– А что вообще вы делаете? – пробормотала она. – Чем занимаетесь?
– И всем и ничем. Я подготавливаю.
– Что?
– Это вы узнаете, если захотите, все зависит только от вас. Я не могу все объяснить вам здесь, сразу. Но это нечто весьма важное. Даже может изменить всю вашу жизнь, – добавил он серьезным тоном.
И вдруг душа ее словно распахнулась. Пропала настороженность, и ей захотелось поговорить с этим незнакомцам откровенно, довериться ему.
– Да, моей жизни это крайне необходимо, – вздохнула она.
– Правильно.
– Жаловаться я не вправе, я счастлива. Обожаю дядю. Работаю с увлечением. Но дела идут все хуже и хуже. И это очень меня огорчает.
2
Вечером, возвращаясь домой, Флоранс думала, что это с ней случилось. Она нервничала, тревожилась. С чувством вины она поцеловала дядю. Чего только она не наболтала этому человеку, изливая свою душу! Какая неосторожность!
Ей захотелось тут же признаться во всем дяде. Но она пообещала незнакомцу молчать. А сам-то он, этот дьявол в образе человека, что доверил ей взамен? Только назвал себя. В сумочке у нее лежала его нелепая визитная карточка, на которой стояла одна лишь фамилия, да и то какая-то диковинная: КВОТА. А она взялась помочь ему, не заручившись никакими обязательствами с его стороны. Каким же образом он достиг этого?
Слово за слово он вытянул из нее все сведения об их фирме. О производстве, о сбыте товара. О том, что медленно, но неуклонно уменьшается объем сделок, хотя благодаря Каписте, их незаменимому коммерческому директору, этот процесс идет, надо полагать, не столь стремительно, как у других, но все равно идет упорно и неуклонно среди всеобщей экономической деградации Тагуальпы.
– Расскажите мне о Каписте, – попросил Квота.
И она рассказала. Описала ему этого подвижного, энергичного, но не слишком воспитанного человека, ожиревшего в тридцать пять лет; у него маленькие усики, тяжелый подбородок, даже после бритья отливающий синевой, очень темные густые брови, сплошной чертой перерезающей лоб, словом, сразу видно его испанское происхождение. Флоранс рассказала Квоте о столкновениях Каписты с дядей Самюэлем. Коммерческий директор грубоват, но в то же время обидчив, дядя же раздражителен, вспыльчив, и, с тех пор как дела пошли плохо, они все время ссорятся, так как дядя несправедливо упрекает Каписту в том, что он бездельник, болтун, а тот, оскорбленный, грозит директору, что немедленно все бросит и уйдет к Спитеросу (который, кстати, спит и видит, как бы его к себе переманить) и там сможет наконец проявить свои непризнанные коммерческие таланты. Тут Бретт, перетрусив, призывал на помощь племянницу, чтобы та удержала Каписту. Каписта поддавался уговорам. Ведь он ужасно привязан к их «старой омерзительной лавчонке», как он именовал «Фрижибокс», гораздо больше привязан, чем может показаться со стороны. Но все это в конце концов осточертело Флоранс.
– В один прекрасный день все лопнет, – сказала она Квоте. – Если Каписта уйдет от нас, мы прогорим. И даже если не уйдет… Дядя уже впал в отчаяние. Этим-то и объясняется его дурное настроение.
– Великолепно, великолепно, – подхватил Квота.
– Что великолепно? – возмутилась Флоранс.
– Именно то, что мне требуется. Предприятие на грани краха. Нежданная удача.
– Вы хотите его купить?
– Бог с вами. Кстати, у меня нет на это ни одного песо.
– Так что же вы собираетесь делать?
– Увидите.
Больше она не сумела вытянуть из него ни слова. И однако пообещала ему уже в понедельник утром устроить свидание с дядей Самюэлем, не предупредив того заранее.
Квота явился точно в назначенный час, держа в руках довольно тяжелый чемодан.
– Что это вы притащили? – спросила Флоранс. – Если вы намерены предложить нам дополнительное оборудование, то дело не пройдет: мы выпускаем все сами и ни в чем не нуждаемся.
– О, я знаю, но это вовсе не оборудование.
– Так что же в таком случае?
– Слишком уж вы любопытны.
Его слова уязвили Флоранс. Что это он о себе воображает? Она чуть было не указала ему на дверь. Ее удержало только данное обещание.
– Хорошо, – холодно произнесла она. – Пройдите сюда. Дядя еще не пришел.
Флоранс усадила Квоту в приемной, которая отделяла ее кабинет от кабинета дяди, и оставила одного. Его поведение ее задело.
Через несколько минут в кабинете Флоранс появился Бретт. Он был в отвратительном настроении. Его голый череп так и пылал.
– Квота! Ну и фамилия! – буркнул он, нервным движением выхватив визитную карточку, которую протянула ему племянница. – Что ему от меня надо?
– Он говорит, что объяснять это слишком долго.
– Но у меня нет времени возиться с твоим приятелем! Я его спроважу в два счета.
Флоранс промолчала и, желая переменить разговор и дать дяде время остыть, спросила:
– А как дела с армейскими столовыми?
– Застопорило, – проворчал Бретт, окончательно помрачнев. – Я виделся с военным министром. Теперь он заявляет, что не может, мол, давить на администраторов столовой. А администраторы утверждают, будто вполне могут обойтись старым оборудованием. Не исключено, что все это подстроил мерзавец Перес, видно, решил таким способом показать мне, чего можно от него ждать, если я не выкуплю его акций по высокой цене.
– Скажите, дядечка… – решилась наконец Флоранс.
– Ну что?
– Я вот часто думаю, – она поколебалась, – для кого мы производим эти проклятые холодильники?
– Как это для кого? – удивился Бретт.
– Ну, словом… Вам вот хотелось бы, чтобы военное начальство заставило армейские столовые покупать наши холодильники, хотя они им и не нужны, верно? Ну я и подумала… а если бы армия скупила весь наш запас и потом регулярно стала бы забирать нашу продукцию…
– Так, так! – одобрительно воскликнул Самюэль.
– Но, – продолжала Флоранс, – стала бы скупать холодильники лишь для того, чтобы выбрасывать их в море. Что тогда вы скажете?
– Если она у нас все скупит… и оплатит?
– Конечно.
Эта мысль, казалось, заинтересовала Бретта.
– Недурно. Что я сказал бы? Сказал бы – браво!
– Так я и знала… – задумчиво протянула Флоранс. – Мы производим наши холодильники, как другие печатают фальшивые деньги, лишь бы нажиться…
– А для чего же, по-твоему, мы должны их производить?
– Ну, хотя бы для того, чтобы облегчить жизнь людям…
– А чем люди облегчают жизнь мне? – взорвался Бретт. – Чем облегчает мне жизнь Перес? А правление? Ну-ка скажи! Или твой Каписта? Он, что ли, облегчил мне жизнь?
Флоранс были уже давно знакомы эти вспышки, когда дядя, устав от неприятностей, срывал свой гнев на ком попало. Она попыталась защитить их коммерческого директора.
– Но он делает все, что в его силах, дядя.
– Вот, вот. Заступайся за него. А знаешь, что он мне сейчас заявил?
– Вы снова поссорились?
– Поссорились, поссорились! Просто я сказал ему, что в этом месяце сбыт опять понизился и если так будет продолжаться… Знаешь, что он мне ответил?
– Нет.
– «Если у вас плохое настроение, – говорит, – накручивайте себе локоны на бигуди!»
Взглянув на сверкающую дядину лысину, Флоранс фыркнула. Бретт, не лишенный чувства юмора, тоже засмеялся. Но тут же, погасив улыбку, спросил:
– А как бы ты поступила на моем месте?
– С Капистой? Он бывает груб, слов нет, он невыносим, но вы сами знаете, мы вынуждены терпеть его. Иначе он прямым ходом отправится к Спитеросу.
– Так как бы ты поступила?
Флоранс улыбнулась.
– На вашем месте, – сказала она, – я бы пошла… пошла бы накручиваться…
– Можно бы говорить с дядей попочтительнее.
Эти слова он произнес шутливо – племянница сумела его развеселить. Но тут же, без всякой причины, лицо его и лысина опять побагровели, и он громовым голосом, так, что задребезжали стекла, принялся выкрикивать ругательства. Удивленная, даже немножко испуганная, Флоранс невольно отступила назад.
– Что с вами, дядя?
– А то, – вопил Бретт, – что мне тоже все осточертело! Меня тоже тошнит от этой лавочки! С утра до вечера сносить оскорбления, чтобы с превеликим трудом пристроить два десятка идиотских консервных банок. И так каждый божий день. А в благодарность в конце недели председатель правления, этот старый краб, обзывает тебя мальчишкой перед всем советом! Что он возомнил о себе? Вот возьму и швырну ему в физиономию заявление об отставке, тогда посмотрим, что-то он запоет! Подумать только: этот старый педераст осмеливается обзывать меня мальчишкой! Ну нет, черт подери, теперь мы наконец посмеемся. Прямо в морду швырну!
Продолжая бушевать, он швырял папки, лежащие на столе у Флоранс. По всей комнате, как по нью-йоркским улицам во время чествования очередного героя, кружились листки. Флоранс молча, чтобы еще больше не раздражить дядю, нагнулась и принялась старательно их собирать. Она не сразу заметила, что дядя с криком вышел из кабинета в приемную, где ждал Квота, и громко хлопнул дверью. Тут она поняла, что произошло. Она резко выпрямилась и стояла, прижав к груди, как веер, кучи папок. Что ей делать? Только смотреть на закрытую дверь, за которой Квота – интересно, слышал ли он их разговор? – попал сейчас в руки буйного сумасшедшего, как пророк Даниил в львиный ров.
– Боже мой, – прошептала она, – бедняга, его проглотят живьем…
В полном душевном смятении, неподвижно застывшую среди разбросанных по полу папок и застал ее Каписта, войдя в кабинет минуту спустя. Он услышал крики и, заподозрив, что причиной директорского гнева послужила его острота насчет бигуди, явился чуть смущенный, с виноватым видом узнать, что такое происходит.
– Конечно, все это из-за вас, – заявила Флоранс. – А через минуту на вашей совести будет еще и убийство.
Она прислушалась. Каписта последовал ее примеру, но ничего не услышал. Убийство! Что она хочет этим сказать?
– Я знаю, я вел себя как последний мерзавец, но из этого еще не следует…
– В том состоянии, в которое вы привели дядю, – прервала Каписту Флоранс, – он вполне способен выкинуть его в окно.
– Кого это «его»? – в недоумении спросил Каписта.
– Вы не знаете. Посетителя.
Каписта облегченно вздохнул. Значит, все в порядке. Патрон изольет всю ярость на другого и, когда они встретятся, уже сменит гнев на милость. Но Флоранс по-прежнему не спускала с него мрачного взгляда.
– Я очень сожалею, – сказал он, чтобы умиротворить ее. – Искренне сожалею. Конечно, я перешел границы. Но поставьте себя на мое место: я из кожи вон лезу, лишь бы продлить существование этой паршивой лавочки, а вместо благодарности одни упреки…
Флоранс подняла руку, прося его замолчать. Из кабинета дяди, несмотря на две обитых двери и приемную, доносились возбужденные, нетерпеливые голоса, и, так как слов разобрать было нельзя, становилось еще страшнее.
– Ясно, при таком отношении руки опускаются, – продолжав Каписта, не обращая внимания на гул голосов. – К чему все наши усилия? В этой проклятой стране уже сейчас холодильников больше, чем жителей…
– Помолчите, – попросила Флоранс.
– …И рано или поздно все равно придется прекратить их выпуск. Так почему же не сделать этого сразу? Зачем упорствовать?
– Да замолчите же вы наконец!
А там, в кабинете Бретта, голоса становились все громче. Теперь ясно слышался крик патрона, словно он хотел заставить замолчать своего противника. И вдруг, перекрывая голоса, раздались какие-то странные звуки: не то застрочил пулемет, не то заработала камнедробилка. Но скорее всего, это был грохот посуды, которую опрокинули на пол вместе со столом.
– Так и есть! – воскликнула Флоранс. – Так я и знала. Дядя делает из него котлету! О Каписта, умоляю вас, будьте миленьким, пойдите туда, я не смею.
Но Каписта не спешил выполнить эту просьбу, этот грохот его не тревожил. А ведь дело и впрямь могло кончиться дракой.
Однако шум внезапно прекратился. Наступила грозная тишина. Потом загрохотало с новой силой.
– Боже мой! – простонала Флоранс.
Тут Каписта решился. Неуверенным шагом он вышел в приемную – за ним следовала Флоранс. Но не успел он сделать и трех шагов по направлению к кабинету директора, как шум оборвался.
Дверь медленно открылась.
3
Застыв от изумления, Флоранс и Каписта увидели, как из своего кабинета быстрыми деловыми шажками вышел сам директор с сияющим детской радостью лицом. За ним на почтительном расстоянии следовал Квота со скромным видом.
Бретт нес в руках какой-то странный громоздкий предмет. Это было сложное сооружение из хромированных и белых пластмассовых деталей, отдаленно напоминавшее, если уже обязательно прибегать к сравнениям, силуэт крылатого коня, присевшего на задние ноги, – плод фантазии скульптора-сюрреалиста, страдающего гигантоманией и дурным вкусом.
Директор многозначительно подмигнул племяннице, поставил этот диковинный агрегат на край стола и, размотав электрический провод, воткнул вилку в розетку.
Приемная тут же наполнилась адским шумом, и Флоранс облегченно вздохнула.
– Боже мой, дядя, что это такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31