозившие товары последним клиентам, а потом уезжающие из города; легковые автомобили, которые изо всех сил старались поскорее покинуть центр и оказаться наконец в своих роскошных владениях: в Брентвуде, Бель Эйр и Беверли-Хиллз. Машины были всех размеров и видов, начиная от гоночных, но в основном это были дорогие автомобили. Однажды, оказавшись в пробке, Рой стал рассматривать машины и, кроме двух мотоциклов и одного «форда», не обнаружил автомобилей среднего класса — одни «кадиллаки», «роллс-ройсы», «линкольны» и «империалы».
Теперь, прислушиваясь к шуму вечерней жизни, Рой хотел оказаться там, на Сансет-Стрип или где угодно, только не здесь. Желая поскорее покончить с рассказом о Кэрол, он был краток. Но сглаженный, лишенный подробностей рассказ выставлял его еще в худшем виде. Он чувствовал, что необходимо рассказать все заново, объяснить, почему именно так все вышло. Но это только бы ухудшило ситуацию: он выставит себя этаким честным, если не сказать простоватым малым, которого женщина своим глупым упрямством поставила в незавидное положение.
Рой решил, что, как эту историю ни расскажи, ничего хорошего из этого не получится. Путей для отступления не было, даже несмотря на то, что Лилли не отличалась щепетильностью и, с его точки зрения, никогда не пыталась играть роль матери.
Он вздрогнул, когда Лилли со стуком уронила на пол свою сумочку. Нагнулся, чтобы ее поднять, и замер, увидев, что оттуда выпал маленький пистолет с глушителем.
Она накрыла пистолет рукой и выпрямилась, подняв его с отсутствующим видом. Увидев, что Рою не по себе, Лилли слегка усмехнулась.
— Не беспокойся, Рой. Не скрою, это большой соблазн, но в этом случае меня лишат разрешения на ношение оружия.
— Не стоит этого делать, — сказал Рой. — Я и так причинил тебе много неприятностей.
— Не говори так, — ответила Лилли. — Ты же оплатил свой счет, разве не так? Кинул мне деньги, словно они больше не в моде. Ты все объяснил и извинился, но на самом деле ты ведь не сделал ничего, что нужно было бы объяснять и за что извиняться? Я сглупила. И она сглупила: любила тебя, доверяла тебе и всем твоим поступкам и словам приписывала самые лучшие намерения. Проще говоря, мы обе дуры, а дураков, как известно, кидалы всегда водят за нос — это их работа.
— За собой последи, — огрызнулся Рой. — Я попросил прощения и сделал все, что мог. Но если ты опять за свое...
— Но ведь я всю жизнь была такой! Со мной тебе всегда было тяжко. Во мне никогда не было ничего хорошего. И уж конечно, ты не мог упустить шанса мне отомстить!
— Что-о? — Он изумленно взглянул на нее. — О чем ты говоришь, черт возьми?
— Ты все время помнишь об этом, жалеешь себя и злишься на меня. Потому что тебе было тяжело, когда ты был ребенком. Потому что я не подхожу под твое определение матери.
Рой резко выпалил, что не под какие другие определения она тоже не подходит. Потом, слегка устыдившись, почти с раскаянием добавил:
— На самом деле я ничего такого не хотел сказать, Лилли, ты просто задела за живое. Ты сделала для меня столько, что я и ожидать не мог...
— Ничего страшного, — оборвала она его. — Как выясняется, этого было недостаточно. Ты сам это доказал. Но мне бы хотелось кое-что прояснить. Ты думаешь, что я была плохой матерью, и не будем об этом спорить. Но не знаю, приходило ли тебе в голову, что сама о себе я так никогда не думала.
— Ну... — Он замешкался. — Нет, такое мне в голову не приходило.
— Все познается в сравнении, верно? Ты вырос в хорошем районе и мог сравнивать меня с другими матерями. Но я-то росла совсем не так. Там, где жила я, ребенок считался счастливчиком, если проучился в школе хотя бы три года. Если не умер от рахита, глистов, от голода или от чего-нибудь похуже. Я не помню ни дня с того момента, как начала что-то соображать, чтобы у меня было вдоволь еды или чтобы меня не били.
Рой закурил, глядя на нее сквозь пламя спички; то, о чем она рассказывала, вызывало у него скорее раздражение, чем интерес. Ну и что из этого? Может, у нее и было тяжелое детство — хотя он должен был поверить ей на слово. Он знал лишь собственное прошлое. И если ей самой было тяжело, если она понимала, каково это, почему поступала с ним точно так же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21