– Если за какие-то несколько минут здесь проползли уже две черепахи, значит, лес просто кишит этими тварями. Помнится, я где-то читал, что собаки любят убивать черепах. Тебе надо было подумать…
– Пока что я вижу, они убивают тебя, эти черепахи, сухопутные они там или морские – все равно. Может, ты предпочел бы что-нибудь другое?
– Не понимаю, что ты хочешь сказать.
– Погоди, я, кажется, знаю, в чем дело. Ты считаешь, что Джордж Вашингтон обязан был посоветоваться с тобой, стоит или не стоит позволять диким черепахам ползать, где им вздумается. Но, как я слышала, они совершенно безвредные, несмотря на угрожающую внешность. Не известно ни одного случая, чтобы черепахи нападали на человека.
– Пожалуйста, не пори чепухи.
– Я тут ни при чем, приятель. Я их сюда не привозила. Они сами сюда приползли. Да не обращай ты на них внимания, лучше выпей, а потом я еще налью.
Роджер послушно выпил. Он все еще не мог успокоиться, но очевидно было, что продолжать спор нет никакого смысла. Тем не менее он чувствовал, что проиграл пару очков в словесной баталии и должен немедленно исправить положение.
– Как поживает мой старый приятель Строд? – спросил он.
– Вот что я тебе скажу: мне, к величайшему счастью, совершенно и окончательно наплевать на него. Не имею ни малейшего представления, как поживает твой старый приятель Строд, у меня нет о нем никаких сведений, и я не намерена интересоваться, где он сейчас и что с ним. Я тебе уже сказала, что хочу знать, хотя бы примерно, чего мне ждать от людей в моей ситуации. А еще – чтобы и они знали, чего они могут ждать от меня. Поэтому я говорю им, как отношусь к мужу. Когда я впервые получила возможность узнать его по-настоящему – прожив с ним полгода, – я возненавидела его. Теперь, после четырнадцати лет замужества, я знаю его еще лучше и по-прежнему ненавижу. Хотя, конечно, я немного поостыла, и ненависть моя сейчас не настолько остра. Последние пять-шесть лет я к тому же презираю это ничтожество.
Подобный поворот в разговоре столь же мало понравился Роджеру, как и тот – касавшийся черепах, в котором он потерпел поражение.
– Похоже, у тебя есть веские причины, чтобы расстаться с ним, – холодно сказал он.
– О да, очень веские. Но не менее веские – чтобы остаться. Мне нужны деньги, а у самой у меня их нет. Ни профессии, ни приличного образования; еще раз выйти замуж – да разве найдется желающий!
– А этот твой магазин?
– Ты что, издеваешься? В год «Миранда» приносит убытков на пять тысяч. Наверно, любой, кто хоть сколько-нибудь понимает в торговле, видит это с первого взгляда. Один Строд ничего не видит. Ты небось считаешь, что бессмысленно держать «Миранду», что это моя прихоть, но я так не считаю. Мне ужасно нравится выставлять все эти вещи, и показывать их людям, и когда они им тоже нравятся. Я бы не хотела потерять все это. Поэтому я и остаюсь со Стродом. Он не замечает моего отношения к нему. Он вообще ничего не замечает. Никаких знакомых, никаких интересов – всю жизнь, понимаешь? – кроме тех, что связаны с его делами. Остального для него просто не существует.
Самая пора сменить тему, решил Роджер.
– Мне это напоминает случай некогда модной самовлюбленности, – подытожил он. – Много есть…
– Ты прав, но даже самовлюбленным типам нравится производить впечатление на людей, им хочется, чтобы ими восторгались или боялись их и все такое. Строд совершенно далек от этого. Даже это его ни капельки не волнует. Он никого не замечает.
Она еще долго жаловалась на мужа; Роджер ее не слушал. В конце концов ему надоело, он сел на корточки, улыбнулся морщинками у глаз и спросил:
– Тебе не кажется, что мы слишком много говорим?
Ока отвела взгляд, пригладила челку.
– Ты, пожалуй, прав, извини. Не волнуйся, это было в первый и последний раз. Отныне все будет как в кино, или в телесериалах, или на красивых картинках, обещаю. Прости, Роджер. И выпей, наконец. Ох… – Она вдруг засмеялась и потянулась к корзине. – Совсем забыла. Вот, я тут кое-что захватила для тебя. Надеюсь, тебе понравится.
Молли протянула кошмарную толстую пятидесятицентовую сигару, состоящую наполовину из обрезков яванского табака, наполовину из опилок.
– Что это тебе вздумалось покупать сигару? – недоуменно спросил он.
– Тогда, на вечеринке у Дерланджеров, мне показалось, что ты любишь сигары, ты как-то по-особенному обрезал кончик, ну и вообще. Ты куришь такие?
Роджер решил отказаться от своего излюбленного способа расправляться с сигарами, которые невозможно курить, проще говоря, он надеялся, что никто не станет очень возражать, если он измельчит ее и набьет ею трубку. Была еще альтернатива – сунуть ее в нагрудный карман пиджака с такой силой, чтобы она непременно сломалась. Он готов был прибегнуть к последнему, но неожиданно для себя осторожно положил сигару на край одеяла и сказал:
– Ты не против, если я оставлю ее на потом?
– Как вам будет угодно, сэр.
Он уже не очень четко помнил их не слишком приятный разговор перед тем, как они выпили по первому стакану. Но если в дальнейшем дело примет совсем опасный оборот, придется – после главного, разумеется, – поставить ее на место. Но он мог проявить и слабость, выказать такт и терпение, что было бы совсем нежелательно на столь ранней стадии отношений. Он поздравил себя с тем, что предусмотрительно придумал сынка – маньяка и алкоголика – своему другу, который приютил его в Нью-Йорке. Следует всячески пресекать попытки женщин проникнуть в ставку. Если же вдруг возникнет определенная потребность, а осуществить ее будет негде, всегда можно будет на время ликвидировать это пугало: отправить, например, в лечебницу для алкоголиков, или, там, в армию, или сказать, что тот попал в больницу после драки.
– Неплохо было бы продолжить, – сказал он.
Глава 8
– Позвольте представиться: отец Колгейт.
«О черт, только этого не хватало», – пронеслось в голове у Роджера, в то время как до неприличия красивый мужчина лет тридцати, одетый по какой-то, одному ему понятной, причине в строгую, но элегантного покроя священническую рясу, тряс его руку, приговаривая, что необычайно рад встрече с ним и что хорошо его знает. Откуда он его знает, если они знакомы всего пять секунд? Тем не менее по той же самой причине Роджер не имел серьезных оснований с ходу обвинять священника в том, что тот прибегает к маскараду, и решил, пока не узнает о нем больше, вести себя так, как всегда, когда общался со служителями Церкви, то есть изображать почтительное уважение и интерес. Естественным ответом со стороны святого отца было высказанное после нескольких минут разговора сомнение в том, что сам Роджер человек верующий. На что Роджер ответил, что нет, мол, он, конечно, верующий, а про себя уточнил, что церковь, которую он в настоящее время не посещает, но которой принадлежит, это Католическая церковь, и в продолжение весьма любезным тоном высказал оригинальные суждения относительно арианской ереси. Он был поистине великолепен, вот так, запросто болтая со священником, как бывал великолепен в окружении внимающих ему женщин, а уж для того, чтобы привлечь их внимание, он никогда не жалел сил. Однако и этого ему было мало, и он не мог удержаться от того, чтобы не отвесить с язвительным видом поклон, спросив:
– Вас привели в колледж пастырские обязанности, святой отец?
– Ни в коей мере, – ответил священник с едва заметным раздражением, словно выговаривая за обычное и порядком поднадоевшее доктриналь-ное невежество. – Будвайзер находится в ведении Протестантской церкви, как и следует ожидать в этой части страны. Еще лет десять – пятнадцать назад здесь было очень мало прихожан.
– А сейчас?
– Простите?
– Сейчас прихожан достаточно?
– Достаточно, – ответил мнимый святой отец и так глубоко затянулся сигаретой, словно хотел поставить дымовую завесу. – Достаточно, – повторил он, кивнув.
– Что ж, приятно слышать.
– Да, в настоящее время Божье благословение в полной мере осеняет здешние места.
До чего скоропалительно, прямолинейно. Даже такому имитатору следовало бы сыграть лучше.
– Вы действительно так думаете? – выразил свое сомнение Роджер.
– Здешние люди счастливы. Конечно, у них есть некоторые трудности, – у кого их нет? – но они делают все, что в их силах, чтобы помогать друг другу; они сострадают ближнему. А сострадание – божественный дар. Если не так, тогда что это такое, хотел бы я знать. А сами вы, сэр, к какой Церкви принадлежите?
Ну вот, опять он слишком торопится, наседает.
– Видите ли, так получилось, что я англокатолик.
– Угу! – буркнул священник, не обнаружив ни интереса, ни хотя бы того, что признал в нем собрата по духу, не говоря уже об удовольствии. Как знать, может, он принадлежал к какому-нибудь кошмарному местному отделению Высокой церкви. И возможно, был обновленцем, посещал футбольные матчи, любил принарядиться. Ладно, пока он будет честно вести себя, как полагается доброму христианину. Роджеру всегда было трудно примирить веру в важность священников и Церкви с глубокой неприязнью к первым и отвращением к догматам и обрядам последней; противоречия наблюдались и в его взаимоотношениях со Всевышним. Принимая новый стакан из чьей-то неведомой руки, он решил на минуту забыть об этом и дать этому ряженому последний шанс, выслушав, что он скажет еще.
Отцу Колгейту только того и надо было. Он охарактеризовал себя как оптимиста, пояснив, что лично он не видит в том ничего дурного. Количество и качество благодати, источаемой Богом, разглагольствовал он, находится в прямой зависимости от того, насколько велика, в качественном и количественном отношениях, любовь человеческих существ к их Создателю, кою они изливают на Него, порой сами того не сознавая.
– С тех пор как я обрел положение, с которого могу зреть свидетельства этой любви, – шпарил Колгейт без остановки, – я с каждым днем все более убеждаюсь, сколь она щедра и многообразна. Люди стали добрее друг к другу, как никогда. Им свойственна предусмотрительность: они стараются заранее рассчитать вероятные или желательные последствия собственных поступков для того, кто их окружает. Они спрашивают себя: вот я намерен совершить то-то и то-то. К каким результатам это может привести и как они скажутся в дальнейшем?
Ожидая начала, Роджер обратил внимание, что, пока они с Колгейтом стояли у окна в величественном, обшитом массивными панелями зале, вокруг них успела собраться полдюжина юношей и девушек. Для второкурсников или старшекурсников, или кем там они были в Будвайзерском колледже, штат Пенсильвания, они выглядели вполне сносно – не окончательными варварами. Никто не жевал жвачку, не курил десятицентовой сигары, не носил енотовой шубы, не пил кока-колу и не жевал гамбургер, не нюхал героин и не смотрел телевизор, никого не грабил и не ездил на «кадиллаке». Вполне типичные представители культурного меньшинства. Правда, кое-кто из них, должно быть по собственной инициативе, присоединился к компании, чьим гостем он был и благодаря чьему гостеприимству уже успел выпить первый стакан, но иначе они, возможно, и не попали бы сюда, а Роджеру хотелось иметь аудиторию, пусть и не слишком большую, которая бы услышала то, что он собирался сказать отцу Колгейту. Одна из них, блондинка в мужской рубашке, однако во всем другом, доступном глазу, более чем и даже откровенно женственная, смотрела на него. Он слыхал, что американские студенточки очень даже любят заниматься этим самым. Но он не мог ничего себе позволить, пока не закончится его лекция и все не соберутся вновь, чтобы это отметить, здесь, что предпочтительней, или у кого-нибудь дома. А пока суть да дело, он должен сосредоточиться на том, чтобы показать и блондинке, и всем, кто может его слышать, как он умеет расправляться с такими типами, как отец Колгейт.
Священник закончил рассуждать о предусмотрительности и теперь завел не менее нудную песнь об ответственности. И то и другое, изрек он, обязаны быть осознанными. Роджер подождал, пока его противник закончит с объяснением первого из двух альтернативных определений этого слова – отличный момент, чтобы прервать человека, – и сказал громко и быстро:
– Честно признаюсь, святой отец, даже и не знаю, что поражает меня больше всего: ваше ли пристрастие к затасканным истинам или ваш незрелый гуманизм. Послушать вас, так можно вообразить, что Бог – это нечто вроде президента корпорации, который придерживается строгих взглядов относительно коллективной морали, духовной общности и тому подобной ерунды. Озабоченный созданием здоровой творческой атмосферы в подведомственном коллективе. Лояльность сверху, лояльность снизу, лояльность со всех сторон. Вбивающий идиотские прописи, призывая при этом: думайте. Одна большая счастливая семья, каждый член которой живет припеваючи. Религия, которую, как я понимаю, ваш брат называет доверительной беседой, – в одном отношении действительно лишь красивая фраза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27