Маргарита молчала. Ира тоже молчала. Ждала, что будет дальше. Она не думала о том, как должна быть потрясена Маргарита таким обращением с Аксеновым. Самим Аксеновым! Ира вообще ни о чем сейчас не думала, просто стояла и не вешала трубку, и если сейчас кто-нибудь заглянул бы в телефонную кабинку, то увидел на ее лице вполне соответствующие сказанному поджатую губу и вздернутые брови.
– Ирина Сергеевна, будьте любезны, подождите одну минуту. – На этот раз профессиональная выдержка изменила Маргарите, и за тысячи километров ее искаженный электрическим преобразованием голос все же доносил истинные чувства по поводу этой себялюбивой московской стервы, не стоящей и мизинца ее обожаемого Аксенова.
– Хорошо, но только минуту, – сделала одолжение Ира, и Маргарита запустила ей в ухо музыкальную паузу.
Шопен. Та самая музыкальная фраза, на которой тогда, давным-давно, сто лет назад спотыкался Аксенов в гостинице сибирского городка.
– Привет! – засмеялся в трубке Аксенов. – Ты что такое Маргуше сказала? Ворвалась как ошпаренная на совещание, бросила на стол телефон, говорит: «Вас Ирина Сергеевна, очень срочно». Ты обиделась, что ли? Но я утром не мог позвонить, уезжал рано, а потом сразу совещание.
– Что ты! Я и не думала обижаться. – Теперь Ирин голос был теплым и ласковым, губы складывались трубочкой, лицо расслабилось и обмякло. – Просто мне нужно с тобой поговорить.
– Ириш, нам там немного осталось, закончим – я тебе сразу перезвоню.
– Нет, я не долго. Я только хотела тебе сказать, что не приеду. – Она говорила еще теплее и еще ласковее, но Аксенов все равно разозлился:
– Все? Я перезвоню попозже!
Она еле успела заговорить, пока он не положил трубку. Но успела, потому что должна была успеть, потому что не могла не успеть. Иначе кончится этот неизвестно откуда взявшийся автозавод и ей придется что-то делать самой. Но она не знает что!
– Саша, ты меня не понял. Я совсем не приеду, и ты ко мне не приезжай и не звони. Я тебе не говорила, но у меня был роман с моим коллегой, его Максим зовут. Ну вот… Мы поссорились, а тут ты. Сам понимаешь, это лестно и все такое… Но Максим вернулся, и я поняла, что не смогу к тебе уехать. В общем, понимаешь… Прости, что так получилось, я не хотела тебя обидеть.
Последнюю фразу она договаривала уже в пищащую короткими гудками телефонную пустоту. Аксенова на том конце провода уже не было, а ее автозавод еще несколько секунд не кончался. «Хватило, слава Богу, хватило!» – первое, что подумала она, и ощутила такую тяжелую, такую неподъемную усталость, что до Ленкиного дома тащилась два с половиной часа.
***
Ленка, в ветровке, джинсах и кроссовках, стояла в прихожей и смотрела в зеркало – собиралась на дачу за Валеркой: во вторник, через два дня, в школу.
– Леночка, что я сделала? – спросила Ира у Ленкиного отражения.
Ленка резко обернулась, окатила тревожным светом зеленых глаз:
– Что?
– Я больше его не увижу.
Это казалось Ире сейчас самым главным – не видеть его. Как в песне из ленкомовского спектакля, популярной во времена ее ранней юности: «Я тебя никогда не увижу…» Нет, в песне было проще, ее герои по крайней мере могли попрощаться. А тут… Когда человек умирает, его нельзя больше увидеть, потому что его больше нет.
Когда он уезжает далеко и надолго, даже на войну, даже в тюрьму, – можно ждать возвращения. Когда кончается любовь – видеться незачем. Но Аксенов не умер, не сгинул в чужих краях и не разлюбил ее, а видеть его нельзя, дотронуться до него нельзя, говорить с ним нельзя.
Для других он – живой человек, а для нее фантом, виртуальная реальность. Это непонятно, странно, нелепо, это как-то не по-человечески.
– Ты только не пугайся, но мне сейчас было бы легче, если бы он умер, – сказала Ира, но Ленка все равно испугалась, ахнула, выронила ключи. – Не пугайся, я знаю, что так нельзя говорить. Я не думаю так. Это пройдет. Это так, на минутку. На одну минутку.
Ленка подняла ключи, заперла дверь, сняла куртку и кроссовки и так по-аксеновски цепко схватила подругу за предплечье и потащила в гостиную на диван, что Ира, переполнившись этой каплей, разразилась потоком слез и соплей.
– Почему… Почему… – с трудом выговаривала она искаженными губами в моменты, когда лицо отпускала судорога. – Почему нельзя оставить меня в покое? Я никого не трогала, я ничего особенного не хотела. Я хотела только издавать детские книжки. Я хотела только семью и ребенка. Разве это так много? С каких пор это стало слишком много? Я же никому не мешала! Я никому не мешала! Никому не мешала!
Ленка сходила на кухню и теперь держала перед Ирой наготове стакан воды и пару таблеток, на этот раз голубых, а не розовых.
– Не надо, – отвела ее ладонь с таблетками Ира. – Все нормально, я уже успокоилась.
– Раз успокоилась, рассказывай.
– Я во всем виновата, он говорил, а я не слушала… – начала Ира.
– Это понятно, – оборвала ее Ленка. – Ты всю жизнь сама у себя виновата. Говори, как на самом деле, по факту. Может быть, можно что-то сделать.
– Нельзя ничего сделать. Они установили у меня дома какую-то дрянь и сняли меня с Максимом, когда он… Я тебе не говорила, но он приходил, когда я с кредитом рассчиталась, и… В общем, изнасиловал меня. Но там, на пленке, все выглядит как обычно, я уже не сопротивлялась, побоялась, что пырну его ножом. Это так страшно, когда насилуют. Я не знала, что это так страшно, даже если это бывший любовник. Вроде бы ничего особенного, не смертельно, но убить его легче, чем это вытерпеть. Намного легче. Но я вытерпела, я должна была вытерпеть, он же мальчишка совсем, дурак, а я перед ним так виновата… Так виновата…
Ленка молчала. Но Ира, наткнувшись на ее жесткий взгляд, больше о Максиме говорить не стала.
– Но это ладно. Эта пленка с Максимом – ерунда.
Не ерунда, что они и Аксенова со мной сняли, когда он приезжал последний раз. Уже Клинцов звонил, да я и так знаю, что из этого много чего сделать можно, зря, что ли, груда этой «желтой» гадости на каждом прилавке лежит.
Я и без Клинцова знаю, что любого, даже его, можно опустить. В общем, мне теперь не то что замуж, а и приближаться к нему нельзя. Пусть меня опускают, я скажу, что я нимфоманка, лесбиянка, проститутка, все, что угодно, скажу… Только бы он остался ни при чем.
– Что они хотят? – резко перевела подругу на рациональные рельсы Ленка.
– Все то же самое. Чтоб я информировала их о нем.
– Кого их?
– Откуда я знаю кого? – вспылила Ира, но тут же сникла, махнула рукой. – Какая разница кого? Все уже.
Проехали. Я ему позвонила и сказала, что между нами все кончено.
– А он?
– Что он? Трубку положил. Я хорошо сказала.
– Ну и дура, – заключила Ленка. – Всегда можно найти какой-то выход.
– Вот я и нашла.
– Ничего ты не нашла, ты же так не сможешь, с ума сойдешь. Рассказала бы ему или согласилась, в конце концов, а там было бы видно, выманила бы как-нибудь эти дурацкие пленки. Подумаешь, пленки! Такие вещи всегда можно другой стороной повернуть – вот, мол, крут мужик, времени зря не теряет. Здоровые инстинкты. У нас народ теперь здоровых уважает. Всегда можно что-то сделать. Всегда.
– Как ты не понимаешь? – закричала Ира. – Как ты не понимаешь? У него такое лицо там, такое лицо…
Нельзя, чтобы его видели. Ничего нельзя.
– Пей! – силком открыла ей рот и налила туда воды Ленка. – Пей, я сказала, а то истерика будет, придется «скорую» вызывать. Ты в психушку захотела?
Ира волей-неволей проглотила пару глотков воды.
– Еще, – приказала Ленка тем своим приглушенным, неодушевленным тоном, которого нельзя было ослушаться.
Ира выпила и сразу сникла.
– Рассказывать ему раньше надо было. Сразу. А соглашаться нельзя. Ни под каким видом. Я когда ему звонила, не понимала, почему так делаю, а теперь понимаю – только это правильно. В таких делах стоит один шаг сделать – и все. Затянет как в болото. Сама знаешь, ты бы тоже не согласилась.
– Я бы согласилась. Потому что это шанс. А ты не оставила себе даже шанса. Может, еще попробуешь с ним помириться? Потом что-нибудь придумала бы.
– Я ребенка хочу. От него. Чтоб обязательно от него. Сына. Раньше девочку хотела, а теперь – сына, – невпопад ответила Ира.
– Ты беременна? – обрадовалась Ленка. Странно, женщины далеко не всегда радуются своей беременности, но беременности подруг – всегда. Такая компенсация. – И все-таки лучше бы девочка.
– Нет, – разочаровала ее Ира. – В том-то и дело, что нет. – И снова судорожно сморщилась, запричитала:
– Леночка, ну почему так, скажи? Мне же нет никакого дела до всяких там акций и выборов. Я просто хотела мужа и ребенка. Хотя бы ребенка, а, Леночка? Разве это так много? Разве каждый человек не имеет на это права? Разве кто-нибудь имеет право в это влезать?
Ленка усмехнулась:
– А ты в суд подай, чтоб защитили твои права. Ты ж не за кого-нибудь замуж захотела, а за Аксенова, а это уже не просто. Совсем не просто.
– Да, – неожиданно перестала плакать Ира, посмотрела на Ленку просветлевшим взглядом. – Правильно.
Я все сделала правильно. Теперь он точно удержит свой плацдарм. Они не могут его взять, вот и зашли с тылу. А я-то дура…
– Какой плацдарм, какой тыл, о чем ты говоришь У тебя квартиры нет, издательства, считай, тоже нет, и его нет. Даже беременности и той нет. А ты о каком-то плацдарме. Что за чушь? Я ничего не понимаю, – попыталась вразумить ее Ленка.
Но Ира вытерла пальцами остатки слез, улыбнулась и повторила еще раз как заклинание:
– Теперь он наверняка удержит. Это главное. И ты все понимаешь.
Ленка не стала спорить, осторожно, словно боясь что-нибудь повредить, обняла ее за плечи:
– А как же теперь ты?
– Но у меня же есть ты. И Валерка, – спокойно ответила она.
Ленка помедлила, но все же сказала:
– Мы уезжаем. За границу. Насовсем.
– Нет! – замотала головой Ира. – Это ты меня пугаешь. Что ты там забыла? И ты туда не хочешь совсем.
Это все Эдик. Вот пусть и катится. А тебе там делать нечего.
– Нечего, – согласилась Ленка. – Потому и еду, что мне там делать нечего. Я устала.
– Так отдохни. В чем проблема?
– В том, что я жить здесь устала. Хотеть устала.
Добиваться устала. Я все время чего-нибудь хочу и все время чего-то добиваюсь. А потом оказывается – не то. Ты не представляешь, как я в университет хотела! Откуда тебе знать, что такое МГУ для деревенской девчонки! Это нереально, как другая планета. Но я хотела. Хотела и поступила.
А толку? Какой из меня филолог? Вот ты – настоящая словесница, от Бога. А я – так, оттого что математику в школе не любила. И актриса я никакая. Так, для развлечения и привлечения мужиков. Искусству нужно служить. Чтоб с потрохами и несмотря ни на что. Потом замуж захотела, как шлея под хвост попала. Вышла, ребенка родила. Семья!
И что? Сплошное раздражение, что не хватает денег. Всегда не хватает, и ни конца этому ни края. Не то. Вот, думаю, вылезу из болота этого, из нищеты. Захотела – и вылезла.
А только стало еще хуже, чем было. Опять не то. Не то!
– Словесница! – усмехнулась Ира. – Дура, всю русскую литературу перелопатила, а как дала себе голову заморочить! А ведь они предупреждали. Все предупреждали. Хоть Чехова открой. Хоть Толстого. А мы, идиоты, решили почему-то, что это, мол, не про нас, это сто лет назад было… Вот и проиграли войну. На ниточке теперь держимся.
Ленка ничего не спросила, не удивилась, точно понимала, о чем речь. Нет, не понимала, просто думала о своем.
– Лен, а уезжать-то зачем? Что там изменится? – осторожно спросила Ира. – Проблема ведь в тебе, внутри. Такое переездом не решить. Про это тоже уже все сказано, вон у Чехова все то в Москву рвались, то в Петербург. А толку никакого. Какая разница?
– Большая разница, – уверенно возразила Ленка. – Они в Москву и Петербург рвались, а я за границу. Там я смогу ничего не хотеть. Просто жить, и все. Как все нормальные люди. Я же не куда-нибудь в дикий Нью-Йорк поеду. Я в Англию уеду, на юг, к морю, там трава круглый год зеленая. Там можно на траву смотреть и ничего больше не хотеть. Ничего. Ирка, ты бы знала, как я устала хотеть!
Поднимается все внутри и подмывает, подмывает, подмывает. Днем и ночью. Вот и теперь опять…
– Что теперь?
– Ничего, – свернула разговор Ленка. – Не обо мне сейчас речь. А тебе спать надо. Долго спать. До завтрашнего утра. Утром все будет по-другому.
– Но еще только шесть часов. Я не хочу. И тебе за Валеркой надо. Поехали вместе?
– Нет. Ты сейчас ляжешь и уснешь. Иди в ванну, я тебе белье сменю, на чистом лучше спится. Хочешь, «Таис» почитаю? Или «Лезвие бритвы»? Мне лучше всяких пилюль помогает.
Когда Ира, чистая и благоухающая, вылезла из ванны, Ленка уже уютно устроилась в кресле возле кровати с любовно обернутой в защитную обложку книжкой и неотрывно смотрела на раскрытые страницы.
– Что ты там высматриваешь? – засмеялась Ира, удивившись сама себе, что умеет смеяться. – Ты, наверное, уже наизусть давно всего Ефремова знаешь. Может, ты и мучаешься своими вечными желаниями из-за него?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42