Гувернантка удалилась, но очень скоро вернулась назад, неся на подносе кофе и две рюмки со стерфордом.
— Музыку? — спросила она.
— Да, что-нибудь из ранней юности, — попросил Честер. — «Два поцелуя за фантик». У вас это есть?
— Конечно!
И детский голосок, сопровождаемый совсем недурным джазом, запел известную песенку, в которой речь шла о том, что все начинается с невинных фантиков, а заканчивается рождением младенцев, которым приходится петь эту песенку про поцелуи за фантики.
— К сожалению, — сказал Гард, — мы все еще не утратили детской наивности. Во всяком случае, ты.
— Твоя профессия скорее других излечивает от инфантильности. Между прочим, профессия Клода Серпино тоже. О Рольфе я не говорю: наука основана на принципе «много будешь знать — скоро состаришься». Из всех нас только Карел защищен от быстрого дряхления: он — народ, народ любит поэзию и музыку, а эти вещи благоприятствуют молодости, привилегия которой — наив! Ты согласен со мной, комиссар?
— В какой-то степени. Я бы добавил, что рутинная работа в любой бюрократической канцелярии тоже оставляет человека наивным: ему не о чем и некогда думать.
Они, не сговариваясь, отхлебнули одновременно по глотку стерфорда.
— Давай еще раз прокрутим логику событий, — предложил Гард. — О другом мне пока не думается.
— Давай, — без энтузиазма согласился Честер, но Гард знал, что с его характером он недолго останется холодным и равнодушным. — Смотри, кровавая лужа! — вдруг сказал он, показав на улицу за окном, где, подсвеченная неоновой рекламой ресторана, красным отблеском светилась лужа.
— Фред, ты воспринимаешь мир через образ, но это хорошо для писателя. Для журналиста — губительно. Кровавая лужа! — Гард пожал плечами. — Неон есть неон, лужа есть лужа, все остальное — отрыв от реальности.
— Покупка гангстерами приключений без гарантии — тоже реальность?
— Без сомнения, — сказал Гард.
— Но реальность этого факта не согласуется с логикой жизни. Скорее я могу представить себе алкоголика, который приходит в «Не забывайте детство!» и заказывает молочный коктейль, чем бандита, который выкладывает кровные деньги за то, чтобы его убили в «Фирме Приключений», вместо того чтобы там же заработать ту же сумму за убийство кого-то другого! Если это реальность, то что же тогда фантастика, Гард?
— Да, нелепо.
— Ты можешь объяснить мне, зачем они ищут смерть? Да еще не бесплатную?
— Не могу, Фред. Если это всего лишь «крыша», тогда, конечно… Но самое долгое приключение без гарантии длится не более двух недель. Стало быть, смыться на две недели? Тоже нелепость, ибо потом возникает вопрос: что дальше? Что же касается Аль Почино, то я вообще теряюсь в догадках. Он чист передо мной, никаких улик, одни досужие предположения, — какой смысл скрываться? А если они в этой фирме действительно… погибают, тут уж, извините, надо обращаться за разъяснением к психиатру. — Гард помолчал, закурил сигарету, сделал еще глоток стерфорда. — Фред, я не так уж плохо знаю психологию преступников, поверь мне…
— Верю, верю. Что ты хочешь сказать?
— Гангстерам чужды идеи монтекризма. Они прагматики и никогда не чешут левое ухо правой рукой. Аль Почино много раз попадал в переплет, как и все восемнадцать его собратьев по ремеслу. У него должны быть крепкие нервы, за ним стоит мощная гангстерская организация, такая мощная, что даже это милое заведение, где мы сейчас сидим, быть может, их явочная квартира, а гувернантка в очках каждую ночь надевает через левый глаз черную повязку, берет в зубы кинжал и идет «на дело».
Честер искренне рассмеялся, но Гард продолжал:
— Кому нужно, чтобы Аль Почино умер, если у меня к нему нет никаких претензий? Он не только сам не хочет, он не должен, не может, не обязан погибать при помощи какой-то фирмы, щекочущей нервы бездельникам и взрослым младенцам!
— Словом, — сказал Честер, — сплошное «не», «не», «не». Но минус на минус — плюс!
— Ложная гибель?! Я об этом думал, Фред. Кто-то заставил, убедил их купить приключения без гарантии, при этом, напротив, гарантировав им жизнь! Их убирают — для меня, для жен, для правосудия, чтобы дать им новое существование… Но зачем? И кто это делает? Фрез и Гауснер? Какой им смысл? А если не они, то кто посмеет вопреки этим воротилам хозяйничать в их собственном доме, забирая у них лучших людей? Полная ерунда!
Несколько минут они молчали. За это время пара стариков, воистину впавших в детство, покончила с молочным коктейлем и удалилась, причем он держал ее за руку, как будто им было по пять лет и будто они шли в колонне сверстников по аллее какого-нибудь зоопарка, — эта аналогия пришла на ум Честеру, который перехватил полные восторга взгляды стариков, обращенные на него и на Гарда, словно они были экзотическими животными.
— Да, ерунда, — согласился Честер. — Дважды два получается не четыре, а… жирафа!
— Что?
— Это я так, по аналогии, — невразумительно объяснил Фред. — Скажи мне, Дэвид, почему фильмы ужасов, тошнотворные для любого нормального человека, собирают такую массовую аудиторию?
— Щекочут нервы. Вот и все.
— Между прочим, в дни нашей молодости таких фильмов не было. Что же щекотало нам нервы тогда? Или спроса на «щекотку» не было?
— Гм, — промычал Гард. — В самом деле… А ты что думаешь?
— Только не упрекай меня в том, будто я воспринимаю действительность не как факт. Думаю, что и тогда и сегодня людьми двигает скука. Да, Гард, скука!
— Вот не сказал бы, что наша жизнь скучна.
— С какой стороны на нее посмотреть, Дэвид! Я имею в виду не банальную скуку… Обрати внимание: мы все время идем по правой стороне тротуара. Почему? Потому, что встречный поток идет слева! Только отрегулированность потоков позволяет людям не сталкиваться. В жизни происходит то же самое: все отрегулировано, все обезопасено! Каждый шаг человека! Автомобилисты и мотоциклисты — в шлемах и ремнях безопасности, машины — с утапливающимися рулями, подземные переходы, таблетки от нервов и переутомления, темные очки от лишнего света, дистанционное включение телевизоров без отрыва, так сказать, зада от кресла, лифты, движущиеся тротуары, автоматы по продаже, регламентированный и санкционированный врачами досуг, — Господи, даже гангстеризм, и тот отрегулирован! Где былая свобода передвижений, чувств, переживаний и мелкого предпринимательства? Спроси Шмерля, сколько идиотских правил, о которых его отец-галантерейщик не имел представления, он вынужден соблюдать в своей ничтожной лавчонке! Певцы, художники, писатели зависят уже не просто от читательского спроса или, на худой конец, от критиков и издателей, а от мощных рекламных концернов, которые все взяли в свои руки, зажали в кулак и регулируют читательский вкус, как тот полицейский, что стоит на перекрестке и регулирует потоки машин. Когда-то, в дни сотворения мира, клетки человеческого тела были независимы — я в этом абсолютно убежден, Дэвид. Потом они с помощью Господа Бога или мистера Дарвина объединились в организм и утратили свою независимость. Нечто подобное происходит сейчас с людьми, с обществом. Люди сливаются в государственный организм и все меньше значат сами как личности, как индивидуальности. Отсюда — хиппи, наркомания, «красные бригады», увлечение сексом и разными паучьими ужасами, которые щекочут нервы, отсюда терроризм, угоны самолетов, самоубийства… Скучно стало жить, Дэвид! Это все симптомы острой социальной и физической неудовлетворенности, подсознательный протест против обесчеловечивания человека!
Гард терпеливо выслушал страстный монолог Честера и, ни разу не сделав даже попытки его остановить, молча похлопал ладонью о ладонь.
— Бурные аплодисменты, — констатировал с грустной иронией Фред, — переходящие в овацию. Все встают и… уходят, отплевываясь. Так?
— Ох и далеко же ты удалился от моей фирмы, дружище, — с некоторым сожалением произнес Гард. — Ты форменный трибун! Хочешь, мы с Карелом и Шмерлем проголосуем за твою кандидатуру в парламент? Вот где тебя заслушаются!
Честер продолжал грустно улыбаться.
— Знаешь, Дэвид, пока я болтал, кофе превратился в лед… Между прочим, от моих идей до твоей фирмы ничуть не дальше, чем от меня до тебя. Мне вспомнилась сейчас одна задача. Квадрат. Тремя линиями надо начертить замкнутый треугольник, чтобы его стороны проходили через все четыре вершины квадрата. Представляешь?
Гард тут же ручкой нарисовал на салфетке подобие квадрата и стал втискивать в него треугольник, но запнулся уже на втором варианте.
— Типичная для каждого посредственного ума ошибка, — прокомментировал Честер. — Все начинают проводить линии внутри квадрата, а надо выйти за его пределы, и тогда замкнутый треугольник элементарно охватит все четыре вершины… Дэвид, давай, и я попробую выйти за пределы твоего «квадрата».
— Ты имеешь в виду фирму, Аль Почино и антиквара Мишеля Пикколи? Это не квадрат — треугольник!
— Я не о геометрии, Дэвид, я о жизни… Представь себе, что твой друг Фред Честер заскучал, и вот он становится клиентом «Фирмы Приключений», а?
— Пустой номер, — жестко сказал Гард. — Если в приключениях без гарантии действительно гибли люди, ты не вернешься оттуда, а труп, извини за прямолинейность, свидетельствовать не может. Кроме того, я уверен, что полиция уже наводила справки относительно фирмы, мне остается лишь выяснить, в каком отделе эти данные. Так или иначе, рисковать тобой я не намерен, ты мне дорог как память. — Гард поднял рюмку, приветствуя Честера, и допил ее содержимое до конца.
Фред церемонно поклонился, привстав со стула, и жестом пригласил «гувернантку», из-за стойки внимательно ловившую каждый взгляд или жест клиентов.
— Что вам угодно, мальчики? — игриво спросила она, подходя.
— Повторите этому грудному младенцу стерфорд, — сказал Фред, — иначе он разучится умно говорить.
— Ха, ха, ха! — раздельно произнося каждый слог, сказала «гувернантка», давая этим понять, что и она в ладах с юмором. Принеся на подносе стерфорд, она аккуратно поправила у Гарда немного съехавший набок галстук, как у детей поправляют воротнички. От «гувернантки» так и веяло материнством.
— Дэвид, — сказал очень серьезно Честер, — твои коллеги очень плохие ищейки, особенно применительно к «Фирме Приключений». Что они могли или могут там узнать, даже побывав там в качестве клиентов или познакомившись с документацией, если совершенно лишены воображения и никогда не задумывались над тем, почему люди стремятся к приключениям?
— Не понимаю, — тупо сказал Гард.
— Кто бы ни действовал за кулисами фирмы, кто бы ни стоял за этим Хартоном, надо признать, что это человек не лишенный воображения и богатой фантазии.
— Предположим.
— Иначе все было бы примитивно. Фирма прогорела бы через неделю, и тебе не пришлось бы ломать голову над загадками! Значит, воображению надо противопоставить воображение, а вовсе не полицейскую, прошу прощения, несколько притупленную педантичность. Согласен?
— Возможно, ты и прав, — подумав, ответил Гард. — Даже наверняка прав. Но если ты нападешь на след, а они это почувствуют, тебе не помогут даже «гарантии», ты это понимаешь?
— Отговариваешь?
— Да.
— Ну а меня интересует общественно-социальная подоплека всеобщего увлечения ужасами, жестокостями и приключениями. Я сам себе хозяин, в конце концов, и вполне могу обойтись без твоего благословения. Мы не дети, Дэвид, хоть и сидим в этом ресторане!
— Перестань капризничать, Фред. И зачем кипятиться?
— А затем, дорогой, — повысил голос Честер, — что однажды уже было увлечение «фильмами ужасов»! В двадцатых годах! В Германии! Ты об этом забыл? А с меня хватит! Каприз, говоришь? Мне вообще на тебя плевать, у меня собственный интерес к фирме!
— Черт с тобой, — сдался Гард. — Мне ничего не стоит поломать это дело, как бы ты ни кипятился, но я не буду. Может быть, ты и прав… Но дай мне, Фред, одно обещание.
— Не брать без гарантии? Вот тебе! — И Честер показал другу хорошо сконструированный кукиш.
— Мальчики! — укоризненно воскликнула из-за стойки очкастая «гувернантка».
— Извините, мадам, — поправился Фред.
— И все же ты купишь приключение именно с гарантией, — тихо, но твердо сказал Гард, и в его тоне было столько железной уверенности, что у Честера язык не повернулся возразить.
8. Айсберг
Фред Честер отправился на фирму пешком. Ему пришлось идти до площади Согласия не менее полутора часов, то есть тащиться, по сути дела, через весь город, но почему-то хотелось потянуть время. И вовсе не страх — какая-то липкая тяжесть села на его душу, тяжесть, похожая на ту, которую испытывает почти каждый из нас, решившись на операцию под общим наркозом, даже если знает, что его будет резать известный и опытный хирург. Нет-нет, а в какой-то момент нас посещает предательская мыслишка о том, что вот дадут наркоз, мы уснем, а проснемся ли? В такие минуты вся наша жизнь дробится на воспоминания о прошлом, некогда украшавшем наше существование, и все окружающее, все мелочи, вплоть до случайных видов и запахов, воспринимаются нами с особой остротой и почти мистической символичностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42