— Если клиент платит…
— Прости, Дэвид, а кто твои клиенты?
— Чаще я сам. Только не смейся. Един в двух лицах: сам себе заказываю, сам выполняю.
— Можешь объяснить? Я не понял.
— Потом, Фред… Кстати, помнишь сержанта Мартенса?
— Я что-то читал о нем в полицейской хронике… Он, кажется, стал инспектором? Ты все же сдержал слово?
— Не я. Дорон. Мартенса перекупили, вот так, Фред.
— Когда?! Он же производил впечатление…
— Порядочного человека? К сожалению, я знал только, как он работает, а как и о чем думает, понятия не имел. В этом моя ошибка. Короче, я всего лишь обещал ему должность, а Дорон дал ее и еще некую сумму денег: тут сложно устоять…
— Тогда я многого не понимаю, Дэвид…
— Поймешь. Не торопись. Сначала выпьем… Хорошо!.. Это была изощренная акция Дорона… Прежде всего он очень быстро снюхался за моей спиной с Гауснером. С того момента, как я сел на хвост людям Дорона в Даулинге и генерал понял, что я могу их опередить, он стал лихорадочно подбирать ключи к Фрезу и Гауснеру. А что он иначе мог делать? Логично?
— Вполне.
— Сначала Дорону удалось перекупить у Гауснера за очень большую сумму громилу Рафаэля — помнишь?
— Того самого, который убил Билла Райта?
— Ну да, в аптеке у Жака Бантье, но расплатился за это собственной жизнью… Я думаю, что Дорон всю сумму вручил Гауснеру, с тем чтобы тот поделился с Рафаэлем, но когда последнего пристрелил сержант Мартенс…
— Но Мартенса, ты говоришь, тоже купили!
— Вот именно за этот выстрел Гауснер, по просьбе Дорона, заплатил Мартенсу как бы наградные. По секрету от меня, и сержант проглотил эту наживку, а потом уже прочно сидел у них на крючке. Так прочно, что даже пропустил телекамеру с вмонтированным в объектив оружием, и тоже за кларки, полученные от Гауснера. Когда и как Мартенс понял, что на самом деле ему платит Дорон, не знаю, но это уже факт из его биографии. Для меня важно другое: Гауснер и Дорон нашли общий язык, и с этого момента Аль Почино был обречен. Да и я тоже. Но с каким коварством они действовали! Подожди, Фред, опять этот идет…
— Простите, господа, я хотел бы узнать у вас, какое время показывают мои часы?
— Ваши?! Посмотрите сами!
— Но я не вижу!
— Наденьте очки!
— Но они где-то там, на столе, и я не могу найти их без… очков!
— Фред, не кипятись, он и старше тебя, и глупее, и выпил больше… Сейчас, маэстро, мы все устроим: Жорж, сделай одолжение, помоги джентльмену узнать время на собственных часах.
— Вас понял. Маэстро, сколько можно просить…
— Честь имею, господа!
— Уверен, этот тип работает у Дорона.
— Ты ошибаешься. Генерал не знает о том, что мы здесь.
— А телефон?!
— Три года держать твой номер под контролем? Платить за то, чтобы знать, о чем Линда говорит с приятельницами и как при этом поливает тебя? Чепуха. Так что ты хотел спросить?
— Я хотел бы прежде всего узнать, зачем Гауснер продал Аль Почино тебе, а не сразу Дорону. Наконец, он мог сам выйти на своего бывшего сподвижника, ухлопать его, а скальп передать генералу и вновь заработать! И выгоднее, и проще!
— Проще? Нет, Фред, не проще… Почему, говоришь ты, Гауснер отдал Аль Почино мне? Прежде всего, ему надо было подтвердить наше сотрудничество. Как ни странно, он заботился о судьбе своей «птички», то есть Дины Ланн, а она была со мной связана. Его, возможно, предупредил об этом Дорон, люди которого засекли возле Ланн нашего Таратуру. Вот Гауснер и боялся, как бы я не перенес свой гнев на его племянницу: он же мерил меня по своим меркам, а мои отношения с людьми по законам своих отношений… Вдобавок с любыми партнерами, при любом раскладе он играл только на себя. Гард одолеет Дорона? Неплохо, государственная мафия слишком опасна. Дорон одолеет Гарда? Одним ретивым комиссаром меньше — тоже неплохо! Вот он и приглядывался, кто кого поборет — слон кита или кит слона. Обычная двойная игра, одним словом. Но, помяни еще мое слово: Дорон его съест! И Фреза тоже. Всякая мафия хочет быть единовластной… Жаль, у Гауснера перед смертью вряд ли останется время понять, кто его прикончил.
— Все равно выпьем за то, чтобы зло наказало зло!
— И стало от такого самосъедения еще сильнее и крепче? Нет, старина, это не выход. Скажу откровенно: я и сегодня еще во многом не могу разобраться, я и сейчас еще не все до конца понял. Какие-то факты связываются в узелочки, какие-то нет, что-то мотивировано, а что-то совершенно нелогично, некоторые события мною объяснены, некоторые — как белые пятна на карте. Но одно я знаю твердо. История не закончена, нет, далеко не закончена!
— Как тебя понимать? Ну, договаривай, коли начал, и перестань загадочно улыбаться. Опять что-то затеваешь? Но зачем? Я понимаю, если бы Рольф все еще был на этой фирме и они продолжали… Ты молчишь? Неужели?!..
— За минувшие годы можно было хоть раз задать себе этот вопрос и самому на него ответить.
— Нынче мы стараемся о многом себя не спрашивать.
— Какое стойкое поколение глухонемых… Что касается фирмы, иди к Жоржу Ньютону и позвони от него по любому из этих телефонов.
— И что?
— Полный порядок, Фред. Заказ уже доставляют на дом. Пара приключений в виде двух доз галлюциногенов, и готово! Сервис! Тебе с гарантией?
— И Рольф процветает?
— А ты как думаешь?
— Я не виделся с ним три года.
— Я тоже, однако все о нем знаю. Надо заботиться о старых друзьях.
— Рольф нуждается в нашей заботе?
— Да. По библейскому принципу: спаси ближнего своего, заблудшего, аки овца!
— Опять… блудит?
— Если гангстеризация науки кому-то выгодна, то она будет продолжаться, и рольфы всегда найдутся. Теперь они затеяли с Дороном новое дело. И какое!
— Какое?
— Будешь много знать, скоро состаришься. Впрочем, скажу: ставят опыты на детях. Береги своего малыша, Фред. Береги!
— Ты все еще копаешь эту историю?
— Прошу простить меня, господа…
— Жорж!
— Честь имею!..
— Пойдем отсюда. Уже восемь.
— Еще минуту. Объясни одно обстоятельство, Дэвид, я не понимаю. Разве они не могли убить Аль Почино, например, по дороге во Дворец правосудия, тем более что его сопровождал сержант Мартенс?
— Могли. Но без того эффекта, которого, кстати, достигли довольно простым и легким путем…
— Ничего себе! В высшей степени замысловатое убийство, ей-богу! Как в кино! Им пришлось монтировать оружие в телекамеру, подговаривать режиссера передачи…
— Андре Пикколи? Да ты забыл, что ли? Это же сын антиквара Мишеля Пикколи, зверски убитого Аль Почино. Зачем его подговаривать? Они сыграли, вероятно, на сыновних чувствах молодого итальянца, и вот он дал команду своему оператору. Более идеальной фигуры для исполнителя и представить трудно!
— И все же… Мартенс по дороге тюкает Аль Почино рукояткой пистолета по башке, и дело сделано! Зачем такой наворот?..
— А затем… Но только это гипотеза! Все произошло на глазах у прессы и телевидения, не так ли? И всем зажали рот, не так ли? А как еще недавно называли нашу прессу и телевидение — шестой «великой державой», не правда ли? Ну вот, они и показали всем журналистам, что с «величием» прессы покончено. Мог ли быть более наглядный и предметный урок? Дошло, надо полагать, до каждого… Жорж, мы уходим!
По пути к дантисту Фред Честер ясно представил себе, как он сидит в стоматологическом кресле, которое с детства вызывало у него, как, впрочем, и у любого нормального человека, первобытные чувства. И тихая паника завладела им, вытеснив все остальное.
— Зачем ты меня тащишь? — скулил Честер. — Посмотри, какие у меня прекрасные зубы!
— Зубы — всего лишь повод для знакомства, — в стиле незабвенного учителя Альфреда-дав-Купера философски заметил Гард. — Подумаешь, вырвут один-два зуба, зато какого замечательного человека узнаешь!
Человек и в самом деле оказался неординарным.
У дантиста Фердинанда О'Виккинга, как представил его Честеру Дэвид Гард, был прежде всего весьма оригинальный вид. Одет он был не в белый халат, как положено врачу, а в обычный костюм, причем щегольского покроя с некоторым уклоном в спортивный. На голове у доктора тоже была не белая шапочка, а бархатный берет, хотя, строго говоря, ему было бы больше к лицу сомбреро, если принять во внимание его тонкие мексиканские усики над верхней губой, массивный нос, квадратный подбородок ковбоя и большие синие глаза, излучающие ум и иронию. Работал он чисто и быстро, манипулируя инструментами с таким искусством, что его, право, можно было показывать иностранцам, как показывают, например, регулировщика на площади Согласия, артистически владеющего полицейским жезлом и известного всей стране. Честер сидел в кресле с вытаращенными глазами, раскрытым ртом, запрокинутой головой, словом, являл собой обычную в этой ситуации пародию на «человека разумного». Улучив момент, он все же пискнул:
— Сэр, надеюсь, я сохраню свои зубы в целости и сохранности?
— В сохранности — да, в целости — сомневаюсь, — странно ответил дантист.
— Как это понять?
— Один наверняка вскоре придется удалять… Между прочим, все зубы, которые я удаляю, я храню. У меня, с вашего позволения, музей. Музей зубов. Удивительная коллекция! Не угодно ли взглянуть? Так сказать, попробовать на зуб? Ха-ха-ха!
— Увольте, сэр! Откровенно признаться, я в детстве вел дневник, как, вероятно, все пишущие люди, и недавно, наткнувшись на него, обнаружил такую, представьте, запись: «У меня заболел зуб, и я пошел к врачу его вырывать. И вдруг зуб говорит мне по дороге…»
— Зуб? Говорит?! Весьма остроумно. Ну, так что ом вам говорит?
— Он и говорит: «Ты меня не вырывай, а непременно вылечи, потому что после твоей смерти от тебя останусь только я!»
— Ха-ха-ха! Превосходно, господин Честер!.. Ваш зуб станет украшением моей коллекции!
— Только после моей смерти! Долго еще?
— Все, я кончаю, еще минуточку… А насчет зуба не беспокойтесь, такой умный зуб я как-нибудь вылечу.
— Уф! Я вам искренне признателен… Дэвид, я как-то должен?..
— Глупости, ни в коем случае! У нас совсем иные отношения. Позвольте откланяться, сэр, я благодарю вас за помощь, оказанную моему другу. Что касается наших с вами забот, то ждите моего звонка и ни о чем дурном не думайте. До встречи.
— До встречи, господин Гард. Всего доброго, господин Честер.
— Ну, как тебе сэр Фердинанд? — осведомился Гард уже в машине.
— Вполне квалифицированный дантист и, кажется, достойный джентльмен. Однако я хотел бы знать, зачем ты все же привел меня к нему? Мои зубы действительно были «поводом для знакомства» — да?
— Ты прав, Фред. Но попробуй угадать.
— Кто же он? Ты так хитро улыбаешься, что можно подумать, твой дантист по меньшей мере Папа Римский!
— Скажу, скажу. Только без лишних эмоций, Фред, потому что я за рулем, и мы можем во что-нибудь врезаться. Договорились?
— Не тяни, Дэвид!
— Это… Фредерик Грель! Не понял? Клиент Рольфа Бейли! Последний, оставшийся в живых!
— Гангстер?! Не может быть!
— Да. Он. Я все же нашел его, а теперь берегу, как очень нравственная девица может беречь свою невинность, если до свадьбы остается три дня! Он — мое единственное пока и реальное доказательство!
— Что же ты задумал?
— Ничего нового. Продолжаю борьбу.
— Но ведь надо еще уговорить этого Фердинанда… то есть Фредерика! Или ты уже уговорил его?
— Для успешной борьбы, Фред, мне нужно перо! Что ты на это скажешь? Я могу на тебя рассчитывать?
— Опыт показывает, к сожалению, что не очень.
— Благодарю за откровенность… Но хоть молчать ты будешь?
— Дэвид!
— Что — Дэвид? В этом мире все продается и покупается, Фред, все молчащее говорит, а все говорящее способно умолкнуть. Ты не лучше других. Подожди… Что там кричит газетчик на перекрестке?
Гард притормозил машину, и к ней тотчас устремился газетчик-араб, одетый в оранжевый, как у дорожника, жилет.
— Сенсационное убийство Христофора Гауснера! Глава мафии прикончен лазером! Катастрофа при перевозке диоксина…
Гард выхватил газету.
— Дорон? — шепотом спросил Честер.
— Судя по почерку — он!
Некоторое время они ехали в задумчивом молчании. Со страницы упавшей на колени газеты на них безмолвно смотрело такое знакомое, такое памятное лицо Христофора Гауснера, просто старого человека, просто дядюшки, каким его знала Дина Ланн.
— Ныне и присно, и во веки веков… — скомкав газету, тихо проговорил Честер.
— Не передумал? — резко спросил Гард.
— Ах, Дэвид! Ради чего все? И Дорон умрет, и его место займет другой генерал, и все будет крутиться по-прежнему, пока стоит этот мир…
— Но каждый должен возделывать свой сад, как сказал один старый мудрый философ.
— Вот и я его буду возделывать… У меня сын. Сын, понимаешь?! Кстати, знаешь, как я его назвал?
— Как?
— Дэв. Двойным именем: Марк-Дэвид. Марк — отец Линды…
— Счастья ему… Мне проще, у меня нет сына. Ну, вот уже и твой дом, твоя Линда, твоя семья…
— Прощай, Дэв. И спасибо!
— Прощай, Фред. Береги сына.
«Мерседес» медленно тронулся с места, кровавый свет задних огней машины еще долго стоял перед глазами Честера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42