— У меня нет времени на то, чтобы что-то шло неблагополучно, — сказал Филдинг в телефонную трубку.
В кабинете на всю мощность работал кондиционер, тем не менее он был весь мокрый от пота.
— На опытных участках все в порядке? Наверное, кто-нибудь сумел проникнуть туда. Я чувствую это.
— Не думаю, что дело заключается в этом, — донесся голос Уильяма Джордана, вице-президента компании Фелдмана, О'Коннора и Джордана. — Общее впечатление таково, что у вас по-прежнему чрезвычайно выгодные исходные позиции.
— Я сам знаю, что это такое. А вы пока еще даже не чешетесь. Все ли в порядке на опытном участке в Моджаве? Он самый важный.
— Да. Насколько я информирован, — ответил мистер Джордан.
— А как обстоит дело с участками в Бангоре и Мэйне? Там тоже все в порядке?
— Бангор в наилучшем виде.
— А участок в Сиерре? Там случаются наводнения в горах, вы помните об этом?
— И Сиерра в порядке.
— А как Пикуа и Огайо?
— И в штате Огайо все нормально.
— Так что же тогда может быть неблагополучно? — требовательно спросил Филдинг.
— Я не могу говорить об этом по телефону, мистер Филдинг. Это деликатный вопрос.
— Ну, тогда приезжайте и расскажите мне все.
— А вы не могли бы прибыть сюда, сэр? Я сейчас по горло завален работой.
— Вы заинтересованы в том, чтобы сохранить за собой этот контракт или нет? — спросил Филдинг.
— Я смог бы выкроить время для поездки к вам сегодня после полудня.
— Уверен, что вы сможете выкроить время, — сказал Филдинг. — Если, конечно, хотите получить миллионы.
Он повесил трубку и почувствовал себя несравнимо лучше. Он уже поставил этих Фелдмана, О'Коннора и Джордана на место. Куда ему и было нужно, то есть под свой каблук. Если он платит за их особые услуги сумасшедшие деньги, пусть и они расплачиваются с ним той же монетой — такой же сумасшедшей расторопностью в исполнении всех его поручений. Он умело положил перед самым их носом кусочек вожделенной наживки. Но так, чтобы они не могли дотянуться до него своими трясущимися от жадности щупальцами. Это заставляет их бросаться, сломя голову, всюду, куда ему надо. Они носом чувствуют запах несметного богатства и, чтобы завладеть им, уже пошли на то, чтобы совершать убийства.
Филдинг повернулся в кресле к огромному окну, в котором во всю его ширину открывалась настоящая картина — панорама Скалистых гор. В последнее время они превратились в авансцену, на которой разыгрывали свои игры самые безрассудные и отчаянные люди. Скалистые горы убивали людей с незапамятных времен, еще с тех пор, как индейские племена переправились в Америку через Берингов пролив. Горы превращали людей в льдинки, какими становились зимой бабочки. Летом горы давали этим льдинкам оттаивать и вонять на солнце. Белые люди взбирались в горы, строили здесь маленькие хижины, высовывали свои закутанные в меха лица, чтобы немного подышать холодным горным воздухом и насладиться красотами природы. Насладиться красотой природы? Да природа — это убийца!
Филдинг смотрел на панораму Скалистых гор и вспоминал свою первую встречу с Фелдманом, О'Коннором и Джорданом примерно восемь месяцев назад. В том декабре все было, как и положено на Рождество. Конъюнктура на рынке продовольствия переживала кратковременный спад. В ту осень на американских равнинах было посеяно и ушло под снег меньше озимых культур, чем когда-либо в прошлом, начиная с тридцатых годов.
Фелдман, О'Коннор и Джордан по очереди поприветствовали его и поблагодарили за посещение. На зеленых пальмах в их офисе горели красные, зеленые и голубые лампочки. Большой керамический Санта-Клаус, который дарил всем желающим шотландские виски, наливая их откуда-то из своего паха, стоял, прислоненный к книжному шкафу. Фелдман смущенно объяснил, что все это осталось от рождественского вечера у них в офисе. У него был загорелый вид с аккуратно причесанными седыми волосами, на пальце желтело кольцо с таким большим брильянтом, что посланный им солнечный зайчик был бы виден, наверное, на территории половины штатов. Напротив, О'Коннор был бледным, с длинными костистыми руками, которые он обычно складывал вместе. На нем был синий в полоску галстук, завязанный таким тугим узлом, будто он хотел в порядке наказания задушить себя. Наконец, здесь был Джордан, с ровными белыми зубами, черными волосами, застывшими такими ровными волнами, будто они были вылеплены в дешевой пластмассовой форме. Его глаза были как черные маслины. На нем был темный в полоску костюм со слишком широкими плечами и слишком широкими лацканами и, сверх того, с серебряной пряжкой на спине.
Филдинг вошел к ним в комнату, как неброско одетый лорд к своим расфранченным слугам.
— Принять вас здесь — это большая честь для нас, сэр, — сказал Фелдман, — и могу добавить, удовольствие.
— Истинное удовольствие, — добавил О'Коннор.
— И глубокое удовольствие, — закончил Джордан.
— А мне, джентльмены, ничто не доставляет удовольствия, — сказал Филдинг, пока Фелдман брал у него пальто, а О'Коннор — его портфель. — Я в трауре по одному прекрасному человеку. Возможно, вы о нем ничего не слышали. Исторические книги не донесут его имени до следующих поколений. Его дела не восславят в песнях. Но среди обыкновенных людей это был поистине настоящий человек.
— Я слушаю вас с печалью в душе, — сказал Фелдман.
— Хорошо умереть молодым, — подхватил О'Коннор.
— Какое горе! — закончил Джордан.
— Его звали Оливер. Он был моим слугой, — сказал Филдинг.
— Хороший слуга стоит дороже, чем дрянной ученый, — сказал Фелдман.
Это мнение поддержал и О'Коннор.
— На этой бренной земле хороший слуга ближе всех к Христу, — сказал Джордан.
Фелдман должен был согласиться с ним. О'Коннор заметил, что для него, как верующего, было бы величайшей честью быть названым слугой Господа.
— Я уверен, что его имя останется в людской памяти. Уверен в том, что люди будут произносить имя «Оливер» с уважением, почтением и с радостью. Да, да, именно с радостью. Для этого я и прибыл к вам.
— Мы можем переложить его на музыку, — сказал Фелдман и начал напевать нечто в негритянском стиле, а затем даже и выдал такие слова к этой мелодии: — Кто-нибудь здесь видит моего старого друга Оливера?
Филдинг потряс головой.
— Нет, — сказал он.
— Вам не удалось сосредоточить внимание на главном — на глубокой привязанности к ушедшему, — сказал Джордан Фелдману.
— Совершенно не удалось, — подхватил О'Коннор.
— У меня есть более подходящая мысль, — прервал их Филдинг.
— Мне она нравится, — немедленно откликнулся Фелдман.
— Я создаю фонд. В качестве учредительного взноса я делаю вклад в размере всего своего состояния — в размере пятидесяти миллионов долларов.
— Прекрасно, — сказал Фелдман.
— Солидно, — продолжил О'Коннор.
— Прекрасное и солидное начало, — закончил Джордан.
— Это больше чем просто начало, джентльмены, — сказал Филдинг и подал знак подать его портфель. — Как вы знаете, мои интересы сосредоточены в промышленности, и мои дела идут весьма успешно. За исключением крайне незначительных налоговых потерь на юго-западе.
— Вы также являетесь лидером общины Денвера, — сказал Фелдман.
— Авторитетным лидером, — продолжил О'Коннор. — Таким же авторитетным, каким был ваш родитель и его родители.
— Представлять интересы такого клиента, как вы, явилось бы для нас большой гордостью, — сказал Джордан.
Филдинг открыл портфель. Он осторожно вынул из него четыре коробочки с металлическими запорами. Коробочки были из прозрачной пластмассы, в них лежали зерна белого, коричневого и золотого цвета. На одной была табличка с надписью «Соевые бобы», на других — «Пшеница», «Рис» и «Ячмень».
— Это зерна основных злаков, которые являются основными продуктами питания для человечества, — сказал Филдинг, указывая на коробочки.
— В них присутствует естественная красота, — сказал Джордан.
— Я стал чувствовать себя гораздо лучше с тех пор, как стал есть овсянку с орехами и изюмом, — сказал Фелдман.
— Это материальная основа жизни, — подытожил О'Коннор.
— Знаете, мне вот о чем хочется вас попросить, для начала, — сказал Филдинг. — Пожалуйста, воздержитесь от всяких комментариев, пока я не попрошу вас высказаться... Вы видите сейчас перед собой четыре чуда. Перед вами находится окончательное решение той проблемы, которая приносит страдание всему человечеству, — проблемы голода. Дело в том, что эти зерна выросли и созрели всего-навсего за один месяц!
В комнате воцарилось полное молчание. Филдинг выдержал паузу. Когда он заметил, что глаза всех трех партнеров стали как-то тревожно блуждать по сторонам, он продолжил:
— Я не думаю, что вы знаете, как выглядит злак через один месяц после посева. То, что вы здесь видите, означает не просто значительное ускорение процесса созревания хлеба. Это двенадцать урожаев в год там, где сейчас фермеры едва собирают всего один или два. Благодаря моему принципиально новому методу, мы сможем увеличить сбор продовольствия на Земле, как минимум, раз в шесть. Причем этого можно будет добиться при любой погоде и в любом месте. Теперь мне нужно только одно: продемонстрировать, хорошо разрекламировать и передать этот мой метод всему миру, прежде всего развивающимся странам. В настоящее время это особенно важно, даже жизненно важно, потому что, как я слышал, урожай озимых в этом году будет очень низким.
— Кто располагает правом собственности на этот метод? — спросил О'Коннор.
— Метод еще не запатентован. Пока он остается моим секретом, который я намерен передать всем людям Земли, — сказал Филдинг.
— Но ради защиты ваших же интересов вам не кажется, было бы разумнее получить на него какой-нибудь патент. Мы могли бы сделать это для вас.
Филдинг отрицательно покачал головой.
— Нет. За ваши услуги я собираюсь дать вот что: 20 процентов прибыли с каждого соевого боба, с каждого зерна пшеницы, риса или ячменя, выращенного в мире по моему методу.
Узел на галстуке О'Коннора дернулся, у Фелдмана потекла слюна, у Джордана зажглись глаза, он тяжело задышал.
— Весь мир получит мой метод для совершенно свободного использования. Я назвал его «Методом Оливера» в память о моем благородном слуге.
Трое мужчин склонили головы. Филдинг вытащил из портфеля фотоснимки разбитого тела Оливера, сделанные полицией после произошедшего с ним в воздухе несчастного случая. Он сказал, что был бы признателен джентльменам, если бы они поместили эти снимки у себя в офисе. Они согласились сделать это. Но уже после того, как собственными глазами посмотрели на то, что можно было бы смело назвать демонстрацией вечной верности памяти Оливера.
Они приехали в зимние, покрытые снегом Скалистые горы. Там они попали на весь заснеженный клочок земли, площадью примерно в двадцать квадратных метров, весь усеянный обломками скал. В их присутствии эту делянку засеяли пшеницей, выращенной по «Методу Оливера». Так назвал его Филдинг. На их глазах рабочие разрыхляли землю мотыгами и засыпали семена твердыми осколками скал. Вернувшись сюда ровно через тридцать дней, они увидели колосья пшеницы, выросшей здесь при минусовой температуре и под холодным ветром.
— Погодный фактор является лишь незначительным препятствием для выращивания продовольственных культур по методу Оливера, — сообщил им тогда Филдинг, стараясь перекричать завывание ветра.
В тот раз О'Коннор рукой в перчатке сорвал один колосок с зернами и положил его в карман.
Вернувшись в Лос-Анджелес, они отдали этот колос на биологическое исследование и получили от специалиста следующее заключение:
— Да. Это настоящая спелая пшеница.
— Можно ли ее вырастить зимой в горах?
— Никоим образом.
— А что бы вы сказали, если бы она была выращена и поспела именно в таких условиях и всего за один месяц?
— Тот, кто знает, как это сделать, станет самым богатым человеком на свете.
Это заключение биолога было получено партнерами семь месяцев назад. Тогда Филдинг подождал два дня, пока это заключение будет ими получено, ибо знал, что они с нетерпением ждут его. После этого он посвятил Джордана в некоторые возникшие у него проблемы. С тем, чтобы сделать рынок более восприимчивым к принятию его метода, Филдинг рискнул выбросить на рынок большие партии будущего урожая озимой пшеницы, использовав для закупки этой пшеницы крупные суммы денег из Фонда Оливера. В связи с этим у него возникли некоторые затруднения. Пара посредников, специализирующихся на торговле продовольственными товарами, заподозрила в его действиях что-то подозрительное и незаконное. Кто-то даже уже попытался шантажировать его. Третий, похоже, готовит документ, чтобы доложить что-то нежелательное федеральным властям. Филдингу ничего не остается делать, как признать свою неправоту и предать гласности все секреты своего метода. Теперь он стал называться по-новому — «Чудесное зерно».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23