— все же насторожился врио начальника, подтянув для придания своему вопросу большей значимости узел галстука. — И откуда вам известно об изобретении Геннадия Петровича?
Журналист засмеялся. С самого начала трудной беседы он готовился к этому вопросу, прикидывал разные варианты ответов и пояснений. И все же реакция Платонова застала его врасплох.
— Кажется, вы и меня подозреваете?
— Вас — нет, — снова опустил узел галстука Платонов. — Но почему вы выбрали именно эту лабораторию — непонятно.
— Все понятно и оправданно, — с некоторой долей раздражение вступил в завершающую фазу разговора Никита Савельевич. — Насколько мне известно, остальные лаборатории просто бездельничают. По независящим от них причинам. А мне для очерка необходимы действующие герои… Конечно, если бы я задался целью написать о трудностях переходного периода, о развале оборонки и так далее, было бы безразлично какую лабораторию взять за основу. Но передо мной другая задача… Я уже говорил о ней — не хочу повторяться и отнимать у вас дорогое время… Вы спрашиваете: откуда мне известно о теме Иванчишина?… Прочитайте небольшую заметку в газете «Завтра»… Кстати, предвидя вашу реакцию, я захватил её с собой…
Конечно, в крохотной заметке подробностей не приводилось, автор, как и положено опытному газетчику, ограничился легкими намеками и ссылками на источник информации, пожелавший остаться неизвестным.
— Признаюсь, дел у меня невпроворот. Да и у вас, похоже, аналогичные трудности.
Окунев кивнул на стол, заваленный бумагами и папками.
— Пожалуй, вы правы… Ну, и хватка же у вас, дорогие газетчики — позавидуешь.
— Говорят, что волка ноги кормят, а журналиста — голова и удачно подвешенный язык… Впрочем, ноги — тоже…
Платонов несколько раз перечитал заметку, озабоченно покрутил крупной головой. Можно не сомневаться, что он после завершения беседы с журналистом, помчится на полусогнутых к особистам… Смотрите, что делают газетчики, как можно работать под вечным страхов?… Не пора ли подкрутить гайки, прищемить язычки?
— Зайдите завтра. Мы посоветуемся и решим окончательно.
Очередная проволочка! Все сомнения разрешены, все овраги-буераки благополучно пройдены — прикажи принести какую-то учетную книгу по кадрам да продиктуй настырному журналисту десяток фамилий с адресами и телефонами. Так нет, загляните завтра!
Но с начальством, даже чужим, не поспоришь.
Повздыхал Окунев, поохал и отправился во свояси. В приемной одарил секретаршу парой долгоиграющих конфеток — в счет будущего доброго отношения — и покинул здание института.
На улице промозглый ветерок сгребал разноцветную листву. В скверике напротив — ни одного гуляющего. Поодаль устало гомонится рынок. Поток покупателей иссяк и усталые торгаши упаковывают непроданный товар в сумки и мешки.
Именно здесь бушевала смертельная схватка, лилась кровь, раздавались крики боли и просьбы о помощи. До чего же отходчива память! А может быть это хорошо: не была бы в человеке заложена способность забывать, несчастья раздавили бы его, превратили в лепеху…
Размышляя, Окунев медленно шагал к автобусной остановке. Вспомнил — дома нет хлеба, Лена просила купить батончик нарезного и, если повезет, ароматного. Однажды приносил такой и невидный хлебец всем пришелся по вкусу.Особенно, покрытый слоем сливочного масла, поверх которого — пара пластинок малосоленного упругого огурчика…
А вот и булочная. Прижалась, бедолага, к солидному, в блестящих стеклах и парадном алюминии, зданию коммерческого магазина, словно нищенка к преуспевающему бизнесмену.
Когда осчастливленный двумя батонами хлеба — белым и ароматным — Окунев вышел на улицу, уже стемнело. Ветер усилился, пошел мелкий осенний дождик. Поеживаясь, подняв воротник, журналист побрел на остановку автобуса.
Основной поток пассажэиров уже схлынул, но под навесом павильончика укрылись от дождя женщины и старики. Никита Савельевич стариком себя не считал, поэтому в павильончик не полез, пристроился под облысевшим деревом, раскрыв над головой видавший виды зонтик.
— Покурим, батя?
«Батя» — звучит по родственному мягко и приветливо. Добродушная насмешка не таит обиды. Поэтому журналист посмотрел на обратившегося к нему мужчину с симпатией.
Модный длиннополый плащ с выпущенным наружу белым шарфом, шляпа, небольшая бородка — современная форма «нового русского». Приятный баритон, без хрипоты и наигранности. Короче — культурный человек, знающий себе цену, но без унизительного для окружающих превосходства и хамовитости.
Окунев охотно — любит угощать! — вытряхнул из пачки сигарету «ява». Бизнесмен, брезгливо поморщившись, достал «мальборо». Ну, что ж, у каждого — свои привычки, в соответствии с карманом, обижаться — глупо.
Закурили.
— Вот что, падло, свинячий огрызок, слушай мой базар, — невероятное сочетание приятного баритона и блатного жаргона настолько поразили журналиста, что Никита Савельевич онемел. Стоял, не чувствуя рук и ног, беспомощно шевелил губами. — Еще раз заявишься туда, — кивок в сторону институтского подъезда, — замочим. На кладбище переселишься, овца шебутная, понял? А теперь двигай ходулями к бабе, пусть сменит испачканные кальсоны.
Мужчина подтянул белый шарф, погасил недокуренную сигарету об руку Окунева, державшую зонт, презрительно хохотнул и не торопясь пошел по тротуару. Будто он не преступник, а самый настоящий хозяин в городе и в стране.
Может быть, действительно, полновластный хозяин?
Окунев приплелся домой на ослабевших ногах. Молча бросил жене пакет с хлебом, с трудом расшнуровал непослушными пальцами ботинки, долго не мог попасть в разношенные шлепанцы.
— Никита, что случилось? Тебе плохо? — встревожилась жена. — Вызвать «скорую»?
— Не надо никого вызывать… Пройдет…
Елена Ефимовна все же тайком от мужа позвонила. Но не врачам — Федорчуку. Так уж повелось: жены всегда обращались именно к председателю оргкомитета, который «работал» и в качестве лекаря, и в качестве советчика по всем вопросам — большим и малым…
Под прикрытием накрепко запертой двери Окунев, почти не запинаясь и внешне с некоторой долей показного равнодушия, выложил другу все, что с ним произошло. Начиная с нелегкой беседы с исполняющим обязанности начальника института и кончая не менее трудным «базаром» с солидным «бизнесменом».
— Не отстают, ублюдки, значит, — подвел итоговую черту Федорчук. — Пузана придавили — наследники его нарисовались…Ну, что ж, поборемся, — огладил выпирающее брюшко «борец». — Не трусь, Оглобля, не тряси штанами, не бери в голову…
— Не брать в голову советуешь? — усомнился в бойцовских способностях пенсионеров журналист. — Бороться собираешься, старец? Ну, ну, борись, сражайся. А я — пас. Не хочу раньше времени выслушивать надгробные речи…
— Как это «пас»,»не хочу»? — мигом рассвирепел Федорчук. — А кто пообещал Андрюхе помочь? Кто изображал героя? Я или ты? Не хочешь завтра идти в институт, слюнтяй, не ходи. Обойдемся. Катьку попрошу — сходит, она баба бедовая, ничего не боится. Позвони только: так и так, медвежья болезнь одолела, даже сплю, дескать, в обнимку с унитазом, придет жена товарища…
За дверью, прижав покрасневшее ухо к щели, исходила жалостью и гневом Елена Ефимовна. Ей хотелось распахнуть дверь и, величественно выпрямившись, появиться на пороге. Почему в институт должна идти жена Володдьки? Разве у Окунева нет своей подруги и помощницы? За нужной Панкратову бумагой пойдет она, только она!
Но непонятный страх сковал руки и ноги, затуманил голову, перехватил дыхание. Будто позорный ужас передался ей от мужа.
— Не надо, — безвольно возразил Окунев. — Пойду сам!
— Вместе со мной, — обрадовался Федорчук. — И не пойдем — поедем. Сын «тачку» купил — отвезет…
На следующий день Никита Савельевич, превозмогая желание обернуться и оглядеть подступы к институту, вошел в подъезд. Федорчук с сыном остались в машине, отслеживая поведение немногочисленных прохожих…
— Мы посоветовались и решили порекомендовать вам четырех сотрудников, занимающихся темой Иванчишина…
Платонов был сегодня на удивление энергичен, будто принятое решение поможет ему ликвидировать все задолженности и проблемы, сотрясающие институт. Брюшко перетянуто ремнем, перхоть убрана с плеч пиджака, лысая голова вздернута в поднебесье. Говорит, будто читает научный доклад, жестами подчеркивая наиболее значимые места… Неужели, непонятно?… Могу повторить…
— … единственная просьба: об изобретении — ни слова, ни намека. С писакой — простите за неловкое слово, к вам оно не относится — тиснувшего дурацкую заметку в газету, мы разберемся…
— Можете не сомневаться — ни слова, — клятвенно пообещал успокоенный Окунев, глядя на невесть какими путями попавший в кабинет начальника института портрет Дзержинского. — Рукопись представлю вам для ознакомления и оценки.
Говорил и твердо знал: никакого очерка не будет. Напишет про труд ассенизаторов, дворников, стрелочников, но не ученых, Ибо перед глазами стоит тот самый мужик в длинополом плаще и в шляпе, рука, о которую тот погасил окурок все ещё ноет и чешется…
Вечером, вызванный по телефону, пожаловал Панкратов вместе с женой. В последнее время он старался не оставлять Таню одну — охрана снята, лейтенант Гена и его товарищи направлены для выполнения других заданий. Мало ли что может произойти.
Пока Елена Ефимовна на кухне угощала гостью собственоручно изготовленным затейливым тортом, мыжчины тихо беседовали в комнате.
Выслушав исповедь Окунева и зафиксировав в памяти облик «нового русского», подошедшего к журналисту на автобусной остановке, сыщик, наконец, развернул поданную ему бумагу Платонова.
Устименко Павел Семенович… Адрес… Телефон…
Натальина Инна Аркадьевна… Адрес… Телефон…
Ковров Николай Николаевич… Адрес… Телефон…
Ковригина Стелла Пахомовна… Адрес… Телефон…
Улов, прямо скажем, не из богатых, но все же кое-что имеется. Надежд на то, что кто-нибудь из четырых младших научных сотрудников — окажется искомым пособником бандитов, конечно, мало, но, ежели четверка окажется чистой, через неё можно выйти на других кандидатов либо докторов. В конце концов Панкратов доберется — обязан добраться! — до бандитского прихвостня.
Все это потребует массу времени, а его катастрофически не хватает. Преступники, похитившие генерала-изобретателя, наверняка, лихорадочно готовятся к проведению каких-то акций, для которых им понадобилась чудо-ракетка.
Происходящее напоминает бег с препятствиями. У сыщиков на общественных началах препятствий больше, каждое из них труднопреодолимо. У противника — полегче, но есть свои трудности: доработка пусковой установки и ракетки, боязнь попасть в руки уголовного розыска, неустойчивая связь с агентом, затаившемся в институте.
Кто кого опередит — в этом залог успеха либо поражения. Поэтому необходимо не просто поторапливаться — мчаться галопом, лететь со сверхзвуковой скоростью, но во что бы то ни стало обогнать тоже бегущих из последних сил преступников. Только тогда можно надеяться на спасение генерала Иванчишина…
Глава 6
Гоголев тоже торопился. Не только потому, что ему не терпелось испробовать попавшую в руки чудо-ракетку — Пуделя усердно подхлестывали. Будто запряженного в телегу ленивого мерина.
Руководству либеральной партии деятельность нового члена явно пришлась по вкусу. Еще бы не пришлась! Ранее пустая партийная касса его стараниями просто-таки разбухла. Появилась, ранее эфемерная, возможность привлекать голоса избирателей не только с помощью зазывных книжек и плакатов, но и посредством прямого одаривания. Поставил заковыристую подпись с приложением серии и номера паспорта — получай пару бутылок пива.
Легко и удобно! А что бы делали хитроумыне организаторы предвыборной компании господина Радоцкого, если бы её не подпитывал незаметный «новобранец»?
«Добровольные» пожертвования воров в законе, ворочающих миллионами долларов, оказались далеко не главным источником доходов. Значительно больше приносила деятельность организованных Пуделем групп добытчиков, стыдливо именуемых в партии «боевиками». Орудовали эти «боевики» по всей территории России, но особенное внимание привлекали Дальний Восток и Сибирь.
Именно сюда перебазировался Пудель вместе с похищенным ученым. Тайга — не московские проспекты, начиненные ментами и сыскарями, здесь можно более спокойно, без опаски, построить и испытать новое изобретение оборонки.
Связь с партийным руководством Гоголев поддерживал через Сидорчука — того самого невзрачного мужика, который «презентовал» новобранца председателю партии. В определенное, заранее оговоренное время Гоголев выбирался из таежной глухомани и перевоплощался в совершенно другого человека.
Короткие, аккуратно приклеенные, черные усики и такого же цвета парик, коричневая дубленка и пыжиковая шапка до такой степени меняли его облик, что Пудель, глядя в зеркало, сам себя не узнавал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Журналист засмеялся. С самого начала трудной беседы он готовился к этому вопросу, прикидывал разные варианты ответов и пояснений. И все же реакция Платонова застала его врасплох.
— Кажется, вы и меня подозреваете?
— Вас — нет, — снова опустил узел галстука Платонов. — Но почему вы выбрали именно эту лабораторию — непонятно.
— Все понятно и оправданно, — с некоторой долей раздражение вступил в завершающую фазу разговора Никита Савельевич. — Насколько мне известно, остальные лаборатории просто бездельничают. По независящим от них причинам. А мне для очерка необходимы действующие герои… Конечно, если бы я задался целью написать о трудностях переходного периода, о развале оборонки и так далее, было бы безразлично какую лабораторию взять за основу. Но передо мной другая задача… Я уже говорил о ней — не хочу повторяться и отнимать у вас дорогое время… Вы спрашиваете: откуда мне известно о теме Иванчишина?… Прочитайте небольшую заметку в газете «Завтра»… Кстати, предвидя вашу реакцию, я захватил её с собой…
Конечно, в крохотной заметке подробностей не приводилось, автор, как и положено опытному газетчику, ограничился легкими намеками и ссылками на источник информации, пожелавший остаться неизвестным.
— Признаюсь, дел у меня невпроворот. Да и у вас, похоже, аналогичные трудности.
Окунев кивнул на стол, заваленный бумагами и папками.
— Пожалуй, вы правы… Ну, и хватка же у вас, дорогие газетчики — позавидуешь.
— Говорят, что волка ноги кормят, а журналиста — голова и удачно подвешенный язык… Впрочем, ноги — тоже…
Платонов несколько раз перечитал заметку, озабоченно покрутил крупной головой. Можно не сомневаться, что он после завершения беседы с журналистом, помчится на полусогнутых к особистам… Смотрите, что делают газетчики, как можно работать под вечным страхов?… Не пора ли подкрутить гайки, прищемить язычки?
— Зайдите завтра. Мы посоветуемся и решим окончательно.
Очередная проволочка! Все сомнения разрешены, все овраги-буераки благополучно пройдены — прикажи принести какую-то учетную книгу по кадрам да продиктуй настырному журналисту десяток фамилий с адресами и телефонами. Так нет, загляните завтра!
Но с начальством, даже чужим, не поспоришь.
Повздыхал Окунев, поохал и отправился во свояси. В приемной одарил секретаршу парой долгоиграющих конфеток — в счет будущего доброго отношения — и покинул здание института.
На улице промозглый ветерок сгребал разноцветную листву. В скверике напротив — ни одного гуляющего. Поодаль устало гомонится рынок. Поток покупателей иссяк и усталые торгаши упаковывают непроданный товар в сумки и мешки.
Именно здесь бушевала смертельная схватка, лилась кровь, раздавались крики боли и просьбы о помощи. До чего же отходчива память! А может быть это хорошо: не была бы в человеке заложена способность забывать, несчастья раздавили бы его, превратили в лепеху…
Размышляя, Окунев медленно шагал к автобусной остановке. Вспомнил — дома нет хлеба, Лена просила купить батончик нарезного и, если повезет, ароматного. Однажды приносил такой и невидный хлебец всем пришелся по вкусу.Особенно, покрытый слоем сливочного масла, поверх которого — пара пластинок малосоленного упругого огурчика…
А вот и булочная. Прижалась, бедолага, к солидному, в блестящих стеклах и парадном алюминии, зданию коммерческого магазина, словно нищенка к преуспевающему бизнесмену.
Когда осчастливленный двумя батонами хлеба — белым и ароматным — Окунев вышел на улицу, уже стемнело. Ветер усилился, пошел мелкий осенний дождик. Поеживаясь, подняв воротник, журналист побрел на остановку автобуса.
Основной поток пассажэиров уже схлынул, но под навесом павильончика укрылись от дождя женщины и старики. Никита Савельевич стариком себя не считал, поэтому в павильончик не полез, пристроился под облысевшим деревом, раскрыв над головой видавший виды зонтик.
— Покурим, батя?
«Батя» — звучит по родственному мягко и приветливо. Добродушная насмешка не таит обиды. Поэтому журналист посмотрел на обратившегося к нему мужчину с симпатией.
Модный длиннополый плащ с выпущенным наружу белым шарфом, шляпа, небольшая бородка — современная форма «нового русского». Приятный баритон, без хрипоты и наигранности. Короче — культурный человек, знающий себе цену, но без унизительного для окружающих превосходства и хамовитости.
Окунев охотно — любит угощать! — вытряхнул из пачки сигарету «ява». Бизнесмен, брезгливо поморщившись, достал «мальборо». Ну, что ж, у каждого — свои привычки, в соответствии с карманом, обижаться — глупо.
Закурили.
— Вот что, падло, свинячий огрызок, слушай мой базар, — невероятное сочетание приятного баритона и блатного жаргона настолько поразили журналиста, что Никита Савельевич онемел. Стоял, не чувствуя рук и ног, беспомощно шевелил губами. — Еще раз заявишься туда, — кивок в сторону институтского подъезда, — замочим. На кладбище переселишься, овца шебутная, понял? А теперь двигай ходулями к бабе, пусть сменит испачканные кальсоны.
Мужчина подтянул белый шарф, погасил недокуренную сигарету об руку Окунева, державшую зонт, презрительно хохотнул и не торопясь пошел по тротуару. Будто он не преступник, а самый настоящий хозяин в городе и в стране.
Может быть, действительно, полновластный хозяин?
Окунев приплелся домой на ослабевших ногах. Молча бросил жене пакет с хлебом, с трудом расшнуровал непослушными пальцами ботинки, долго не мог попасть в разношенные шлепанцы.
— Никита, что случилось? Тебе плохо? — встревожилась жена. — Вызвать «скорую»?
— Не надо никого вызывать… Пройдет…
Елена Ефимовна все же тайком от мужа позвонила. Но не врачам — Федорчуку. Так уж повелось: жены всегда обращались именно к председателю оргкомитета, который «работал» и в качестве лекаря, и в качестве советчика по всем вопросам — большим и малым…
Под прикрытием накрепко запертой двери Окунев, почти не запинаясь и внешне с некоторой долей показного равнодушия, выложил другу все, что с ним произошло. Начиная с нелегкой беседы с исполняющим обязанности начальника института и кончая не менее трудным «базаром» с солидным «бизнесменом».
— Не отстают, ублюдки, значит, — подвел итоговую черту Федорчук. — Пузана придавили — наследники его нарисовались…Ну, что ж, поборемся, — огладил выпирающее брюшко «борец». — Не трусь, Оглобля, не тряси штанами, не бери в голову…
— Не брать в голову советуешь? — усомнился в бойцовских способностях пенсионеров журналист. — Бороться собираешься, старец? Ну, ну, борись, сражайся. А я — пас. Не хочу раньше времени выслушивать надгробные речи…
— Как это «пас»,»не хочу»? — мигом рассвирепел Федорчук. — А кто пообещал Андрюхе помочь? Кто изображал героя? Я или ты? Не хочешь завтра идти в институт, слюнтяй, не ходи. Обойдемся. Катьку попрошу — сходит, она баба бедовая, ничего не боится. Позвони только: так и так, медвежья болезнь одолела, даже сплю, дескать, в обнимку с унитазом, придет жена товарища…
За дверью, прижав покрасневшее ухо к щели, исходила жалостью и гневом Елена Ефимовна. Ей хотелось распахнуть дверь и, величественно выпрямившись, появиться на пороге. Почему в институт должна идти жена Володдьки? Разве у Окунева нет своей подруги и помощницы? За нужной Панкратову бумагой пойдет она, только она!
Но непонятный страх сковал руки и ноги, затуманил голову, перехватил дыхание. Будто позорный ужас передался ей от мужа.
— Не надо, — безвольно возразил Окунев. — Пойду сам!
— Вместе со мной, — обрадовался Федорчук. — И не пойдем — поедем. Сын «тачку» купил — отвезет…
На следующий день Никита Савельевич, превозмогая желание обернуться и оглядеть подступы к институту, вошел в подъезд. Федорчук с сыном остались в машине, отслеживая поведение немногочисленных прохожих…
— Мы посоветовались и решили порекомендовать вам четырех сотрудников, занимающихся темой Иванчишина…
Платонов был сегодня на удивление энергичен, будто принятое решение поможет ему ликвидировать все задолженности и проблемы, сотрясающие институт. Брюшко перетянуто ремнем, перхоть убрана с плеч пиджака, лысая голова вздернута в поднебесье. Говорит, будто читает научный доклад, жестами подчеркивая наиболее значимые места… Неужели, непонятно?… Могу повторить…
— … единственная просьба: об изобретении — ни слова, ни намека. С писакой — простите за неловкое слово, к вам оно не относится — тиснувшего дурацкую заметку в газету, мы разберемся…
— Можете не сомневаться — ни слова, — клятвенно пообещал успокоенный Окунев, глядя на невесть какими путями попавший в кабинет начальника института портрет Дзержинского. — Рукопись представлю вам для ознакомления и оценки.
Говорил и твердо знал: никакого очерка не будет. Напишет про труд ассенизаторов, дворников, стрелочников, но не ученых, Ибо перед глазами стоит тот самый мужик в длинополом плаще и в шляпе, рука, о которую тот погасил окурок все ещё ноет и чешется…
Вечером, вызванный по телефону, пожаловал Панкратов вместе с женой. В последнее время он старался не оставлять Таню одну — охрана снята, лейтенант Гена и его товарищи направлены для выполнения других заданий. Мало ли что может произойти.
Пока Елена Ефимовна на кухне угощала гостью собственоручно изготовленным затейливым тортом, мыжчины тихо беседовали в комнате.
Выслушав исповедь Окунева и зафиксировав в памяти облик «нового русского», подошедшего к журналисту на автобусной остановке, сыщик, наконец, развернул поданную ему бумагу Платонова.
Устименко Павел Семенович… Адрес… Телефон…
Натальина Инна Аркадьевна… Адрес… Телефон…
Ковров Николай Николаевич… Адрес… Телефон…
Ковригина Стелла Пахомовна… Адрес… Телефон…
Улов, прямо скажем, не из богатых, но все же кое-что имеется. Надежд на то, что кто-нибудь из четырых младших научных сотрудников — окажется искомым пособником бандитов, конечно, мало, но, ежели четверка окажется чистой, через неё можно выйти на других кандидатов либо докторов. В конце концов Панкратов доберется — обязан добраться! — до бандитского прихвостня.
Все это потребует массу времени, а его катастрофически не хватает. Преступники, похитившие генерала-изобретателя, наверняка, лихорадочно готовятся к проведению каких-то акций, для которых им понадобилась чудо-ракетка.
Происходящее напоминает бег с препятствиями. У сыщиков на общественных началах препятствий больше, каждое из них труднопреодолимо. У противника — полегче, но есть свои трудности: доработка пусковой установки и ракетки, боязнь попасть в руки уголовного розыска, неустойчивая связь с агентом, затаившемся в институте.
Кто кого опередит — в этом залог успеха либо поражения. Поэтому необходимо не просто поторапливаться — мчаться галопом, лететь со сверхзвуковой скоростью, но во что бы то ни стало обогнать тоже бегущих из последних сил преступников. Только тогда можно надеяться на спасение генерала Иванчишина…
Глава 6
Гоголев тоже торопился. Не только потому, что ему не терпелось испробовать попавшую в руки чудо-ракетку — Пуделя усердно подхлестывали. Будто запряженного в телегу ленивого мерина.
Руководству либеральной партии деятельность нового члена явно пришлась по вкусу. Еще бы не пришлась! Ранее пустая партийная касса его стараниями просто-таки разбухла. Появилась, ранее эфемерная, возможность привлекать голоса избирателей не только с помощью зазывных книжек и плакатов, но и посредством прямого одаривания. Поставил заковыристую подпись с приложением серии и номера паспорта — получай пару бутылок пива.
Легко и удобно! А что бы делали хитроумыне организаторы предвыборной компании господина Радоцкого, если бы её не подпитывал незаметный «новобранец»?
«Добровольные» пожертвования воров в законе, ворочающих миллионами долларов, оказались далеко не главным источником доходов. Значительно больше приносила деятельность организованных Пуделем групп добытчиков, стыдливо именуемых в партии «боевиками». Орудовали эти «боевики» по всей территории России, но особенное внимание привлекали Дальний Восток и Сибирь.
Именно сюда перебазировался Пудель вместе с похищенным ученым. Тайга — не московские проспекты, начиненные ментами и сыскарями, здесь можно более спокойно, без опаски, построить и испытать новое изобретение оборонки.
Связь с партийным руководством Гоголев поддерживал через Сидорчука — того самого невзрачного мужика, который «презентовал» новобранца председателю партии. В определенное, заранее оговоренное время Гоголев выбирался из таежной глухомани и перевоплощался в совершенно другого человека.
Короткие, аккуратно приклеенные, черные усики и такого же цвета парик, коричневая дубленка и пыжиковая шапка до такой степени меняли его облик, что Пудель, глядя в зеркало, сам себя не узнавал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51