В полете он всегда садился у иллюминатора и смотрел на крылья, словно, пытаясь силой мысли удержать их на месте.
Римо скрестил на груди руки и уселся в мягкое кожаное кресло, запретив себе испытывать от полета всякую радость.
— Как, черт побери, мы собираемся защищать этого русского, если не знаем, сможем ли вообще к нему подобраться, и если непонятно, от кого именно надо его защищать? — пожаловался Римо.
— Это случилось в те дни, когда уже скончался Ванг, первый Великий Мастер Синанджу, — промолвил Чиун.
— Что «это»?
— Великий Ванг добился больших успехов, оказывая нуждающимся услуги Дома Синанджу и собирая золото, дабы помочь слабому и обездоленному населению деревни. Затем он умер, как суждено всем людям, во цвете своих лет: ему сравнялось едва ли восемьдесят весен. Искусство Синанджу тоже было молодо тогда, и все, кто искал помощи у нашего Дома, решили, что секреты Синанджу умерли вместе с Великим Вангом. Они не знали, что каждый Мастер воспитывал преемника. Некоторым улыбается удача, и их ученики полны уважения к своему учителю и послушания. Другие Мастера менее удачливы.
— Ну вот, опять начинаешь ко мне цепляться, Чиун. Это невыносимо! Я ведь к тебе не лезу. А все потому, что в Синанджу не нашлось никого мало-мальски пригодного для обучения, — сказал Римо.
Чиун не обратил на его слова никакого внимания.
— И вот после смерти Великого Ванга не было у нас больше работы, а без работы не было золота и скоро деревню вновь охватил голод. Мы были готовы начать возвращать детей морю...
Римо хмыкнул. Столетиями тяжелые времена в Синанджу сопровождались «возвращением детей морю», когда новорожденных топили в Северокорейском заливе, ибо не могли прокормить.
— Новым мастером стал Унг. Это был тихий человек, более склонный к сочинению стихов.
— Так это его я должен благодарить за то дерьмо, что ты постоянно декламируешь?
— Ты груб и неотесан, Римо. Общеизвестно, что поэзия Унга — одно из величайших явлений в истории литературы.
— Это три-то часа нытья по поводу распускающегося цветка? Так я тебе и поверил.
— Тихо! Слушай дальше и, может быть, чему-нибудь научишься. Мастер Унг, со скорбью в душе отложив перо, решил, что должен сделать что-либо для спасения деревни. И случилось так в то время, что был тиран в Японии, захвативший земли окрестных князей. И этот тиран очень опасался за свою жизнь, ибо много было желавших его смерти. Слухи об этом дошли до нашей деревни, и Мастер Унг отправился в далекую страну. Перед отъездом он продал письменные принадлежности и все свои стихи, чтобы обеспечить деревню едой.
— На этом он бы не заработал и на кусок хлеба, — пробормотал Римо.
— Много морей пересек Унг и наконец явился к японскому тирану и предложил свою помощь для защиты от врагов. Тиран слышал о Великом Ванге, и так как перед ним был его наследник, он принял помощь. Ибо как раз прошлой ночью была предпринята попытка убить тирана во сне, и японец понимал, что находится в смертельной опасности. Но он все еще не знал, кто из врагов пытается убить его. Ибо был знатный род на севере и род на юге, род на востоке и род...
— На западе?
— Да, — сказал Чиун. — Ты уже слышал эту историю?
— Нет.
— Тогда молчи. Ибо был знатный род на севере и род на юге, род на востоке и род на западе, и японский тиран не знал, который из них собирается убить его, ибо все имели повод ненавидеть его беззаконие и безжалостное правление.
И Унг заговорил с тираном стихами: «Когда быки забор ломают, зерно украсть и кролик может».
Много часов размышлял тиран над этими строками. А когда понял, что имел в виду Унг, то стал искать среди приближенных того, кто мог желать смерти тирана, чтобы занять его место.
И все больше и больше подозревал он своего старшего сына, который был злобен и жесток. И вот ночью послал он Унга убить старшего сына, и сына не стало. Но чуть позже той же ночью была совершена попытка убить тирана во сне, и только быстрое вмешательство Мастера Унга спасло японцу жизнь.
Тиран огорчился, что несправедливо подозревал старшего сына. Подумав еще немного, он понял, что виною всему был его второй сын, еще более злобный и жестокий, чем первый. И он послал Унга убить второго сына.
Но затем произошло еще одно покушение на жизнь тирана, и оно завершилось бы успехом, если бы в самый последний миг не подоспел Унг.
Так и продолжалось. Одного за другим Унг уничтожил всех сыновей тирана. Если бы эти семеро юношей сели на трон отца, они были бы еще более свирепы, чем он, и еще более жестоки к своим соседям.
И когда было покончено с седьмым, и последним, сыном, тиран и Унг встретились в огромном дворцовом зале.
И тиран произнес: «Мы избавились от моих сыновей, от всех до единого. Опасность устранена, и мне опять ничто не угрожает».
— Это был скорее вопрос, чем утверждение, Римо, ибо японцы коварны, и их вопросы на самом деле — утверждение, а утверждение — вопросы.
Но Унг отвели «Еще нет. Одна опасность осталась». — Что же это? — спросил тиран. — «Мастер Синанджу», — сказал Унг и быстро и искусно убил тирана.
— Потому что видишь ли, Римо, таков был уговор Унга с четырьмя князьями, чьи земли окружали владения виновника всех бед. Князья хотели жить в мире и спокойствии, а для этого вместе с тираном должны были погибнуть и его кровожадные сыновья. И вот таким образом Унг предпочел выполнить должное. Ночные нападения на тирана тоже были делом рук Великого Унга.
Чиун замолчал, все еще глядя в иллюминатор на левое крыло самолета.
— Итак?.. — сказал Римо.
— Итак? Что «итак»? — спросил Чиун.
— Что означает эта байка?
— Разве это не очевидно?
— Очевидно только то, что Мастера Синанджу всегда были бесчестными людьми, которым нельзя доверять, — сказал Римо.
— Ты, как всегда, ничего не понял, — вздохнул Чиун. — Иногда я не знаю, чего ради мучаюсь. Мораль этой истории в том, что трудно защититься от убийцы, когда неизвестно, кто он.
— Черт возьми, Чиун, в этом нет ничего нового! И так ясно, как тяжело будет защитить посла, не зная ничего об убийце.
— Больше ничего ты в этой истории не видишь? — спросил Чиун.
— Черт, конечно, ничего.
— У нее есть еще одна мораль, — заметил Чиун.
— А именно?
— Опасность не предупреждает о своем приходе сигналом трубы. И чем ближе она, тем тише ее шаги.
Римо задумался.
— Кто станет защищаться от защитника? — предположил он.
— Правильно, — сказал Чиун, вновь поворачиваясь к иллюминатору.
— Папочка! — позвал Римо.
— Да, сын мой?
— От этой истории дурно пахнет.
Было мокро и холодно, когда Римо с Чиуном забрались в такси в самом центре Лондона. Вода стекала по лорду Нельсону, чья статуя, казавшаяся в темноте черной, возвышалась над черными каменными львами Трафальгарской площади.
— Сколько возьмете до русского посольства? — спросил Римо у водителя, чье лицо было усыпано бородавками, а голову украшала пропитанная потом хлопчатобумажная кепка.
Посольство находилось на Дин-стрит, всего в десяти кварталах отсюда, но водитель распознал американский акцент.
— Четыре фунта, парень, — сказал он.
— Отвезите-ка меня в Скотленд-Ярд, — потребовал Римо, — в Управление по борьбе с таксистами-мошенниками.
— Ладно, приятель, два фунта, и ни пенни меньше. Дешевле в такой гнусный вечер тебя никто не повезет.
— О'кей, — сказал Римо. — Поехали.
Чтобы отработать полученные деньги, таксист свернул к Лейчестер-сквер и, миновав Ковент-Гарден, вернулся на Дин-стрит.
— Приехали, парень, — объявил таксист, остановившись перед трехэтажным кирпичным зданием на тихой улице, мощеной булыжником. Целая гроздь водосточных труб свисала со стены здания, а с крыши, уставившись в темное вечернее небо, неуклюже торчала телевизионная антенна.
— Подожди-ка минуту, Чиун, — сказал Римо. — И вы тоже, — добавил он, обращаясь к водителю.
Римо выскочил из машины и поднялся по трем кирпичным ступенькам к парадной двери. Ручку старомодного звонка нужно было крутить, и Римо три раза повернул ее до отказа, подняв внутри страшный трезвон.
Дверь открыл человек в пиджачной паре.
— Здесь находится резиденция посла? — спросил Римо.
— Совершенно верно.
Человек говорил на безукоризненном английском, но легкий акцент выдавал его континентальное происхождение.
— Я хочу поговорить с ним, — сказал Римо.
— Прошу прощения, сэр, его нет дома.
Подняв правую руку, Римо сжал левое ухо собеседника большим и указательным пальцем.
— Так, и где же он?
Через приоткрытую дверь он видел людей, сидящих в креслах в прихожей. Люди были вооружены, по их неестественным позам было видно, что им мешают пистолеты в наплечных кобурах.
Человек скривился от боли.
— Он в летнем загородном доме в Уотербери, сэр. Прошу вас, отпустите.
Римо продолжал сжимать его ухо.
— Где-где?
— В летнем загородном доме в Уотербери. Он останется там еще на неделю.
— О'кей, — сказал Римо и разжал пальцы.
— Не хотите ли оставить послание, сэр? — спросил дворецкий, потирая ухо ладонью.
— Не надо никаких посланий, — сказал Римо. — Я навещу его, когда он вернется.
Римо вернулся к такси и забрался внутрь. Дверь посольства быстро захлопнулась.
— Езжай до угла, Джеймс, — велел он и наклонился к Чиуну: — Все в порядке, он здесь.
— Как ты это узнал?
— Я не так уж сильно сжал его ухо, чтобы он тут же раскололся, — объяснил Римо. — Он сказал мне как раз то, что и собирался сказать. А если они посылают людей в Уотербери, где бы это ни было, ясно, что посол прячется здесь. Особенно если учесть, что внутри полно вооруженного народа.
На углу, где улица, поворачивая налево, постепенно спускалась к Грейтер Мальборо-стрит, Римо с Чиуном вылезли из машины.
Римо дал таксисту пять американских долларов.
— Это где-то около трех фунтов, — сказал он ему. — Через двенадцать часов при вашей обычной инфляции они превратятся в пять фунтов. Через неделю вы сможете купить на них дом.
Отъезжая, таксист пробормотал:
— А через месяц я куплю на них бомбу и вставлю ее тебе в задницу, янки!
Возвращаясь вместе с Римо к дому посла по скользкой от дождя улице, Чиун спросил:
— Мы, случаем, не поблизости от Лондонского моста?
— Нет.
— А где он?
— Наверное, в Аризоне. Кто-то купил его и увез в Аризону.
— А реку он тоже купил?
— Не говори глупостей. Конечно же, нет.
— А зачем ему понадобилось покупать мост и увозить его в Аризону? — спросил Чиун.
— Откуда я знаю, — ответил Римо. — Может, у него были проблемы с переправой. Не знаю.
— Меня всегда поражала глубина и обширность твоего невежества, — изрек Чиун.
У Римо появилась идея. Чиуна она не очень заинтересовала.
— Это хорошая идея, Чиун.
Тот ничего не ответил. Он оглядывал спальню на третьем этаже, в которую они попали, взобравшись по водосточной трубе и выставив окно.
— Так вот, — продолжал Римо. — Идея.
Чиун посмотрел на него.
— Ты готов? — спросил Римо.
Чиун вздохнул.
Римо сказал:
— Смотри, нам не дали никаких указаний насчет этого парня, велели только уберечь его от смерти. Надо связать его, посадить в самолет и вернуться с ним в США. Там мы сдадим его Смитти, и, таким образом, с ним ничего не случится. Что ты об этом думаешь?
— Даже самые утонченные языки начинались когда-то с мычания, — проговорил Чиун.
Но Римо уже не слушал его. Он пересек спальню и прильнул к дверной щели.
Снаружи была гостиная. Человек в одной рубашке сидел у стола и раскладывал пасьянс.
Кроме него, в комнате было еще пять человек. Четверо из них носили типичные для КГБ голубые костюмы, слишком тесные в груди и слишком широкие в боках. Они поочередно подходили к окнам и выглядывали наружу, затем открывали дверь в холл: и осматривали его и, наконец, проверяли, не прячется ли кто за длинными шторами. И когда один заканчивал этот цикл — окна, дверь и шторы, — тут же к делу приступал другой. Окна, дверь, шторы. Пятый из находившихся в комнате стоял около человека, игравшего в карты, вытряхивая его почти пустую пепельницу, наполняя его почти полный стакан и тасуя вместо него карты после каждой партии.
Римо узнал в сидящем посла. Его высокий лоб обрамляли светло-золотистые кудри, а лицо покрывал здоровый солнечный загар. Римо удивился, как это в Лондоне можно получить загар. На после была тонкая рубашка, плотно облегавшая его стройную фигуру. Смит дал Римо почитать краткое досье на посла Семена Беголова, с фотографией и общими сведениями. Там он описывался как Казанова дипломатического мира, и Римо теперь понимал, почему.
Беголов упрашивал кагебешников сыграть с ним в покер.
— Нам не до карт, ваше превосходительство, — сказал одни из них. — Все дело в том американце, который спрашивал вас недавно. Мы должны быть бдительны на случай, если он вернется. А когда человек играет в карты, он не может исполнять свой долг перед отечеством.
Агент КГБ выглядел полным идиотом, с жалким самодовольством поучая посла, как должен вести себя истинно преданный коммунист.
Беголов положил красную десятку на черного валета и подмигнул стоящему с ним рядом человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17