— Лучше пустите меня. Мне надо отсюда, — заявил Тайрон. — Мне охота обратно.
— Охота, охота, — передразнил его Римо. — Куда спешишь?
— Мне надо в школу.
— В школу? Тебе?
— Да. Мне надо туда, а то мне будет неприятность, и вам тоже. Потому что закон — я должен ходить в школу.
— Папочка, — обратился Римо к Чиуну. — Чему могут обучить вот это в школе? Он уже провел там большую часть жизни, а его не смогли до сих пор научить правильно говорить по-английски.
— Может быть, это передовая методика, — сказал Чиун. — И они не тратят времени на изучение языков низшего порядка.
— Нет, — сказал Римо. — Этому я не верю.
— Меня учат, — сообщил Тайрон. — А я учусь. Я говорю по уличному английскому. Это настоящий английскому. Он был такой раньше, потом белый человек украл его у черного и испортил.
— Где ты набрался этого бреда? — спросил Римо.
— В школе. Там один человек написал книжку, и он нам сказать, мы разговариваем чудесно, а другие — они неправильно. Он говорила, мы разговариваем по настоящему английскому.
— Ты только послушай, Чиун. Ты вовсе не обязан любить английский язык, но это мой родной язык. И мне стыдно слушать, во что они его превращают. — Римо снова повернулся к Тайрону. — Этот человек, который написал книгу о вашем английском языке, он что, работает в вашей школе?
— Ага, он главный методист в школе имени Малькольма, Кинга и Лумумбы. Башковитый, сукин сын.
— Помнишь, что я сказал тебе вчера вечером?
— Что убьешь?
Римо кивнул:
— Я еще не принял окончательного решения. Если я выясню, что ты сам отвечаешь за то, какой ты, то ты исчезнешь и следа от тебя не останется. Но если это не твоя вина, тогда... ну, тогда, может быть, — повторяю, может быть, — ты останешься жить. Пошли. Поговорим с твоим главным методистом. Вставай, да не шаркай ступнями по полу.
— Ступни — это то, что на конце ног, — пояснил Чиун.
Строительство школы имени Малькольма, Кинга и Лумумбы пять лет назад обошлось в девятнадцать миллионов долларов. Здание занимало целый квартал, а внутри его бетонного прямоугольника располагался двор с пешеходными дорожками, столиками для пикников и баскетбольными площадками под открытым небом.
Когда разрабатывался проект здания, знаменитый на всю страну архитектор предложил использовать минимальное количество стекла по внешнему периметру здания. В качестве компенсации предполагалось сделать застекленными стены, выходящие во двор, по внутреннему периметру.
Местный совет школьного образования разгромил этот проект как расистскую попытку изолировать чернокожих детей. Нанятая школьным советом фирма по связям с общественностью развернула широкую кампанию под лозунгами: «Что они прячут?», «Выведите школу на свет!» и «Не отправляйте наших детей обратно в пещеру».
Центральный совет школьного образования города Нью-Йорка сопротивлялся давлению общественности всего сорок восемь часов. Проект школы был переделан. Внутри в школе остались стеклянные панели от пола до потолка, а по внешнему периметру школы имени Малькольма, Кинга и Лумумбы бетон уступил большую часть места стеклу.
В первый год стоимость замены стекла, выбитого проходящими досужими камнеметателями, составила сто сорок тысяч долларов. Во второй год эта сумма возросла до двухсот тридцати одной тысячи. За четыре года стоимость новых окон школы имени Малькольма, Кинга и Лумумбы превысила миллион долларов.
На пятом году произошло два важных события. Во-первых, город оказался не в состоянии больше выделять столько средств на школы. Но когда сокращение ассигнований докатилось до школы имени Лумумбы и Компании, президент местного школьного совета уже знал, какую статью расходов следует уменьшить. Знал благодаря второму важному событию. Его брат, за четыре года наживший почти миллион на поставках стекла для школьных окон, продал свой стекольный бизнес и открыл склад пиломатериалов.
Школа имени Лумумбы перестала вставлять стекла взамен выбитых. Все большие окна по внешнему периметру заколотили фанерой. В первый год цена фанеры составила шестьдесят три тысячи долларов.
И теперь школа имени Лумумбы была отгорожена от внешнего мира стеной из камня и великолепной сосновой фанеры, через которую внутрь не проникали ни воздух, ни солнечные лучи, ни свет знания.
Когда один из членов местного школьного совета высказал протест против использования фанеры и против наступившей в результате темноты и задал на заседании совета вопрос: «Что они прячут?» — и призвал «Вывести наших детей из мрака!», то по пути домой его избили. С тех пор протестов больше не поступало.
Когда архитектор, автор первоначального проекта здания, однажды приехал посмотреть на свое детище, он целый час просидел в машине, рыдая.
Римо доставил Тайрона Уокера в центральный коридор школы имени Малькольма, Кинга и Лумумбы.
— Иди в свой класс.
Тайрон кивнул, но взор его был прикован к входной двери, где сквозь щель между фанерными листами проникала узкая, как лезвие ножа, полоска солнечного света.
— Нет, Тайрон, — сказал Римо. — Иди в класс. Если не пойдешь, а попытаешься смыться, я вернусь и отыщу тебя. И это тебе очень не понравится.
Тайрон снова кивнул, очень мрачно. Он сглотнул, словно у него раздулись миндалины и он решил их съесть.
— И не уходи отсюда без меня, — добавил Римо.
— А ты куда?
— Я хочу кое с кем переговорить и выяснить, их это вина или твоя, что ты такой, какой есть.
— Хорошо, хорошо, — поспешно сказал Тайрон. — Ладно, так уж и быть — сегодня хороший день приходить в школа. У нас сегодня чтение.
— Ты учишься читать? Вот уж не думал. — Эта информация произвела на Римо сильное впечатление.
— Да нет, не эта фигня. Учительница, она нам читает.
— И что она читает?
— Из большой книжки без картинок.
— Исчезни, Тайрон, — сказал Римо.
Тайрон ушел, и Римо приступил к поискам канцелярии. Ему навстречу попались два молодых человека — оба на вид лет на десять старше, чем положено быть выпускникам средней школы. Римо спросил их, где канцелярия.
— Монеты есть? — спросил один.
— Честно говоря, нет, — ответил Римо. — Но вообще-то деньги у меня есть. Наверное, тысячи две, а может, три долларов. Не люблю ходить по городу без гроша в кармане.
— Тогда гони капусту — получишь канцелярию.
— Иди в задницу, — сказал Римо.
Молодой человек отступил на шаг, рывком выхватил из кармана нож с выскакивающим лезвием и направил его острие Римо в живот.
— Ну, гони капусту.
Второй, широко улыбаясь, стоял рядом. Он негромко зааплодировал.
— Ты знаешь, — медленно произнес Римо, — школа — могучий источник знания.
Парень с ножом несколько смутился.
— Эй, не надо мне...
— Например, — продолжал Римо, — сейчас ты узнаешь, что испытывает человек, когда кости его превращаются в желе.
Нож в руке парня задрожал. Римо приблизился к нему на шаг, и, словно отвечая на вызов, тот выбросил лезвие вперед. Первое, что он услышал, был стук падения ножа на каменный пол. Затем он услышал несколько легких щелчков — это трещали кости его правого запястья, которое, выкручивая, сжимал в своей руке этот белый.
Парень разинул рот, собираясь закричать, но Римо прикрыл его рот ладонью.
— Шуметь нельзя. Не мешай прилежным детям учиться. Ну, где канцелярия?
Он вопросительно глянул на второго парня.
— Туда, по коридору, — ответил тот. — Направо, первая дверь.
— Спасибо, — сказал Римо. — Приятно было с вами побеседовать, мальчики.
У канцелярии была бронированная стальная дверь без какого-либо окошка, и Римо пришлось навалиться на нее всем телом, чтобы она открылась.
Римо вошел внутрь, подошел к длинной стойке и стал ждать. Наконец, в приемную вошла какая-то женщина.
— Чего хотели? — спросила она. Женщина была высокая, толстая, вокруг ее головы, как нимб, вилась копна густых курчавых волос.
На двери кабинета по левую руку Римо висела табличка: «Доктор Шокли. Главный методист».
— Я хочу повидаться с ним. — Римо указал на дверь.
— Он занятый. Зачем вам с ним видаться?
— Дело касается одного вашего ученика. Тайрона Уокера.
— Полицейский участок, он там, на улице. Им говорите про этого Тайрона.
— Мое дело полиции не касается. Я хотел бы поговорить с ним об учебе Тайрона.
— Вы кто?
— Я друг семьи. Родители Тайрона сегодня заняты на работе и попросили меня зайти в школу и выяснить, не могу ли я чем-нибудь помочь.
— Чего сказали? — Глаза женщины недоверчиво сузились.
— Мне казалось, я ясно сказал по-английски. Родители Тайрона работают и попросили меня...
— Я слышала, слышала. Чего вы мне городите? За кого вы нас принимаете? Вот тоже — пришел голову морочить.
— Голову морочить? — удивился Римо.
— Ни у кого здесь нет оба родителя, да еще чтоб на работе! Что вы их вранье слушаете?
Римо вздохнул.
— Ладно. Я вам скажу все, как есть. Я полицейский. Тайрон мой подопечный. Условно-досрочно освобожденный. А теперь он попался снова, за три изнасилования и шесть убийств. Я хочу поговорить с Шокли, прежде чем отправить его на электрический стул.
— Ну, так-то лучше. Так похожей на правду. Садитесь и ждите. Шокли поговорит с вами, когда сможет. Он занятый.
Женщина указала Римо на стул, а сама села за стол, взяла номер «Журнала черного совершенства и черной красоты» и уставилась на обложку.
Римо обнаружил, что рядом с ним сидит черный подросток, внимательно разглядывающий книжку-раскраску у себя на коленях. На раскрытой странице был изображен Поросенок Порки, нюхающий цветок на фоне сарая.
Мальчишка достал из кармана рубашки цветной мелок, раскрасил одну из толстых ляжек Порки в розовый цвет и убрал мелок. Потом достал зеленый и раскрасил крышу сарая. Убрал зеленый, снова достал розовый и принялся раскрашивать другую ляжку поросенка.
Римо через плечо парня следил за его работой.
— У тебя здорово получается, — похвалил он его.
— Ага, я лучший в классе по искусству-ведению.
— Это заметно. Ты почти не вылезаешь за контуры рисунка.
— Иногда трудно, когда линии близко, а кончик у мелка толстый и не влезает.
— Ну и что ты тогда делаешь? — поинтересовался Римо.
— Беру мелок, у кого он острый, и он влезает между черточками.
— А ему ты отдаешь свой старый мелок?
Мальчишка посмотрел на Римо — на лице его было написано явное недоумение, словно Римо говорил на языке, которого мальчишка никогда не слышал.
— Это еще зачем? Старый выбрасываю. Вы кто общественник или что?
— Нет, но иногда мне хотелось бы им стать.
— Смешно как-то говорите. «Мне хотелось бы» — как это?
— Это называется английский язык.
— А. Вот что Вас как?
— Бвана Сахиб, — сказал Римо.
— Вы тоже сын великого арабского короля?
— Я прямой потомок великого арабского короля Покахонтаса.
— Великие арабские короли, они черные, — хмыкнул парень. Он-то знает его не одурачить.
— А я по материнской линии, — объяснил Римо. — Возвращайся к своей раскраске.
— Ничего. Мне ее к завтра.
Римо покачал головой. Сидящая за столом черная женщина по-прежнему глядела на обложку «Журнала черного совершенства и черной красоты».
Дверь кабинета Шокли слегка приоткрылась, и Римо услышал голоса.
— Ублюдок! Крыса! — кричала женщина. — Дискриминация! Несправедливость!
Дверь распахнулась, и в проеме, спиной к Римо, показалась кричавшая.
Она размахивала кулаком, адресуя свой гнев внутрь кабинета. У женщины были огромные толстые ляжки, сотрясавшиеся под цветастым хлопчатобумажным платьем. Ягодицы ее напоминали небольшой холм с седловиной. Движения рук поднимали волны в океане жира, свисавшего с ее мощных бицепсов.
Голос в глубине комнаты что-то негромко произнес.
— Все равно крысиный ублюдок! — отозвалась женщина. — Если бы не эта штука, я бы тебе показала!
Она развернулась и сделала шаг в сторону Римо Если бы ненависть имела электрический заряд, глаза женщины извергали бы потоки искр. Губы у нее были плотно сжаты, а ноздри яростно раздувались.
Римо собрался было бежать, пока этот мастодонт его не раздавил. Но женщина остановилась рядом с мальчишкой, раскрашивавшим поросенка.
— Пошли, Шабазз. Пошли домой.
Мальчишка как раз спешил закончить раскрашивание правой передней ноги Порки. Римо слышал, как скрипят его сжатые от старания зубы. Женщина не стала ждать — со всего размаху она врезала мальчишке кулаком по уху. Мелок полетел в одну сторону, книжка-раскраска — в другую.
— Ну, ма, чего ты?
— Пошли прочь отсюда! Этот ублюдок не хочет передумать о твоем аттестате.
— Вы хотите сказать, что ваш сын не получит аттестат? — спросил Римо. — Его что, оставляют на второй год? — Неужели в этом мире еще осталось хоть немного здравого смысла?
Женщина посмотрела на Римо как на жареную свинину, провалявшуюся целую ночь на платформе подземки.
— Вы что несете? Шабазз — он говорил речь от имя класса в начале года. У него награды.
— Тогда в чем проблема? — поинтересовался Римо.
— Проблема? Проблема — Шабаззу время до пятнадцатого мая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24