Он почувствовал, что барон за софой подошел поближе.
— Да, ваше величество?
— Рубиновую брошь.
— Может быть, ваше величество выберет какую-нибудь менее значительную драгоценность?
— Ни в коем случае. Мы хотим показать эту брошь. Ее взгляд поднялся и остановился на Штокмаре.
— Я нахожу эту мысль опрометчивой, — настаивал тот.
— Довольно. Мы хотим ее. Лецен!
— Уф. — Послышался глухой звук. Залман поднял взгляд: старуха, тяжело дыша, поднималась с дивана, книга ее упала на пол. Он увидел, что это новая трагедия Хупера. — Ваше величество?
— Ленивая Лецен, вечно спишь. Рубиновую брошь. Принеси быстро, пожалуйста.
— Бегу со всех ног, ваше величество.
В голосе ее слышался тот же акцент, что и у Штокмара. Идя по комнате, она замедляла шаг, оглядываясь на визитеров, поправляя очки.
— Если наша история интересна вашему величеству, — сказал Залман, подаваясь вперед, — то она еще не окончена.
— О?
Королева нехотя отвела взгляд от Штокмара, щеки ее побагровели. Залман понял, что гнев ее убывает медленнее, чем возник. И заговорил — вкрадчиво, осмотрительно, сведя вместе ладони:
— В Багдаде меня обучал гранильщик-араб, работавший на старом базаре. Благодаря ему я и получил кувшин с камнями. Поэтому, когда приехали в Лондон, мы с братом уже знали ювелирное дело.
И работали сперва не у Ранделла и Бриджа. У нас была маленькая мастерская на Коммершл-роуд, брат был продавцом, а я мастером. Видите ли, ваше величество, мы были ювелирами, имеющими собственное дело. И хотим стать ими снова.
От служебной двери донесся какой-то звук. «Еще визитеры, — подумал Залман. — Мое время почти истекло». Брат ерзал на софе рядом. Даниил был в центре внимания, уже до смерти надоевшего ему.
— С какими камнями вы работали?
— С дымчатым кварцем, аметистом, топазом. — Он преподносил ей эти названия, будто сласти. Обратил внимание, что губы у нее влажные. Залман почувствовал близость успеха, ощущение приподнятости, будто от шампанского, грудь его наполнялась игристыми пузырьками. — Делали украшения по заказу наших клиентов, бедных, какими были мы. Наши лучшие камни мы привезли с собой на судне Ост-Индской компании…
— Да. — Королева смотрела на него как зачарованная. Залман слышал ее дыхание. — Вы замечательные люди, замечательные. Мы умеем ценить истинное достоинство.
— Вы очень добры…
Его прервало движение у двери. Старуха Лецен уже вернулась, запыхавшаяся, с ларцом в бледных руках. Залман подался вперед, стараясь удержать внимание королевы. Поймал ее взгляд, но она уже отворачивалась. Он широко улыбнулся.
— Лецен?
— Да, ваше величество, несу.
Лецен держала обеими руками ларец, который можно было нести одной. Треугольный, с покрытыми перегородчатой эмалью панелями. «Модный средневековый стиль, — отметил походя Залман. — Сложные цветочные узоры. Ирис, вьюнок, нарцисс».
— Право, вы очень добры, ваше величество. Если можно, мы сообщим вам, когда у нас по явится собственная мастерская. Для нас будет честью предложить вашему величеству наше первое…
Залман осекся. Королева открыла ларец, улыбаясь в него, словно там находилось нечто, способное понимать выражение лица. Достала золотое украшение с камнями и, надев его, заговорила снова. Но Залман обнаружил, что не слышит ее.
Воздух запел у него в ушах. Он подался к драгоценности. Это была массивная композиция: треугольник рубинов, но и треугольник жемчужин. Двойная геометрия. Органические драгоценности крепились золотыми шипами и дугами, крючками и проволокой. Рубины-баласы держались в зубцах. В центре их находился прозрачный камень, ограненный в форме пирамиды.
— Красивая, правда? — Королева улыбалась ему, восемнадцатилетняя, жизнерадостная. — Мы знали, что она вам понравится. Бридж говорит, один только бриллиант весит тридцать каратов.
— Бриллиант!..
— Самой чистой воды из всех, какие он только видел. «Сердце Трех братьев». Мистер Бридж говорит, оно очень древнее. Что случилось?
Голова у Залмана сильно закружилась, он попытался устоять, качнулся назад. Очень быстро комната стала заполняться растущими фигурами. Он услышал, как брат окликает его по имени. Лицо королевы поплыло вверх, рот ее превратился в «о».
Он пробормотал что-то, какое-то возражение. Сердце его часто колотилось. Тело вдруг стало громадным, горой мышц, не приспособленных для того, что он должен был сказать. Он попытался поклониться.
— Мой камень. Пожалуйста…
— Ваш?
— Ваше величество, если б вы только вернули мне мой камень…
Рука Даниила на его плече. Кричащие женские голоса. Топот бегущих лакеев. Он знал, что они не спешат ему на помощь, не собираются развернуть кроваво-красный ковер. В голове у него, казалось, что-то лопнуло, заполнило глаза темнотой, и он снова опустился на какое-то сиденье. Когда поднял взгляд, видел только одно — драгоценный камень из кувшина.
Камень был безжизненным, грани не блестели. Даже в примитивной геометрии оправы они выглядели слишком простыми. В жемчужинах было больше сияния, рубины были ярче. «Лучше, — подумал Залман, — я мог бы сделать лучше. Им нужно было дать мне обмануть себя».
Виктория Вельф отступала от него, маленькая фигурка становилась все меньше. Издали Залман видел, как она поднимает руку к драгоценности — словно бы, подумал он, чувствует себя голой и прикрывается. И когда ее пальцы готовы были заслонить бриллиант, на него упал свет.
Камень сверкнул на него взглядом, и Залман ошеломленно захлопал глазами. Этот образ запечатлелся на его веках и плясал там. Вот так он всегда будет помнить этот камень! Даже после того как мир станет пугающим, нереальным в своей тонкости, Залман будет вспоминать, как ему открылось «Сердце Трех братьев». Вот что он шептал в доме раввина Иуды — знание, способное заглушить плач Даниила. Что бриллиант ожил. Он видел это, видел! Бриллиант смотрел на него, холодный, очеловечившийся от возраста. Некий глаз, открывшийся в какой-то мертвой голове.
— Припадок. Вот и все.
— Припадок? Позор, вот что это такое. Больше мы такого не можем допустить. Пять лакеев. Пятеро, черт возьми, чтобы удержать его!
— Нет. — Даниил покачал головой. — Никто его не держал. В этом не было нужды.
Джордж Лис шагнул к нему и зашипел:
— А это не главное, Даниил. Главное — пять слуг. Пять ртов, которые нужно было заткнуть, пока они не начали болтать на Флит-стрит. Знаешь, во что это обошлось мистеру Ранделлу?
Был полдень. В узком камине еще горел огонь. Даниил сидел перед письменным столом, Эдмунд за ним, подперев белыми руками подбородок. Джордж говорил, расхаживая по комнате:
— Дорогой у вас получился рабочий день за счет нашей репутации.
— Брат говорит, что этот бриллиант наш.
Джордж отмахнулся от него. Даниил не сдавался.
— Он так считает. Он знает свои камни. — И повернулся к Ранделлу: — Может быть, сэр, показать ему шпинель? Тот камень, что мы вам продали? Это наверняка успокоит…
— Перестань. — Джордж снова стоял перед ним, тыча пальцем. — Это не тот случай, чтобы тебе бросаться обвинениями.
Огонь, потрескивая, плясал в камине. Даниил повернулся к нему. Увидел, что в кабинете Эдмунда нет окон, и удивился, что раньше этого не замечал. Комната скряги, сейф для сейфа. Сегодня отсутствие света ему казалось каким-то изъяном. Он подумал о камне — бриллианте из кувшина или из дворца, Даниил толком не знал откуда. О свете в резных буквах его надписи «Для защиты от призраков».
Он покачал головой:
— Мне очень жаль, Джордж. Правда.
— Ну что ж… — Продавец сел. — Раз на то пошло, и мне жаль. Когда он сможет приступить к работе?
Даниил поднял взгляд.
— Вы возьмете его обратно?
Лис нахмурился.
— Он знает корону. Подбирать другого человека вместо него поздновато.
Ранделл вскинул горбоносое лицо.
— Он спал?
— Мало. Вчера ходил всю ночь.
— Ходить ночью по улицам в такую зиму! У него какой-то винтик…
Эдмунд взмахом руки велел обоим замолчать. Уставился, помаргивая, на Даниила. Тому показалось, что в старом ювелире есть что-то от рептилии. Какая-то сдержанная, притупившаяся от спячки жадность.
— Скажите своему брату, — он взял старое перо, обмакнул его и начал писать, — что сегодня у него выходной, но завтра пусть выходит на работу или увольняется. Если последнее, то он нарушает условия контракта. В таком случае все деньги, которые мы должны, могут быть удержаны. Нужно делать корону, и ваш брат будет ее делать. Иначе мы будем вправе не выплатить ничего или выплатить какую-то часть долга за три — незначительных — камня, которые я купил у вас и вашего брата.
Он перестал писать, взял песочницу и посыпал песком страницу.
— Завтра, когда мой адвокат ответит на этот запрос, я буду точно знать, как обстоят дела. А пока что, надеюсь, я все понятно объяснил. Всего доброго, мистер Леви. Где выход, вы знаете.
В киоски на Флит-стрит только что доставили послеполуденные газеты. Даниил купил «Сан» и «Тру сан», еще слегка теплые, сунул их под мышку. Думая о Ранделле, словно тот все еще находился рядом.
Королевские ювелиры его обманули. Он пытался поверить этому, искал подтверждений. Эта мысль вызывала у него досаду и легкое любопытство, не идущие ни в какое сравнение с тем чувством утраты, какое он наблюдал у Залмана: с приливом ужаса, словно тот не мог жить без камня, который уже продал. Даниил попытался представить себе, что еще может хотеть такой человек, как Ранделл. Правда, ни у кого больше нет такой жадности к камням. Он слышал об этом от Джорджа. От мистера Лиса, говорившего о том, что лучше всего знал. «Хотение ненасытно. С чего тебе быть другим?»
Воздух был скверным, смог стал гуще от дыма зимних печей. Половина лавок была закрыта, словно владельцы решили, что зима стала слишком холодной для торговли. На Стоункаттер-стрит Даниил купил яблок, вчерашнего хлеба, острого сыра и бутылку сладкого вина, сунул покупки под пальто и устало побрел по грязному снегу. На холме окно у Джеймса Райдера светилось, он вошел внутрь и ждал, пока аптекарь приготовит Залману настойку опиума. Тот громко, как все фармацевты, кашлял, двигаясь между полками с бутылками и пузырьками — настойками шафрана и наперстянки, наливками с алоэ и железом, мазями из смолы и дегтя. От рвоты, от лихорадки, от ночных кошмаров. Даниил расплатился и понес все, что у него было, по черной лестнице в мансардную комнату.
— Надеюсь, после прогулки ты проголодался…
Запыхавшийся Даниил открыл дверь и замер. На фоне окна темнела какая-то фигура, заслонявшая собой почти весь свет. Даниил произнес неожиданно для себя: «Тигр».
Залман повернулся. Даниил увидел, что глаза у него закрыты, рот вялый. В профиль лицо было бледным, до того пустым, что казалось оскорбительным. Потом оно перешло в тень. Даниил физически почувствовал, как внутри поднимается страх, он сел на кровать и принялся неуклюже расстегивать пальто, доставая покупки. Сглотнул и раскрыл газеты, читать которые не собирался.
— Ну, кажется, в газеты ты не попал.
Ответа не последовало. Даниил вынул очки, холодными руками надел их и стал читать вслух, следя боковым зрением за неподвижным Залманом.
— «Сан» продолжает писать о пожаре на лондонской бирже. Насосы замерзли, пришлось отогревать их, чтобы можно было поливать водой горящее здание. Прочие отговорки и все такое. А в «Тру сан», давай посмотрим, пишут о Попрыгунчике. — Он заставил себя рассмеяться, не отрывая глаз от страницы. Стараясь не думать о минуте, когда не узнал родного брата. — Он кажется чудовищем. «На внушаемый Попрыгунчиком страх обратили внимание лорда-мэра Лондона». И все такое прочее. «Появился в Барнсе в виде белого быка, в Финсберри как огнедышащий дракон». И все такое прочее. «В Кенсингтонском дворце белым бабуином, взобравшимся на теплицы королевы».
— Где дракон?
Даниил поднял взгляд — брат беззвучно подошел к кровати. Глаза его выглядели остекленевшими, но речь казалась разумной. «Как будто, — подумал Даниил, — то, что я читаю, представляет какой-то интерес». Он отложил газету.
— В Финсберри, Залман. Как ты себя чувствуешь?
Тот нахмурился, словно подыскивая ответ, потом вдруг широко зевнул и сел.
— Хорошо. Лучше, чем за последние месяцы. Что за еду ты принес? Хлеб?
— Да. И твою настойку.
Залман кивнул.
— Она мне больше не понадобится. Ага. И сыр.
Он взял булку и разломил пополам, стараясь, чтобы крошки падали на оберточную бумагу.
— Хорошо чувствуешь себя, правда? Долго спал?
— Сто лет. Чувствую себя на самом деле хорошо. — Он достал из кармана потускневший железный перочинный нож и стал нарезать сыр. — Прошлой ночью я ходил к докам и обратно. Стоящие на якоре суда вмерзли в лед.
— Я разговаривал с Джорджем и мистером Ранделлом, — осторожно продолжал Даниил. — Они говорят, этот бриллиант не наш.
— Лгут.
Залман поднял взгляд на Даниила, улыбнулся и стал разбирать яблоки.
— Они говорят, ты должен доделать корону. Иначе наши контракты нарушатся, и деньги, которые они должны нам, будут удержаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Да, ваше величество?
— Рубиновую брошь.
— Может быть, ваше величество выберет какую-нибудь менее значительную драгоценность?
— Ни в коем случае. Мы хотим показать эту брошь. Ее взгляд поднялся и остановился на Штокмаре.
— Я нахожу эту мысль опрометчивой, — настаивал тот.
— Довольно. Мы хотим ее. Лецен!
— Уф. — Послышался глухой звук. Залман поднял взгляд: старуха, тяжело дыша, поднималась с дивана, книга ее упала на пол. Он увидел, что это новая трагедия Хупера. — Ваше величество?
— Ленивая Лецен, вечно спишь. Рубиновую брошь. Принеси быстро, пожалуйста.
— Бегу со всех ног, ваше величество.
В голосе ее слышался тот же акцент, что и у Штокмара. Идя по комнате, она замедляла шаг, оглядываясь на визитеров, поправляя очки.
— Если наша история интересна вашему величеству, — сказал Залман, подаваясь вперед, — то она еще не окончена.
— О?
Королева нехотя отвела взгляд от Штокмара, щеки ее побагровели. Залман понял, что гнев ее убывает медленнее, чем возник. И заговорил — вкрадчиво, осмотрительно, сведя вместе ладони:
— В Багдаде меня обучал гранильщик-араб, работавший на старом базаре. Благодаря ему я и получил кувшин с камнями. Поэтому, когда приехали в Лондон, мы с братом уже знали ювелирное дело.
И работали сперва не у Ранделла и Бриджа. У нас была маленькая мастерская на Коммершл-роуд, брат был продавцом, а я мастером. Видите ли, ваше величество, мы были ювелирами, имеющими собственное дело. И хотим стать ими снова.
От служебной двери донесся какой-то звук. «Еще визитеры, — подумал Залман. — Мое время почти истекло». Брат ерзал на софе рядом. Даниил был в центре внимания, уже до смерти надоевшего ему.
— С какими камнями вы работали?
— С дымчатым кварцем, аметистом, топазом. — Он преподносил ей эти названия, будто сласти. Обратил внимание, что губы у нее влажные. Залман почувствовал близость успеха, ощущение приподнятости, будто от шампанского, грудь его наполнялась игристыми пузырьками. — Делали украшения по заказу наших клиентов, бедных, какими были мы. Наши лучшие камни мы привезли с собой на судне Ост-Индской компании…
— Да. — Королева смотрела на него как зачарованная. Залман слышал ее дыхание. — Вы замечательные люди, замечательные. Мы умеем ценить истинное достоинство.
— Вы очень добры…
Его прервало движение у двери. Старуха Лецен уже вернулась, запыхавшаяся, с ларцом в бледных руках. Залман подался вперед, стараясь удержать внимание королевы. Поймал ее взгляд, но она уже отворачивалась. Он широко улыбнулся.
— Лецен?
— Да, ваше величество, несу.
Лецен держала обеими руками ларец, который можно было нести одной. Треугольный, с покрытыми перегородчатой эмалью панелями. «Модный средневековый стиль, — отметил походя Залман. — Сложные цветочные узоры. Ирис, вьюнок, нарцисс».
— Право, вы очень добры, ваше величество. Если можно, мы сообщим вам, когда у нас по явится собственная мастерская. Для нас будет честью предложить вашему величеству наше первое…
Залман осекся. Королева открыла ларец, улыбаясь в него, словно там находилось нечто, способное понимать выражение лица. Достала золотое украшение с камнями и, надев его, заговорила снова. Но Залман обнаружил, что не слышит ее.
Воздух запел у него в ушах. Он подался к драгоценности. Это была массивная композиция: треугольник рубинов, но и треугольник жемчужин. Двойная геометрия. Органические драгоценности крепились золотыми шипами и дугами, крючками и проволокой. Рубины-баласы держались в зубцах. В центре их находился прозрачный камень, ограненный в форме пирамиды.
— Красивая, правда? — Королева улыбалась ему, восемнадцатилетняя, жизнерадостная. — Мы знали, что она вам понравится. Бридж говорит, один только бриллиант весит тридцать каратов.
— Бриллиант!..
— Самой чистой воды из всех, какие он только видел. «Сердце Трех братьев». Мистер Бридж говорит, оно очень древнее. Что случилось?
Голова у Залмана сильно закружилась, он попытался устоять, качнулся назад. Очень быстро комната стала заполняться растущими фигурами. Он услышал, как брат окликает его по имени. Лицо королевы поплыло вверх, рот ее превратился в «о».
Он пробормотал что-то, какое-то возражение. Сердце его часто колотилось. Тело вдруг стало громадным, горой мышц, не приспособленных для того, что он должен был сказать. Он попытался поклониться.
— Мой камень. Пожалуйста…
— Ваш?
— Ваше величество, если б вы только вернули мне мой камень…
Рука Даниила на его плече. Кричащие женские голоса. Топот бегущих лакеев. Он знал, что они не спешат ему на помощь, не собираются развернуть кроваво-красный ковер. В голове у него, казалось, что-то лопнуло, заполнило глаза темнотой, и он снова опустился на какое-то сиденье. Когда поднял взгляд, видел только одно — драгоценный камень из кувшина.
Камень был безжизненным, грани не блестели. Даже в примитивной геометрии оправы они выглядели слишком простыми. В жемчужинах было больше сияния, рубины были ярче. «Лучше, — подумал Залман, — я мог бы сделать лучше. Им нужно было дать мне обмануть себя».
Виктория Вельф отступала от него, маленькая фигурка становилась все меньше. Издали Залман видел, как она поднимает руку к драгоценности — словно бы, подумал он, чувствует себя голой и прикрывается. И когда ее пальцы готовы были заслонить бриллиант, на него упал свет.
Камень сверкнул на него взглядом, и Залман ошеломленно захлопал глазами. Этот образ запечатлелся на его веках и плясал там. Вот так он всегда будет помнить этот камень! Даже после того как мир станет пугающим, нереальным в своей тонкости, Залман будет вспоминать, как ему открылось «Сердце Трех братьев». Вот что он шептал в доме раввина Иуды — знание, способное заглушить плач Даниила. Что бриллиант ожил. Он видел это, видел! Бриллиант смотрел на него, холодный, очеловечившийся от возраста. Некий глаз, открывшийся в какой-то мертвой голове.
— Припадок. Вот и все.
— Припадок? Позор, вот что это такое. Больше мы такого не можем допустить. Пять лакеев. Пятеро, черт возьми, чтобы удержать его!
— Нет. — Даниил покачал головой. — Никто его не держал. В этом не было нужды.
Джордж Лис шагнул к нему и зашипел:
— А это не главное, Даниил. Главное — пять слуг. Пять ртов, которые нужно было заткнуть, пока они не начали болтать на Флит-стрит. Знаешь, во что это обошлось мистеру Ранделлу?
Был полдень. В узком камине еще горел огонь. Даниил сидел перед письменным столом, Эдмунд за ним, подперев белыми руками подбородок. Джордж говорил, расхаживая по комнате:
— Дорогой у вас получился рабочий день за счет нашей репутации.
— Брат говорит, что этот бриллиант наш.
Джордж отмахнулся от него. Даниил не сдавался.
— Он так считает. Он знает свои камни. — И повернулся к Ранделлу: — Может быть, сэр, показать ему шпинель? Тот камень, что мы вам продали? Это наверняка успокоит…
— Перестань. — Джордж снова стоял перед ним, тыча пальцем. — Это не тот случай, чтобы тебе бросаться обвинениями.
Огонь, потрескивая, плясал в камине. Даниил повернулся к нему. Увидел, что в кабинете Эдмунда нет окон, и удивился, что раньше этого не замечал. Комната скряги, сейф для сейфа. Сегодня отсутствие света ему казалось каким-то изъяном. Он подумал о камне — бриллианте из кувшина или из дворца, Даниил толком не знал откуда. О свете в резных буквах его надписи «Для защиты от призраков».
Он покачал головой:
— Мне очень жаль, Джордж. Правда.
— Ну что ж… — Продавец сел. — Раз на то пошло, и мне жаль. Когда он сможет приступить к работе?
Даниил поднял взгляд.
— Вы возьмете его обратно?
Лис нахмурился.
— Он знает корону. Подбирать другого человека вместо него поздновато.
Ранделл вскинул горбоносое лицо.
— Он спал?
— Мало. Вчера ходил всю ночь.
— Ходить ночью по улицам в такую зиму! У него какой-то винтик…
Эдмунд взмахом руки велел обоим замолчать. Уставился, помаргивая, на Даниила. Тому показалось, что в старом ювелире есть что-то от рептилии. Какая-то сдержанная, притупившаяся от спячки жадность.
— Скажите своему брату, — он взял старое перо, обмакнул его и начал писать, — что сегодня у него выходной, но завтра пусть выходит на работу или увольняется. Если последнее, то он нарушает условия контракта. В таком случае все деньги, которые мы должны, могут быть удержаны. Нужно делать корону, и ваш брат будет ее делать. Иначе мы будем вправе не выплатить ничего или выплатить какую-то часть долга за три — незначительных — камня, которые я купил у вас и вашего брата.
Он перестал писать, взял песочницу и посыпал песком страницу.
— Завтра, когда мой адвокат ответит на этот запрос, я буду точно знать, как обстоят дела. А пока что, надеюсь, я все понятно объяснил. Всего доброго, мистер Леви. Где выход, вы знаете.
В киоски на Флит-стрит только что доставили послеполуденные газеты. Даниил купил «Сан» и «Тру сан», еще слегка теплые, сунул их под мышку. Думая о Ранделле, словно тот все еще находился рядом.
Королевские ювелиры его обманули. Он пытался поверить этому, искал подтверждений. Эта мысль вызывала у него досаду и легкое любопытство, не идущие ни в какое сравнение с тем чувством утраты, какое он наблюдал у Залмана: с приливом ужаса, словно тот не мог жить без камня, который уже продал. Даниил попытался представить себе, что еще может хотеть такой человек, как Ранделл. Правда, ни у кого больше нет такой жадности к камням. Он слышал об этом от Джорджа. От мистера Лиса, говорившего о том, что лучше всего знал. «Хотение ненасытно. С чего тебе быть другим?»
Воздух был скверным, смог стал гуще от дыма зимних печей. Половина лавок была закрыта, словно владельцы решили, что зима стала слишком холодной для торговли. На Стоункаттер-стрит Даниил купил яблок, вчерашнего хлеба, острого сыра и бутылку сладкого вина, сунул покупки под пальто и устало побрел по грязному снегу. На холме окно у Джеймса Райдера светилось, он вошел внутрь и ждал, пока аптекарь приготовит Залману настойку опиума. Тот громко, как все фармацевты, кашлял, двигаясь между полками с бутылками и пузырьками — настойками шафрана и наперстянки, наливками с алоэ и железом, мазями из смолы и дегтя. От рвоты, от лихорадки, от ночных кошмаров. Даниил расплатился и понес все, что у него было, по черной лестнице в мансардную комнату.
— Надеюсь, после прогулки ты проголодался…
Запыхавшийся Даниил открыл дверь и замер. На фоне окна темнела какая-то фигура, заслонявшая собой почти весь свет. Даниил произнес неожиданно для себя: «Тигр».
Залман повернулся. Даниил увидел, что глаза у него закрыты, рот вялый. В профиль лицо было бледным, до того пустым, что казалось оскорбительным. Потом оно перешло в тень. Даниил физически почувствовал, как внутри поднимается страх, он сел на кровать и принялся неуклюже расстегивать пальто, доставая покупки. Сглотнул и раскрыл газеты, читать которые не собирался.
— Ну, кажется, в газеты ты не попал.
Ответа не последовало. Даниил вынул очки, холодными руками надел их и стал читать вслух, следя боковым зрением за неподвижным Залманом.
— «Сан» продолжает писать о пожаре на лондонской бирже. Насосы замерзли, пришлось отогревать их, чтобы можно было поливать водой горящее здание. Прочие отговорки и все такое. А в «Тру сан», давай посмотрим, пишут о Попрыгунчике. — Он заставил себя рассмеяться, не отрывая глаз от страницы. Стараясь не думать о минуте, когда не узнал родного брата. — Он кажется чудовищем. «На внушаемый Попрыгунчиком страх обратили внимание лорда-мэра Лондона». И все такое прочее. «Появился в Барнсе в виде белого быка, в Финсберри как огнедышащий дракон». И все такое прочее. «В Кенсингтонском дворце белым бабуином, взобравшимся на теплицы королевы».
— Где дракон?
Даниил поднял взгляд — брат беззвучно подошел к кровати. Глаза его выглядели остекленевшими, но речь казалась разумной. «Как будто, — подумал Даниил, — то, что я читаю, представляет какой-то интерес». Он отложил газету.
— В Финсберри, Залман. Как ты себя чувствуешь?
Тот нахмурился, словно подыскивая ответ, потом вдруг широко зевнул и сел.
— Хорошо. Лучше, чем за последние месяцы. Что за еду ты принес? Хлеб?
— Да. И твою настойку.
Залман кивнул.
— Она мне больше не понадобится. Ага. И сыр.
Он взял булку и разломил пополам, стараясь, чтобы крошки падали на оберточную бумагу.
— Хорошо чувствуешь себя, правда? Долго спал?
— Сто лет. Чувствую себя на самом деле хорошо. — Он достал из кармана потускневший железный перочинный нож и стал нарезать сыр. — Прошлой ночью я ходил к докам и обратно. Стоящие на якоре суда вмерзли в лед.
— Я разговаривал с Джорджем и мистером Ранделлом, — осторожно продолжал Даниил. — Они говорят, этот бриллиант не наш.
— Лгут.
Залман поднял взгляд на Даниила, улыбнулся и стал разбирать яблоки.
— Они говорят, ты должен доделать корону. Иначе наши контракты нарушатся, и деньги, которые они должны нам, будут удержаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62