Неужели за все столетия своего развития человечество не смогло изобрести ничего лучше, чем вирус Витько, газовые камеры и топоры палачей?
Эти мысли не были новыми для меня. Иногда, в минуты, когда каждому человеку надо остановиться и, оглянувшись назад, на пройденный путь, подумать о сделанном и о том, что он еще хочет сделать в этой жизни, подобные мысли наваливались на меня, сжимая сердце беспросветной тоской. Но я старательно загонял их поглубже и подальше, чтобы не отвечать на вопросы той части своего разума, которая еще сохранила независимость. Я выполнял свой долг и старался никогда не думать об этом. Но кота в мешке не утаишь, как говорит народная мудрость. И сейчас этот кот, выбравшись из своего мешка где-то в глубине моего сознания, запустил когти в мою душу, словно средневековый палач раскаленное на жаровне железо в тело очередной жертвы. Что-то сломалось во мне, в отточенном орудии палаческого бюро. Все, что раньше было смыслом моей жизни, внезапно потеряло для меня всякое значение. А то, что было лишь шелухой, стало дороже жизни.
Я перебрал фотографии и внезапно яростно бросил их на пол. Будь оно все проклято! Что я мог сделать?! Прошлое мертво, его не изменить и не перекроить по своей мерке. Но есть еще настоящее и будущее. Впрочем, уже слишком поздно. Настоящее тоже не переделать. Путь, выбранный в прошлом, уже не изменишь. Во всяком случае, для меня это уже не выход.
Я пошел на кухню, словно пытаясь сбежать от разбросанных по полу фотографий и от своих мыслей, и заказал автоповару стаканчик виски со льдом.
Однако мысли упорно продолжали меня мучить. Воистину, пока я существую, я мыслю, и сбежать от своих мыслей невозможно. Можно удрать от наемного убийцы, обмануть полицию, перехитрить своего шефа и стоящую за ним организацию, но нельзя перехитрить свои мысли. Их можно только заглушить. Чем я и занялся, заказав еще стакан виски.
Телефонный звонок раздался, когда я уже находился в том состоянии, когда блаженное забытье в пьяном сне еще далеко, но прямо ходить и отчетливо говорить уже трудновато. Опрокинув стакан, я с трудом встал и протопал к телефону, проклиная в полный голос того кретина, который вздумал позвонить мне в столь неудачное для разговора время. Однако я вовремя вспомнил, что это вполне может быть мой шеф, решивший пожелать мне спокойной ночи, а потому умерил пыл и, подняв трубку, сказал самым трезвым голосом, на который я был способен в данный момент:
– Бен Роджерс у аппарата.
– Добрый вечер, Бен, – сказал волшебный голос, который мне в этот час так хотелось услышать.
– Светлана, это ты? – с удивлением и восторгом спросил я. Честно говоря, давно судьба не преподносила мне таких подарков. Стоило мне только услышать ее голос, и на душе сразу стало намного легче. Что же такое есть в этой девушке, что один только звук ее голоса вылечил все мои душевные хвори?
– А ты ожидал увидеть здесь епископа? – вопросом на вопрос ответила мне Светлана и рассмеялась неизвестно чему. Я тоже, потому что на душе стало так легко, как никогда прежде. – Это из «Острова сокровищ» Стивенсона, – пояснила она мне. – Так Сильвер ответил своему матросу, когда тот сказал, что на скелете одежда моряка.
Теперь я и сам вспомнил вышеупомянутое место и сказал:
– Надеюсь, призрак капитана Флинта не будет требовать рому, пока мы не договорим.
– Уверена, что он будет скромно молчать, – ответила Светлана и рассмеялась.
– Почему-то я тоже в этом уверен.
– Вот и прекрасно. Ты не в обиде, Бен, за то, что произошло вчера у меня на вечеринке?
– Нисколько. На что мне обижаться? На прекрасный вечер в хорошей компании? – с иронией спросил я и добавил: – Мне даже понравилось. Очень понравилось у тебя в гостях. А за возможность увидеть вас я бы и жизнью пожертвовал, как говорили древние рыцари.
– Что ж, рада это слышать, – сказала Светлана. – Кстати, Бен, ты придешь ко мне завтра вечером? Время называй какое тебе удобно.
– Конечно. Как я могу отказаться?
– Прекрасно, тогда во сколько?
Я задумался. У меня из головы совсем вылетело, что завтра мне надо будет заняться ликвидацией Браунлоу, и на сколько затянется эта операция и в каком виде я с нее вернусь – одному только богу ведомо. Не поторопился ли я, давая Светлане обещание прийти на ее очередную вечеринку?
– Я завтра буду занят допоздна, – сказал я, – так что свое присутствие гарантирую не раньше девяти часов вечера.
– Это, конечно, обидно, – сказала Светлана, – но все равно приходи, когда сможешь. Я буду ждать тебя. Только приди обязательно, иначе я обижусь.
– Всенепременно приду, даже если буду истекать кровью! – горячо сказал я и подумал, что последнее весьма вероятно, если что-нибудь пойдет не так.
– Истекать кровью не надо, а вот прийти надо, – сказала, засмеявшись, Светлана. Видимо, мои слова она восприняла как шутку. Да и как еще их мог воспринять нормальный человек?
– Будет что-то типа вчерашнего? – спросил я и тоже засмеялся.
– В какой-то степени да, – ответила, немного поколебавшись, Светлана. – Если ты, конечно, не против.
– Я? Я нисколько не против, потому что мне действительно понравилась развлекательная программа вчерашнего вечера.
– Вот и прекрасно.
– Только не слишком ли часто вы устраиваете такие вечеринки? Я уже староват для праздников каждый день.
– Вчера это было незаметно.
– Что поделать, приходится притворяться, – усмехнулся я. – Я вообще большой специалист по притворству. В этом деле я любого за пояс заткну.
– Вот и завтра попритворяйся немного, Бен, – сказала Светлана. Судя по голосу, она улыбалась.
– Уговорила. А народу много будет? – Не то чтобы я не хотел видеть друзей Светланы, просто я боялся, что на вечеринке будет Эд Хамнер, а этого мои нервы просто не выдержат. Я или устрою еще одну драку, или чем-нибудь себя выдам.
– Меньше, чем вчера, – ответила Светлана. – Так, небольшая тесная компашка самых близких друзей.
– Что ж. – На мой вопрос она так и не ответила, но я не рискнул задать его еще раз и потому сказал просто: – Гарантирую свое участие, но, как я уже говорил, не раньше девяти часов вечера. Хотя, конечно, постараюсь приехать как можно раньше.
– Меня это вполне устраивает, – ответила Светлана. – Можешь прийти и позже.
– Как скажешь.
– Значит, договорились?
– Договорились.
– Тогда до завтра, Бен.
– До завтра, Света.
Она повесила трубку, а я поплелся на кухню. Необычный подъем всех сил, который я испытывал во время нашего разговора, пропал вместе с голосом Светланы, и на меня вновь навалилась беспричинная тоска. Желая избавиться от нее, я потребовал у автоповара еще один стакан виски, однако тот отказался выдать его мне под предлогом выполнения с его стороны «Закона о здоровье», строго регламентирующего количество алкоголя, которое можно употребить за один день, и пропустил мимо своих электронных ушей всю мою непотребную ругань как о самом законе, так и об исполняющем его автоповаре. Эти электронные мозги никакая ругань не берет. Я решил было разобрать блок, в котором помещался мозг автоповара, но передумал. Если я их разберу и не смогу собрать, то автоповар присоединится к развлекательному блоку, и я останусь совсем один в этой большой безжизненной квартире. Совсем один.
Впрочем, я и сам почувствовал, что мне хватит. Спиртное ударило в ноги, и я едва дошел до зала, где все еще лежали на столе фотографии семьи Браунлоу и Эда со Светланой. Посмотрев на них, я почувствовал нарастающее бешенство, жгучую ненависть к ним, счастливым в своем незнании страшной правды и свободным от суровых запретов моей службы. Свободным от тяжести моего долга. Свободным от той страшной работы, которую я был вынужден выполнять вместо них, чтобы спасти и их, и многие миллионы других людей от Красной Смерти. Я столько лет спасал их всех, но не заслужил даже благодарности. Ни от них, живущих в счастливом неведении, ни от тех, кто все знал, но распоряжался мной как пешкой, как простым «винтиком» в гигантской машине уничтожения. Что ж, мне благодарностей не надо. Мне не нужны словесные реверансы, я сам возьму то, что мне надо. Я еще способен постоять за себя.
Я принял окончательное решение и теперь рассматривал лежавшие передо мной фотографии лишь с холодным интересом, с каким, наверно, Цезарь рассматривал свои легионы перед тем, как форсировать Рубикон. Он преступил границы запретной территории и одержал блестящую победу, и я собирался завтра сделать то же самое. Я смял фотографию Эда, бросил ее в пепельницу и поджег. Она сгорела почти мгновенно, оставив после себя лишь маленькую кучку пепла. Я сел на край стола и долго смотрел на пепел, оставшийся от фотографии.
От себя не убежишь. Я делаю то, что должен делать, и завтра просто получу с общества, которому я нужен и на которое работаю столько лет в поте лица и многочисленных лишениях, то, что нужно мне, – жизнь Эда Хамнера. Тем более что все мы рано или поздно превратимся в такую же кучку пепла, как и его фотография, и когда это произойдет – не имеет значения. От судьбы все равно не убежишь. А я стану судьбой Эда. От меня он не уйдет.
Я вновь отправился на кухню. Завтра мне предстоял трудный день, и мне надо было хорошенько выспаться, а спать мне совершенно не хотелось. Потерпев поражение в еще одной попытке выдрать у автоповара стаканчик виски, я, выпросив у него две таблетки сильнодействующего снотворного, с отвращением проглотил их, пропустив мимо ушей предложение автоповара налить мне стакан воды, и, не раздеваясь, лег спать.
ГЛАВА 20
Теперь пора ночного колдовства,
Скрипят гроба, и дышит ад заразой.
Уильям Шекспир. «Гамлет»

Вы слышали, что грешники отправляются в ад, – но это не так. Куда бы ни попал грешник, он создает ад; и куда бы ни попал святой – там небеса.
Шри Раджнеш

Секунду-другую он пристально и скорбно смотрел своими потухшими, тронутыми тлением глазами… потом медленно, но отчетливо и выразительно выговорил: «Ты еси муж, сотворивший сие!»
Эдгар Алан По. «Ты ecu муж, сотворивший сие!»

Верьте мне, это было самое ужасное зрелище на свете.
Франсуа Рабле

Какое-то огромное кровожадное чудовище с телом волка и пастью мусоросборника гналось за мной с диким воем по пустым переходам штаб-квартиры лондонского отделения ВОЗ. По обе стороны бесконечно длинного коридора тянулись запертые двери. Я дергал то одну, то другую, но ни одна из них не хотела впустить меня и спасти от преследующего меня чудовища. Лишь одна дверь была открыта, однако мой преследователь мощным прыжком отрезал мне отступление в ту сторону, и я вновь побежал по коридору, понимая, что не смогу убежать от дьявольского создания, но боясь дать ему бой лицом к лицу, чувствуя, что у меня нет ни одного шанса на победу. Его клыки клацали уже почти у меня за спиной, когда я вдруг увидел впереди, в конце коридора, распахнутую настежь дверь, из которой в коридор лился яркий золотистый свет, и отчаянно рванулся к этой двери, надеясь достичь ее прежде, чем мой преследователь сможет схватить меня.
И мне все-таки удалось добежать до двери и, проскочив меж ее качающихся створок, захлопнуть их и запереть массивным засовом. Какая-то часть моего разума удивилась, откуда в суперсовременном здании штаб-квартиры ВОЗ двустворчатая дверь с засовом, явно выполненная в средневековом стиле. Впрочем, в тот момент мне было не до размышлений.
Потом я обернулся, прислонившись спиной к двери, за которой бесновался мой преследователь, и удивился вторично тому, что золотистый свет горел только над дверью, высвечивая лишь маленький пятачок около порога. Вся остальная комната была погружена в непроницаемый мрак, так что даже нельзя было себе представить истинных размеров помещения.
Внезапно вспыхнул свет, осветивший всю комнату. Она оказалась огромной, это был зал совещаний штаб-квартиры ВОЗ, но не это испугало меня до дрожи. Вся комната была наполнена людьми. Стариками и детьми, мужчинами и женщинами, калеками и здоровыми. Все они молча стояли плотной толпой и смотрели на меня.
Я заметил, что свет изменил свой цвет. Золотистый свет, до того горевший только над моей головой, теперь освещал это сборище, а надо мной вспыхнул кроваво-красный фонарь.
Внезапно толпа молча расступилась, и я увидел в глубине зала, до того скрытой за спинами собравшихся, судейский стол и самого судью, высокого и стройного, в красной маске и алом плаще, с горящим над его головой нимбом багряного пламени.
– Бенджамин Роджерс! – произнес судья, и его голос, словно гром, прокатился по всему залу. – Мы пришли сюда для того, чтобы предать Суду Справедливости самого кровавого палача, на счету которого более тысячи жертв!
– Кто это мы? – набравшись смелости, выкрикнул я, и мой голос прозвучал, словно комариный писк в этом огромном зале.
– Кто это мы?! – переспросил судья, поднося руку к лицу. – Мы, твои жертвы, Бенджамин Роджерс! – его голос загремел по всему залу, а рука, поднятая к лицу, сдернула багряную маску Красной Смерти, и я увидел под ней лицо Светланы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49