появилась вторая туалетная комната, и мало того – у нее теперь была собственная квартира на территории «Стасиса», и иногда ей даже удавалось там ночевать. Между кукольным домиком и этой ее новой квартирой провели телефон, и Тимми научился им пользоваться.
Мисс Феллоуз привыкла к Тимми настолько, что меньше стала замечать его уродство. Однажды на улице она поймала себя на том, что какой-то обыкновенный мальчик показался ей крайне непривлекательным – у него был высокий выпуклый лоб и выступающий вперед резко очерченный подбородок. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы избавиться от этого наваждения.
И еще приятнее было привыкать к случайным посещениям Хоскинса. Совершенно очевидно, что он с удовольствием расставался на время со своей становившейся все более утомительной ролью главы акционерного общества «Стасис инкорпорейтид» и что к ребенку, с появлением которого было связано нынешнее процветание Компании, он питал особые чувства, граничащие с сентиментальностью. Но мисс Феллоуз казалось, что ему было приятно беседовать и с ней. (За это время ей удалось узнать, что Хоскинс разработал метод анализа отражения мезонного луча, проникающего в прошлое; его изобретением был и сам «Стасис». Холодность его была чисто внешней – ею он пытался замаскировать природную доброту, и, о да, он был женат.)
К чему мисс Феллоуз никак не могла привыкнуть, так это к мысли, что она участвует в научном эксперименте. Несмотря на все свои усилия, она все больше чувствовала себя органической частью происходящего, и дело порой доходило до прямых стычек с физиологами.
Однажды, спустившись к ним, Хоскинс нашел ее в таком гневе, что, казалось, она способна была в этот момент совершить убийство. "Они не имеют права, они не имеют права… Даже если Тимми – неандерталец, все равно он человек, а не животное".
Она следила за ними через открытую дверь. Почти ослепнув от ярости, она прислушивалась к всхлипываниям Тимми. Вдруг она заметила стоящего рядом Хоскинса. Не исключено, что он появился здесь уже давно.
– Можно войти? – спросил он.
Коротко кивнув, она поспешила к Тимми, который тесно прижался к ней, обвив ее своими маленькими кривыми и все еще такими худыми ножками.
– Вы ведь знаете, что они не имеют права проделывать подобные опыты _над человеком_, – сказал Хоскинс.
– А я решительно заявляю, доктор Хоскинс, что они не имеют права проделывать это и над Тимми. Вы когда-то сказали мне, что своим процветанием «Стасис» обязан Тимми. Если вы чувствуете хоть каплю благодарности, избавьте беднягу от этих людей, по крайней мере до той поры, пока он не подрастет и станет разумнее. После их манипуляций он не может спать, его душат кошмары. Я предупреждаю вас (ярость ее достигла кульминации), что я их больше сюда не впущу! (До ее сознания дошло, что она перешла на крик, но она уже не владела собой.) Я знаю, что он неандерталец, – несколько успокоившись, продолжала она, – но мы их во многом недооцениваем. Я читала о неандертальцах. У них была своя культура, и некоторые из величайших человеческих открытий, такие, как, например, одомашнивание животных, изобретение колеса и различных типов каменных жерновов, были сделаны именно в их эпоху. У них, несомненно, были и духовные потребности. Это видно из того, что при погребении они клали вместе с умершим его личные вещи, следовательно, они верили в загробную жизнь и, может быть, у них уже была какая-то религия. Неужели все это не дает Тимми права на человеческое отношение?
Она ласково похлопала мальчика по спине и отослала его играть в другую комнату. Когда открылась дверь, Хоскинс увидел целую гору самых разнообразных игрушек.
Он улыбнулся.
– Несчастный ребенок заслужил эти игрушки, – поспешно заняв оборонительную позицию, сказала мисс Феллоуз. – Это все, что у него есть, и он заработал их своими страданиями.
– Поверьте, я ничего против этого не имею. Я только подумал, как изменились вы сами с того первого дня. Вы тогда были возмущены, что я подсунул вам неандертальца.
– Мне кажется, что я не была так уж возмущена этим, – тихо возразила мисс Феллоуз, но тут же умолкла.
– Как вы считаете, мисс Феллоуз, сколько ему может быть лет? – переменил тему Хоскинс.
– Не берусь вам сказать точно, ведь мы не знаем, как физически развивались неандертальцы, – ответила мисс Феллоуз. – Если исходить из его роста, то ему не более трех лет, но неандертальцы были низкорослыми, а если учесть характер проделываемых над ним опытов, то он, быть может, и вовсе перестал расти. А судя по тому, как он усваивает английский язык, можно заключить, что ему больше четырех.
– Это правда? Я что-то не заметил в ваших докладах ни слова о том, что он учится говорить.
– Он не станет говорить ни с кем, кроме меня, во всяком случае, пока. Он всех ужасно боится, и это не удивительно. Он может, например, попросить какую-нибудь определенную пищу. Более того, он теперь в состоянии высказать свое любое желание и понимает почти все, что я говорю ему. Впрочем, вполне возможно, что его развитие приостановится. – Произнося последнюю фразу, мисс Феллоуз напряженно следила за выражением лица Хоскинса, стараясь определить, вовремя ли коснулась она этого вопроса.
– Почему?
– Для развития каждому ребенку нужна стимуляция, а Тимми живет здесь как в одиночном заключении. Я делаю для него все, что в моих силах, но ведь я не всегда нахожусь подле него, а кроме того, я не в состоянии дать ему все, в чем он нуждается. Я хочу сказать, доктор Хоскинс, что ему необходимо общаться с каким-нибудь другим мальчиком.
Хоскинс медленно наклонил голову.
– К сожалению, у нас имеется всего лишь один такой ребенок. Бедное дитя!
Услышав это, мисс Феллоуз сразу смягчилась.
– Ведь вы любите Тимми, не правда ли? – Было так приятно сознавать, что еще кто-то испытывает к ребенку теплые чувства.
– О да, – ответил Хоскинс, на секунду теряя самоконтроль, и в этот краткий миг она заметила в его глазах усталость.
Мисс Феллоуз тут же оставила намерение довести свой план до конца.
– Вы выглядите очень утомленным, доктор Хоскинс, – с искренним участием произнесла она.
– Вы так думаете? Придется сделать над собой усилие, чтобы выглядеть пободрее.
– Мне кажется, что «Стасис инкорпорейтид» не дает вам ни минуты покоя.
Хоскинс пожал плечами.
– Вы правы. В этом еще повинны находящиеся у нас в настоящее время животное, растения и минералы. Кстати, мисс Феллоуз, вы, наверное, еще не видели наши экспонаты.
– Честно говоря, нет… Но вовсе не потому, что это меня не интересует. Я ведь была очень занята.
– Ну теперь-то у вас больше свободного времени, – повинуясь какому-то внезапно принятому решению, сказал Хоскинс. – Я зайду за вами завтра утром в одиннадцать и сам все покажу вам. Вас это устраивает?
– Вполне, доктор Хоскинс, я буду очень рада, – улыбнувшись, ответила она.
В свою очередь улыбнувшись, он кивнул ей и ушел.
Весь остаток дня мисс Феллоуз в свободное от работы время что-то про себя напевала. И в самом деле, хотя, безусловно, даже сама мысль об этом показалась ей невероятной, но ведь это было похоже… почти похоже на то, что он назначил ей свидание.
Обаятельный и улыбающийся, он явился на следующий день точно в назначенное время. Вместо привычной униформы она надела на этот раз платье. Увы, весьма старомодного покроя, но тем не менее уже много лет она не чувствовала себя столь женственной.
Он сделал ей несколько сдержанных комплиментов, и она приняла его похвалы в столь же сдержанной манере, подумав, что это прекрасное начало. Однако в тот же миг ей пришла в голову другая мысль: «А собственно говоря, начало чего?»
Чтобы отогнать от себя эти мысли, она поспешила попрощаться с Тимми, пообещав, что скоро вернется.
Хоскинс повел ее в новое крыло здания, где она до сих пор ни разу не была. Здесь еще сохранился запах, свойственный только что выстроенным помещениям. Доносившиеся откуда-то приглушенные звуки свидетельствовали о том, что строительные работы еще не закончены.
– Животное, растения и минералы, – снова, как накануне, произнес Хоскинс. – Животное находится здесь – это наиболее живописный из наших экспонатов.
Вся внутренняя часть здания была разделена на несколько помещений, каждое из которых представляло собой отдельную камеру «Стасиса». Хоскинс подвел ее к смотровому окну одной из них, и она заглянула внутрь. Существо, представившееся ее взору, показалось ей вначале чем-то вроде покрытой чешуей хвостатой курицы. Покачиваясь на двух тощих лапках, оно бегало по камере, быстро поворачивая из стороны в сторону изящную птичью голову с костным наростом, напоминающим петушиный гребень. Пальцеобразные отростки коротких передних конечностей непрерывно сжимались и разжимались.
– Это наш динозавр, – сказал Хоскинс. – Он находится здесь несколько месяцев. Уж не знаю, когда мы сможем с ним расстаться.
– Динозавр?
– А вы ожидали увидеть гиганта?
Она улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки.
– Мне кажется, что некоторые их так себе и представляют. Я-то знаю, что существовали динозавры небольшого размера.
– А мы старались извлечь из прошлого именно маленького динозавра. Его все время обследуют, но сейчас, видно, его ненадолго оставили в покое. Эти обследования дали интереснейшие результаты. Так, например, он не является в полном смысле слова холоднокровным животным. Он способен поддерживать температуру тела несколько выше температуры окружающей среды. К сожалению, это самец. С тех пор как он появился здесь, мы пытаемся зафиксировать другого динозавра, который может оказаться самкой, но пока безуспешно.
– А для чего нужна самка?
В его глазах промелькнула откровенная насмешка.
– В этом случае мы, возможно, получили бы оплодотворенные яйца, а следовательно, и детенышей динозавра.
– Ах, да.
Он повел ее к отделению трилобитов.
– Это профессор Дуэйн из Вашингтонского университета, – сказал Хоскинс. – Специалист по ядерной химии. Если мне не изменяет память, он занимается определением изотопного состава кислорода воды.
– С какой целью?
– Это доисторическая вода; во всяком случае возраст ее исчисляется по крайней мере полумиллиардом лет. Изотопный состав позволяет определить температуру океана в ту эпоху. Самого Дуэйна трилобиты не интересуют, их анатомированием занимаются другие ученые. Им повезло: ведь им нужны только скальпели и микроскопы, тогда как Дуэйну приходится для каждого опыта устанавливать сложный масс-спектрограф.
– Но почему? Разве он не может?..
– Нет, не может. Ему нельзя ничего выносить из этого помещения, пока существует хоть какая-то возможность избежать этого.
Здесь были также собраны образцы первобытной растительности и обломки скал – это и были растения и минералы, о которых упомянул Хоскинс. У каждого экспоната имелся свой исследователь. Все это напоминало музей, оживший музей, ставший центром активной научной деятельности.
– И всем этим руководите вы один?
– О нет, мисс Феллоуз, слава богу, в моем распоряжении большой штат сотрудников. Меня интересует только теоретическая сторона вопроса: время как таковое, техника мезонного обнаружения удаленных во времени объектов и тому подобное. Все это я охотно променял бы на метод обнаружения объектов, удаленных во времени менее чем на десять тысяч лет. Если бы нам удалось проникнуть в историческую эпоху…
Его прервал какой-то шум у одной из отдаленных камер, откуда донесся до них чей-то высокий раздраженный голос. Хоскинс нахмурился и, извинившись, поспешил в ту сторону.
Мисс Феллоуз почти бегом бросилась за ним.
– Неужели вы не можете понять, что мне необходимо закончить очень важную часть моих исследований? – крикливо вопрошал пожилой мужчина с красным, обрамленным жидкой бородкой лицом.
Служащий, на лабораторном халате которого были вышиты буквы «СИ» («Стасис инкорпорейтид»), сказал, обращаясь к Хоскинсу:
– Профессора Адемевского с самого начала предупреждали, что этот экспонат будет находиться здесь только две недели.
– Я тогда еще не знал, сколько времени займут мои исследования, я не пророк! – возбужденно выкрикнул Адемевский.
– Вы же понимаете, профессор, что мы располагаем весьма ограниченным пространством, – сказал Хоскинс. – Поэтому мы вынуждены время от времени менять наши экспонаты. Этот обломок халкопирита должен вернуться туда, откуда он к нам прибыл, Ученые ждут, когда поступят новые экспонаты.
– Почему же я не могу получить его в личное пользование? Разрешите мне унести его отсюда.
– Вы знаете, что это невозможно.
– Вам жаль отдать мне кусок халкопирита, этот несчастный пятикилограммовый обломок? Но почему?
– Нам не по карману связанная с этим утечка энергии! – раздраженно воскликнул Хоскинс. – И вам это отлично известно.
– Дело в том, доктор Хоскинс, – прервал его служащий, – что вопреки правилам профессор пытался унести минерал с собой и чуть было не прорвал «Стасис».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Мисс Феллоуз привыкла к Тимми настолько, что меньше стала замечать его уродство. Однажды на улице она поймала себя на том, что какой-то обыкновенный мальчик показался ей крайне непривлекательным – у него был высокий выпуклый лоб и выступающий вперед резко очерченный подбородок. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы избавиться от этого наваждения.
И еще приятнее было привыкать к случайным посещениям Хоскинса. Совершенно очевидно, что он с удовольствием расставался на время со своей становившейся все более утомительной ролью главы акционерного общества «Стасис инкорпорейтид» и что к ребенку, с появлением которого было связано нынешнее процветание Компании, он питал особые чувства, граничащие с сентиментальностью. Но мисс Феллоуз казалось, что ему было приятно беседовать и с ней. (За это время ей удалось узнать, что Хоскинс разработал метод анализа отражения мезонного луча, проникающего в прошлое; его изобретением был и сам «Стасис». Холодность его была чисто внешней – ею он пытался замаскировать природную доброту, и, о да, он был женат.)
К чему мисс Феллоуз никак не могла привыкнуть, так это к мысли, что она участвует в научном эксперименте. Несмотря на все свои усилия, она все больше чувствовала себя органической частью происходящего, и дело порой доходило до прямых стычек с физиологами.
Однажды, спустившись к ним, Хоскинс нашел ее в таком гневе, что, казалось, она способна была в этот момент совершить убийство. "Они не имеют права, они не имеют права… Даже если Тимми – неандерталец, все равно он человек, а не животное".
Она следила за ними через открытую дверь. Почти ослепнув от ярости, она прислушивалась к всхлипываниям Тимми. Вдруг она заметила стоящего рядом Хоскинса. Не исключено, что он появился здесь уже давно.
– Можно войти? – спросил он.
Коротко кивнув, она поспешила к Тимми, который тесно прижался к ней, обвив ее своими маленькими кривыми и все еще такими худыми ножками.
– Вы ведь знаете, что они не имеют права проделывать подобные опыты _над человеком_, – сказал Хоскинс.
– А я решительно заявляю, доктор Хоскинс, что они не имеют права проделывать это и над Тимми. Вы когда-то сказали мне, что своим процветанием «Стасис» обязан Тимми. Если вы чувствуете хоть каплю благодарности, избавьте беднягу от этих людей, по крайней мере до той поры, пока он не подрастет и станет разумнее. После их манипуляций он не может спать, его душат кошмары. Я предупреждаю вас (ярость ее достигла кульминации), что я их больше сюда не впущу! (До ее сознания дошло, что она перешла на крик, но она уже не владела собой.) Я знаю, что он неандерталец, – несколько успокоившись, продолжала она, – но мы их во многом недооцениваем. Я читала о неандертальцах. У них была своя культура, и некоторые из величайших человеческих открытий, такие, как, например, одомашнивание животных, изобретение колеса и различных типов каменных жерновов, были сделаны именно в их эпоху. У них, несомненно, были и духовные потребности. Это видно из того, что при погребении они клали вместе с умершим его личные вещи, следовательно, они верили в загробную жизнь и, может быть, у них уже была какая-то религия. Неужели все это не дает Тимми права на человеческое отношение?
Она ласково похлопала мальчика по спине и отослала его играть в другую комнату. Когда открылась дверь, Хоскинс увидел целую гору самых разнообразных игрушек.
Он улыбнулся.
– Несчастный ребенок заслужил эти игрушки, – поспешно заняв оборонительную позицию, сказала мисс Феллоуз. – Это все, что у него есть, и он заработал их своими страданиями.
– Поверьте, я ничего против этого не имею. Я только подумал, как изменились вы сами с того первого дня. Вы тогда были возмущены, что я подсунул вам неандертальца.
– Мне кажется, что я не была так уж возмущена этим, – тихо возразила мисс Феллоуз, но тут же умолкла.
– Как вы считаете, мисс Феллоуз, сколько ему может быть лет? – переменил тему Хоскинс.
– Не берусь вам сказать точно, ведь мы не знаем, как физически развивались неандертальцы, – ответила мисс Феллоуз. – Если исходить из его роста, то ему не более трех лет, но неандертальцы были низкорослыми, а если учесть характер проделываемых над ним опытов, то он, быть может, и вовсе перестал расти. А судя по тому, как он усваивает английский язык, можно заключить, что ему больше четырех.
– Это правда? Я что-то не заметил в ваших докладах ни слова о том, что он учится говорить.
– Он не станет говорить ни с кем, кроме меня, во всяком случае, пока. Он всех ужасно боится, и это не удивительно. Он может, например, попросить какую-нибудь определенную пищу. Более того, он теперь в состоянии высказать свое любое желание и понимает почти все, что я говорю ему. Впрочем, вполне возможно, что его развитие приостановится. – Произнося последнюю фразу, мисс Феллоуз напряженно следила за выражением лица Хоскинса, стараясь определить, вовремя ли коснулась она этого вопроса.
– Почему?
– Для развития каждому ребенку нужна стимуляция, а Тимми живет здесь как в одиночном заключении. Я делаю для него все, что в моих силах, но ведь я не всегда нахожусь подле него, а кроме того, я не в состоянии дать ему все, в чем он нуждается. Я хочу сказать, доктор Хоскинс, что ему необходимо общаться с каким-нибудь другим мальчиком.
Хоскинс медленно наклонил голову.
– К сожалению, у нас имеется всего лишь один такой ребенок. Бедное дитя!
Услышав это, мисс Феллоуз сразу смягчилась.
– Ведь вы любите Тимми, не правда ли? – Было так приятно сознавать, что еще кто-то испытывает к ребенку теплые чувства.
– О да, – ответил Хоскинс, на секунду теряя самоконтроль, и в этот краткий миг она заметила в его глазах усталость.
Мисс Феллоуз тут же оставила намерение довести свой план до конца.
– Вы выглядите очень утомленным, доктор Хоскинс, – с искренним участием произнесла она.
– Вы так думаете? Придется сделать над собой усилие, чтобы выглядеть пободрее.
– Мне кажется, что «Стасис инкорпорейтид» не дает вам ни минуты покоя.
Хоскинс пожал плечами.
– Вы правы. В этом еще повинны находящиеся у нас в настоящее время животное, растения и минералы. Кстати, мисс Феллоуз, вы, наверное, еще не видели наши экспонаты.
– Честно говоря, нет… Но вовсе не потому, что это меня не интересует. Я ведь была очень занята.
– Ну теперь-то у вас больше свободного времени, – повинуясь какому-то внезапно принятому решению, сказал Хоскинс. – Я зайду за вами завтра утром в одиннадцать и сам все покажу вам. Вас это устраивает?
– Вполне, доктор Хоскинс, я буду очень рада, – улыбнувшись, ответила она.
В свою очередь улыбнувшись, он кивнул ей и ушел.
Весь остаток дня мисс Феллоуз в свободное от работы время что-то про себя напевала. И в самом деле, хотя, безусловно, даже сама мысль об этом показалась ей невероятной, но ведь это было похоже… почти похоже на то, что он назначил ей свидание.
Обаятельный и улыбающийся, он явился на следующий день точно в назначенное время. Вместо привычной униформы она надела на этот раз платье. Увы, весьма старомодного покроя, но тем не менее уже много лет она не чувствовала себя столь женственной.
Он сделал ей несколько сдержанных комплиментов, и она приняла его похвалы в столь же сдержанной манере, подумав, что это прекрасное начало. Однако в тот же миг ей пришла в голову другая мысль: «А собственно говоря, начало чего?»
Чтобы отогнать от себя эти мысли, она поспешила попрощаться с Тимми, пообещав, что скоро вернется.
Хоскинс повел ее в новое крыло здания, где она до сих пор ни разу не была. Здесь еще сохранился запах, свойственный только что выстроенным помещениям. Доносившиеся откуда-то приглушенные звуки свидетельствовали о том, что строительные работы еще не закончены.
– Животное, растения и минералы, – снова, как накануне, произнес Хоскинс. – Животное находится здесь – это наиболее живописный из наших экспонатов.
Вся внутренняя часть здания была разделена на несколько помещений, каждое из которых представляло собой отдельную камеру «Стасиса». Хоскинс подвел ее к смотровому окну одной из них, и она заглянула внутрь. Существо, представившееся ее взору, показалось ей вначале чем-то вроде покрытой чешуей хвостатой курицы. Покачиваясь на двух тощих лапках, оно бегало по камере, быстро поворачивая из стороны в сторону изящную птичью голову с костным наростом, напоминающим петушиный гребень. Пальцеобразные отростки коротких передних конечностей непрерывно сжимались и разжимались.
– Это наш динозавр, – сказал Хоскинс. – Он находится здесь несколько месяцев. Уж не знаю, когда мы сможем с ним расстаться.
– Динозавр?
– А вы ожидали увидеть гиганта?
Она улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки.
– Мне кажется, что некоторые их так себе и представляют. Я-то знаю, что существовали динозавры небольшого размера.
– А мы старались извлечь из прошлого именно маленького динозавра. Его все время обследуют, но сейчас, видно, его ненадолго оставили в покое. Эти обследования дали интереснейшие результаты. Так, например, он не является в полном смысле слова холоднокровным животным. Он способен поддерживать температуру тела несколько выше температуры окружающей среды. К сожалению, это самец. С тех пор как он появился здесь, мы пытаемся зафиксировать другого динозавра, который может оказаться самкой, но пока безуспешно.
– А для чего нужна самка?
В его глазах промелькнула откровенная насмешка.
– В этом случае мы, возможно, получили бы оплодотворенные яйца, а следовательно, и детенышей динозавра.
– Ах, да.
Он повел ее к отделению трилобитов.
– Это профессор Дуэйн из Вашингтонского университета, – сказал Хоскинс. – Специалист по ядерной химии. Если мне не изменяет память, он занимается определением изотопного состава кислорода воды.
– С какой целью?
– Это доисторическая вода; во всяком случае возраст ее исчисляется по крайней мере полумиллиардом лет. Изотопный состав позволяет определить температуру океана в ту эпоху. Самого Дуэйна трилобиты не интересуют, их анатомированием занимаются другие ученые. Им повезло: ведь им нужны только скальпели и микроскопы, тогда как Дуэйну приходится для каждого опыта устанавливать сложный масс-спектрограф.
– Но почему? Разве он не может?..
– Нет, не может. Ему нельзя ничего выносить из этого помещения, пока существует хоть какая-то возможность избежать этого.
Здесь были также собраны образцы первобытной растительности и обломки скал – это и были растения и минералы, о которых упомянул Хоскинс. У каждого экспоната имелся свой исследователь. Все это напоминало музей, оживший музей, ставший центром активной научной деятельности.
– И всем этим руководите вы один?
– О нет, мисс Феллоуз, слава богу, в моем распоряжении большой штат сотрудников. Меня интересует только теоретическая сторона вопроса: время как таковое, техника мезонного обнаружения удаленных во времени объектов и тому подобное. Все это я охотно променял бы на метод обнаружения объектов, удаленных во времени менее чем на десять тысяч лет. Если бы нам удалось проникнуть в историческую эпоху…
Его прервал какой-то шум у одной из отдаленных камер, откуда донесся до них чей-то высокий раздраженный голос. Хоскинс нахмурился и, извинившись, поспешил в ту сторону.
Мисс Феллоуз почти бегом бросилась за ним.
– Неужели вы не можете понять, что мне необходимо закончить очень важную часть моих исследований? – крикливо вопрошал пожилой мужчина с красным, обрамленным жидкой бородкой лицом.
Служащий, на лабораторном халате которого были вышиты буквы «СИ» («Стасис инкорпорейтид»), сказал, обращаясь к Хоскинсу:
– Профессора Адемевского с самого начала предупреждали, что этот экспонат будет находиться здесь только две недели.
– Я тогда еще не знал, сколько времени займут мои исследования, я не пророк! – возбужденно выкрикнул Адемевский.
– Вы же понимаете, профессор, что мы располагаем весьма ограниченным пространством, – сказал Хоскинс. – Поэтому мы вынуждены время от времени менять наши экспонаты. Этот обломок халкопирита должен вернуться туда, откуда он к нам прибыл, Ученые ждут, когда поступят новые экспонаты.
– Почему же я не могу получить его в личное пользование? Разрешите мне унести его отсюда.
– Вы знаете, что это невозможно.
– Вам жаль отдать мне кусок халкопирита, этот несчастный пятикилограммовый обломок? Но почему?
– Нам не по карману связанная с этим утечка энергии! – раздраженно воскликнул Хоскинс. – И вам это отлично известно.
– Дело в том, доктор Хоскинс, – прервал его служащий, – что вопреки правилам профессор пытался унести минерал с собой и чуть было не прорвал «Стасис».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29