Все равно будет считать, что вам здесь не место.
– У него все извилины выпрямлены.
– Должно быть.
Мы вошли в просторный продолговатый холл, где потрескивал, вернее, ворковал телетайп. Рой направился к швейцару, поглядывавшему на нас из застекленной кабинки красного дерева. Какой-то тип с отвислым подбородком, вероятно член клуба, хотя по виду поп-сингер в обличье джентльмена из Сити, промелькнул мимо, направляясь к выходу. Я обвел беглым взглядом отдельные и групповые портреты, во множестве висевшие по стенам, в который раз ощутив всю шаткость тезиса о демографическом взрыве, поскольку, исходя из имевшегося поле зрения, человечество сто лет назад было явно многочисленней.
Рой догнал меня, и мы вместе пошли по крытому ковром, звучно скрипевшему под ногами коридору. В конце оказалась более просторная, чем холл, но равно высокая комната с таким множеством писчей бумаги и конвертов повсюду, какого в обозримом будущем вполне хватило бы, чтоб занять работой сотню трудолюбивых писцов, а в данный момент приютившая полдюжины одиноких мужчин, каждый из которых пребывал в той или иной степени оцепенения. Рой нажал кнопку звонка, появился моложавый официант в белом пиджаке и получил заказ принести шампанское. Внимательно оглядевшись, я перевел взгляд на Роя.
– Здесь удобно пережидать, – сказал он успокаивающе. – В промежутках между разными встречами. Отличная кухня. Весьма привлекает американцев. Можно и на ночь остаться.
– С птенчиками?
– Нет, зато по чеку выдают наличными. К тому же прекрасное место в смысле алиби: «Как же, дорогая, я был в клубе! Прикорнул в гостиной у цветного телевизора. Швейцары здесь все ленивей и ленивей. Знаешь, мне еще надо перекинуться словом с секретарем!». Вот так-то.
– Кстати, об алиби, где вы провели прошлую ночь?
– Здесь! Неплотный ужин, ранний отход ко сну. Никаких телефонных звонков не было; я проверил.
– Тогда все в порядке. Одного вы мне пока не прояснили – насчет того, почему вас устраивает, что некая особа вам не жена. Могу понять, что девушка двадцати или там семнадцати лет для этой роли не годится, ну а девушка двадцати восьми? Наверное, она для как раз уж…
– Отложим эту тему до того, как принесут шампанское.
Когда шампанское было принесено, мы пристроились в уголке в окружении томов «Панча» и «Кто есть кто», и Рой начал:
– Тут, видите ли, есть два обстоятельства. Очевидное – все, что имеет касательство к девице сорока пяти, гораздо более привлекательной, чем ваша собственная жена, но которая на самом деле не лучше, а…
– С этим все ясно. Перейдем ко второму.
– Ну а тут все просто определяется вашим желанием уйти от привычного, пристойного, богобоязненного секса, а ваша жена на это не способна. В ваших отношениях все фальшиво, все надуманно. Так больше невозможно. «Милый, Тулбоксы прислали письмо и приглашают нас к себе на Пасху, помнишь, как тебе тогда у них понравилось, ну как же, когда ты пописал в дождемер мистера Тулбокса, так что, написать, что приедем? И будь добр, передай с туалетного столика мою сумочку! И позвони, прошу тебя, этому мерзавцу, как его, керосинщику и выдай ему по первое число! Что интересного получил с почтой?» – «Ничего особенного, дорогая, вот прислали пару билетов на концерт этого Дерьмовича, еще контракт от Британского союза музыкантов, и еще пару вырезок из газет, и вот, взгляни на это, а, не хочешь ли вниз?»
Я выждал, пока часы в глубине комнаты пробьют половину чего-то.
– Хотите сказать, настолько приелось вставать по утрам, спускаться вниз к завтраку, и при этом совсем не…
– О, громы небесные, Даггерс! Тон государственного мужа! Вниз!\ Да вы что, в самом деле! Ваша вас совершенно…
– Спокойно! Моя – мое личное дело.
– Позвольте просветить вас, что теперь означает слово «вниз»!
– Сам знаю, что означает.
– Судя по вашей реакции, нет!
– Вы это выпалили в таком контексте, что я сразу не сообразил.
– В самом деле? Простите. Позвольте, я завершу свою мысль. Так вот, уясните себе. Девушка таких-то лет даст вам то, что вы хотите, и еще кое-что, хотя… Скорее, не то чтобы сама даст, а то, что ее можно об этом попросить. Наверное, это опять-таки в значительной степени вопрос возраста. – Рой произнес это тоном премудрого судии, чем напомнил мне, как недели две тому назад я прочел сообщение о его предстоящем участии в симпозиуме, организуемом каким-то служителем Церкви и касавшемся проблем сексуальной морали в наше (или же их) время. – По-моему, даже такие, как вы, не могут не согласиться: одна полная, воистину дающая раскрепощение доза терпимости, заимствованная хотя бы от тех, кто помоложе, – и открывается доступ всего многообразия в известный, боже ты мой, стандартный набор приемов, практикуемых супругами в постели.
– И тогда все станет естественным, как воздух, которым мы дышим?
– Вот именно! Куда это подевался Гилберт? Обычно он крайне пунктуален. Надеюсь, дома все в порядке.
– А что, вы сомневаетесь?
– Всегда что-то может случиться.
Рой оценивающе взглянул на меня, и я понял, что он соображает, то ли представить домашние неурядицы неминуемым следствием буржуазного уклада, то ли, наоборот, здоровым свидетельством более мощного, более возвышенного строя социальной справедливости, который вот-вот грядет. Однако не успел Рой открыть рот, как в комнату вошел Гилберт. Только теперь я обратил внимание, как он строен и как легко двигается. Вид у него, однако, в данный момент был встревоженный. С порога он выпалил Рою:
– Со мной Пенни!
– Как! Это невозможно. До пяти сюда женщин не пускают.
Первой моей мыслью было, что это один из заранее заготовленных сюрпризов, снискавших в свое время кое-какую славу Рою, однако вскоре стало очевидно, что его удивление и подозрительность, равно как и гнев ввиду нарушения клубных правил, абсолютно искренни. При этом выяснилось, что правила, по существу, нарушены не были: Пенни осталась сидеть в машине, которую Гилберт припарковал на Сент-Джеймсской площади. Выдав эту информацию, Гилберт устранился от малейших разъяснений, предположений или утешений. Рой в безнадежной ярости махнул рукой, завершив этот жест тыканьем в звонок.
– Что у нее на уме? – вопрошал он. – Что она сказала?
– Просто что хочет проехаться со мной, – сказал Гилберт.
– Может, ей захотелось развлечься, заскочить в магазины, где-нибудь пообедать? – высказал предположение я, с обоих сторон вызвав взгляды, на удивление единодушно выразившие жалость и презрение к моей бесцветной фантазии.
– Ну же, выкладывай, Гилберт, что она задумала? Как она себя ведет? Ей-богу, ты же все-таки должен знать!
– Она исключительно молчалива. По-моему, как обычно, задумала что-то крушить.
– Боюсь, что ты прав. Похоже на то.
– Что она может крушить, сидя в припаркованной машине? – воскликнул я, чувствуя себя одним из трех маститых хирургов, призванных мгновенно решить, стоит или нет вскрывать монарший чирей. – Ну, пройдется пару раз по обивке своими маникюрными ножничками, если те у нее окажутся!
Гилберт даже не взглянул в мою сторону:
– Должно быть, она заподозрила, что вы тут затеваете кое-что, чему ее присутствие или даже угроза такового могут помешать.
– Считаете, она намерена разделаться со мной в гостиной перед цветным телевизором?
– Я бы вас попросил, Дуглас, прекратить на время ваши насмешки и язвительные шуточки! – И Рой отвернулся к вернувшемуся официанту.
– А уж вас-то, – заметил Гилберт, – мисс Вандервейн вообще знать не желает!
– Я бы сказал, это усиливает мои опасения!
– В этаком элитарном заведении только и место субъектам с вашими взглядами.
– Угу, и с Роевыми. Это его клуб.
– Все живое вам противно!
– Да пошел ты!
– Ну-ну, Даггерс, успокойтесь, – сказал Рой. – Нам надо подумать, что лучше всего предпринять.
– Вам – точно! – сказал я, взглядывая на часы. – А мне пора, я опаздываю.
– У вас еще больше двадцати минут! – Рой метнул на меня грозный пристальный взгляд. – Минутку повремените, мы вас подбросим на машине. Подшампаньтесь еще чуть-чуть!
– Хватит. Благодарю!
– Итак, можем выйти все втроем, а мы с тобой, Гилберт, подбросим ее к «Савою». Как-то она сказала, что ей там нравится. Словом, решено!
– В какое время построено это здание? – спросил Гилберт с умозрительностью антрополога.
Рой принялся рассказывать ему про это и еще про что-то. Прибыл бокал для шампанского Гилберту, а также порция скотча для Роя. Они оба пили, а я между тем поразмышлял над своей ролью внештатного громоотвода, потом немного о Пенни, потом с особой озабоченностью о том, как, должно быть, здорово опоздаю на Би-би-си. Когда мы вышли из клуба, мне, чтобы не выслушивать упреков по поводу опоздания, оставалось времени ровно столько, чтобы, быстрой рысью промчавшись по Кинг-стрит, со скоростью участника автопробега рвануть затем вверх по Риджент-стрит.
– Что вы делаете днем? – спросил я по пути у Роя.
– Много чего. Мотаюсь туда-сюда. Но есть и некая скромная радость. Высказать одному охламону, почему я не желаю по его прихоти исполнять «Гарольда в Италии».
– Так ведь там, кажется, партия скрипки довольно-таки…
– Нет-нет, речь идет о том, чтоб палочкой махать. А причина – в Байроне.
– Какое Байрон имеет к этому отношение?
– Даггерс, эта музыка Гектора Берлиоза, умершего, как мы с вами знаем, в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году, в основу которой…
– Господи, ну конечно!
– Прошу прощения, но в последнее время вы как будто совсем перестали понимать с полуслова!
– Ну и при чем тут Байрон?
– Черт побери, ведь он греческий национальный герой! Они постоянно о нем распространяются.
– Значит, мы отказываемся исполнить музыкальное произведение французского композитора, подсказанное произведением английского поэта, скончавшегося полтора столетия тому назад, на том лишь основании, что эта музыка может смягчить сердца соотечественников насчет современных правителей Греции? Так-так.
– Сами знаете, тут опростоволоситься никак нельзя. Приходится приспосабливаться.
– Как же вы допустили, что мы с вами пару недель назад исполнили сонату номер четыреста восемьдесят один! Ведь Гитлер, кажется, тоже австриец?
– Ну, эта тема уже не так актуальна. И аналогия слишком притянута за уши.
– За что?
– За уши! – рявкнул Рой. – У Моцарта нет ни капли восторга перед колыханием знамен.
Шагавший по другую руку от Роя Гилберт всем своим видом демонстрировал вежливое нетерпение, явно не одобряя мою готовность злоупотребить свободным временем Роя и одновременно восхищаясь милосердием патрона. И он поставил меня на место, презрительно-монотонным тоном припечатав:
– Черт побери, это же и ежу понятно!
В поле зрения возникла машина, явно выделявшаяся среди остальных своими размерами и роскошным видом. Сразу и не подумаешь, что подобный выбор характерен для личности, желающей быть, мелькнула у меня жестокая мысль; затем я прикинул вариант, что Рой не столько владеет такой машиной, сколько посредством ее самовыражается. О любом другом можно было бы сказать имеет; его же отличительная черта – быть тем, кому машина принадлежит. Хотя, возможно, он пока еще не преодолел грань между иметь и быть.
Склоненный силуэт внутри обернулся не кем иным, как Пенни в шляпе величиной с экипажное колесо. Она сидела на заднем сиденье. Почему? Может, она переместилась назад после приезда, чтобы освободить отцу место спереди? Исключено. Пенни всю дорогу ехала сзади, выказывая тем самым свое презрение к человечеству, олицетворением которого являлся Гилберт. Это более вероятно. Где-то на периферии сознания пронеслось, что, возможно, Пенни хотела распространить мнение (скорее всего, среди ограниченной части населения), что, мол, до скандальности прогрессивно мыслящий сэр Рой Вандервейн держит чернокожего шофера – в роли которого наглядно выступал Гилберт в своем темно-синем костюме и бледно-голубой рубашке с черным шелковым плетеным галстуком. Само предположение подобной версии в какой-то степени угнетало меня.
– Что ж, поехали все вместе! – бросил Рой зловещим тоном бандита-налетчика. – Полезайте назад, Дуглас!
Пенни отодвинулась от меня подальше так, как отодвигаются в автобусе от совершенно нежелательного, весьма пьяного соседа; для приветствия несколько демонстративно. Сидя вполоборота на переднем сиденье, Рой без обиняков выложил, что собирается подбросить меня до студии, после чего направиться в «Савой», между тем Пенни пялилась в окошко на какую-то ограду. При таком ракурсе, да к тому же из-за ее шляпы, собственно Пенни мне было плохо видно, но, даже несмотря на это, что-то в ней вдруг физически остро напомнило мне Сильвию. Ощущение сходства ушло, и я успел лишь бегло сообразить, на что оно не распространялось: лицо, волосы, фигура, одежда, запах. В последней из упомянутых сфер для Пенни было характерно обилие источаемых женской плотью теплых ароматов, хотя и без всякой иной примеси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– У него все извилины выпрямлены.
– Должно быть.
Мы вошли в просторный продолговатый холл, где потрескивал, вернее, ворковал телетайп. Рой направился к швейцару, поглядывавшему на нас из застекленной кабинки красного дерева. Какой-то тип с отвислым подбородком, вероятно член клуба, хотя по виду поп-сингер в обличье джентльмена из Сити, промелькнул мимо, направляясь к выходу. Я обвел беглым взглядом отдельные и групповые портреты, во множестве висевшие по стенам, в который раз ощутив всю шаткость тезиса о демографическом взрыве, поскольку, исходя из имевшегося поле зрения, человечество сто лет назад было явно многочисленней.
Рой догнал меня, и мы вместе пошли по крытому ковром, звучно скрипевшему под ногами коридору. В конце оказалась более просторная, чем холл, но равно высокая комната с таким множеством писчей бумаги и конвертов повсюду, какого в обозримом будущем вполне хватило бы, чтоб занять работой сотню трудолюбивых писцов, а в данный момент приютившая полдюжины одиноких мужчин, каждый из которых пребывал в той или иной степени оцепенения. Рой нажал кнопку звонка, появился моложавый официант в белом пиджаке и получил заказ принести шампанское. Внимательно оглядевшись, я перевел взгляд на Роя.
– Здесь удобно пережидать, – сказал он успокаивающе. – В промежутках между разными встречами. Отличная кухня. Весьма привлекает американцев. Можно и на ночь остаться.
– С птенчиками?
– Нет, зато по чеку выдают наличными. К тому же прекрасное место в смысле алиби: «Как же, дорогая, я был в клубе! Прикорнул в гостиной у цветного телевизора. Швейцары здесь все ленивей и ленивей. Знаешь, мне еще надо перекинуться словом с секретарем!». Вот так-то.
– Кстати, об алиби, где вы провели прошлую ночь?
– Здесь! Неплотный ужин, ранний отход ко сну. Никаких телефонных звонков не было; я проверил.
– Тогда все в порядке. Одного вы мне пока не прояснили – насчет того, почему вас устраивает, что некая особа вам не жена. Могу понять, что девушка двадцати или там семнадцати лет для этой роли не годится, ну а девушка двадцати восьми? Наверное, она для как раз уж…
– Отложим эту тему до того, как принесут шампанское.
Когда шампанское было принесено, мы пристроились в уголке в окружении томов «Панча» и «Кто есть кто», и Рой начал:
– Тут, видите ли, есть два обстоятельства. Очевидное – все, что имеет касательство к девице сорока пяти, гораздо более привлекательной, чем ваша собственная жена, но которая на самом деле не лучше, а…
– С этим все ясно. Перейдем ко второму.
– Ну а тут все просто определяется вашим желанием уйти от привычного, пристойного, богобоязненного секса, а ваша жена на это не способна. В ваших отношениях все фальшиво, все надуманно. Так больше невозможно. «Милый, Тулбоксы прислали письмо и приглашают нас к себе на Пасху, помнишь, как тебе тогда у них понравилось, ну как же, когда ты пописал в дождемер мистера Тулбокса, так что, написать, что приедем? И будь добр, передай с туалетного столика мою сумочку! И позвони, прошу тебя, этому мерзавцу, как его, керосинщику и выдай ему по первое число! Что интересного получил с почтой?» – «Ничего особенного, дорогая, вот прислали пару билетов на концерт этого Дерьмовича, еще контракт от Британского союза музыкантов, и еще пару вырезок из газет, и вот, взгляни на это, а, не хочешь ли вниз?»
Я выждал, пока часы в глубине комнаты пробьют половину чего-то.
– Хотите сказать, настолько приелось вставать по утрам, спускаться вниз к завтраку, и при этом совсем не…
– О, громы небесные, Даггерс! Тон государственного мужа! Вниз!\ Да вы что, в самом деле! Ваша вас совершенно…
– Спокойно! Моя – мое личное дело.
– Позвольте просветить вас, что теперь означает слово «вниз»!
– Сам знаю, что означает.
– Судя по вашей реакции, нет!
– Вы это выпалили в таком контексте, что я сразу не сообразил.
– В самом деле? Простите. Позвольте, я завершу свою мысль. Так вот, уясните себе. Девушка таких-то лет даст вам то, что вы хотите, и еще кое-что, хотя… Скорее, не то чтобы сама даст, а то, что ее можно об этом попросить. Наверное, это опять-таки в значительной степени вопрос возраста. – Рой произнес это тоном премудрого судии, чем напомнил мне, как недели две тому назад я прочел сообщение о его предстоящем участии в симпозиуме, организуемом каким-то служителем Церкви и касавшемся проблем сексуальной морали в наше (или же их) время. – По-моему, даже такие, как вы, не могут не согласиться: одна полная, воистину дающая раскрепощение доза терпимости, заимствованная хотя бы от тех, кто помоложе, – и открывается доступ всего многообразия в известный, боже ты мой, стандартный набор приемов, практикуемых супругами в постели.
– И тогда все станет естественным, как воздух, которым мы дышим?
– Вот именно! Куда это подевался Гилберт? Обычно он крайне пунктуален. Надеюсь, дома все в порядке.
– А что, вы сомневаетесь?
– Всегда что-то может случиться.
Рой оценивающе взглянул на меня, и я понял, что он соображает, то ли представить домашние неурядицы неминуемым следствием буржуазного уклада, то ли, наоборот, здоровым свидетельством более мощного, более возвышенного строя социальной справедливости, который вот-вот грядет. Однако не успел Рой открыть рот, как в комнату вошел Гилберт. Только теперь я обратил внимание, как он строен и как легко двигается. Вид у него, однако, в данный момент был встревоженный. С порога он выпалил Рою:
– Со мной Пенни!
– Как! Это невозможно. До пяти сюда женщин не пускают.
Первой моей мыслью было, что это один из заранее заготовленных сюрпризов, снискавших в свое время кое-какую славу Рою, однако вскоре стало очевидно, что его удивление и подозрительность, равно как и гнев ввиду нарушения клубных правил, абсолютно искренни. При этом выяснилось, что правила, по существу, нарушены не были: Пенни осталась сидеть в машине, которую Гилберт припарковал на Сент-Джеймсской площади. Выдав эту информацию, Гилберт устранился от малейших разъяснений, предположений или утешений. Рой в безнадежной ярости махнул рукой, завершив этот жест тыканьем в звонок.
– Что у нее на уме? – вопрошал он. – Что она сказала?
– Просто что хочет проехаться со мной, – сказал Гилберт.
– Может, ей захотелось развлечься, заскочить в магазины, где-нибудь пообедать? – высказал предположение я, с обоих сторон вызвав взгляды, на удивление единодушно выразившие жалость и презрение к моей бесцветной фантазии.
– Ну же, выкладывай, Гилберт, что она задумала? Как она себя ведет? Ей-богу, ты же все-таки должен знать!
– Она исключительно молчалива. По-моему, как обычно, задумала что-то крушить.
– Боюсь, что ты прав. Похоже на то.
– Что она может крушить, сидя в припаркованной машине? – воскликнул я, чувствуя себя одним из трех маститых хирургов, призванных мгновенно решить, стоит или нет вскрывать монарший чирей. – Ну, пройдется пару раз по обивке своими маникюрными ножничками, если те у нее окажутся!
Гилберт даже не взглянул в мою сторону:
– Должно быть, она заподозрила, что вы тут затеваете кое-что, чему ее присутствие или даже угроза такового могут помешать.
– Считаете, она намерена разделаться со мной в гостиной перед цветным телевизором?
– Я бы вас попросил, Дуглас, прекратить на время ваши насмешки и язвительные шуточки! – И Рой отвернулся к вернувшемуся официанту.
– А уж вас-то, – заметил Гилберт, – мисс Вандервейн вообще знать не желает!
– Я бы сказал, это усиливает мои опасения!
– В этаком элитарном заведении только и место субъектам с вашими взглядами.
– Угу, и с Роевыми. Это его клуб.
– Все живое вам противно!
– Да пошел ты!
– Ну-ну, Даггерс, успокойтесь, – сказал Рой. – Нам надо подумать, что лучше всего предпринять.
– Вам – точно! – сказал я, взглядывая на часы. – А мне пора, я опаздываю.
– У вас еще больше двадцати минут! – Рой метнул на меня грозный пристальный взгляд. – Минутку повремените, мы вас подбросим на машине. Подшампаньтесь еще чуть-чуть!
– Хватит. Благодарю!
– Итак, можем выйти все втроем, а мы с тобой, Гилберт, подбросим ее к «Савою». Как-то она сказала, что ей там нравится. Словом, решено!
– В какое время построено это здание? – спросил Гилберт с умозрительностью антрополога.
Рой принялся рассказывать ему про это и еще про что-то. Прибыл бокал для шампанского Гилберту, а также порция скотча для Роя. Они оба пили, а я между тем поразмышлял над своей ролью внештатного громоотвода, потом немного о Пенни, потом с особой озабоченностью о том, как, должно быть, здорово опоздаю на Би-би-си. Когда мы вышли из клуба, мне, чтобы не выслушивать упреков по поводу опоздания, оставалось времени ровно столько, чтобы, быстрой рысью промчавшись по Кинг-стрит, со скоростью участника автопробега рвануть затем вверх по Риджент-стрит.
– Что вы делаете днем? – спросил я по пути у Роя.
– Много чего. Мотаюсь туда-сюда. Но есть и некая скромная радость. Высказать одному охламону, почему я не желаю по его прихоти исполнять «Гарольда в Италии».
– Так ведь там, кажется, партия скрипки довольно-таки…
– Нет-нет, речь идет о том, чтоб палочкой махать. А причина – в Байроне.
– Какое Байрон имеет к этому отношение?
– Даггерс, эта музыка Гектора Берлиоза, умершего, как мы с вами знаем, в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году, в основу которой…
– Господи, ну конечно!
– Прошу прощения, но в последнее время вы как будто совсем перестали понимать с полуслова!
– Ну и при чем тут Байрон?
– Черт побери, ведь он греческий национальный герой! Они постоянно о нем распространяются.
– Значит, мы отказываемся исполнить музыкальное произведение французского композитора, подсказанное произведением английского поэта, скончавшегося полтора столетия тому назад, на том лишь основании, что эта музыка может смягчить сердца соотечественников насчет современных правителей Греции? Так-так.
– Сами знаете, тут опростоволоситься никак нельзя. Приходится приспосабливаться.
– Как же вы допустили, что мы с вами пару недель назад исполнили сонату номер четыреста восемьдесят один! Ведь Гитлер, кажется, тоже австриец?
– Ну, эта тема уже не так актуальна. И аналогия слишком притянута за уши.
– За что?
– За уши! – рявкнул Рой. – У Моцарта нет ни капли восторга перед колыханием знамен.
Шагавший по другую руку от Роя Гилберт всем своим видом демонстрировал вежливое нетерпение, явно не одобряя мою готовность злоупотребить свободным временем Роя и одновременно восхищаясь милосердием патрона. И он поставил меня на место, презрительно-монотонным тоном припечатав:
– Черт побери, это же и ежу понятно!
В поле зрения возникла машина, явно выделявшаяся среди остальных своими размерами и роскошным видом. Сразу и не подумаешь, что подобный выбор характерен для личности, желающей быть, мелькнула у меня жестокая мысль; затем я прикинул вариант, что Рой не столько владеет такой машиной, сколько посредством ее самовыражается. О любом другом можно было бы сказать имеет; его же отличительная черта – быть тем, кому машина принадлежит. Хотя, возможно, он пока еще не преодолел грань между иметь и быть.
Склоненный силуэт внутри обернулся не кем иным, как Пенни в шляпе величиной с экипажное колесо. Она сидела на заднем сиденье. Почему? Может, она переместилась назад после приезда, чтобы освободить отцу место спереди? Исключено. Пенни всю дорогу ехала сзади, выказывая тем самым свое презрение к человечеству, олицетворением которого являлся Гилберт. Это более вероятно. Где-то на периферии сознания пронеслось, что, возможно, Пенни хотела распространить мнение (скорее всего, среди ограниченной части населения), что, мол, до скандальности прогрессивно мыслящий сэр Рой Вандервейн держит чернокожего шофера – в роли которого наглядно выступал Гилберт в своем темно-синем костюме и бледно-голубой рубашке с черным шелковым плетеным галстуком. Само предположение подобной версии в какой-то степени угнетало меня.
– Что ж, поехали все вместе! – бросил Рой зловещим тоном бандита-налетчика. – Полезайте назад, Дуглас!
Пенни отодвинулась от меня подальше так, как отодвигаются в автобусе от совершенно нежелательного, весьма пьяного соседа; для приветствия несколько демонстративно. Сидя вполоборота на переднем сиденье, Рой без обиняков выложил, что собирается подбросить меня до студии, после чего направиться в «Савой», между тем Пенни пялилась в окошко на какую-то ограду. При таком ракурсе, да к тому же из-за ее шляпы, собственно Пенни мне было плохо видно, но, даже несмотря на это, что-то в ней вдруг физически остро напомнило мне Сильвию. Ощущение сходства ушло, и я успел лишь бегло сообразить, на что оно не распространялось: лицо, волосы, фигура, одежда, запах. В последней из упомянутых сфер для Пенни было характерно обилие источаемых женской плотью теплых ароматов, хотя и без всякой иной примеси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37