На драндулете? Засекут, — задумчиво вымолвил Пантюша.
— Зачем на драндулете? — негодующе покривился дядя Федор. — В знаемом месте мы с тобой притопили лодчонку. Не сгнила, чай, не рассыпалась. Мотор — вон в сарае. Сплыть подале, уж потом — пешедралом… Как енто нынче говорят…
— Автостопом, — подсказал Юрка. — Не получится, дядя Федор. Это раньше таким образом путешествовали по святой Руси, нынче все забил другой «автостоп», — выразительно показал он десятирублевую бумажку. — Не думаю, чтобы у Валерки они водились.
— Тады перебросить на другой островок. Поближе к горам.
— Погодите, конспираторы! — будто проснулся сыщик. — Имеется одна мыслишка. Дружок — штурман на лайнере, летает в Москву. Попрошу взять с собой Валерку — возьмет. А Людке лучше жить в Краснодаре, под боком у милиции, там бандитские мордовороты и родные сыскари искать не станут… На неделе окончательно порешим…
— Неделька, другая? А бандиты и наш участковый на хвосте сидят, вот-вот всех нас — в кутузку. Давай, молодший племяш, делай свои дела, а мы пока перевезем ребяток в другую захоронку. Более надежную.
Операция по переброске ребят в другую захоронку разработана до мелочей. Подсказывая детали и хитрые ходы, Димка не забывал о бандитах, засевших в соседской хатенке.
Утром дядя Федор демонстративно взялся за сборы. Вытащил из хаты видавший виды рюкзачок, набил его харчами, всякой всячиной — рыболовной снастью, мисками-котелками, аккуратно завернутыми в целлофан спичками. Короче, всем, что понадобится в плавнях.
Любопытная горбунья повисла на заборе, провожала испытуюшими взгядами каждое движение соседа.
— Рыбачить нацелился, Федор?
— Не, детей крестить, — как всегда угрюмо отбрехался старик. — Сама не видишь, баламутка? Вместях с Пантюшей поработаем бреденьком, поставим сеточку, посидим с удочками. Заодно и тебе свежатинки достанется, будет чем порадовать постояльцев.
— Токо с Пантюшей? А как же гостеньки?
— Нехай отсыпаются да от"едаются. Оголодали в городе, забегались по своим делам, работяги…
— Надолго в плавни?
— Как понравится. А твоя какая забота, инвалидка? Иль захотелось заманить в постелю мово Пантюшу? Ежели так, то зря, он бабье сословие на дух не переносит, воротит его, бедолагу. Не то, што твои постояльцы, бродят вкруг тебя, будто голодные коты, да облизываются. Гляди — дитенка заделают. Мужики, видать, хваткие.
По натуре старый рыбак — молчун из молчунов, а тут разговорился на подобии записного оратора. Делал он это неспроста — забить памороки инвалидки словесной шелухой, отвлечь ее от вредных мыслей, которые она сейчас понесет засевшим в хату бандюгам. Пока те отделят зернышки от скорлупок мало ли времени пройдет?
— Грех на душу берешь, дядя Федор. Кто на меня позарится, бледную немочь, хромую и горбатую. Уплыли мои денечки, ушла бабья радость. А вот Димку с дружком зря дома оставляешь, лишаешь удовольствия выловить того же сазана, посидеть у костерка, похлебать свежей ушицы.
— Успеется. Чай не на день приихалы, завтра-послезавтра и ушицы наедятся и с рыбкой перемолвятся. Нехай отсыпаются, — промолвил дядя Федор, пряча в опущенных глазах насмешливую ехидину.
«Содержательную» беседу прервал вышедший из хаты Пантелей.
— Долго ещю станешь возиться, дядько? Бери вещицы и айда к лодке. Хорошо — загодя ее подготовили.
Еще бы не подготовить! Под утро, когда едва стало рассветать, втихомолку стащили в лодку мотор, прикрыли его тряпьем. Запихали поглубже под скамью припас для молодой пары. Заодно прибрали весла двух остальных лодок — захотят нелюди проследить, куда направились старик с Пантелеем, пусть раздеваются и пускаются вплавь. Авось, утопнут.
Выслушав подробную исповедь горбуньи и со вкусом ущипнув ее за тощую ляжку, Зуб забрался на чердак и прилип к окулярам бинокля. Отслеживал каждое движение зловредного старика, подстерегал каждый жест. Вроде, ничего подозрительного. Бредень, сетка, удочки, рыболовный припас. Главное — проследить куда рыболовы поедут. Авось, к тайнику, в котором схоронилась телка.
Жеманно пошевелив плечиками и пару раз для порядка взвизгнув, инвалидка похромала будить Хитрого, храпящего на лежанке после очередного перекуса. Едва продрав заспанные глаза, напарник Зуба воспользовался его отсутствием и подмял под себя хозяйку. Та по привычке не сопротивлялась, подбадривала любовника охами да ахами.
Зуб проследил лодку до самого речного поворота, где она скрылась в камышах. Бросился вниз в светелку, стащил Хитрого со стонущей инвалидки.
— Быстро — к лодкам! Уйдут фрайера! Хватит бабу пользовать — пора делом заняться! Цынкану боссу, падло, под молотки отправит!
Не на шутку перепуганный Хитрый, слез с горбуньи и, поспешно застегивая ширинку, побежал вслед за Зубом к берегу речушки.
— Весла спрятали, суки! — во все горло заорал главарь. — Поймаю — кол в задницу дерьмовому деду!
Оттолкнули от берега старую байдарку, принялись вместо весел орудовать двумя досками. Доплыли до поворота и — стоп. Лодка старого Федора будто в преисподнюю провалилась. Возвращаться ни с чем? Почему ни с чем, подумал Зуб, в хате старого рыбака отсыпаются двое парней, которые должны знать путь-дорогу к жилью Новожиловой. Повязать сонных, как следует попытать — расколятся, все выложат.
На обратном пути гребли так, что, казалось, гнулись толстые доски. Подстегивали сами себя густыми матюгами, мечтали о предстоящей расправе с ментом и его другом.
Как обычно, хутор дремлет, будто просматривает сны о бывшем своем житье, когда радовались солнцу и дождю, морозам и оттепели чисто вымытые окна, кукарекали петухи, мычали коровы, сплетничали бабы, хозяйничали мужики. Столярничали, плотничали, подновляли заборы, меняли подгнившие венцы.
Сейчас все забито и забыто. Медленно, тоскливо помирает человеческое жилье.
Зуб и Хитрый подобрались к стариковской хате, как волки подбираются к овечьей кошаре. Пригнулись, почти подползли к забору. Перелезать не стали — осторожно выбили прогнившую доску. Прячась за стволами плодовых деревьев, подошли к жилью. В руках — пистолеты. Знают — бывшие десантники так просто не сдадутся, предстоящей схватки с крепкими, натренированными парнями николаевские шестерки откровенно побаивались. Привыкли нападать неожиданно из-за угла, бить слабых фрайеров в спину.
Зуб остановился возле прикрытой входной двери, кивнул Хитрому на окно. Тот осторожно заглянул, ответил успокоительным кивком. Спят, дескать, видят блаженные сны — ни шороха, ни движения, только легкий ветерок колышет занавеску.
Подбадривая себя дикими криками бандиты ворвались в горницу. Для острастки пару раз выстрелили в потолок… Никого? Пошарили в боковушке, заглянули на чердак, на печь. Навели общий шмон. Даже старомодные комоды изучили, словно менты — мыши, способные спрятаться в ящиках.
Действительно, никого!
— Два покушу, — сам себя обругал Зуб. — Провели нас, дружан, как сопливых фрайеров. Пока мы досками орудовали, смылись. Ну, да ничего, далеко не уйдут.
— Знать бы только — в какую сторону, — заикнулся Хитрый и умолк, остановленный гневным взглядом главаря.
— А бабка зачем? Все видит, карга, только придуряется глухой и незрячей. Сейчас мы ее поспрашиваем, побазарим.
Досада от постигшей неудачи соединилась с гневом и эта ядовитая смесь мутила сознание и требовала выхода. Мент и его подручный далеко, достанут они их или не достанут — вопрос, телка с дискетами недосягаема. На ком сорвать злость, если не на двух бабах?
Шестерки угррожающе надвинулись на немощную старуху. И вдруг остановились.
— Гляди, что делает кумовая ментовка!
Начисто позабыв о сговоре с участковым, деятельная Настасья несла к натянутым веревкам таз со стиранным бельишком.
— Сигнал подает, лярва подзаборная!
Сбитая сильным ударом с ног, горбунья растянулась на земле. Обозленный Зуб бил ногой, стараясь попасть носком башмака под дых, Хитрый обрабатывал кулаками. Горбунья сжалась в комок, болезненно охала, закрывала руками голову.
— За что?… Ой, боженька!… Я ж хотела лучше… Ой, смилостивьтесь…
Бандиты затащили ее в хату, распяли на кровати, на которой столько раз по очереди пользовали. Привязали руки и ноги к перекладинам, заткнули в рот кляп.
— Пусть побалдеет, стерва. Побазарим со старухой — вернемся, — запыхавшись, пообещал Зуб. — Главное — бабка.
Ефросинья в ответ на задаваемые ей вопросы невнятно мемекала, отрицательно покачивала седой головой. Ничего, дескать, не видела и не слышала, просто дремала на солнышке и вспоминала молодые годы.
— Все сейчас скажешь, дерьмо собачье, во всех грехах покаешься, — зловеще прошипел Зуб. — Бери ее, дружан, подмышки, поволокем в хату.
Взгромоздили полумертвую от страха бабку на кровать, передохнули. Потом сноровисто распяли, привязали руки-ноги. Кляпом рот не заткнули — должна говорить, а какой разговор жестами?
— Деточки, деточки, — повторяла перепуганная старуха, вращая полуслепыми глазами. — Я вить ничого не знаю, — и снова, — деточки, деточки.
Разжигать огонь, набивать угольями допотопный утюг не было ни сил, ни желания. Хитрый со знанием дела предложил обойтись подручными средствами. В виде найденных в сарайчике заржавелых клещей и кусачек.
Старуху пытали долго и терпеливо. Иногда останавливаясь и задавая все тот же вопрос. Куда девались гости старика, в какую сторону пошли? В ответ — невнятное бормотание, страдальческие всхлипывания. Наконец, и эти проявления жизни исчезли.
— Гляди-ка — кранты! — удивился Хитрый, оттирая с лица пот. — Ни слова не цынканула, старая ведьма.
— Бери за ноги, отволокем к речке.
Мертвую старуху завернули в тряпье, вытащенное из древнего сундука, привязали к ногам камень и бросили в воду. Постояли — не всплывет ли утопленница? Нет, не всплыла.
— Пошли теперь, побазарим с кумовой ментовкой.
Злость согнали на Ефросинье, поэтому Настасье досталось поменьше. Просто обработали кулачищами, попинали ногами.
— Говори, сука, куда могли подеваться гости старика?
— Видать, подались по дороге, — схитрила инвалидка, намереваясь избегнуть дальнейшего избиения. — В плавнях потонут, токо — по дороге…
26
Настасья невольно подсказала бандитам верный путь. Действительно, Димка и Юрка устроили засаду на дороге в ста метрах от хутора. Димка понимал — схватка неизбежна, но она может повлечь опасность для двух женщин.
— Мы можем рисковать только собственными шкурами, — пояснил он другу. — Скажем, тебе не удастся выбить пистоль из руки бандита — его пуля случайно попадет в инвалидку. Или — в бабку. Поэтому лучше повстречаться с этими нелюдями на нейтралке.
— Где гарантия, что они пойдут именно по дороге?
— Плохо изучил хутор, поэтому так говоришь. Дорога — единственное сухое место, со всех сторон — либо плавни, куда неопытный человек не сунется, либо топи. Еще мой дед рассказывал. Он здесь сражался с беляками.
Крутой поворот разбитой дороги находился на перешейке между двумя болотистыми массивами, по обоим сторонам — густые заросли, среди которых растут мощные деревья. Для засады — идеальное место.
Удачно выбравшись из хаты дяди Федора, друзья, воспользовавшись отсутствием николаевских шестерок, бросившихся в погоню за лодкой старого рыбака, обосновались в удобном месте. Вырубили в зарослях лежбище и залегли на подобии охотников, ожидающих появления зверя. Димка выщелкнул из рукоятки пистолета обойму, сосредоточенно пересчитал патроны. Юрка не менее сосредоточенно грыз крепкими зубами ветку. Он тоже приготовил себе оружие — справа под рукой лежит крепкая дубинка.
Наконец, «зверь» появился. Не один — три. И не со стороны хутора — с противоположной. На «волге» с шашечками. Рядом с засадой машина остановилась, из-за руля выбрался тощий парнишка в кожаной кепке, сдвинутой на ухо.
— Дальше — ножками, — предложил он пассажирам. — Не к чему мне светиться.
Вслед за ним вышли небольшого роста упитанный толстячок и невзрачный мужик с проседью в черной шевелюре. С «невзрачным» ясно — бегающие глаза, будто в детстве мать уронила на пол, руки конвульсивно то сжимаются в кулаки, то повисают безвольными плетями — типичный преступник. Не киллер и не «пыточник» — карманный воришка либо верный слуга волевого босса — подать изволите-с?
А вот толстячок…
Юрка предупреждающе подтолкнул локтем товарища. Таська так описала фигуру и выражение лица посетившего ее перед бандитским наездом толстяка, что не узнать его просто невозможно.
Повезло, до чего же повезло мстителям! После расправы над двумя насильниками не придется бегать в поисках их наводчика. Только как умудриться развести их по разным «камерам»?
— И далеко придется шагать?, — с неудовольствием спросил толстяк. — Мог бы подвезти поближе.
Водитель мелко засмеялся, задвигал на голове «лужковку».
— Небось, не растрясешься, «рыболов». От поворота — метров сто, не больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Зачем на драндулете? — негодующе покривился дядя Федор. — В знаемом месте мы с тобой притопили лодчонку. Не сгнила, чай, не рассыпалась. Мотор — вон в сарае. Сплыть подале, уж потом — пешедралом… Как енто нынче говорят…
— Автостопом, — подсказал Юрка. — Не получится, дядя Федор. Это раньше таким образом путешествовали по святой Руси, нынче все забил другой «автостоп», — выразительно показал он десятирублевую бумажку. — Не думаю, чтобы у Валерки они водились.
— Тады перебросить на другой островок. Поближе к горам.
— Погодите, конспираторы! — будто проснулся сыщик. — Имеется одна мыслишка. Дружок — штурман на лайнере, летает в Москву. Попрошу взять с собой Валерку — возьмет. А Людке лучше жить в Краснодаре, под боком у милиции, там бандитские мордовороты и родные сыскари искать не станут… На неделе окончательно порешим…
— Неделька, другая? А бандиты и наш участковый на хвосте сидят, вот-вот всех нас — в кутузку. Давай, молодший племяш, делай свои дела, а мы пока перевезем ребяток в другую захоронку. Более надежную.
Операция по переброске ребят в другую захоронку разработана до мелочей. Подсказывая детали и хитрые ходы, Димка не забывал о бандитах, засевших в соседской хатенке.
Утром дядя Федор демонстративно взялся за сборы. Вытащил из хаты видавший виды рюкзачок, набил его харчами, всякой всячиной — рыболовной снастью, мисками-котелками, аккуратно завернутыми в целлофан спичками. Короче, всем, что понадобится в плавнях.
Любопытная горбунья повисла на заборе, провожала испытуюшими взгядами каждое движение соседа.
— Рыбачить нацелился, Федор?
— Не, детей крестить, — как всегда угрюмо отбрехался старик. — Сама не видишь, баламутка? Вместях с Пантюшей поработаем бреденьком, поставим сеточку, посидим с удочками. Заодно и тебе свежатинки достанется, будет чем порадовать постояльцев.
— Токо с Пантюшей? А как же гостеньки?
— Нехай отсыпаются да от"едаются. Оголодали в городе, забегались по своим делам, работяги…
— Надолго в плавни?
— Как понравится. А твоя какая забота, инвалидка? Иль захотелось заманить в постелю мово Пантюшу? Ежели так, то зря, он бабье сословие на дух не переносит, воротит его, бедолагу. Не то, што твои постояльцы, бродят вкруг тебя, будто голодные коты, да облизываются. Гляди — дитенка заделают. Мужики, видать, хваткие.
По натуре старый рыбак — молчун из молчунов, а тут разговорился на подобии записного оратора. Делал он это неспроста — забить памороки инвалидки словесной шелухой, отвлечь ее от вредных мыслей, которые она сейчас понесет засевшим в хату бандюгам. Пока те отделят зернышки от скорлупок мало ли времени пройдет?
— Грех на душу берешь, дядя Федор. Кто на меня позарится, бледную немочь, хромую и горбатую. Уплыли мои денечки, ушла бабья радость. А вот Димку с дружком зря дома оставляешь, лишаешь удовольствия выловить того же сазана, посидеть у костерка, похлебать свежей ушицы.
— Успеется. Чай не на день приихалы, завтра-послезавтра и ушицы наедятся и с рыбкой перемолвятся. Нехай отсыпаются, — промолвил дядя Федор, пряча в опущенных глазах насмешливую ехидину.
«Содержательную» беседу прервал вышедший из хаты Пантелей.
— Долго ещю станешь возиться, дядько? Бери вещицы и айда к лодке. Хорошо — загодя ее подготовили.
Еще бы не подготовить! Под утро, когда едва стало рассветать, втихомолку стащили в лодку мотор, прикрыли его тряпьем. Запихали поглубже под скамью припас для молодой пары. Заодно прибрали весла двух остальных лодок — захотят нелюди проследить, куда направились старик с Пантелеем, пусть раздеваются и пускаются вплавь. Авось, утопнут.
Выслушав подробную исповедь горбуньи и со вкусом ущипнув ее за тощую ляжку, Зуб забрался на чердак и прилип к окулярам бинокля. Отслеживал каждое движение зловредного старика, подстерегал каждый жест. Вроде, ничего подозрительного. Бредень, сетка, удочки, рыболовный припас. Главное — проследить куда рыболовы поедут. Авось, к тайнику, в котором схоронилась телка.
Жеманно пошевелив плечиками и пару раз для порядка взвизгнув, инвалидка похромала будить Хитрого, храпящего на лежанке после очередного перекуса. Едва продрав заспанные глаза, напарник Зуба воспользовался его отсутствием и подмял под себя хозяйку. Та по привычке не сопротивлялась, подбадривала любовника охами да ахами.
Зуб проследил лодку до самого речного поворота, где она скрылась в камышах. Бросился вниз в светелку, стащил Хитрого со стонущей инвалидки.
— Быстро — к лодкам! Уйдут фрайера! Хватит бабу пользовать — пора делом заняться! Цынкану боссу, падло, под молотки отправит!
Не на шутку перепуганный Хитрый, слез с горбуньи и, поспешно застегивая ширинку, побежал вслед за Зубом к берегу речушки.
— Весла спрятали, суки! — во все горло заорал главарь. — Поймаю — кол в задницу дерьмовому деду!
Оттолкнули от берега старую байдарку, принялись вместо весел орудовать двумя досками. Доплыли до поворота и — стоп. Лодка старого Федора будто в преисподнюю провалилась. Возвращаться ни с чем? Почему ни с чем, подумал Зуб, в хате старого рыбака отсыпаются двое парней, которые должны знать путь-дорогу к жилью Новожиловой. Повязать сонных, как следует попытать — расколятся, все выложат.
На обратном пути гребли так, что, казалось, гнулись толстые доски. Подстегивали сами себя густыми матюгами, мечтали о предстоящей расправе с ментом и его другом.
Как обычно, хутор дремлет, будто просматривает сны о бывшем своем житье, когда радовались солнцу и дождю, морозам и оттепели чисто вымытые окна, кукарекали петухи, мычали коровы, сплетничали бабы, хозяйничали мужики. Столярничали, плотничали, подновляли заборы, меняли подгнившие венцы.
Сейчас все забито и забыто. Медленно, тоскливо помирает человеческое жилье.
Зуб и Хитрый подобрались к стариковской хате, как волки подбираются к овечьей кошаре. Пригнулись, почти подползли к забору. Перелезать не стали — осторожно выбили прогнившую доску. Прячась за стволами плодовых деревьев, подошли к жилью. В руках — пистолеты. Знают — бывшие десантники так просто не сдадутся, предстоящей схватки с крепкими, натренированными парнями николаевские шестерки откровенно побаивались. Привыкли нападать неожиданно из-за угла, бить слабых фрайеров в спину.
Зуб остановился возле прикрытой входной двери, кивнул Хитрому на окно. Тот осторожно заглянул, ответил успокоительным кивком. Спят, дескать, видят блаженные сны — ни шороха, ни движения, только легкий ветерок колышет занавеску.
Подбадривая себя дикими криками бандиты ворвались в горницу. Для острастки пару раз выстрелили в потолок… Никого? Пошарили в боковушке, заглянули на чердак, на печь. Навели общий шмон. Даже старомодные комоды изучили, словно менты — мыши, способные спрятаться в ящиках.
Действительно, никого!
— Два покушу, — сам себя обругал Зуб. — Провели нас, дружан, как сопливых фрайеров. Пока мы досками орудовали, смылись. Ну, да ничего, далеко не уйдут.
— Знать бы только — в какую сторону, — заикнулся Хитрый и умолк, остановленный гневным взглядом главаря.
— А бабка зачем? Все видит, карга, только придуряется глухой и незрячей. Сейчас мы ее поспрашиваем, побазарим.
Досада от постигшей неудачи соединилась с гневом и эта ядовитая смесь мутила сознание и требовала выхода. Мент и его подручный далеко, достанут они их или не достанут — вопрос, телка с дискетами недосягаема. На ком сорвать злость, если не на двух бабах?
Шестерки угррожающе надвинулись на немощную старуху. И вдруг остановились.
— Гляди, что делает кумовая ментовка!
Начисто позабыв о сговоре с участковым, деятельная Настасья несла к натянутым веревкам таз со стиранным бельишком.
— Сигнал подает, лярва подзаборная!
Сбитая сильным ударом с ног, горбунья растянулась на земле. Обозленный Зуб бил ногой, стараясь попасть носком башмака под дых, Хитрый обрабатывал кулаками. Горбунья сжалась в комок, болезненно охала, закрывала руками голову.
— За что?… Ой, боженька!… Я ж хотела лучше… Ой, смилостивьтесь…
Бандиты затащили ее в хату, распяли на кровати, на которой столько раз по очереди пользовали. Привязали руки и ноги к перекладинам, заткнули в рот кляп.
— Пусть побалдеет, стерва. Побазарим со старухой — вернемся, — запыхавшись, пообещал Зуб. — Главное — бабка.
Ефросинья в ответ на задаваемые ей вопросы невнятно мемекала, отрицательно покачивала седой головой. Ничего, дескать, не видела и не слышала, просто дремала на солнышке и вспоминала молодые годы.
— Все сейчас скажешь, дерьмо собачье, во всех грехах покаешься, — зловеще прошипел Зуб. — Бери ее, дружан, подмышки, поволокем в хату.
Взгромоздили полумертвую от страха бабку на кровать, передохнули. Потом сноровисто распяли, привязали руки-ноги. Кляпом рот не заткнули — должна говорить, а какой разговор жестами?
— Деточки, деточки, — повторяла перепуганная старуха, вращая полуслепыми глазами. — Я вить ничого не знаю, — и снова, — деточки, деточки.
Разжигать огонь, набивать угольями допотопный утюг не было ни сил, ни желания. Хитрый со знанием дела предложил обойтись подручными средствами. В виде найденных в сарайчике заржавелых клещей и кусачек.
Старуху пытали долго и терпеливо. Иногда останавливаясь и задавая все тот же вопрос. Куда девались гости старика, в какую сторону пошли? В ответ — невнятное бормотание, страдальческие всхлипывания. Наконец, и эти проявления жизни исчезли.
— Гляди-ка — кранты! — удивился Хитрый, оттирая с лица пот. — Ни слова не цынканула, старая ведьма.
— Бери за ноги, отволокем к речке.
Мертвую старуху завернули в тряпье, вытащенное из древнего сундука, привязали к ногам камень и бросили в воду. Постояли — не всплывет ли утопленница? Нет, не всплыла.
— Пошли теперь, побазарим с кумовой ментовкой.
Злость согнали на Ефросинье, поэтому Настасье досталось поменьше. Просто обработали кулачищами, попинали ногами.
— Говори, сука, куда могли подеваться гости старика?
— Видать, подались по дороге, — схитрила инвалидка, намереваясь избегнуть дальнейшего избиения. — В плавнях потонут, токо — по дороге…
26
Настасья невольно подсказала бандитам верный путь. Действительно, Димка и Юрка устроили засаду на дороге в ста метрах от хутора. Димка понимал — схватка неизбежна, но она может повлечь опасность для двух женщин.
— Мы можем рисковать только собственными шкурами, — пояснил он другу. — Скажем, тебе не удастся выбить пистоль из руки бандита — его пуля случайно попадет в инвалидку. Или — в бабку. Поэтому лучше повстречаться с этими нелюдями на нейтралке.
— Где гарантия, что они пойдут именно по дороге?
— Плохо изучил хутор, поэтому так говоришь. Дорога — единственное сухое место, со всех сторон — либо плавни, куда неопытный человек не сунется, либо топи. Еще мой дед рассказывал. Он здесь сражался с беляками.
Крутой поворот разбитой дороги находился на перешейке между двумя болотистыми массивами, по обоим сторонам — густые заросли, среди которых растут мощные деревья. Для засады — идеальное место.
Удачно выбравшись из хаты дяди Федора, друзья, воспользовавшись отсутствием николаевских шестерок, бросившихся в погоню за лодкой старого рыбака, обосновались в удобном месте. Вырубили в зарослях лежбище и залегли на подобии охотников, ожидающих появления зверя. Димка выщелкнул из рукоятки пистолета обойму, сосредоточенно пересчитал патроны. Юрка не менее сосредоточенно грыз крепкими зубами ветку. Он тоже приготовил себе оружие — справа под рукой лежит крепкая дубинка.
Наконец, «зверь» появился. Не один — три. И не со стороны хутора — с противоположной. На «волге» с шашечками. Рядом с засадой машина остановилась, из-за руля выбрался тощий парнишка в кожаной кепке, сдвинутой на ухо.
— Дальше — ножками, — предложил он пассажирам. — Не к чему мне светиться.
Вслед за ним вышли небольшого роста упитанный толстячок и невзрачный мужик с проседью в черной шевелюре. С «невзрачным» ясно — бегающие глаза, будто в детстве мать уронила на пол, руки конвульсивно то сжимаются в кулаки, то повисают безвольными плетями — типичный преступник. Не киллер и не «пыточник» — карманный воришка либо верный слуга волевого босса — подать изволите-с?
А вот толстячок…
Юрка предупреждающе подтолкнул локтем товарища. Таська так описала фигуру и выражение лица посетившего ее перед бандитским наездом толстяка, что не узнать его просто невозможно.
Повезло, до чего же повезло мстителям! После расправы над двумя насильниками не придется бегать в поисках их наводчика. Только как умудриться развести их по разным «камерам»?
— И далеко придется шагать?, — с неудовольствием спросил толстяк. — Мог бы подвезти поближе.
Водитель мелко засмеялся, задвигал на голове «лужковку».
— Небось, не растрясешься, «рыболов». От поворота — метров сто, не больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40