Жарко. Рубаха взмокла от пота. Снять бы, да солнце до волдырей опалит шкуру. Хреново в южных широтах иметь боящуюся солнца кожу.
— Оденься, — велел тот же воин. — Мы подождем.
— Арслан, — окликнул Дмитрий.
— Ай, — отозвался тот.
— Польешь мне, — распорядился Дмитрий. — Пошли.
— Ага, — улыбнулся Арслан.
Моясь под струей воды, которую Арслан лил из кожаного ведра с веревочной ручкой, Дмитрий гадал, с чего бы за ним явились двое из гвардии самого Хромца. Чем ему удалось привлечь внимание Тимура? Рановато… Или сотник решил поделиться с Тамерланом своими переживаниями? Вряд ли… Тогда что? Может, совершенное им из-за девочки убийство? Он убил своего же товарища по войску, что совсем не одобрялось. Убийцу, если он виновен, после обязательного суда ждало публичное наказание. Как и вора, например. Для того в лагере существовали специальные отряды полиции, которым вменялось в обязанность следить за порядком и пресекать любые конфликты на корню. Непонятным оставалось одно: почему за ним пришли только три дня спустя? И пришли гвардейцы, а не полицейские — это можно было расценивать, как оказанную честь.
Дмитрий натянул мундир и прицепил к поясу меч, потом посмотрел на новоприобретенный щит — и повесил его на пояс рядом с ножом.
Гвардейцы, последовавшие за ним к палатке, переглянулись, увидев на плече значок десятника.
— Ты ун-баши? — спросил тот же воин, видимо, старший.
— Я ун-баши, — ответил Дмитрий.
Он шел за гвардейцами через весь лагерь, сопровождаемый любопытными взглядами, и ловил обрывки разговоров: гадали, зачем его повели к эмиру — наказать или наградить? Иные горячие головы начали даже биться об заклад.
Шатер Тамерлана, который Дмитрий видел уже не первый раз, напоминал скорее цирк-шапито, что каждое лето раскидывался у станции метро “Автово”, но уж никак не походную палатку. Высоко над остроконечной матерчатой крышей поднимался штандарт с изображением льва на фоне лучистого солнца. У шатра имелось несколько входов, и все они закрывались не пологом, а самыми настоящими дверьми, сделанными из дерева и покрытыми резьбой и росписью.
К шатру вела главная улица лагеря, широкая а прямая как стрела.
Следуя за гвардейцами, Дмитрий не смотрел по сторонам, а глядел себе под ноги, в уме отыскивая решение шарады, подкинутой Тамерланом. Вот она, встреча, которой он так ждал, но хотелось бы, чтобы она произошла попозже: он еще не готов. Да и повод, возможно, был не самый приятный — можно ожидать худшего, поскольку он все-таки совершил убийство.
Дмитрий не считал себя виновным. Он защищался. Но язык он знает плохо, не говоря уж об обычаях и прочих разных тонкостях в отношениях местного люда. Он вполне мог совершить ошибку и убить не того, кого следовало, и теперь серьезно влип.
Однако его не вяжут и не отбирают оружия. И гвардейцы… Они как бы идут и в плюс, и в минус. Зачем Тамерлану лично разбираться в уголовном преступлении, совершенном простым воином, когда вокруг полно народу, который может сделать это вместо него?
Слишком много было лакун, чтобы ясно представить ситуацию, в центре которой он оказался. В конце концов он решил, что происходит одно из двух: либо действительно что-то серьезное, либо у Тамерлана выдалось свободное время и эмир изволит проявлять любопытство.
“Ладно, будем действовать по обстоятельствам, — решил Дмитрий. — Какими бы дерьмовыми ни оказались они при самом худшем раскладе, я приложу все усилия, чтобы выпутаться”.
* * *
Двое обнаженных по пояс борцов схватились на утоптанной квадратной площадке перед шатром эмира. Вцепившись в широкие пояса друг дружки, они с громким пыхтением топтались и кружились, напрягали мускулы под лоснящейся от масла кожей, стараясь оторвать противника от земли. Наконец один изловчился и швырнул соперника через бедро. Проигравший с досады ударил кулаком по земле, а победитель в подпрыгивающем петушином танце заплясал вокруг поверженного соперника.
— Иди, — приказал гвардеец, когда борцы освободили площадку.
Дмитрий пошел к легкому навесу, сооруженному перед резными дверьми, ведущими в шатер. В тени навеса восседал на возвышении Тамерлан. Как всегда не один, а со свитой.
— Стой, — велел гвардеец, тенью следовавший за ним.
Дмитрий остановился и опустился на колени. Пользуясь случаем, он вблизи рассматривал Тамерлана. Благо сейчас у него была по-настоящему ясная голова — не то что в первый раз.
Тимур впечатлял. Дмитрий признался себе, что видит наяву самое вещественное воплощение власти надо всем, что дышит, передвигается на двух ногах и обладает членораздельной речью. Все президенты, премьер-министры, папы римские, крестные отцы мафии, олигархи (Господи, кто там был еще? — в том, по инерции называемом современным, мире) по сравнению с Тамерланом — просто прах. Субтильные, комплексующие и инфантильные придурки, чертовым чохом попавшие на чужое, не для них уготованное место.
Старик, глядевший на него холодными серо-зелеными глазами, не мог сомневаться ни в чем. Все, что бы он ни сделал, все, что бы он ни вознамерился сделать, в принципе не могло быть ошибочным. “Интересно, а что он сейчас думает обо мне?”
Дмитрий был не единственным, кто стоял на коленях перед эмиром. Рядом опустился на землю и ожег его злым взглядом Музафар-бахадур. “Значит, все-таки суд, — подумал Дмитрий. — Хреново, может статься. Ладно, посмотрим”. По другую сторону встал пехотинец в красном мундире его сотни — тот самый, что болтался возле него в крепости. Солдат подмигнул Дмитрию.
Тамерлан шевельнулся. Поднялся один из свитских — Дмитрий не помнил, кто это, — и объявил, ткнув в солдата пальцем:
— Говори первый ты. Ты свидетель.
— Прости мои слова, эмир, — заговорил тот. — “Синий” хотел позабавиться с пленницей, а Гуль схватил его за штаны и кинул в сторону. Прямо с девчонки снял. “Синий” обиделся, а Гуль предложил купить девчонку. Большую цену дал за никчемный товар — золотое ожерелье. За него десяток таких девок купить можно. Вроде бы сговорились, а потом “синий” как схватит меч, как кинется! Гуль его и зарезал. Ножом. Вот так и было.
Каждый раз, когда солдат произносил “Гуль”, на лицах свиты появлялись улыбки. Дмитрий видел их и недоумевал: чему смеются? Не смеялся только Тамерлан. Он сверлил Дмитрия взглядом, словно хотел проделать дыру.
— Не так было, — громко возразил Музафар-бахадур. — Мой родич Сайд не хотел продавать пленницу.
Солдат не растерялся.
— Как же так? — язвительно поинтересовался он. — Я же сам слышал, как твой родич сказал: “Ладно”. Клянусь Аллахом, он сказал: “Ладно”.
— Клянусь Аллахом, мой родич согласился только потому, что опешил от неожиданности, — тут же сказал Музафар.
— Надо же! — удивился солдат. — И напал он тоже потому, что растерялся?
Со стороны навеса раздался повелительный окрик:
— Прекратите свару!
Солдат и Музафар-бахадур разом смолкли.
— Пусть говорит Гуль, — велел вельможа.
И снова улыбки на лицах.
Дмитрий и трети не понял из того, что тараторил солдат “красных”. Но и ежу было понятно, из-за чего весь этот сыр-бор.
— Я купил пленницу… Он напал… — сказал Дмитрий. — Я убил… — И задумался: наверное, следовало бы дать какое-нибудь пристойное объяснение убийству. Не скажешь ведь, что сорвал на солдате злость, когда девчонка свалилась в обморок. И сам солдат разъярил его тоже. Он морщил лоб, шевелил губами, делая вид, будто подбирает нужные слова, а сам искал ответ. И его озарило. — Он трус, — сказал он. — Напал… — Он похлопал себя по лопатке, дотянувшись рукой до спины. — Со спины напал… Труса нужно убить.
После его ответа по свите Тамерлана прокатился шумок, а Музафар-бахадур потемнел лицом и заскрежетал зубами, в ярости сломав зуб и выплюнув его вместе с кровью.
— Мой родич не был трусом, — прохрипел он. — Ты…
Смысл длинного витиеватого ругательства остался Дмитрию неясен, но что Музафар-бахадур готов грызть землю от ярости, он видел.
Тамерлан подозвал к себе парнишку, что сидел по правую руку. Дмитрий помнил этого паренька — видел его в Тимуровой свите, когда демонстрировал владение оружием, набиваясь эмиру в нукеры. Теперь он знал, кто это: принц (а по-местному — мирза) Халиль-Султан. Внук Щита Ислама.
Халиль-Султан громко огласил приговор:
— Да свершится суд Аллаха: пусть двое сойдутся в поединке.
— Драться будешь, Гуль, — сказал солдат в красном мундире. — Убей его, — и показал на Музафар-бахадура.
Дмитрий задним умом сообразил, что, оправдываясь, нанес Музафару тяжкое оскорбление — назвал его родича трусом. И вот результат: тот озверел окончательно. Придется убить.
Поднимаясь с колен, он повернулся к навесу. Тамерлан следил за ним, и на рыжебородом лице Хромца читался явный интерес.
Дмитрий взглянул на противника, который готовился к поединку, и тут пришло другое решение: он не станет убивать жаждущего крови разъяренного Музафара, а ответит на их цирк своим — поиграет в благородство.
Музафар-бахадур был вооружен длинным палашом и круглым щитом, окованным железными бляхами. Перехватив взгляд Дмитрия, он широко улыбнулся и заиграл палашом.
Понаблюдав за противником еще чуть-чуть, Дмитрий отцепил меч и отдал солдату.
— Возьми. Потом отдашь.
— А чем ты будешь драться? — удивился тот.
Дмитрий достал нож, которым убил родича Музафар-бахадура в крепости. Хорошее и крепкое оружие, похожее на дагассу, оно и палаш запросто выдержит.
— Ты рехнулся?! — изумился солдат.
Дмитрий только улыбнулся в ответ. Конечно, у палаша противника нет никаких шансов против его бастарда — тот и длиннее сантиметров на двадцать, и тяжелее, и гораздо прочнее. Музафар-бахадура и щит не спасет, если нанести удар в полную силу — был щит, а станут две половинки; и, возможно, еще отрубленная рука в придачу. Следующий удар во всю мощь рассечет кольчугу и развалит противника на два пласта свежего, еще трепыхающегося мяса. Самообладанием противник не страдает, а это большой минус.
“Интересно, на что же он рассчитывает — на помощь Аллаха, что ли?” — думал Дмитрий, продевая пальцы левой руки в кожаные петли кулачного щита и посматривая на Музафар-бахадура, который выкручивал палашом вензеля — проводил психологическую атаку.
Надев щит, Дмитрий поднял нож вверх, показывая противнику: вот мое оружие. Тем самым он убивал двух зайцев сразу: во-первых, Музафар окончательно потеряет всякое соображение от ярости, а во-вторых, нож против палаша — зрелище в его пользу. Демонстрация ножа оказалась попаданием в яблочко. Музафар-бахадур взревел не своим голосом:
— Я убью тебя, Гуль!
— Нет, — громко ответил Дмитрий.
Он ожидал, что противник бросится на него, атакуя сумбурно и бестолково. Однако Музафар-бахадур нападать не спешил — напротив, спокойно стоял на месте. Гримаса ненависти исчезла с его лица. А потом он стал медленно приближаться. Плотный, коротконогий и длиннорукий, он напомнил Дмитрию орангутанга, на которого неведомый шутник натянул кольчугу и сунул в лапы круглый щит с палашом на довесок — наверное, сходство с обезьяной усилило раскачивающаяся походка и то, что Музафар-бахадур втянул голову в плечи и ссутулился.
“Так, — подумал Дмитрий, следя за кружевами; которые выписывало в воздухе лезвие. — А ты, дяденька, хитрый: прикидывался кипящим чайником, а сам отнюдь не дурак. Один — ноль в твою пользу”. С игрой в благородство, возможно, он поторопился — противник настроен серьезно и данной ему случаете форы постарается не упустить.
Музафар-бахадур продолжал неторопливо приближаться раскачивающейся, пружинящей походкой; палаш плясал в его руке, описывая круги и восьмерки. Щит он поднял, прикрывая грудь и пол лица. Два темных глаза, разделенные металлическое стрелкой, прикрывающей переносицу, впились г противника.
“Что ж, давай…” — отстраненно и холодно подумал Дмитрий. Он чуть присел на согнутых ногах, что бы не так возвышаться над противником, и сосредоточился на мерцающем лезвии, входя в ритм.
Они сошлись. Дмитрий видел только мелькание — то оскаленных зубов Музафар-бахадура, то его напряженного взгляда — и слышал звонкий лязг сталкивающегося оружия. Музафар кружил, как слепень вокруг быка, налетая, отскакивая и нападая вновь. Дмитрий отступал маленькими шажками, изучая слабые места противника: палаш легче меча и длиннее ножа; он трепетал металлическим стрекозиным крылом, отточенным и смертельно опасным. Противник ни разу не ударил Дмитрия щитом, хорошо сознавая, что силовым приемом ничего не добьется. Он сохранял разумную дистанцию и, видимо, тоже рассчитывал, что Дмитрий рано или поздно ошибется. Тогда он и нанесет удар, который решит исход поединка в его пользу: надо лишь повредить жизненно важный сосуд, а там соперник истечет кровью и ослабнет. Тактика простая и понятная.
Внезапно Музафар-бахадур отпрыгнул и застыл, медленно поводя палашом. Он тяжело дышал, лоб его блестел от пота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Оденься, — велел тот же воин. — Мы подождем.
— Арслан, — окликнул Дмитрий.
— Ай, — отозвался тот.
— Польешь мне, — распорядился Дмитрий. — Пошли.
— Ага, — улыбнулся Арслан.
Моясь под струей воды, которую Арслан лил из кожаного ведра с веревочной ручкой, Дмитрий гадал, с чего бы за ним явились двое из гвардии самого Хромца. Чем ему удалось привлечь внимание Тимура? Рановато… Или сотник решил поделиться с Тамерланом своими переживаниями? Вряд ли… Тогда что? Может, совершенное им из-за девочки убийство? Он убил своего же товарища по войску, что совсем не одобрялось. Убийцу, если он виновен, после обязательного суда ждало публичное наказание. Как и вора, например. Для того в лагере существовали специальные отряды полиции, которым вменялось в обязанность следить за порядком и пресекать любые конфликты на корню. Непонятным оставалось одно: почему за ним пришли только три дня спустя? И пришли гвардейцы, а не полицейские — это можно было расценивать, как оказанную честь.
Дмитрий натянул мундир и прицепил к поясу меч, потом посмотрел на новоприобретенный щит — и повесил его на пояс рядом с ножом.
Гвардейцы, последовавшие за ним к палатке, переглянулись, увидев на плече значок десятника.
— Ты ун-баши? — спросил тот же воин, видимо, старший.
— Я ун-баши, — ответил Дмитрий.
Он шел за гвардейцами через весь лагерь, сопровождаемый любопытными взглядами, и ловил обрывки разговоров: гадали, зачем его повели к эмиру — наказать или наградить? Иные горячие головы начали даже биться об заклад.
Шатер Тамерлана, который Дмитрий видел уже не первый раз, напоминал скорее цирк-шапито, что каждое лето раскидывался у станции метро “Автово”, но уж никак не походную палатку. Высоко над остроконечной матерчатой крышей поднимался штандарт с изображением льва на фоне лучистого солнца. У шатра имелось несколько входов, и все они закрывались не пологом, а самыми настоящими дверьми, сделанными из дерева и покрытыми резьбой и росписью.
К шатру вела главная улица лагеря, широкая а прямая как стрела.
Следуя за гвардейцами, Дмитрий не смотрел по сторонам, а глядел себе под ноги, в уме отыскивая решение шарады, подкинутой Тамерланом. Вот она, встреча, которой он так ждал, но хотелось бы, чтобы она произошла попозже: он еще не готов. Да и повод, возможно, был не самый приятный — можно ожидать худшего, поскольку он все-таки совершил убийство.
Дмитрий не считал себя виновным. Он защищался. Но язык он знает плохо, не говоря уж об обычаях и прочих разных тонкостях в отношениях местного люда. Он вполне мог совершить ошибку и убить не того, кого следовало, и теперь серьезно влип.
Однако его не вяжут и не отбирают оружия. И гвардейцы… Они как бы идут и в плюс, и в минус. Зачем Тамерлану лично разбираться в уголовном преступлении, совершенном простым воином, когда вокруг полно народу, который может сделать это вместо него?
Слишком много было лакун, чтобы ясно представить ситуацию, в центре которой он оказался. В конце концов он решил, что происходит одно из двух: либо действительно что-то серьезное, либо у Тамерлана выдалось свободное время и эмир изволит проявлять любопытство.
“Ладно, будем действовать по обстоятельствам, — решил Дмитрий. — Какими бы дерьмовыми ни оказались они при самом худшем раскладе, я приложу все усилия, чтобы выпутаться”.
* * *
Двое обнаженных по пояс борцов схватились на утоптанной квадратной площадке перед шатром эмира. Вцепившись в широкие пояса друг дружки, они с громким пыхтением топтались и кружились, напрягали мускулы под лоснящейся от масла кожей, стараясь оторвать противника от земли. Наконец один изловчился и швырнул соперника через бедро. Проигравший с досады ударил кулаком по земле, а победитель в подпрыгивающем петушином танце заплясал вокруг поверженного соперника.
— Иди, — приказал гвардеец, когда борцы освободили площадку.
Дмитрий пошел к легкому навесу, сооруженному перед резными дверьми, ведущими в шатер. В тени навеса восседал на возвышении Тамерлан. Как всегда не один, а со свитой.
— Стой, — велел гвардеец, тенью следовавший за ним.
Дмитрий остановился и опустился на колени. Пользуясь случаем, он вблизи рассматривал Тамерлана. Благо сейчас у него была по-настоящему ясная голова — не то что в первый раз.
Тимур впечатлял. Дмитрий признался себе, что видит наяву самое вещественное воплощение власти надо всем, что дышит, передвигается на двух ногах и обладает членораздельной речью. Все президенты, премьер-министры, папы римские, крестные отцы мафии, олигархи (Господи, кто там был еще? — в том, по инерции называемом современным, мире) по сравнению с Тамерланом — просто прах. Субтильные, комплексующие и инфантильные придурки, чертовым чохом попавшие на чужое, не для них уготованное место.
Старик, глядевший на него холодными серо-зелеными глазами, не мог сомневаться ни в чем. Все, что бы он ни сделал, все, что бы он ни вознамерился сделать, в принципе не могло быть ошибочным. “Интересно, а что он сейчас думает обо мне?”
Дмитрий был не единственным, кто стоял на коленях перед эмиром. Рядом опустился на землю и ожег его злым взглядом Музафар-бахадур. “Значит, все-таки суд, — подумал Дмитрий. — Хреново, может статься. Ладно, посмотрим”. По другую сторону встал пехотинец в красном мундире его сотни — тот самый, что болтался возле него в крепости. Солдат подмигнул Дмитрию.
Тамерлан шевельнулся. Поднялся один из свитских — Дмитрий не помнил, кто это, — и объявил, ткнув в солдата пальцем:
— Говори первый ты. Ты свидетель.
— Прости мои слова, эмир, — заговорил тот. — “Синий” хотел позабавиться с пленницей, а Гуль схватил его за штаны и кинул в сторону. Прямо с девчонки снял. “Синий” обиделся, а Гуль предложил купить девчонку. Большую цену дал за никчемный товар — золотое ожерелье. За него десяток таких девок купить можно. Вроде бы сговорились, а потом “синий” как схватит меч, как кинется! Гуль его и зарезал. Ножом. Вот так и было.
Каждый раз, когда солдат произносил “Гуль”, на лицах свиты появлялись улыбки. Дмитрий видел их и недоумевал: чему смеются? Не смеялся только Тамерлан. Он сверлил Дмитрия взглядом, словно хотел проделать дыру.
— Не так было, — громко возразил Музафар-бахадур. — Мой родич Сайд не хотел продавать пленницу.
Солдат не растерялся.
— Как же так? — язвительно поинтересовался он. — Я же сам слышал, как твой родич сказал: “Ладно”. Клянусь Аллахом, он сказал: “Ладно”.
— Клянусь Аллахом, мой родич согласился только потому, что опешил от неожиданности, — тут же сказал Музафар.
— Надо же! — удивился солдат. — И напал он тоже потому, что растерялся?
Со стороны навеса раздался повелительный окрик:
— Прекратите свару!
Солдат и Музафар-бахадур разом смолкли.
— Пусть говорит Гуль, — велел вельможа.
И снова улыбки на лицах.
Дмитрий и трети не понял из того, что тараторил солдат “красных”. Но и ежу было понятно, из-за чего весь этот сыр-бор.
— Я купил пленницу… Он напал… — сказал Дмитрий. — Я убил… — И задумался: наверное, следовало бы дать какое-нибудь пристойное объяснение убийству. Не скажешь ведь, что сорвал на солдате злость, когда девчонка свалилась в обморок. И сам солдат разъярил его тоже. Он морщил лоб, шевелил губами, делая вид, будто подбирает нужные слова, а сам искал ответ. И его озарило. — Он трус, — сказал он. — Напал… — Он похлопал себя по лопатке, дотянувшись рукой до спины. — Со спины напал… Труса нужно убить.
После его ответа по свите Тамерлана прокатился шумок, а Музафар-бахадур потемнел лицом и заскрежетал зубами, в ярости сломав зуб и выплюнув его вместе с кровью.
— Мой родич не был трусом, — прохрипел он. — Ты…
Смысл длинного витиеватого ругательства остался Дмитрию неясен, но что Музафар-бахадур готов грызть землю от ярости, он видел.
Тамерлан подозвал к себе парнишку, что сидел по правую руку. Дмитрий помнил этого паренька — видел его в Тимуровой свите, когда демонстрировал владение оружием, набиваясь эмиру в нукеры. Теперь он знал, кто это: принц (а по-местному — мирза) Халиль-Султан. Внук Щита Ислама.
Халиль-Султан громко огласил приговор:
— Да свершится суд Аллаха: пусть двое сойдутся в поединке.
— Драться будешь, Гуль, — сказал солдат в красном мундире. — Убей его, — и показал на Музафар-бахадура.
Дмитрий задним умом сообразил, что, оправдываясь, нанес Музафару тяжкое оскорбление — назвал его родича трусом. И вот результат: тот озверел окончательно. Придется убить.
Поднимаясь с колен, он повернулся к навесу. Тамерлан следил за ним, и на рыжебородом лице Хромца читался явный интерес.
Дмитрий взглянул на противника, который готовился к поединку, и тут пришло другое решение: он не станет убивать жаждущего крови разъяренного Музафара, а ответит на их цирк своим — поиграет в благородство.
Музафар-бахадур был вооружен длинным палашом и круглым щитом, окованным железными бляхами. Перехватив взгляд Дмитрия, он широко улыбнулся и заиграл палашом.
Понаблюдав за противником еще чуть-чуть, Дмитрий отцепил меч и отдал солдату.
— Возьми. Потом отдашь.
— А чем ты будешь драться? — удивился тот.
Дмитрий достал нож, которым убил родича Музафар-бахадура в крепости. Хорошее и крепкое оружие, похожее на дагассу, оно и палаш запросто выдержит.
— Ты рехнулся?! — изумился солдат.
Дмитрий только улыбнулся в ответ. Конечно, у палаша противника нет никаких шансов против его бастарда — тот и длиннее сантиметров на двадцать, и тяжелее, и гораздо прочнее. Музафар-бахадура и щит не спасет, если нанести удар в полную силу — был щит, а станут две половинки; и, возможно, еще отрубленная рука в придачу. Следующий удар во всю мощь рассечет кольчугу и развалит противника на два пласта свежего, еще трепыхающегося мяса. Самообладанием противник не страдает, а это большой минус.
“Интересно, на что же он рассчитывает — на помощь Аллаха, что ли?” — думал Дмитрий, продевая пальцы левой руки в кожаные петли кулачного щита и посматривая на Музафар-бахадура, который выкручивал палашом вензеля — проводил психологическую атаку.
Надев щит, Дмитрий поднял нож вверх, показывая противнику: вот мое оружие. Тем самым он убивал двух зайцев сразу: во-первых, Музафар окончательно потеряет всякое соображение от ярости, а во-вторых, нож против палаша — зрелище в его пользу. Демонстрация ножа оказалась попаданием в яблочко. Музафар-бахадур взревел не своим голосом:
— Я убью тебя, Гуль!
— Нет, — громко ответил Дмитрий.
Он ожидал, что противник бросится на него, атакуя сумбурно и бестолково. Однако Музафар-бахадур нападать не спешил — напротив, спокойно стоял на месте. Гримаса ненависти исчезла с его лица. А потом он стал медленно приближаться. Плотный, коротконогий и длиннорукий, он напомнил Дмитрию орангутанга, на которого неведомый шутник натянул кольчугу и сунул в лапы круглый щит с палашом на довесок — наверное, сходство с обезьяной усилило раскачивающаяся походка и то, что Музафар-бахадур втянул голову в плечи и ссутулился.
“Так, — подумал Дмитрий, следя за кружевами; которые выписывало в воздухе лезвие. — А ты, дяденька, хитрый: прикидывался кипящим чайником, а сам отнюдь не дурак. Один — ноль в твою пользу”. С игрой в благородство, возможно, он поторопился — противник настроен серьезно и данной ему случаете форы постарается не упустить.
Музафар-бахадур продолжал неторопливо приближаться раскачивающейся, пружинящей походкой; палаш плясал в его руке, описывая круги и восьмерки. Щит он поднял, прикрывая грудь и пол лица. Два темных глаза, разделенные металлическое стрелкой, прикрывающей переносицу, впились г противника.
“Что ж, давай…” — отстраненно и холодно подумал Дмитрий. Он чуть присел на согнутых ногах, что бы не так возвышаться над противником, и сосредоточился на мерцающем лезвии, входя в ритм.
Они сошлись. Дмитрий видел только мелькание — то оскаленных зубов Музафар-бахадура, то его напряженного взгляда — и слышал звонкий лязг сталкивающегося оружия. Музафар кружил, как слепень вокруг быка, налетая, отскакивая и нападая вновь. Дмитрий отступал маленькими шажками, изучая слабые места противника: палаш легче меча и длиннее ножа; он трепетал металлическим стрекозиным крылом, отточенным и смертельно опасным. Противник ни разу не ударил Дмитрия щитом, хорошо сознавая, что силовым приемом ничего не добьется. Он сохранял разумную дистанцию и, видимо, тоже рассчитывал, что Дмитрий рано или поздно ошибется. Тогда он и нанесет удар, который решит исход поединка в его пользу: надо лишь повредить жизненно важный сосуд, а там соперник истечет кровью и ослабнет. Тактика простая и понятная.
Внезапно Музафар-бахадур отпрыгнул и застыл, медленно поводя палашом. Он тяжело дышал, лоб его блестел от пота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48