У нее могли быть неприятности с папой, потому что он заставил бы ее во всем признаться. Это от меня он ничего не сумел бы добиться, но она уже старая, в последний день рождения ей исполнилось сорок шесть, и ей не под силу с ним справиться.
И потом, из ее попытки могло ничего не выйти. Конечно, она могла пойти туда, к этому человеку. Но она так боялась, была настолько уверена, что ничего не получится, что и в самом деле могло не получиться. И не только не помогла бы мне, но и сама оказалась бы в неприятном положении.
Между тем я уложила волосы и вернулась в свою комнату. Надела платье, спустилась в кухню и извинилась перед мамой за свои слова.
Она ничего не ответила, только лицо у нее было сердитое и грустное. Тогда я обняла ее, поцеловала и стала к ней ласкаться. Она смутилась, покраснела, но видно было, что мне удалось ее смягчить.
— Да ладно уж, — сказала она. — Я знаю, что ты была не в себе, и не сержусь на тебя. Я сделаю все, как мы договорились.
Я стала возражать:
— Не надо, мам. Я не хочу, честно. К тому же ты сама уверена, что это ничего не даст, зачем рисковать понапрасну?
— Я и правда так думаю. Этот человек не даст мне денег. Лучше... — Она замолчала, давая мне возможность вмешаться. — Понимаешь, все же лучше не рассчитывать на это.
Я засмеялась:
— На что же мне рассчитывать? Что я могу сделать? Ограбить банк?
Конечно, в тот момент я еще не имела в виду ничего определенного, эта мысль пришла мне в голову позже, когда я вернулась в свою комнату. Даже смешно, как это я раньше не додумалась, я имею в виду — учитывая мои обстоятельства. Так-то, конечно, в этом нет ничего странного. Просто до того момента у меня еще оставались какие-то надежды.
— Давай больше не будем об этом, мама, — сказала я. — Не ходи никуда, по крайней мере, не сегодня. Если в ближайшие дни ничего не изменится, тогда видно будет.
— Но лучше всего именно сегодня! Иначе это вообще бесполезно.
— Почему? Если уж можно было столько лет откладывать, то почему нельзя отложить еще на несколько дней?
— Потому что нельзя. Потому что телефон у этого человека...
Она остановилась на полуслове и, отвернувшись к плите, принялась что-то на ней помешивать.
— Господи, девочка! Я так с тобой заболталась, что чуть было дом не подожгла!
— Ты хотела сказать что-то насчет телефона?
— Ничего особенного. Не помню. Господи, что за ужасный день! Болтаю сама не знаю что!
Я засмеялась и сказала, что уже успокоилась и не хочу, чтобы она ходила к тому человеку. И добавила, что разозлюсь, если она меня не послушает. Она кивнула, пробормотав, что это меняет дело.
Я поднялась к себе в комнату, сняла платье, надела чистое белье и растянулась на постели. Свежие простыни приятно холодили кожу. Дверь я оставила открытой, и вместе с легким сквознячком в окно заструился аромат цветущей люцерны.
Впервые за день мне удалось расслабиться. Я закрыла глаза. Казалось, что мой перегруженный мозг освободился от всего лишнего, и в голове у меня начали всплывать картины, лица, события...
Мама... папа... Бобби... дансинг... я сама... вот я вхожу в дансинг... отпираю билетную будку... потом иду в папин кабинет и открываю сейф. Беру оттуда коробку с мелочью...
Я села на кровати с широко распахнутыми глазами. И вспомнила, что сегодня понедельник и танцев не будет, так что мне не нужно идти на работу.
Вздохнула и снова улеглась.
И снова вскочила, чувствуя, как глаза раскрываются все шире и шире. В желудке опять начались было спазмы, но потом понемногу отпустило.
Я взяла с туалетного столика свою сумочку. Вынула оттуда связку ключей, посмотрела на них и положила обратно.
Было почти четыре часа. Я распустила волосы и причесалась заново, хотя уже проделывала это недавно. Потом стала одеваться.
Когда я уже приводила в порядок лицо, ко мне зашла мама. Она шла к себе, но, проходя мимо моей комнаты, увидела, что я сижу перед зеркалом, и остановилась. И поинтересовалась, куда это я собралась в такое время.
— У нас с Бобби свидание вечером. Я собираюсь встретиться с ним в городе. Наверное, так лучше, чем приглашать его к нам. Меньше пересудов.
— До вечера еще далеко. Ты ведь даже не поужинала.
— Я не хочу есть, мама. Господи, ведь я совсем недавно столько съела! А самое главное, я хочу уйти пораньше, чтобы не встретиться с папой. Я не могу его видеть после того, как он повел себя утром.
Мама забеспокоилась и сказала, что папа обязательно спросит, почему меня нет за ужином. Что она ему скажет?
Я повернулась к ней, оторвавшись от зеркала. Наверное, по моему лицу было видно, как я разозлилась.
— Господи! Да скажи ему все как есть! Скажи, что я поздно обедала и не буду ужинать, что я пошла в город. Прогуляюсь, выпью чего-нибудь прохладительного, а потом встречусь с Бобби. Что тут плохого? Неужели всякий раз, когда мне нужно в город, я должна оправдываться и спорить, и спорить, и оправдываться, и так до тех пор...
— Ну что ты так переживаешь, девочка? Что с тобой происходит? — И мама с сомнением посмотрела на меня.
Я набрала в грудь побольше воздуху, но ничего не ответила, а просто посмотрела на нее долгим немигающим взглядом. И опять повернулась к зеркалу.
— Послушай меня, девочка, — примирительно забормотала мама. — Я просто беспокоюсь за тебя. Если бы ты могла понять... Я даже не знаю, о чем ты думаешь.
— Мама! — воскликнула я. — Сейчас я ужасно разозлюсь.
— Но не можешь же ты вот так...
— Ну ладно, мама! Пока у меня было настроение спорить, я спорила. Но больше ты ни слова от меня не услышишь. Ни одного слова, мама! Я объяснила тебе, почему хочу уйти пораньше. Сказала, что видеть вечером папу для меня невыносимо. Я просто не в состоянии его видеть. И не нужно учить меня, как себя вести. Я ни в малейшей мере не намерена делать ни малейшего усилия над собой, чтобы поступать так, как ты добиваешься. И больше ни говорить, ни слышать об этом я не желаю!
Она снова принялась растирать свои руки из-за того, что нервничала. Наверное, оттого они у нее такие красные, что она их вечно трет. Она снова собралась спорить, но я сказала, что заплачу, если она не прекратит. Так что она не стала продолжать.
— Ну так и быть. Но сначала ты выпьешь кофе. Я не выпушу тебя из дома, пока ты что-нибудь не съешь.
— Ох, мама! Ладно, только поторопись, я не смогу есть с накрашенными губами.
Она сбегала в кухню и принесла мне чашку горячего кофе. Я выпила и занялась губами.
Мама стояла, смотрела на меня и нервно потирала руки. Я поймала в зеркале ее взгляд и в ответ так посмотрела, что она тут же отвела глаза. И больше не разглядывала меня, пока я не собралась окончательно.
— Ну ладно, пора бежать, если я не хочу встретиться с папой.
Мама поднялась с кровати:
— Иди, девочка. Береги себя. Не возвращайся поздно.
Она собралась поцеловать меня на прощанье, и мне стало смешно, потому что она совершенно не умела целоваться. Я притворилась, что не понимаю ее намерения, и вывернула шею, чтобы она не смазала мне лицо.
Не могла же я краситься заново — у меня не было на это времени. И потом, если хочешь кого-нибудь поцеловать, так зачем делать это именно тогда, когда человек спешит и уже собрался уходить?
— Девочка, — с волнением произнесла мама, — я не хочу опять тебя расстраивать, но ты должна пообещать мне, что не будешь...
— Мама! Ты в сотый раз повторяешь мне одно и то же! Я больше не хочу об этом слышать, надоело!
— Тебе не нужно ничего делать. Я все сделаю сама. Что-нибудь придумаю, чтобы мы сумели выкрутиться.
— Хватит, мама! Ради Бога, хватит!
Я схватила сумочку и выскочила за дверь.
Она что-то кричала мне вслед, но я не останавливаясь скатилась по лестнице и выбежала на улицу. Когда я уже вышла за ворота, она снова окликнула меня и помахала мне из окна спальни. Я тоже помахала ей и улыбнулась.
Не могу сказать о себе, что я злая, и уж, конечно, я вовсе не хотела ее обижать. Просто в голове у меня было столько всего, что я просто не могла держать себя в руках.
До города я добралась около пяти, ну, может, в четверть шестого. Мне хотелось, чтобы папы не было на работе, когда я там появлюсь, поэтому сорок пять минут мне нужно было чем-нибудь заняться. Или тридцать пять, если учесть, что минут десять мне понадобится, чтобы дойти до дансинга.
Я слонялась по площади перед судом, и остановилась перед ювелирным магазином. Я делала вид, что любуюсь украшениями, но на самом деле разглядывала себя в установленном там большом зеркале. Несмотря на все, что мне пришлось вынести за день, выглядела я неплохо.
На мне был белый кашемировый свитер, который я купила две недели назад, — я еще подумала, что сейчас, пожалуй, не сезон, чтобы ходить в нем; новая синяя фланелевая юбка, прозрачные чулки и практически новые шведские туфли ручной работы.
Я изучала себя в зеркале и думала, что о нем можно сказать все, что угодно, но скупым его не назовешь. Мы с мамой могли купить все, что нам хотелось, и он никогда и слова не сказал бы. Единственное, на чем он настаивал, это чтобы мы расплачивались наличными.
Сколько я себя помню, у мамы в кошельке всегда лежало сто долларов. И когда она или я покупали что-то, она ставила его в известность, и он давал ей столько, чтобы у нее опять была сотня.
Но мы почти ничего себе не покупали, по крайней мере, до этого лета. Я до смерти боялась ходить по магазинам, мне вечно казалось, что продавцы станут смеяться или шушукаться у меня за спиной. А мама была еще хуже. Поэтому мы ничего не покупали до тех пор, пока могли обойтись без какой-то вещи. Когда откладывать покупку было уже больше невозможно, мы хватали первое, что попадалось под руку, и буквально выбегали из магазина.
Папа часто говорил о нас гадости. Некоторые я никогда не забуду. Например, однажды, он сказал, что сдавал бы маму напрокат в качестве пугала, только ему жалко ворон. А про меня он говорил, что я выгляжу как дырявый мешок с отрубями.
Но после того, как я стала встречаться с Бобби, он уже не мог сказать обо мне ничего такого. Потому что рядом с Бобби я уже не могла позволить себе выглядеть плохо одетой, и я буквально заставила себя научиться покупать в магазине. А через некоторое время я и думать забыла о своем страхе. Я имею в виду, что привыкла ходить в магазин, как все люди, и теперь мне это даже нравится.
В последнее время я редко ухожу из города без покупки.
А почему я должна себе отказывать? У папы полно денег. Если он не может ко мне нормально относиться, то пусть позаботится о том, чтобы я нормально выглядела.
Я бросила взгляд на часы и обнаружила, что время приближается к шести. И я скорее зашагала к павильону, размышляя, сколько денег может быть в ящике для мелочи.
Обычно я не прикасалась к этому ящику, это не требовалось в моей работе билетера, поэтому я и не знала, сколько там может быть. Но была уверена, что много. Папа никогда не связывался с банками, он не нуждался в них, потому что вел все свои дела по принципу «деньги на бочку», — он это так называл. А раз дел у него было много, значит, и наличных порядочно.
Конечно, дела в павильоне шли неважно, да и другие могли быть получше. Но что из того? Ведь помимо этого — чего у него только нет! А сколько он заработал, пока все было хорошо? Даже если бы он целый год ничего не зарабатывал, то все равно остался бы богатым! Это знают все в городе. Даже если в том ящичке и не так много, как обычно, все равно там наверняка полно денег.
Когда до павильона оставалась примерно половина квартала, я заметила Ральфа Девора. Он вышел через заднюю дверь и полез на крышу вентиляционной камеры.
Я остановилась как вкопанная. И подумала: «Господи, как же я могла забыть о нем? Ну что он все время здесь крутится!» Мне даже стало нехорошо, так я растерялась. Но потом я высоко подняла голову и решительно двинулась дальше. Я поняла, что, здесь Ральф или нет, не имеет значения. Даже если он и заметил меня, что вряд ли, мне без разницы.
Ральф не увидит ничего странного в том, что я пришла к папе на работу. В конце концов, я дочь его хозяина, и ему не придет в голову останавливать меня и спрашивать, куда я направляюсь. Потом он, конечно, вспомнит, когда папа обнаружит пропажу денег, но на это мне наплевать, потому что тогда нас с Бобби здесь уже не будет, а назад мы возвращаться не собираемся.
Я вошла в павильон. Колени у меня слегка дрожали. Я слышала, как Ральф стучит молотком в вентиляционной камере.
Звук проникал через отдушины в танцзале: тук-тук, тук-тук. Я двинулась дальше, переставляя ноги в такт этим ударам.
Мои шаги замедлились. Этот стук начал меня пугать; мне стало казаться, будто я двигаюсь в какой-то похоронной процессии. А стук все продолжался и продолжался, даже после того, как прекратился. Внезапно я поняла, что слышу уже не удары молотка, а стук собственного сердца.
Я перевела дух и сказала себе, что веду себя глупо, потому что мне ничего не угрожает.
Через час мы с Бобби будем уже далеко отсюда. Папа не узнает, что это я взяла деньги, — а как бы мне хотелось, чтобы он узнал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26