С четвертинкой он справился в считанные секунды, отбросил кожуру и тут вспомнил, что имеется еще одна лепешка. Ее он съел вприкуску с остатками дыни.
* * *
Тощий Хайдар чуть не сбил кузнеца Омара с ног, чем очень удивил последнего.
— Что случилось, сосед? — спросил он, поднимая обессилевшего Хайдара из дорожной пыли.
Тот хватал ртом воздух, как пойманная рыба, и невразумительно хрипел, словно за ним гналась свора одичавших псов. На щеке краснели запорошенные песком свежие царапины. Омар в недоумении сдвинул густые брови, которыми очень гордился, и легонько потряс Хайдара:
— Говори!
Сосед продолжал хрипеть и дико сверкать глазами.
— Э-э, так дело не пойдет, — протянул кузнец и крикнул: — Насрулла! Сынок, принеси воды!
Он подхватил Хайдара под мышки и усадил у стены кузни. Сын, двенадцатилетний подросток, принес воды. Сосед жадно выпил пиалу, затем вторую.
— А за огнем кто следить будет? — строго спросил кузнец у сына, с любопытством уставившегося на странное зрелище. — Марш к мехам! — И обратился к Хайдару: — Сосед, а сосед, что с тобой?
Взгляд Хайдара принял более осмысленное выражение, но говорить он по-прежнему не мог, лишь дробно стучал зубами и цеплялся пальцами за кожаный фартук кузнеца. Омар даже растерялся: разумеется, Хайдар слыл трусом, но страх страху рознь, а сейчас тот совсем ополоумел. У соседа и так несчастье: старшую дочь прибрал Аллах. Утром не пошел на поле, как все, отправился на кладбище готовить для дочери могилу. Конечно, у него горе, но от горя не верещат, как схваченный совой заяц.
— Дэв… — с хрипом выдавил из себя Хайдар.
— Что? — встрепенулся кузнец.
— Дэв… — повторил Хайдар, округлив глаза. Кузнец недоуменно поднял брови.
— Красный… Огромный… Глаза горят… Зеленым… — хрипел Хайдар. — Чуть не убил…
Кузнец насторожился.
— На кладбище?
Сосед отчаянно закивал головой. Кузнец коснулся мозолистым пальцем ссадин на Хайдаровой щеке.
— Кто тебя так, сосед? Дэв?
Хайдар бежал, не разбирая дороги, и не раз падал, даже чалму потерял, но сейчас от страха в голове его все смешалось — и правда, и неправда.
— Он… — и тощий Хайдар изо всех сил зажмурился, переживая то, чего не происходило. — Чуть не убил…
Омар снова задумался. Сам он был, как и положено кузнецу, массивен, тяжел и широк в плечах, и словам кузнеца в ауле знали цену. Дэв… По правде сказать, кузнец не то чтобы совсем не верил в чудеса, но то время, когда он был мальчишкой и, замирая то от страха, то от восторга, слушал сказки о дэвах и пери, давно минуло. Он еще раз внимательно взглянул на соседа. Уже приходит в себя, но напуган, очень сильно напуган. И впрямь увидел что-то. Или кого-то.
— Насрулла! — крикнул он. — Гаси огонь, сынок. И беги к матери. Сегодня работать не будем.
Он вошел в кузницу, снял передник и надел рубаху. Повязав ее платком, кузнец обошел горн с раскаленными углями, взял стоящее в углу копье и с этим собственноручно сработанным оружием вышел на улицу.
— Поднимайся, сосед, — сказал он Хайдару. — Кликнем мужчин. Прогоним дэва. — Омар положил копье на плечо. — Или убьем.
* * *
После завтрака Дмитрий стал смотреть на свое положение менее мрачно: полный желудок имеет свойство приободрять и сытый человек куда спокойнее голодного. Он по-прежнему терялся в догадках, что же произошло, но лишь теперь осознал, что задача явно не по зубам: он не разберется что к чему, пока точно не выяснит, где находится. Итак… Дыня и лепешки на галлюцинацию не похожи — как и тот камень с надписями. Нормальные дыня и лепешки. Очень вкусные. И виноград тоже. Особенно не похожи на галлюцинацию исколовшие ноги колючки. Да и ушибленное колено — вот оно лучше бы пригрезилось… Он видел варана. Он видел человека, который, неизвестно чего испугавшись, убежал. Так что, похоже, все это реальность, как говорится, данная в ощущениях. Значит, теперь следует подняться и топать вслед за беглецом в чалме: скорее всего, тот помчался домой, а там — прямиком в милицию, сообщить о голом придурке, шатающемся по пустыне.
Милиция (или полиция) — это хорошо. Это здорово. С ними обязательно надо побеседовать. Правда, затруднительно будет объяснить, почему человек нагишом шатается по окрестностям и как он сюда попал. Ну что же, в жизни бывают и неприятные моменты. А кувшин надо вернуть хозяину и извиниться за съеденную дыню… Вот только появляться перед всем честным народом в таком непотребном виде не стоит.
Подбадривая себя этими рассуждениями, Дмитрий поднял с земли кусок холстины, служивший тарой для бывших лепешек, и, бормоча под нос: “Гюльчатай, ну прикрой личико…” — прикинул, удастся ли приспособить тряпицу в качестве набедренной повязки. Увы, хватало лишь на этакий мичуринский фиговый листок. Ладно, голь на выдумку хитра. Осторожно, стараясь не разодрать ткань надвое, Дмитрий надорвал ее до половины. Теперь можно было соорудить импровизированный короткий передник. Помнится, в каком-то фильме о пиночетовских ужасах один из персонажей утверждал: оказавшись голым, цивилизованный человек разом теряет уверенность в себе. Потому-то пленников в тамошних лагерях да застенках первым делом раздевали. Очень точно. Дмитрий поднялся и опоясал чресла творением собственных рук, подумав при этом, что предпочел бы обмотать лоскутьями сбитые ноги, начихав на все приличия. Экономно поливая водой из кувшина, он умылся — липкий дынный сок подсох и неприятно стянул кожу. Теперь он был готов к странствиям и с кувшином в руке захромал в сторону, куда удрал давешний мужичок.
Ковыляя мимо выкопанной им ямы, Дмитрий заглянул: она оказалась неглубокой, на полметра, прямоугольной формы. На дне лежал странный шанцевый инструмент — что-то вроде мотыги с наконечником размером чуть меньше совковой лопаты. Разглядывая острое широкое лезвие, Дмитрий подумал, что и мотыгу тоже неплохо вернуть хозяину с извинениями. Он наклонился, чтобы подцепить длинную рукоять, и тут его настигло озарение. Дмитрий через плечо оглянулся на домишки с глухими, без окон, стенами, с округлыми желтоватыми куполами. Как же он не догадался сразу… Кладбище! Мусульманское кладбище. Домишки — склепы, или мазары, Аллах весть как их там еще. Та плита, изрезанная арабскими письменами, — надгробие. А мужик, что сбежал, выходит, здешний могильщик.
Опираясь на мотыгу, как на посох, Дмитрий пошел было дальше, но вскоре опять остановился — теперь уже на краю обрыва. Спуск был не настолько крут, чтобы требовалось искать обходную дорогу, но Дмитрий не торопился.
Внизу расстилалась та же желто-серая скатерть песка, но упиралась она в радующие глаз покрытые темно-зеленой листвой заросли — роща? сады? Дмитрий прикинул на глаз расстояние: больше полукилометра. Между деревьями виднелись то ли заборы, то ли стены. И там, на границе зеленого и желтого, происходило какое-то движение. Он присмотрелся: к кладбищу шли люди. Толпа. Не очень большая, а сколько именно — на таком расстоянии не разглядишь. Дмитрий испытал одновременно облегчение (вот и пришел конец недоразумению!) и некоторое недоумение: люди направлялись сюда пешком, тогда как логика подсказывала ожидать мчащегося на всех газах милицейского фургона, набитого бравыми ребятами, и следующего за ним медицинского транспорта с не менее бравыми ребятами со смирительной рубашкой наперевес (как известно, эксгибиционизм у почитателей Аллаха не приветствуется). Впрочем, на колесах они или на своих двоих — не суть важно.
Дмитрий стал спускаться по откосу, по лодыжки утопая в горячем песке. Судя по солнцу, до полудня оставалось еще около часа — успей песок прокалиться в здешнем пекле, и ему пришлось бы попрыгать, а ноющее колено к активным телодвижениям не располагало. На ровном месте идти стало легче. Он внимательно смотрел под ноги, но через каждые несколько шагов все равно приходилось делать остановку, чтобы заняться неприятным, но необходимым делом: вытаскивать из подошв очередную пару колючек.
Дмитрий шел, вспугивая мелких ящериц, которые быстро удирали. А вот здоровенный песочного цвета кузнечик заставил вздрогнуть его: громко треща ярко-розовыми крыльями, насекомое вылетело прямо из-под ног и село чуть впереди. Дмитрий разглядел его на земле и махнул мотыгой, чтобы спугнуть. Кузнечик высоко подпрыгнул и вновь раскрыл розовые крылышки. Пробурчав ему вслед нелестное пожелание, Дмитрий зашагал дальше.
Огибая высокий куст с чешуйчатыми листьями в радуясь, что так много прошел без остановок, он наткнулся на производителя своего главного врага: из песчаной кочки торчало с пяток голых, сухих веток, а под ними в изобилии лежали знакомые шипастые треугольнички. На самих ветках этой гадости тоже хватало.
— Сволочь, — сказал Дмитрий сушеному кустику: он успел-таки вступить в “опасную зону” и подцепить новую порцию колючек. — Паскуда никчемная…
И тут, наклонившись, он обнаружил, что потерял передник — вероятно, плохо завязал концы на пояснице, узел ослаб, и самопальное одеяние свалилось.
Дмитрий пустился в обратный путь по собственным следам, озираясь в поисках светлой холстины. Светлых пятен вокруг хватало: белые камни, торчащие из песка, белые осколки костей — один раз ему даже попался полузасыпанный песком череп, судя по всему, лошадиный. Наружу торчали передние зубы и большая, пустая глазница, в которой возился чернотелый жук с остроконечным брюшком.
На потерянный передник Дмитрий чуть не наступил. И на большую змею, свернувшуюся на нем. Змея громко зашипела, предупреждая, и тем спасла его. Дмитрий отпрянул назад, перехватывая в руках мотыгу. Кувшин он выронил.
Змея улеглась на ткань, скрыв ее кольцами; толстое тело с цепочкой темных ромбов вдоль хребта напряглось, треугольная голова приподнялась, готовая к броску. Дмитрий застыл с мотыгой наизготовку, разглядывая ползучего захватчика. Узор на змеиной спине напоминал гадючий, но что это была за гадина, он не имел представления. Зато поза была проста и понятна: еще шаг, и я тебя цапну. Да и форма головы у змеи, словно из пособия для начинающего герпетолога: “треугольная голова, детка, — значит, змея ядовитая”…
— Ползи ты отсюда на хрен, — посоветовал Дмитрий, очень медленно поднимая мотыгу повыше. — Живой останешься… — Отступить он не мог. Змея была очень близко, она чувствовала человека и не успокаивалась. Если он дернется, она тут же атакует. — Вредная змеюка, глупая змеюка… — продолжал он бормотать, больше успокаивая себя, нежели обращаясь к напряженной змее, — у тебя даже мозгов не хватает испугаться и уползти, как делает каждое порядочное животное при виде человека. Дура. Ах… — Он резко выдохнул, ударяя мотыгой. Широкое лезвие с шелестом рассекло воздух. Колено стрельнуло болью, и Дмитрий упал на здоровую ногу, поднял мотыгу и на всякий случай ударил еще.
Части разрубленной змеи, исступленно извиваясь, исполняли предсмертный танец, забрызгивая кровью мотыгу и песок. Дмитрий обалдело взирал на дело своих рук. Порция крови досталась и ему, забрызгав грудь и живот.
— Ду-ура-ак… — простонал он, вытаскивая мотыгу из песчаного плена и отбрасывая ею еще живые змеиные обрубки. — Дурак…
Он разрубил не только ядовитую гостью, но и самодельный передник. Давая выход злости, Дмитрий обрушил мотыгу на голову мертвой змеи — та хрустнула под ударом, снова стрельнув красными каплями.
Кувшин смирно лежал на боку — целехонький, но возле горлышка темнело пятно мокрого песка. Дмитрий схватил посудину и потряс возле уха. Звонко булькнуло — вода вытекла не вся. Он отхлебнул и еще раз помянул недобрым словцом змею.
* * *
Толпа, которую углядел с обрыва Дмитрий, состояла из одних мужчин. Они были уже настолько близко, что ему даже показалось, будто он узнал давешнего кладбищенского знакомца. Причем шли все не с голыми руками — каждый нес палку. Дмитрия палки насторожили, но не настолько, чтобы последовать примеру могильщика: он вполне представлял себе, чего тот мог наплести, когда примчался к дому.
Дмитрия тоже заметили — он приветственно помахал мотыгой и кувшином и заторопился навстречу. Однако на его жесты никто не ответил. Толпа в молчании рассыпалась, охватывая Дмитрия полукругом.
— Да не убегу я, не убегу, — буркнул он, наблюдая за их маневрами.
Внезапно вырвавшийся вперед низкорослый, почти квадратный мужик с кривыми ногами воинственно завизжал пронзительным фальцетом и поднял палку, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся такой же мотыгой, какую Дмитрий вытащил из незаконченной могилы. Вслед за ним заорали и заулюлюкали остальные. Среди нападавших и впрямь был недавний знакомец — вместо позорно брошенной мотыги теперь он держал вилы. Воображение Дмитрия тут же услужливо нарисовало неприглядную картинку: острые зубья вил, с хрустом раздирая кожу и мясо, пропарывают ему живот.
А хлеба-соли что-то не видать…
— Стоять! — во всю мочь легких заревел Дмитрий, вздымая окровавленную мотыгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
* * *
Тощий Хайдар чуть не сбил кузнеца Омара с ног, чем очень удивил последнего.
— Что случилось, сосед? — спросил он, поднимая обессилевшего Хайдара из дорожной пыли.
Тот хватал ртом воздух, как пойманная рыба, и невразумительно хрипел, словно за ним гналась свора одичавших псов. На щеке краснели запорошенные песком свежие царапины. Омар в недоумении сдвинул густые брови, которыми очень гордился, и легонько потряс Хайдара:
— Говори!
Сосед продолжал хрипеть и дико сверкать глазами.
— Э-э, так дело не пойдет, — протянул кузнец и крикнул: — Насрулла! Сынок, принеси воды!
Он подхватил Хайдара под мышки и усадил у стены кузни. Сын, двенадцатилетний подросток, принес воды. Сосед жадно выпил пиалу, затем вторую.
— А за огнем кто следить будет? — строго спросил кузнец у сына, с любопытством уставившегося на странное зрелище. — Марш к мехам! — И обратился к Хайдару: — Сосед, а сосед, что с тобой?
Взгляд Хайдара принял более осмысленное выражение, но говорить он по-прежнему не мог, лишь дробно стучал зубами и цеплялся пальцами за кожаный фартук кузнеца. Омар даже растерялся: разумеется, Хайдар слыл трусом, но страх страху рознь, а сейчас тот совсем ополоумел. У соседа и так несчастье: старшую дочь прибрал Аллах. Утром не пошел на поле, как все, отправился на кладбище готовить для дочери могилу. Конечно, у него горе, но от горя не верещат, как схваченный совой заяц.
— Дэв… — с хрипом выдавил из себя Хайдар.
— Что? — встрепенулся кузнец.
— Дэв… — повторил Хайдар, округлив глаза. Кузнец недоуменно поднял брови.
— Красный… Огромный… Глаза горят… Зеленым… — хрипел Хайдар. — Чуть не убил…
Кузнец насторожился.
— На кладбище?
Сосед отчаянно закивал головой. Кузнец коснулся мозолистым пальцем ссадин на Хайдаровой щеке.
— Кто тебя так, сосед? Дэв?
Хайдар бежал, не разбирая дороги, и не раз падал, даже чалму потерял, но сейчас от страха в голове его все смешалось — и правда, и неправда.
— Он… — и тощий Хайдар изо всех сил зажмурился, переживая то, чего не происходило. — Чуть не убил…
Омар снова задумался. Сам он был, как и положено кузнецу, массивен, тяжел и широк в плечах, и словам кузнеца в ауле знали цену. Дэв… По правде сказать, кузнец не то чтобы совсем не верил в чудеса, но то время, когда он был мальчишкой и, замирая то от страха, то от восторга, слушал сказки о дэвах и пери, давно минуло. Он еще раз внимательно взглянул на соседа. Уже приходит в себя, но напуган, очень сильно напуган. И впрямь увидел что-то. Или кого-то.
— Насрулла! — крикнул он. — Гаси огонь, сынок. И беги к матери. Сегодня работать не будем.
Он вошел в кузницу, снял передник и надел рубаху. Повязав ее платком, кузнец обошел горн с раскаленными углями, взял стоящее в углу копье и с этим собственноручно сработанным оружием вышел на улицу.
— Поднимайся, сосед, — сказал он Хайдару. — Кликнем мужчин. Прогоним дэва. — Омар положил копье на плечо. — Или убьем.
* * *
После завтрака Дмитрий стал смотреть на свое положение менее мрачно: полный желудок имеет свойство приободрять и сытый человек куда спокойнее голодного. Он по-прежнему терялся в догадках, что же произошло, но лишь теперь осознал, что задача явно не по зубам: он не разберется что к чему, пока точно не выяснит, где находится. Итак… Дыня и лепешки на галлюцинацию не похожи — как и тот камень с надписями. Нормальные дыня и лепешки. Очень вкусные. И виноград тоже. Особенно не похожи на галлюцинацию исколовшие ноги колючки. Да и ушибленное колено — вот оно лучше бы пригрезилось… Он видел варана. Он видел человека, который, неизвестно чего испугавшись, убежал. Так что, похоже, все это реальность, как говорится, данная в ощущениях. Значит, теперь следует подняться и топать вслед за беглецом в чалме: скорее всего, тот помчался домой, а там — прямиком в милицию, сообщить о голом придурке, шатающемся по пустыне.
Милиция (или полиция) — это хорошо. Это здорово. С ними обязательно надо побеседовать. Правда, затруднительно будет объяснить, почему человек нагишом шатается по окрестностям и как он сюда попал. Ну что же, в жизни бывают и неприятные моменты. А кувшин надо вернуть хозяину и извиниться за съеденную дыню… Вот только появляться перед всем честным народом в таком непотребном виде не стоит.
Подбадривая себя этими рассуждениями, Дмитрий поднял с земли кусок холстины, служивший тарой для бывших лепешек, и, бормоча под нос: “Гюльчатай, ну прикрой личико…” — прикинул, удастся ли приспособить тряпицу в качестве набедренной повязки. Увы, хватало лишь на этакий мичуринский фиговый листок. Ладно, голь на выдумку хитра. Осторожно, стараясь не разодрать ткань надвое, Дмитрий надорвал ее до половины. Теперь можно было соорудить импровизированный короткий передник. Помнится, в каком-то фильме о пиночетовских ужасах один из персонажей утверждал: оказавшись голым, цивилизованный человек разом теряет уверенность в себе. Потому-то пленников в тамошних лагерях да застенках первым делом раздевали. Очень точно. Дмитрий поднялся и опоясал чресла творением собственных рук, подумав при этом, что предпочел бы обмотать лоскутьями сбитые ноги, начихав на все приличия. Экономно поливая водой из кувшина, он умылся — липкий дынный сок подсох и неприятно стянул кожу. Теперь он был готов к странствиям и с кувшином в руке захромал в сторону, куда удрал давешний мужичок.
Ковыляя мимо выкопанной им ямы, Дмитрий заглянул: она оказалась неглубокой, на полметра, прямоугольной формы. На дне лежал странный шанцевый инструмент — что-то вроде мотыги с наконечником размером чуть меньше совковой лопаты. Разглядывая острое широкое лезвие, Дмитрий подумал, что и мотыгу тоже неплохо вернуть хозяину с извинениями. Он наклонился, чтобы подцепить длинную рукоять, и тут его настигло озарение. Дмитрий через плечо оглянулся на домишки с глухими, без окон, стенами, с округлыми желтоватыми куполами. Как же он не догадался сразу… Кладбище! Мусульманское кладбище. Домишки — склепы, или мазары, Аллах весть как их там еще. Та плита, изрезанная арабскими письменами, — надгробие. А мужик, что сбежал, выходит, здешний могильщик.
Опираясь на мотыгу, как на посох, Дмитрий пошел было дальше, но вскоре опять остановился — теперь уже на краю обрыва. Спуск был не настолько крут, чтобы требовалось искать обходную дорогу, но Дмитрий не торопился.
Внизу расстилалась та же желто-серая скатерть песка, но упиралась она в радующие глаз покрытые темно-зеленой листвой заросли — роща? сады? Дмитрий прикинул на глаз расстояние: больше полукилометра. Между деревьями виднелись то ли заборы, то ли стены. И там, на границе зеленого и желтого, происходило какое-то движение. Он присмотрелся: к кладбищу шли люди. Толпа. Не очень большая, а сколько именно — на таком расстоянии не разглядишь. Дмитрий испытал одновременно облегчение (вот и пришел конец недоразумению!) и некоторое недоумение: люди направлялись сюда пешком, тогда как логика подсказывала ожидать мчащегося на всех газах милицейского фургона, набитого бравыми ребятами, и следующего за ним медицинского транспорта с не менее бравыми ребятами со смирительной рубашкой наперевес (как известно, эксгибиционизм у почитателей Аллаха не приветствуется). Впрочем, на колесах они или на своих двоих — не суть важно.
Дмитрий стал спускаться по откосу, по лодыжки утопая в горячем песке. Судя по солнцу, до полудня оставалось еще около часа — успей песок прокалиться в здешнем пекле, и ему пришлось бы попрыгать, а ноющее колено к активным телодвижениям не располагало. На ровном месте идти стало легче. Он внимательно смотрел под ноги, но через каждые несколько шагов все равно приходилось делать остановку, чтобы заняться неприятным, но необходимым делом: вытаскивать из подошв очередную пару колючек.
Дмитрий шел, вспугивая мелких ящериц, которые быстро удирали. А вот здоровенный песочного цвета кузнечик заставил вздрогнуть его: громко треща ярко-розовыми крыльями, насекомое вылетело прямо из-под ног и село чуть впереди. Дмитрий разглядел его на земле и махнул мотыгой, чтобы спугнуть. Кузнечик высоко подпрыгнул и вновь раскрыл розовые крылышки. Пробурчав ему вслед нелестное пожелание, Дмитрий зашагал дальше.
Огибая высокий куст с чешуйчатыми листьями в радуясь, что так много прошел без остановок, он наткнулся на производителя своего главного врага: из песчаной кочки торчало с пяток голых, сухих веток, а под ними в изобилии лежали знакомые шипастые треугольнички. На самих ветках этой гадости тоже хватало.
— Сволочь, — сказал Дмитрий сушеному кустику: он успел-таки вступить в “опасную зону” и подцепить новую порцию колючек. — Паскуда никчемная…
И тут, наклонившись, он обнаружил, что потерял передник — вероятно, плохо завязал концы на пояснице, узел ослаб, и самопальное одеяние свалилось.
Дмитрий пустился в обратный путь по собственным следам, озираясь в поисках светлой холстины. Светлых пятен вокруг хватало: белые камни, торчащие из песка, белые осколки костей — один раз ему даже попался полузасыпанный песком череп, судя по всему, лошадиный. Наружу торчали передние зубы и большая, пустая глазница, в которой возился чернотелый жук с остроконечным брюшком.
На потерянный передник Дмитрий чуть не наступил. И на большую змею, свернувшуюся на нем. Змея громко зашипела, предупреждая, и тем спасла его. Дмитрий отпрянул назад, перехватывая в руках мотыгу. Кувшин он выронил.
Змея улеглась на ткань, скрыв ее кольцами; толстое тело с цепочкой темных ромбов вдоль хребта напряглось, треугольная голова приподнялась, готовая к броску. Дмитрий застыл с мотыгой наизготовку, разглядывая ползучего захватчика. Узор на змеиной спине напоминал гадючий, но что это была за гадина, он не имел представления. Зато поза была проста и понятна: еще шаг, и я тебя цапну. Да и форма головы у змеи, словно из пособия для начинающего герпетолога: “треугольная голова, детка, — значит, змея ядовитая”…
— Ползи ты отсюда на хрен, — посоветовал Дмитрий, очень медленно поднимая мотыгу повыше. — Живой останешься… — Отступить он не мог. Змея была очень близко, она чувствовала человека и не успокаивалась. Если он дернется, она тут же атакует. — Вредная змеюка, глупая змеюка… — продолжал он бормотать, больше успокаивая себя, нежели обращаясь к напряженной змее, — у тебя даже мозгов не хватает испугаться и уползти, как делает каждое порядочное животное при виде человека. Дура. Ах… — Он резко выдохнул, ударяя мотыгой. Широкое лезвие с шелестом рассекло воздух. Колено стрельнуло болью, и Дмитрий упал на здоровую ногу, поднял мотыгу и на всякий случай ударил еще.
Части разрубленной змеи, исступленно извиваясь, исполняли предсмертный танец, забрызгивая кровью мотыгу и песок. Дмитрий обалдело взирал на дело своих рук. Порция крови досталась и ему, забрызгав грудь и живот.
— Ду-ура-ак… — простонал он, вытаскивая мотыгу из песчаного плена и отбрасывая ею еще живые змеиные обрубки. — Дурак…
Он разрубил не только ядовитую гостью, но и самодельный передник. Давая выход злости, Дмитрий обрушил мотыгу на голову мертвой змеи — та хрустнула под ударом, снова стрельнув красными каплями.
Кувшин смирно лежал на боку — целехонький, но возле горлышка темнело пятно мокрого песка. Дмитрий схватил посудину и потряс возле уха. Звонко булькнуло — вода вытекла не вся. Он отхлебнул и еще раз помянул недобрым словцом змею.
* * *
Толпа, которую углядел с обрыва Дмитрий, состояла из одних мужчин. Они были уже настолько близко, что ему даже показалось, будто он узнал давешнего кладбищенского знакомца. Причем шли все не с голыми руками — каждый нес палку. Дмитрия палки насторожили, но не настолько, чтобы последовать примеру могильщика: он вполне представлял себе, чего тот мог наплести, когда примчался к дому.
Дмитрия тоже заметили — он приветственно помахал мотыгой и кувшином и заторопился навстречу. Однако на его жесты никто не ответил. Толпа в молчании рассыпалась, охватывая Дмитрия полукругом.
— Да не убегу я, не убегу, — буркнул он, наблюдая за их маневрами.
Внезапно вырвавшийся вперед низкорослый, почти квадратный мужик с кривыми ногами воинственно завизжал пронзительным фальцетом и поднял палку, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся такой же мотыгой, какую Дмитрий вытащил из незаконченной могилы. Вслед за ним заорали и заулюлюкали остальные. Среди нападавших и впрямь был недавний знакомец — вместо позорно брошенной мотыги теперь он держал вилы. Воображение Дмитрия тут же услужливо нарисовало неприглядную картинку: острые зубья вил, с хрустом раздирая кожу и мясо, пропарывают ему живот.
А хлеба-соли что-то не видать…
— Стоять! — во всю мочь легких заревел Дмитрий, вздымая окровавленную мотыгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48