Шарфюрер протянул помощнику коменданта большой пакет из плотной бумаги.
– Паспорта заключенных, – пояснил он. – А вот список.
Штурмбанфюрер обернулся к Валленштейну и спросил:
– Будете сверять?
– Будем, – решительно кивнул Валленштейн.
Сверка заняла минут двадцать. Убедившись, что все освобожденные действительно евреи, Валленштейн посмотрел на спасенных им людей. Худые, с каким-то мрачным блеском в потухших глазах, они молча стояли напротив него. Теперь, когда люди были свободны и переходили в его распоряжение, он решительно не знал, что с ними дальше делать. Та легкость, с которой был решен вопрос об освобождении узников, обескуражила его. Всего неделю назад, в Колиной мастерской, Валленштейн высказал свое предложение об освобождении евреев как почти фантастический прожект, и вот – они свободны. Осталось только вывезти их из Рейха.
Как он их будет вывозить, Валленштейн не знал. Он сам был иностранцем в Рейхе и не до конца понимал тот «новый порядок», который установили нацисты. Польша, например, стала называться генерал-губернаторством, Чехия – протекторатом. Что это значит? Существуют ли старые границы и каковы правила их пересечения? Для того чтобы освобожденные евреи достигли наконец Швеции, им придется пересекать целых три границы. Достаточно ли будет тех паспортов, что находятся в большом пакете, или необходимо выправить в комендатуре дополнительные документы?
Штурмбанфюрер с насмешкой наблюдал за растерянностью Валленштейна. Он понял, в какую непростую ситуацию поставил себя комиссар Красного Креста, и получал удовольствие от этой ситуации. Евреи тем временем стояли все так же, сбившись в кучу. Никто из них не проронил ни одного слова. Они вообще не проявляли никаких эмоций и, казалось, были полностью равнодушны к своей участи.
– Господа, вы свободны! – обратился к ним Валленштейн.
Угрюмое молчание было ему ответом. Евреи даже не шелохнулись.
– Вы свободны, господа, – уже менее уверенным тоном объявил Валленштейн.
Та же реакция. Вернее – никакой реакции. Стоят, молчат, жмутся друг к другу. Только собаки надрываются на поводках. Штурмбанфюрер развеселился уже в открытую.
– Так вы ничего с ними не добьетесь, – со смехом обратился он к Валленштейну. – Содержание в нашем лагере строится на инстинктах, а не на выполнении сознательных действий. Они уже отучились думать. У них парализована воля.
– Зачем? – встрял с вопросом Коля.
– Иначе мы не смогли бы их охранять. Их – миллион! А охранников всего несколько сотен. Для того чтобы гарантировать соблюдение порядка и предотвратить массовый бунт, всех заключенных попускают через программу устрашения. После этого они становятся ручными и покладистыми. Да вы и сами это видите.
Он повернулся к евреям и так же весело скомандовал:
– Ну, вы, стадо! В колонну по четыре становись!
Евреи послушно выстроились в колонну.
– Видите, как с ними нужно?
И Валленштейна, и Колю передернуло от омерзения. Людей довели до состояния зомби. Они послушно и апатично выполняли команды, но совсем разучились руководить своими действиями.
– Не расстраивайтесь, – утешил Валленштейна фон Бек. – Я же говорил, что мне предписано оказывать вам любую помощь. Я буду считать свою миссию выполненной только тогда, когда вы покинете территорию Рейха. Шмольке!
– Я, господин штурмбанфюрер! – отозвался Шмольке.
– У вас все готово?
– Так точно, господин штурмбанфюрер. Как вы и приказывали – два грузовика с запасом бензина и сухой паек на трое суток из расчета на пятьдесят человек конвоируемых, одного старшего, двух водителей и восемь человек конвоя.
– Молодец! – похвалил его фон Бек.
– Разрешите начинать посадку?
– Начинайте.
Будто специально так было задумано, но в эту минуту к строю подкатили два грузовых «опеля». Кузова их были закрыты тентом без всяких опознавательных знаков.
– Ну, животные, – обратился к евреям Шмольке. – Мужчины в одну машину, бабы – в другую. Быстро.
Евреи моментально разделились по половому признаку и с удивительным проворством, которого трудно было ожидать от их апатичности, попрыгали в кузов. Последними туда залезли охранники с собаками.
– Ну, с Богом, Шмольке, – напутствовал штурмбанфюрер. – Через три дня жду вас с докладом об исполнении. Проследите, чтоб ни одного жида из этой партии не осталось в Рейхе.
– Так точно, господин штурмбанфюрер! – гаркнул Шмольке.
– Лично проследите за посадкой на паром.
– Так точно.
Фон Бек посмотрел в кузов. Из-за спин конвоиров выглядывали освобожденные евреи, взирая на окружающий мир все так же равнодушно, будто все происходящее нисколько их не затрагивало. Глаза его недобро сверкнули.
– Повезло вам, рожи жидовские, – ласково обратился он к ним с напутственным словом. – Не то через месяц-другой пошли бы вы на удобрение. А так – еще поживете, еще поскрипите. Езжайте и помните о высоком гуманизме национал-социализма.
– Трогай, – обратился он к Шмольке.
Шарфюрер забрался в кабину первой машины, Валленштейн и Коля втиснулись в кабину второй. Ехать в кузове со вчерашними заключенными было жутко. Мороз пробирал всякий раз, когда они перехватывали тусклый, ничего не выражающий взгляд узника.
Трудно было переоценить любезность фон Бека и расторопность Шмольке. Без него Валленштейн намучался бы и с евреями, и с администрацией порта. Все хлопоты взял на себя шарфюрер.
До Копенгагена ехали почти без остановок. Останавливались только затем, чтобы долить в баки бензин, предусмотрительно запасенный в железных бочках, и для того, чтобы вывести людей на оправку. Через сутки, проехав почти всю Германию с запада на восток, они были на месте.
Валленштейн не представлял себе, как можно достать пятьдесят два билета на один паром, но Шмольке, несмотря на свой малый чин, двинул прямо к начальнику порта, и тот, увидев черную униформу, которая наводила ужас на всю Европу, моментально все организовал. Через несколько минут после прибытия в порт Шмольке вручил Валленштейну пятьдесят билетов третьего класса и два билета в первый класс на вечерний паром.
– Спасибо вам огромное, – Валленштейн с чувством пожал руку расторопного эсэсовца. – Даже не знаю, что бы мы без вас делали.
– Пустяки, – отмахнулся Шмольке. – Дело привычное.
– Наверное, вы можете возвращаться?
– Виноват, никак нет, – возразил шарфюрер. – У меня приказ – проконтролировать, чтобы все освобожденные покинули Рейх.
– Ну вы, стадо, – обратился он к евреям. – До посадки на паром из машин не выходить. На оправку будем выводить по двое каждые три часа.
Евреи все так же понуро молчали, никак не выдавая своих эмоций. То, что они способны еще понимать человеческую речь, было видно только потому, что ни один из них не попытался выбраться из машины.
– Зачем же вы так, – попытался урезонить шарфюрера Коля. – Они уже свободные люди.
– «Свободные люди!» – передразнил Шмольке. – Незачем их распускать. Вы, помяните мое слово, еще намучаетесь с ними.
Как в воду глядел эсэсовец!
Время до отправки парома тянулось мучительно долго. Коля и Валленштейн истомились от ожидания, прохаживаясь возле машин с евреями. Оба то и дело посматривали на часы.
Наконец объявили посадку, и Шмольке скомандовал:
– К машине!
Евреи высыпали на бетон, Шмольке снова построил их в колонну и под конвоем восьми автоматчиков довел до самого трапа. Мирные пассажиры со страхом и неприязнью озирались на них.
Возле трапа Шмольке остановил колонну.
– Справа по одному на паром – марш! – отдал он последнюю команду.
Евреи понуро потянулись гуськом на борт.
– Ну, – обернулся он к Валленштейну и Коле. – Теперь, кажется, все. Вы там с ними построже. А то мало ли что у них на уме. Нелюди, истинный Бог – нелюди.
– Спасибо вам еще раз, – Валленштейн снова пожал эсэсовцу руку и поспешил на паром. Билеты на всех были у него.
– До свиданья, – попрощался Коля.
– Хайль Гитлер, – вскинул руку Шмольке.
Рассадив освобожденных евреев в общем кубрике третьего класса, Валленштейн поднялся в первый. За всю дорогу он ни разу не спускался к своим подопечным. Стыдясь признаться в этом самому себе, Рауль боялся освобожденных. Что-то нечеловеческое, потустороннее было и во взглядах, и в манере поведения этих людей. Валленштейн вспомнил, что вот уже вторые сутки он не слышит ни одного голоса, ни одного звука от вчерашних узников. Все команды они выполняли с молчаливой покорностью. Сутки назад они были обречены на смерть, сейчас стали обреченными на жизнь, от которой не привыкли ждать ничего, кроме страданий и унижений.
Коля, правда, пару раз за ночь спускался их проведать, но каждый раз поднимался в свою каюту с большим облегчением.
Евреи ехали все так же молча.
Утром Валленштейн недосчитался троих, двух мужчин и женщину.
– А где же еще трое? – растерянно спросил он, обводя взглядом оставшихся.
И снова тишина в ответ.
Коля, у которого стали сдавать нервы, схватил ближайшего к нему мужчину за шиворот и стал яростно его трясти, приговаривая:
– Где еще трое?! Где еще трое?! Где еще трое?!
Мужчина ничего не ответил, только взглядом показал за борт.
Из толпы выделился старый еврей с очень грустными глазами и вислым носом.
– Отпустите его, мой господин, – обратился он к Коле тихим голосом. – Их больше нет.
– Как нет?! – в один голос воскликнули Коля и Валленштейн.
– Видите ли, – стал объяснять старик. – Это были плохие люди.
– Как – плохие? – вырвалось у Коли.
– Один из них, еще до того как его посадили самого, донес на своего соседа, что он еврей. Соседа арестовали и направили в Аушвиц-3. Месяц назад его сожгли, но он успел узнать своего доносчика, которого тоже арестовали, но только позднее.
– А второй?
– Второй был… – старик замялся. – Как 6bi вам сказать понятнее? Второй был осведомитель. Он рассказывал администрации лагеря о разговорах и настроениях. Немцы всякий раз убивали храбрых людей, которые не сломались в лагере, а он получал масло и сахар.
– Ну а женщина?
– Эта женщина попала сюда обманным путем. Вместо нее должна была ехать другая, но она уединились со Шмольке и сумела-таки уговорить его внести ее в список. Ту женщину вычеркнули, а эту вписали. А это не очень красиво – выживать за чужой счет.
– Вы-то откуда все эти подробности знаете?! – удивился Коля.
– В лагере очень трудно что-либо утаить, – вздохнул старик.

Ответ И. В. Сталина на вопрос корреспондента
английского агентства Рейтер
Московский корреспондент английского агентства Рейтер г-н Кинг обратился к Председателю Совета народных комиссаров И. В. Сталину с письмом, в котором просил ответить на вопрос, интересующий английскую общественность.
Тов. Сталин ответил г-ну Кингу следующим письмом.
Господин Кинг!
Я получил от Вас просьбу ответить на вопрос, касающийся роспуска Коммунистического интернационала. Посылаю Вам ответ.
Вопрос: «Британские комментарии по поводу решения о ликвидации Коминтерна были весьма благоприятными. Какова советская точка зрения на этот вопрос и на его влияние на будущее международных отношений?»
Ответ: Роспуск Коммунистического интернационала является правильным и своевременным, так как он облегчает организацию общего натиска всех свободолюбивых наций против общего врага – гитлеризма.
Роспуск Коммунистического интернационала правилен, так как:
A) Он разоблачает ложь гитлеровцев о том, что «Москва» якобы намерена вмешиваться в жизнь других государств и «большевизировать» их. Этой лжи отныне кладется конец.
Б) Он разоблачает клевету противников коммунизма в рабочем движении о том, что коммунистические партии различных стран действуют якобы не в интересах своего народа, а по приказу извне. Этой клевете отныне также кладется конец.
B) Он облегчает работу патриотов свободолюбивых стран по объединению прогрессивных сил своей страны, независимо от их партийности и религиозных убеждений, в единый национально-освободительный лагерь – для развертывания борьбы против фашизма.
Г) Он облегчает работу патриотов всех стран по объединению всех свободолюбивых народов в единый международный лагерь для борьбы против угрозы мирового господства гитлеризма, расчищая тем самым путь для организации в будущем содружества народов на основе их равноправия.
Я думаю, что роспуск Коммунистического интернационала является вполне своевременным, так как именно теперь, когда фашистский зверь напрягает свои последние силы, необходимо организовать общий натиск свободолюбивых стран для того, чтобы добить этого зверя и избавить народы от фашистского гнета.
И. СТАЛИН
XLII

Дневник: 9. апреля 1942 года.
Среди военных и даже в штабе упорные разговоры о близком мире. Поездки японцев трактуют как посреднические. Был на заседании Президиума Союза писателей – удивительно там некультурная обстановка: и Фадеев, и Катаев богато одарены хамством.
Была одна тревога, но без стрельбы, говорят, что ее дали, дабы пропустить через Москву танки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57