Чиун знал, что в некоторых областях они добиваются успехов. К ним относились, к примеру, чудеса, происходящие у них в лабораториях. На протяжении последних полутора веков Мастера Синанджу возвращались в свою корейскую деревню с рассказами о загадках Запада. Сначала это были машины, говоря в которые, люди слышат друг друга за много миль, потом — летающие люди, движущиеся картинки на стеклянных экранах и то, как западный знахарь без всякой умственной подготовки, просто всадив в пациента иглу, умудряется усыпить его, не причинив боли.
Запад был полон загадок. Взять хотя бы распутниц с размалеванными физиономиями. Сам Чиун спрашивал в молодости своего Мастера и наставника о западных женщинах.
«Нет, — отвечал наставник, — неправда, что их интимный орган устроен не так и что в нем есть иголки, которые причиняют тебе боль, если ты не платишь им за услуги».
«Тогда какие они?» — допытывался Чиун, по молодости лет восприимчивый к загадочным историям.
«Какие есть, такие и есть. Сама жизнь — величайшая загадка. Все остальное — это то, что ты знаешь или то, что упустил».
«Мне больше нравится загадочное», — ответил Чиун.
«Ты — самый непослушный ученик, какой когда-либо был у Учителя».
Этот упрек неоднократно адресовался молодому Чиуну, но тот никогда не признавался в этом собственному ученику, Римо. Пусть Римо думает, что это он — самый непослушный ученик во всей истории Дома Синанджу.
Западная лаборатория представляла собой восхитительное зрелище: колбы в форме толстых пальцев, прозрачные пробирки, огоньки, зажигаемые таинственными силами вселенной.
— Это всего лишь лаборатория, папочка.
— Мне хочется увидеть загадочный дематериализатор. Я слышал о нем, но мне уже много лет не удается на него взглянуть. А ваши кудесники давно держат его в своих волшебных дворцах. Давно!
— Понятия не имею, о чем ты. Нам надо найти старую лабораторию доктора Файнберг и понять, кого мы, собственно, разыскиваем.
— Западную волшебницу. Очень опасная порода. Прежде сила Запада никогда не заключалась в ваших уродливых белых телах, а только в ваших волшебных машинах.
— В белом теле нет ничего уродливого.
— Ты прав, Римо. Терпимость! Я должен терпимо относиться к жирным пожирателям мяса. Мертвенная бледность может казаться красотой тем, кто сам мертвенно-бледен.
Вход в лабораторию доктора Файнберг охранялся. Охранники удовлетворились предъявленными им удостоверениями.
— Мне здесь нравится, — сказал Чиун.
В дальнем углу помещения сидел за столом брюнет лет сорока пяти, мрачно смотревший через очки прямо перед собой. Стоило Римо сделать попытку представиться, как мрачный принялся безжизненным тоном повторять то, что твердил уже десяткам людей. При этом он не смотрел на Римо.
— Нет, вещества, с помощью которого можно было бы снова создать то, во что превратилась доктор Файнберг, не существует. Нет, мы не знаем, что за процесс стоит за ее превращением. Нет, у нас не проводится аналогичных экспериментов. Нет, я не являюсь и не являлся членом коммунистической партии, нацистской партии, ку-клукс-клана или любой иной группировки, руководствующейся человеконенавистническими идеями или планирующей свержение правительства Соединенных Штатов. Нет, я не знал, что это может произойти. Нет, мне неизвестно, где может находиться доктор Файнберг, я не знаком с ее близкими друзьями и не знаю, не была ли она сумасшедшей.
— Хэлло, — сказал Римо.
— О, — спохватился мрачный, — так вы не собираетесь меня допрашивать?
— Собираюсь, — ответил Римо, — только я буду спрашивать о другом.
— Да, собираемся, — подтвердил Чиун.
— Чем вы занимались последние несколько дней? — задал Римо свой первый вопрос.
— Отвечал на вопросы.
— Где вы прячете свои волшебные дематериализаторы? — хитро спросил Чиун.
— Минутку, папочка, — сказал Римо. — Дай мне сперва покончить с моими вопросами. — Повернувшись к мрачному брюнету в белом халате, он продолжал: — Ни один человек не интересовался ничем, кроме информации такого рода?
Тот покачал головой.
— А вы только и делали, что отвечали на вопросы?
— В лаборатории — только это. Моя личная жизнь — мое дело.
— Расскажите нам о ней, — попросил Римо.
— Этого я делать не обязан.
Римо дернул собеседника за ухо, и тот решил, что раз Римо так насущно необходим ответ, то он пойдет ему навстречу. Он служит лаборантом. Его подружка попросила кое-что ей принести. Сообщая это, лаборант пытался остановить полотенцем поток крови.
— Ваша подружка — это Шийла Файнберг?
— Вы смеетесь? Ниже подбородка Файнберг походила на кучу окаменевшего дерьма, выше — на полярную сопку. Она была так некрасива, что мне казалось, что она заряжена отрицательным электричеством. Лицо — как сморщенный чернослив.
— А что вы делаете для своей подружки?
— Все, чего она захочет. Она так неотразима, что могла бы заставить иезуита спалить священное писание.
— Что именно вы ей дали?
— Мы называем это изолятором. Это химический состав типа желатина, замедляющий изменение температуры в веществе, которое в него помещено.
— Понятно.
Римо чувствовал, что все это далеко не так безобидно, как звучит.
— Теперь перейдем к серьезным делам, — вмешался Чиун. — Где вы прячете свои волшебные дематериализаторы?
— Что?!
— Такие чудесные устройства, которые раскручиваются и делают из одного вещества другое.
Лаборант пожал плечами.
Чиун заметил на столе пакет молока. В дело пошли длинные ногти: он открыл пакет, вылил молоко в пустую колбу и стал стремительно вращать в ней пальцем.
Постепенно внизу колбы собралась вода, а вверху оказались густые сливки.
— Вы делаете то же самое не руками, а с помощью волшебства, — объяснил Чиун лаборанту.
— Господи, да вы ходячая центрифуга! — удивленно воскликнул тот.
— Вот вы и произнесли это слово — «центрифуга»! Великая тайна центрифуги заключается в том, что вы включением кнопки делаете то же самое, что делает моя рука. У нас никак не возьмут в толк, как это у вас выходит.
— Это вы делаете голыми руками то, что под силу только центрифуге! Невероятно! Как можно сепарировать материю руками?
— Можно, и все тут. Это делают пальцы. А как это получается у центрифуги?
— Согласно научным законам.
— Гений Запада! — вскричал Чиун и стал наблюдать, как новый знакомый осуществляет аналогичный процесс с помощью своего волшебного устройства.
Нет, они не раздают свои центрифуги — таков был ответ лаборанта на очередной вопрос.
Чиун предложил обмен.
— Что вы мне за нее дадите?
— Возможно, кто-нибудь плетет козни, чтобы занять ваше место? — предположил коварный Чиун.
— Это лаборанта-то? На мою зарплату можно жить только впроголодь.
— Папочка, — зашептал Римо Чиуну в ухо, — ты забыл традицию Дома Синанджу не служить сразу двум господам?
— Тсс.
— Что это за ответ?
— Тсс, — повторил Чиун.
— Ты не можешь этого сделать.
Чиун не сводил глаз с центрифуги. В нее можно залить любую одноцветную жидкость и получить две разноцветных. А то и три.
В настоящее время — это было ясно любому, кто способен пораскинуть мозгами, — центрифуга простаивала без дела. Она никому не была нужна, в том числе и этому лаборанту. Он здесь всего лишь слуга, а слуги, как известно, с легкостью предают господ.
И, главное — как Римо этого не понимает? — у слуги не могло оказаться влиятельных недругов, способных помешать верной службе Римо и Чиуна императору Смиту. Таким образом, они могли бы пресечь несправедливость, допущенную начальством по отношению к бедному слуге, и получить в благодарность центрифугу.
Что на это возразишь?
— Нельзя предавать традиции Синанджу, — сказал Римо.
Зная, что Римо прав, и одобряя его верность Синанджу, превзошедшую в данный момент его, Чиуна, собственную верность, Чиун согласился выбросить центрифугу из головы. Но не из-за слов Римо.
— Хорошо, — сказал Римо.
— Я забуду про центрифугу, потому что ты все равно не понял бы, что я мог бы ее принять, оставшись при этом верным традиции. К этому ты еще не готов. Ты все еще юный Шива, юный Дестроер, юный полуночный тигр, котенок, многого не знающий.
— Я знаю одно: мы не можем оказывать услуги этому типу, раз у нас есть другое начальство.
— Ничего ты не знаешь, — ответил Чиун. — Но ты оказал мне помощь. Теперь в моем любовном романе будет рассказано о наставнике, который отдал все, что имел, своему ученику, а тот пожалел для него хлебной корки.
— А вы, ребята, и вправду из министерства сельского хозяйства? — спросил лаборант. — Ведь это всего-навсего центрифуга, вы вполне могли бы купить такую же.
— Я отсылаю все деньги домой, на прокорм голодающей деревни, — ответил Чиун.
— Ваше дело, — сказал лаборант.
— Вас совсем не печалят мои трудности? — удивился Чиун.
— С меня хватает собственных.
Чиуна так рассердило, что достойная личность, подобная ему, вынуждена страдать, не вызывая в других сострадания, что сказав: «Тогда получайте еще одну», он ткнул грубияна ниже пояса, отчего тот, заработав грыжу, покатился по полу.
— Я считал, что он нам пригодится, — сказал Римо. — Теперь от него не будет никакого проку. Он угодит в больницу. А мы бы могли кое-чего от него добиться. Нужный человек!
— Мне вовсе не кажется странным, — ответил Чиун, — что ты так печешься о своих нуждах, когда потребности другого остаются неудовлетворенными. Как это на тебя похоже!
Лаборант поджал ноги и громко стонал, хватаясь за пах. На шум вбежали охранники.
— Упал, — сказал им Римо.
Видя, что человек на полу корчится от невыносимой боли, охранники подозрительно покосились на Римо и Чиуна.
— Ушибся, — объяснил Чиун.
— Он, он... — пролепетал лаборант, но не смог закончить фразы из-за боли и физической невозможности ткнуть пальцем в своего обидчика.
Чиун, ставший жертвой бесчувственности этого человека, отвернулся. Никто на свете не заставил бы его проявить терпимость к подобному поведению.
— Уже двое, папочка, — произнес Римо. — Хватит.
— Должен ли я заключить из твоих слов, что охранник при входе не был непочтителен, а это порочное животное — бесчувственным?
— Эй, вы! Что произошло? — спросил охранник.
Дабы не вовлекать в беседу охранников, Римо заговорил на своем корявом корейском. Он сказал Чиуну, что последняя ниточка, связывающая женщину, поиском которой они заняты, и эту лабораторию, еще не оборвана.
Чиун потребовал объяснений.
Римо объяснил, что девушки, даже подружки лаборантов, не имеют обыкновения клянчить научные материалы, а лаборанты — раздавать их направо и налево. Это просто смешно!
— Вовсе не так смешно, — отозвался Чиун, не сводя глаз с центрифуги.
— Можешь поверить мне на слово: именно смешно, — закончил Римо по-корейски.
— О чем вы там болтаете? — вмешался охранник.
— О центрифугах, — ответил ему Римо.
— Я вам не верю, — сказал охранник. — Покажите-ка еще разок ваши удостоверения.
На сей раз документы подверглись внимательному изучению.
— Да они десятилетней давности! — присвистнул охранник.
— Тогда взгляните на мой университетский пропуск, беспрекословно принимаемый где угодно во всем мире.
С этими словами Римо левой рукой выхватил у него оба удостоверения, а двумя пальцами правой руки ткнул охранника в голову над левым ухом. Охранник погрузился в младенческий сон.
Второй охранник сказал, что у него предъявленное удостоверение не вызывает вопросов. Превосходное удостоверение, лучше он не видел никогда в жизни. Неудивительно, что его принимают во всем мире. Не желают ли джентльмены прихватить чего-нибудь из лаборатории?
— Раз вы сами предлагаете... — сказал Чиун.
В вечерних теленовостях «Хромосомная каннибалка», как теперь именовали Шийлу Файнберг, выступала героиней дня. По словам диктора, полиция предполагала, что заодно с Каннибалкой теперь действовали двое сообщников. «Худощавый белый и пожилой азиат, предъявившие фальшивые удостоверения, почти не отличающиеся, по уверениям полиции, от подлинных, обманули бдительность охраны и похитили важный научный прибор из лаборатории свихнувшейся на хромосомах доктора Шийлы Файнберг. Полиция не комментировала, чем угрожает Большому Бостону это пополнение арсенала безумной ученой, однако жителей призывают не появляться на улицах после наступления темноты, не выходить из дому в одиночестве и сообщать полиции о необычном поведении встречных по следующим телефонным номерам...»
Римо выключил телевизор. Чиун улыбался.
— Знаешь, — сказал он, — если положить в этот прибор клубничное варенье, то косточки окажутся сверху, сахар посередине, мякоть внизу.
Римо жестом предложил ему умолкнуть. Звук вращающейся центрифуги уже привлек внимание медсестры, которой пришлось сказать, что это стонет от страшной боли больной, после чего она потеряла к происходящему всякий интерес и удалилась.
Они находились в палате по соседству с палатой лаборанта. Сейчас он отходил после операции грыжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21