Ехали четыре часа. Москва бежит, который день бежит, на мигалки всем плевать. Теперь, чтобы отупевшие от тщетности побега, от стояния в бесконечной пробке люди подвинулись и дали проехать начальственному кортежу, охране приходилось высовывать автоматы и палить в воздух над машинами. Люди думали, что, может, чечены стреляют, а может, другие какие бандиты, и вяло старались подвинуться. А некоторым и некуда было отъехать на закупоренных улицах и забитых ползущими машинами тротуарах. Расстреливать же их не будешь? Рассказали все это Путину. Лица усталые у ребят, но радостные — воссоединились с гарантом Конституции. Игорь с Димой быстро убедили президента ехать с ними на командный пункт Ракетных войск стратегического назначения. Забрали Путина у авиагенералов. Ну как же — штаб антитеррористической операции во Власихе. Все коммуникации там новее. Да кто же станет сравнивать Власиху с «Черной»? Думать даже нечего — во Власиху немедленно. Предложил Козак назад ехать не по Кольцевой, а через город.
— Московские наши службы сообщают, что в городе, в центре, сравнительно тихо — уехали уже многие.
— Они по поводу Кольцевой не то же самое говорили? — уточнил Сечин. — Может, лучше вертолет вызвать, Владимир Владимирович?
Путин пожал плечами и попробовал, не наросло ли где на внутренних полостях губ мясца, чтобы пообкусывать. Вроде не наросло — вид он сделал обиженный. Сумрачный и недовольный. Сумрачность эта передалась немедленно окружающим, и они, обладатели роскошных мясистых необкусанных щек и губ, не зная причины президентского неудовольствия, сделались профилактически отчасти сварливыми.
— Игорь, начнем вызывать, откуда мы знаем, есть ли у них летчики. Игорь, все системы рухнули, ты, наверное, не в курсе. Народ на Кольцевой драпающий — это и есть летчики двести тридцать пятого президентского отряда, понимаешь? У нас охрана есть, шофер все еще есть, как ни странно. Надо нам исходить из того, что есть, а не из фантазий. Тут вон рядом вертолетный завод, знаешь? Только я вертолетом управлять не умею. Так что, давай поехали. Едемте, Владимир Владимирович.
Путин снова пожал плечами. Что-то вспоминал — не вспоминалось. А важное что-то. Ну, ладно, потом вспомнится. Или вот, не это ли вспоминалось:
— Семья?
— Семья уже в Лондоне, все в порядке. Мы и наших отправили тем же бортом, думали, вы возражать не будете. Роман и Валя обещали позаботиться.
— Нормально, — кивнул президент. Романом называли Абрамовича, Валей — Юмашева.
В хвостовом микроавтобусе с охраной поместились Андрей Мелянюк и Владимир Сапелко. Они ехать не просились. Андрей даже в какой-то момент подошел к начальнику путинской охраны попрощаться, с рюкзаком за плечами, приблизился и сказал: «Ну, я, наверное, это, в общем…» Понятно же сказал? Но начальник не понял. Он по-военному распоряжался, в потоке распоряжений отдал приказ и Мелянюку: «Вы — в эту машину». Мелянюк расширил приказ и на Сапелко: «Видишь, говорят, нам в эту машину, садись пока». Все же волновались вокруг, под руку лезть поостережешься. Так отправились они во Власиху, на подземный командный пункт РВСН, к ракетчикам, короче.
Сечин сел в машину президента на место охранника, а Козак — на левое заднее сидение. Докладывать начал Сечин. Хорошие новости — отбили атаку террористов, не удалось им захватить атомную станцию в Удомле. Президент переспросил. Уточнение выявило: Обнинская станция стоит себе захваченная террористами, как стояла, а атомную станцию в Удомле, в Тверской области, Калининскую атомную — отстояли. Чечены приехали туда нагло, в открытую, на грузовиках с оружием. Сказали, что они — группа «Альфа» и станут на их объекте тренироваться, чтобы штурмовать Обнинскую АЭС. В это же время над территорией станции, с другой стороны, появился мотодельтапланерист, он бросил несколько гранат. Террористы рассчитывали, что охрана пропустит и призовет даже мнимую группу «Альфа» на защиту ввиду чрезвычайных обстоятельств без согласований и созвонов. Так бы и вышло, не окажись охранник один молодцом — с перепугу не разобрался, откуда взрывы, наставил ружье на прибывших, да и выстрелил. Они его прикончили, конечно. Пьяный был, теперь объясняют. Но алкогольная интоксикация его оказалась спасительной. Ворота не открыли. Потом все там подтянулись, подкрепление вызвали. Приехавшие боевики ненадолго задержались. По плану войти им не удалось, а бой у ограды они давать не рассчитывали. Отошли. Теперь их ищут.
Они потом сами найдутся. В Москве. Завтра.
— А те, что на Обнинской станции, — те сидят. Требуют, чтобы к ним приехал президент Путин, — сообщил Козак. — Переговорщиков много вызывается, но их не принимают.
— А может, мне к ним поехать? — Путину не хотелось оставлять вопрос о своих гипотетических переговорах с боевиками подвешенным. Ехать он не хотел, но и не хотел, чтобы получилось, будто он уклонился сам от поездки. Слово сказано — надо слово это загнать обратно в глотку говорившего. — Мне, Дим, может съездить к ним? Ты сам как думаешь?
Козак очень протестовал. Нельзя президенту ехать, — сделал правильный вывод. И Путин подчинился доводам Козаковского рассудка. Дал себя уговорить. Вынужденно подчинился.
Прижались до конца вправо, но и на правой обочине приходилось разъезжаться со встречными. Машины из Москвы занимали все полосы — обочину же левую от себя оставляли въезжающим в столицу Хаоса. Раскрашенная под милицейскую передовая машина охраны сирену не выключала, чем досаждала Путину. Два джипа за ней, потом машина с Путиным, за ней микроавтобус с высунувшимися почти по пояс охранниками с автоматами. Андрей Мелянюк и Владимир Сапелко на заднем сидении любовались, таким образом, будто отрезанными корпусами — нижней частью тел охранников. Обоим вид не нравился, и они старались поддерживать заинтересованный разговор на пустые темы: обсужден был сквозняк из открытых окон, обсуждена была и тяговитость двигателя микроавтобуса. И так далее. Окончательно остановились у трех вокзалов. Казалось — вот она точка распространения Хаоса, место сингулярности через мгновение после Большого взрыва.
Все ехали во всех направлениях. По большей же части — стояли повернутыми во всех направлениях векторами нереализованных устремлений. Козак в машине президента стал не в первый уже раз повторять, что на Кольцевой, уж поверьте, Владимир Владимирович, все еще хуже. Путин высказал предположение, что на метро бы доехать вышло быстрее. Водитель президентского лимузина воспринял Путина всерьез, он в микрофон передал охране в остальных четырех машинах, чтобы готовились к распоряжению о дальнейшем следовании поездом метро. Он еще не привык к новому Путину, не привык, что президент рассуждает вообще, что применения этим рассуждениям не будет никакого. И вот: передовые машины чудом как-то растолкали-пробурили коридор ко входу в метро. На всякий случай, если будет указание. И в этот коридор рванул путинский «мерседес» и столкнулся там со здоровенной внедорожной «тойотой». Немецкий автомобиль был бронированным, и ничего бы страшного. Только внедорожник от удара налез на лимузин сверху. Не сильно, но достаточно, чтобы вперед было не сдвинуться. Сдернуть покрывшую лимузин машину движением назад тоже не выходило — сзади все до сантиметров выбрано было другими водителями, автобусу охраны пятиться было некуда. Бойцы из автобуса выскочили сразу. Передние двери японского внедорожника заклинило, охранники их открыть не смогли, вторые двери тоже открываться не хотели, двое из набежавших автоматчиков кинулись открывать заднюю дверь — выкинули на дорогу лежавшие в багажном отделении спортивные сумки, крикнули обычное свое: «Не двигаться!» — и услышали в ответ: «Майор ФСБ Понькин. Я на задании. Извините, ребята. Вот Юра Кулугин и Вадик Медведев. Там — у машины. Они знают меня». Понькин сидел на переднем пассажирском месте. Подушка безопасности у него не раскрылась. Он повернулся к автоматчикам с приветливым лицом. А на водительском месте был друг его Умар — партнер по бизнесу. У Умара подушка безопасности надулась. И он не повернулся. И хорошо сделал, что не повернулся. С его лицом лучше было не поворачиваться, по возможности. Выпавшие на асфальт сумки были раскрыты кем-то расторопным из охраны. В них лежали запечатанные в пластик деньги — брикетами по сто тысяч долларов. Это Понькин с Умаром вывозили чужие наличные. Деньги перестали перемещаться по проводам и в интернете в этой точке планеты и приходилось их возить дюжим молодцам в осязаемой физической форме. Понькин с Умаром представляли идеальную инкассаторскую группу — они могли бы в случае осложнений договориться и с чеченами, и с гэбухой. Но сегодня у них форс-мажор. Вот какой: на них направлены дула автоматов, а сумки некто расторопный перебросил немедленно в автобус охраны — за спины сидевших на последнем сидении китаиста и доктора. Сумки будут лежать позади сидения, одна из них будет полуоткрыта. И Андрей Мелянюк будет смотреть на нее и думать о покупке квартиры. Что вот такие спрессованные вакуумом квартиры лежат рядом с ним ничьи и приглашают его, соблазняют, растлевают. Да вот же — руку протянуть. И протянет. Но — отдернет.
Путина, Сечина и Козака перевели в один из передовых джипов охраны. Пока переходили между машинами, женщина в красных «жигулях» с двумя коврами и креслом на крыше вдруг стала аплодировать, с восторгом глядя на Путина. Ее поддержали и другие пассажиры переполненной машины. Из других машин люди глядели на Путина и улыбались изо всех сил. Показывали друг другу.
— Любят вас люди. Готовы сплотиться под вашим руководством в трудное время, — произнес приверженный банальностям Сечин с некоторой торжественностью.
— Нет, они меня просто по телевизору видели. Думают, прикольно, как они выражаются, встретить парня из телевизора, да еще и самого главного телепарня вдобавок. Это, Игорь, у них называется «круто». Круто, скажите, круто?
— Вы лично как считаете, прикольно? — Путин резко обратился к крупному мужчине, улыбавшемуся золотым зубом из окна «мерседеса».
— Круто, очень круто, — обнаружил мужчина всю глубину и богатейшую гамму своих чувств и улыбнулся еще шире, обнаружив и другие золотые зубы.
— А чего больше? Больше «круто» или больше «прикольно»?
— Круто, — повторил мужчина в умилении, и это был не ответ на президентский вопрос, а общее описание ситуации.
Сечин обиделся. Козак посмотрел на президента озабоченно. Доктор Сапелко из машины охраны — встревоженно. Ему мимика слишком активная и возбужденность путинская показались симптоматичными. Он нашарил таблетки и стал вспоминать, когда в последний раз скармливал пациенту его дозу.
Джипы поехали с горем пополам. Автобус объехал поверженный лимузин, и колонна опять стала протискиваться сквозь уличную неправдоподобность. Про Понькина никто Путину не сказал. Везет же засранцу майору, ей богу! Ведь его могли расколошматить в фарш только что, а перед этим могли его ликвидировать как мнимого предателя за поездку в Лондон. А так — всего ничего — он лишился чужих четырех миллионов, принадлежавших десять минут назад чеченским владельцам одного из московских казино. И он должен им теперь. Или как там у них по понятиям? Ну, машину еще расколотил. Понькин с Умаром недолго совещались — разошлись сильно взвинченными. Умар пошел пешком в сторону центра, Понькин спустился в метро. Перед входом выбросил в урну сим-карту своего мобильного. И вставил немедленно другую. Прятаться ему теперь надо.
Когда президентский кортеж проезжал мимо Кремля, Путин очень зайти хотел. Увидеть снова особенное это место — Кремль. Он каждый раз, входя в Кремль, испытывал подъем и волнение. Искал глазами в лицах охранников и часовых признания. Признания своего президентского статуса. Это от провинциальности? От детскости? От заниженной самооценки? Он, в начале особенно своей президентской карьеры, проходя по коридору, трогал правой рукой удостоверение личности в нагрудном кармане пиджака. Чудилось — подойдут, спросят: «Вы кто? Что здесь делаете? Документы предъявите!» Как докажешь, что президент? Никто ни разу не спросил удостоверения. Ровно наоборот, все выказывали уважение, и он опирался на их одобрение, на их символы преклонения и искал эти символы. Ему каждые несколько минут нужны были эти простые бытовые подтверждения — сертификаты его высокого положения. А вот если бы он входил бы однажды в Кремль, а первый же встреченный им человек сказал бы: «Вовка, родной, здорово, какими судьбами здесь, как тебя занесло? Как в Питере погода?» — Путин как бы поступил в этом случае? Старому знакомому удостовереньице президента в нос сунул? Нет, разумеется. Это нарушает жанр приятельских отношений, жанровые нарушения путинскую чуткую натуру больно ранили. А что же тогда? А толпа бы вокруг вдруг образовалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Московские наши службы сообщают, что в городе, в центре, сравнительно тихо — уехали уже многие.
— Они по поводу Кольцевой не то же самое говорили? — уточнил Сечин. — Может, лучше вертолет вызвать, Владимир Владимирович?
Путин пожал плечами и попробовал, не наросло ли где на внутренних полостях губ мясца, чтобы пообкусывать. Вроде не наросло — вид он сделал обиженный. Сумрачный и недовольный. Сумрачность эта передалась немедленно окружающим, и они, обладатели роскошных мясистых необкусанных щек и губ, не зная причины президентского неудовольствия, сделались профилактически отчасти сварливыми.
— Игорь, начнем вызывать, откуда мы знаем, есть ли у них летчики. Игорь, все системы рухнули, ты, наверное, не в курсе. Народ на Кольцевой драпающий — это и есть летчики двести тридцать пятого президентского отряда, понимаешь? У нас охрана есть, шофер все еще есть, как ни странно. Надо нам исходить из того, что есть, а не из фантазий. Тут вон рядом вертолетный завод, знаешь? Только я вертолетом управлять не умею. Так что, давай поехали. Едемте, Владимир Владимирович.
Путин снова пожал плечами. Что-то вспоминал — не вспоминалось. А важное что-то. Ну, ладно, потом вспомнится. Или вот, не это ли вспоминалось:
— Семья?
— Семья уже в Лондоне, все в порядке. Мы и наших отправили тем же бортом, думали, вы возражать не будете. Роман и Валя обещали позаботиться.
— Нормально, — кивнул президент. Романом называли Абрамовича, Валей — Юмашева.
В хвостовом микроавтобусе с охраной поместились Андрей Мелянюк и Владимир Сапелко. Они ехать не просились. Андрей даже в какой-то момент подошел к начальнику путинской охраны попрощаться, с рюкзаком за плечами, приблизился и сказал: «Ну, я, наверное, это, в общем…» Понятно же сказал? Но начальник не понял. Он по-военному распоряжался, в потоке распоряжений отдал приказ и Мелянюку: «Вы — в эту машину». Мелянюк расширил приказ и на Сапелко: «Видишь, говорят, нам в эту машину, садись пока». Все же волновались вокруг, под руку лезть поостережешься. Так отправились они во Власиху, на подземный командный пункт РВСН, к ракетчикам, короче.
Сечин сел в машину президента на место охранника, а Козак — на левое заднее сидение. Докладывать начал Сечин. Хорошие новости — отбили атаку террористов, не удалось им захватить атомную станцию в Удомле. Президент переспросил. Уточнение выявило: Обнинская станция стоит себе захваченная террористами, как стояла, а атомную станцию в Удомле, в Тверской области, Калининскую атомную — отстояли. Чечены приехали туда нагло, в открытую, на грузовиках с оружием. Сказали, что они — группа «Альфа» и станут на их объекте тренироваться, чтобы штурмовать Обнинскую АЭС. В это же время над территорией станции, с другой стороны, появился мотодельтапланерист, он бросил несколько гранат. Террористы рассчитывали, что охрана пропустит и призовет даже мнимую группу «Альфа» на защиту ввиду чрезвычайных обстоятельств без согласований и созвонов. Так бы и вышло, не окажись охранник один молодцом — с перепугу не разобрался, откуда взрывы, наставил ружье на прибывших, да и выстрелил. Они его прикончили, конечно. Пьяный был, теперь объясняют. Но алкогольная интоксикация его оказалась спасительной. Ворота не открыли. Потом все там подтянулись, подкрепление вызвали. Приехавшие боевики ненадолго задержались. По плану войти им не удалось, а бой у ограды они давать не рассчитывали. Отошли. Теперь их ищут.
Они потом сами найдутся. В Москве. Завтра.
— А те, что на Обнинской станции, — те сидят. Требуют, чтобы к ним приехал президент Путин, — сообщил Козак. — Переговорщиков много вызывается, но их не принимают.
— А может, мне к ним поехать? — Путину не хотелось оставлять вопрос о своих гипотетических переговорах с боевиками подвешенным. Ехать он не хотел, но и не хотел, чтобы получилось, будто он уклонился сам от поездки. Слово сказано — надо слово это загнать обратно в глотку говорившего. — Мне, Дим, может съездить к ним? Ты сам как думаешь?
Козак очень протестовал. Нельзя президенту ехать, — сделал правильный вывод. И Путин подчинился доводам Козаковского рассудка. Дал себя уговорить. Вынужденно подчинился.
Прижались до конца вправо, но и на правой обочине приходилось разъезжаться со встречными. Машины из Москвы занимали все полосы — обочину же левую от себя оставляли въезжающим в столицу Хаоса. Раскрашенная под милицейскую передовая машина охраны сирену не выключала, чем досаждала Путину. Два джипа за ней, потом машина с Путиным, за ней микроавтобус с высунувшимися почти по пояс охранниками с автоматами. Андрей Мелянюк и Владимир Сапелко на заднем сидении любовались, таким образом, будто отрезанными корпусами — нижней частью тел охранников. Обоим вид не нравился, и они старались поддерживать заинтересованный разговор на пустые темы: обсужден был сквозняк из открытых окон, обсуждена была и тяговитость двигателя микроавтобуса. И так далее. Окончательно остановились у трех вокзалов. Казалось — вот она точка распространения Хаоса, место сингулярности через мгновение после Большого взрыва.
Все ехали во всех направлениях. По большей же части — стояли повернутыми во всех направлениях векторами нереализованных устремлений. Козак в машине президента стал не в первый уже раз повторять, что на Кольцевой, уж поверьте, Владимир Владимирович, все еще хуже. Путин высказал предположение, что на метро бы доехать вышло быстрее. Водитель президентского лимузина воспринял Путина всерьез, он в микрофон передал охране в остальных четырех машинах, чтобы готовились к распоряжению о дальнейшем следовании поездом метро. Он еще не привык к новому Путину, не привык, что президент рассуждает вообще, что применения этим рассуждениям не будет никакого. И вот: передовые машины чудом как-то растолкали-пробурили коридор ко входу в метро. На всякий случай, если будет указание. И в этот коридор рванул путинский «мерседес» и столкнулся там со здоровенной внедорожной «тойотой». Немецкий автомобиль был бронированным, и ничего бы страшного. Только внедорожник от удара налез на лимузин сверху. Не сильно, но достаточно, чтобы вперед было не сдвинуться. Сдернуть покрывшую лимузин машину движением назад тоже не выходило — сзади все до сантиметров выбрано было другими водителями, автобусу охраны пятиться было некуда. Бойцы из автобуса выскочили сразу. Передние двери японского внедорожника заклинило, охранники их открыть не смогли, вторые двери тоже открываться не хотели, двое из набежавших автоматчиков кинулись открывать заднюю дверь — выкинули на дорогу лежавшие в багажном отделении спортивные сумки, крикнули обычное свое: «Не двигаться!» — и услышали в ответ: «Майор ФСБ Понькин. Я на задании. Извините, ребята. Вот Юра Кулугин и Вадик Медведев. Там — у машины. Они знают меня». Понькин сидел на переднем пассажирском месте. Подушка безопасности у него не раскрылась. Он повернулся к автоматчикам с приветливым лицом. А на водительском месте был друг его Умар — партнер по бизнесу. У Умара подушка безопасности надулась. И он не повернулся. И хорошо сделал, что не повернулся. С его лицом лучше было не поворачиваться, по возможности. Выпавшие на асфальт сумки были раскрыты кем-то расторопным из охраны. В них лежали запечатанные в пластик деньги — брикетами по сто тысяч долларов. Это Понькин с Умаром вывозили чужие наличные. Деньги перестали перемещаться по проводам и в интернете в этой точке планеты и приходилось их возить дюжим молодцам в осязаемой физической форме. Понькин с Умаром представляли идеальную инкассаторскую группу — они могли бы в случае осложнений договориться и с чеченами, и с гэбухой. Но сегодня у них форс-мажор. Вот какой: на них направлены дула автоматов, а сумки некто расторопный перебросил немедленно в автобус охраны — за спины сидевших на последнем сидении китаиста и доктора. Сумки будут лежать позади сидения, одна из них будет полуоткрыта. И Андрей Мелянюк будет смотреть на нее и думать о покупке квартиры. Что вот такие спрессованные вакуумом квартиры лежат рядом с ним ничьи и приглашают его, соблазняют, растлевают. Да вот же — руку протянуть. И протянет. Но — отдернет.
Путина, Сечина и Козака перевели в один из передовых джипов охраны. Пока переходили между машинами, женщина в красных «жигулях» с двумя коврами и креслом на крыше вдруг стала аплодировать, с восторгом глядя на Путина. Ее поддержали и другие пассажиры переполненной машины. Из других машин люди глядели на Путина и улыбались изо всех сил. Показывали друг другу.
— Любят вас люди. Готовы сплотиться под вашим руководством в трудное время, — произнес приверженный банальностям Сечин с некоторой торжественностью.
— Нет, они меня просто по телевизору видели. Думают, прикольно, как они выражаются, встретить парня из телевизора, да еще и самого главного телепарня вдобавок. Это, Игорь, у них называется «круто». Круто, скажите, круто?
— Вы лично как считаете, прикольно? — Путин резко обратился к крупному мужчине, улыбавшемуся золотым зубом из окна «мерседеса».
— Круто, очень круто, — обнаружил мужчина всю глубину и богатейшую гамму своих чувств и улыбнулся еще шире, обнаружив и другие золотые зубы.
— А чего больше? Больше «круто» или больше «прикольно»?
— Круто, — повторил мужчина в умилении, и это был не ответ на президентский вопрос, а общее описание ситуации.
Сечин обиделся. Козак посмотрел на президента озабоченно. Доктор Сапелко из машины охраны — встревоженно. Ему мимика слишком активная и возбужденность путинская показались симптоматичными. Он нашарил таблетки и стал вспоминать, когда в последний раз скармливал пациенту его дозу.
Джипы поехали с горем пополам. Автобус объехал поверженный лимузин, и колонна опять стала протискиваться сквозь уличную неправдоподобность. Про Понькина никто Путину не сказал. Везет же засранцу майору, ей богу! Ведь его могли расколошматить в фарш только что, а перед этим могли его ликвидировать как мнимого предателя за поездку в Лондон. А так — всего ничего — он лишился чужих четырех миллионов, принадлежавших десять минут назад чеченским владельцам одного из московских казино. И он должен им теперь. Или как там у них по понятиям? Ну, машину еще расколотил. Понькин с Умаром недолго совещались — разошлись сильно взвинченными. Умар пошел пешком в сторону центра, Понькин спустился в метро. Перед входом выбросил в урну сим-карту своего мобильного. И вставил немедленно другую. Прятаться ему теперь надо.
Когда президентский кортеж проезжал мимо Кремля, Путин очень зайти хотел. Увидеть снова особенное это место — Кремль. Он каждый раз, входя в Кремль, испытывал подъем и волнение. Искал глазами в лицах охранников и часовых признания. Признания своего президентского статуса. Это от провинциальности? От детскости? От заниженной самооценки? Он, в начале особенно своей президентской карьеры, проходя по коридору, трогал правой рукой удостоверение личности в нагрудном кармане пиджака. Чудилось — подойдут, спросят: «Вы кто? Что здесь делаете? Документы предъявите!» Как докажешь, что президент? Никто ни разу не спросил удостоверения. Ровно наоборот, все выказывали уважение, и он опирался на их одобрение, на их символы преклонения и искал эти символы. Ему каждые несколько минут нужны были эти простые бытовые подтверждения — сертификаты его высокого положения. А вот если бы он входил бы однажды в Кремль, а первый же встреченный им человек сказал бы: «Вовка, родной, здорово, какими судьбами здесь, как тебя занесло? Как в Питере погода?» — Путин как бы поступил в этом случае? Старому знакомому удостовереньице президента в нос сунул? Нет, разумеется. Это нарушает жанр приятельских отношений, жанровые нарушения путинскую чуткую натуру больно ранили. А что же тогда? А толпа бы вокруг вдруг образовалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30