Дадашев и Нахоев, они же – определенные сотрудниками ОПС как «Кубик» и «Ромбик», заглядывая в глаза приезжим, завели церемонию прощания, по мусульманскому обычаю прижимая каждого к своему сердцу вместо рукопожатия.
– Кланяйтесь уважаемому Ходже! – сказал по-вайнахски Нахоев. – И передайте, что...
Приезжий жестом прервал его, сверкнув глазами.
– Чего боитесь! – улыбнулся Дадашев. – Все чисто. Каждый день проверяем.
– Пусть боятся неверные. – пробурчал другой приезжий, испытывая явное желание поскорее уйти. – У них ослаб страх. Пора им напомнить. Ходжа хочет, чтобы никто из них не мог спать спокойно.
– Мы все этого хотим. – хитро улыбнулся низенький Дадашев.
– Тогда сделайте побыстрее, что велено.
– Мы сделаем. – хмуро ответил Нахоев.
– Аллах акбар, – синхронно выдохнули приезжие.
На колокольне собора ударил колокол.
Грузовичок отъехал.
Приезжие, косясь на кресты, морщась от колокольного звона, сели в темную неприметную «тойоту» с тонированными стеклами и московскими номерами и покатили следом.
– Что мы еще должны сделать? – спросил недовольно Дадашев.
– Скажу потом, – уходя в калитку, отозвался Нахоев.
– Эй! Это мой рынок! Если хочешь быть сам – иди в новые дома, или на вокзал! Там бери, воюй с русскими! Я не хочу, чтобы что-то было без меня!..
Они удалились, громко перебраниваясь.
* * *
На площадь, запыхавшись, выбежала неуклюжая дворничиха. Серые быстрые глаза ее пробежались по людям и машинам, но «Газель» и темная «тойота» уже пропали из виду. Не задерживаясь, она прошла вдоль ограды, но и калитка в окружавшем рынок заборе уже была заперта.
Кобра перевела дыхание и принялась подметать остановку автобуса, бурча что-то себе под нос. Очевидно, ругала некультурность горожан. Высокий мужчина в золотых очках и девушка-брюнетка посторонились, пропуская ее.
К остановке подъехали и встали серые «жигули».
Следом за ними, возмущенно сигналя и мигая фарами, петлял малиновый, словно искусственное датское повидло, которым брезгуют даже мухи, «мерседес Е-240» в стодвадцатьчетвертом кузове. Судя по изъеденным ржавчиной порогам и мутной светотехнике, седан был выпущен еще в конце восьмидесятых годов, а новое лакокрасочное покрытие нанесли на него непосредственно перед тем, как втюхать чадящий аппарат лоховатому покупателю.
Проскочив вперед и загородив «жигулям» дорогу, мечта начинающего нувориша остановилась. Из салона проворно выпрыгнул упакованный в кожу мордатый юноша лет двадцати и бросился к «жигулям» с криком:
– Я тебя, фофан, щас научу ездить по понятиям! Глухой, что ли?! Ты же мне чуть борт не стесал! А, ну, выходи из машины!
Оперуполномоченному Тыбиню еще предстояло работать в этом районе. Стать героем скандальной истории не входило ни в его планы, ни в планы Кляксы. Да и сам по себе Старый был человеком грузным, ленивым и до крайности флегматичным. Поэтому он только приоткрыл окно салона и в узкую щель примирительно пробурчал:
– Слышь, браток, извини. Торопился очень.
Лица его при этом сквозь запыленные специальным составом стекла не было видно. В «наружке» не применяют тонированных стекол, чтобы не привлекать внимания, а вот просто грязноватых – сколько угодно.
Однако названный по ошибке «братком» мелкий барыга разошелся не на шутку.
Обозвав Тыбиня «козлом», он пнул его машину ногой и пообещал разнести «жигули» вдребадан, если трусливый хозяин не выйдет.
Прохожие начали оглядываться.
Ничего не может быть неприятнее для разведчиков, чем оказаться в центре скандала.
Седая дворничиха подошла поближе, закрывая обзор прохожим, и, дыхнув перегаром, сказала:
– Че разорался? Лучше на опохмелку дай... ик!.. А то ментов позову!
– Пошла ты! – окрысился сопляк. – У меня твои менты все вот тут!
Начинающий бизнесмен показал Кире сжатый кулак, символизирующий «схваченность» гатчинских правоохранителей племенем коммерсантов, и снова развернулся к чуду российского автомобилестроения.
Всё дальнейшее было в излюбленном стиле Старого.
Стекло в окне «жигулей» приспустилось как раз настолько, чтобы туда можно было без труда просунуть руку.
Будто приглашало к этому.
Обрадованный хозяин «мерса» кинулся к нему и запустил внутрь салона обе клешни, пытаясь выудить врага. Кира глядела ему в спину, мрачно ухмыляясь и придерживая кончиком языка специальную прокладку, выворачивающую губы и кардинальным образом изменяющую внешность.
Внезапно мордатый юнец зашипел, оскалил зубы, выкатил глаза и широко открыл рот, точно ему не хватало воздуха. Колени его затряслись, он зашатался, даже не делая попыток вырвать руки.
– Только не орать. – предупредил его Старый, невидимый в глубине салона. – Хуже будет.
– А-ва-ва-ва… – шепотом проблеял начинающий коммерсант.
– Проси прощения.
– Да-да, конечно…
– Не так. Повторяй: дяденька, прости засранца.
– Дяденька... ой, больно!.. прости засранца...
– Еще разок.
– Дяденька, ну, прости...
– Кого простить?
– Меня...
– А ты кто? – безмятежно поинтересовался Тыбинь.
– Меня Игорь зовут...
– Неправильно.
– Ой, – заскулил юнец, чувствуя, что его пальцы через секунду вывернутся из суставов.
– Сколько костей в кисти руки? – спросил Старый.
– Н-не знаю...
– Двадцать восемь, – наставительно сказал Тыбинь. – Хочешь, их будет пятьдесят шесть?
– Н-нет, – простонал водитель «мерседеса».
– Тогда извиняйся.
– Дяденька, прости...
– Дальше.
– Засранца... Ой, я больше не буду!
– Вот теперь верю, – осклабился Старый. – Иди, садись в свою машину и не вздумай сразу ехать. Дай пальцам отойти... У тебя может быть перелом, – заботливо прибавил оперативник. – Множественный, со смещением...
При всей массивности фигуры ручки у Миши Тыбиня были маленькими, почти детскими. У всех новичков в ОПС это вызывало неуместную улыбку, но лишь до тех пор, пока Старый не демонстрировал какой-нибудь фокус – гнул пятирублевки или вязал из толстых гвоздей смешных человечков. В последние годы он делал это все реже и реже: надоело. Сила в его пальцах была неимоверная. При одном из задержаний он просто протянул наркокурьеру ладошку для рукопожатия и стиснул здоровенного таджика за три толстых пальца – больше не сумел охватить. Эффект был такой, точно пальцы таджику прищемили железной дверью.
Правильный, в общем, был эффект.
Главное, что у наркокурьера не возникло желание хвататься за спрятанный под брючным ремнем потертый девятимиллиметровый "Walter PPK" и тем самым еще более ухудшать свое и так незавидное положение...
Неудачно наскочивший гатчинский нахал, побелев лицом и пошатываясь от пережитой боли, подошел к своей машине и безуспешно попытался открыть дверцу. Пальцы его распухали на глазах и бессильно скользили по ручке.
Кира пришлось ему помочь.
– Старый, ты где? – раздался в салоне «жигулей» голос Кляксы. – Почему не докладываешь?
– Мы с Коброй в третьем секторе. Была помеха, устранена. Дональда не наблюдаю.
– Он с другой стороны собора, у главного входа. Там рядом с вами его знакомые – здоровяк в очках и темноволосая девушка, – раздосадованно сообщил Зимородок. – Возникла опасность расшифровки и он ушел... И, похоже, мы прозевали что-то важное. Возвращайся в первый сектор, к Волану. Кобра расчистит место для Дональда.
– Еду. – сказал Тыбинь, не трогаясь с места.
Он хотел посмотреть, как справится Кира. Работа на улицах полна неожиданностей. Чем дольше работаешь, тем осторожнее становишься.
* * *
Толстая дворничиха, покачав головой над опрокинутой урной, взяла метлу с совком наперевес и приблизилась к парню, все еще нечто толкующему брюнетке.
– И как... ик!.. не стыдно! – хриплым визгливым голосом вскричала она. – Чистые, одетые, а мусор раскидали! А вот я вас... ик!.. сейчас заставлю руками это все собирать – тогда что?!
Девушка отпрянула от неожиданности.
– Мы ничего не разбрасывали!
– Как же – не разбрасывали! А это... ик!.. кто накидал?! Сникерсы они любют жувать! А бумажку от сникерса нету сил до урны донести?!
– Пойдем, Марина! – поморщился спутник девушки. – Эта дегенератка просто напилась с утра. Небось, и детей у нее с десяток. Вот так вырождается нация! – с пафосом добавил молодой мужчина.
И они ушли.
Возмущенные, красивые, молодые и так ничего и не понявшие.
Следом за ними потянулись иностранцы-туристы, на ходу сравнивая собор с китайской пагодой. Серые «жигули», сдав назад, развернулись и умчались прочь.
Из-за собора, оглядываясь, появился смущенный скрипач, вновь разложил свой футляр, шмыгая на холоде утиным носом.
Дворничиха побрела стороной, задумчиво бормоча что-то себе под нос.
Возле остановки на дороге остался лишь малиновый «мерседес», в котором подвывающий от боли владелец в очередной раз пытался повернуть ключ в замке зажигания.
ГЛАВА 2
А ЭТО КТО В КОРОТКОЙ МАЕЧКЕ?..
– Только после возвращения с примыкавшего к торговому павильону склада Кубик и Ромбик сняли оцепление заднего двора и пропустили Морзика в четвертый сектор. – продолжал излагать Клякса, сидя за столом в комнате инструктажа нарядов на «кукушке», в одном из тихих переулков Питера. – Объекты сначала ссорились, но недолго, потом направились в «Шанхай», где, похоже, отмечали успех важного дела. Охране тоже было разрешено разговеться – они до сих пор оттягиваются в шашлычной на рынке. Этого не было в последние пять дней, поэтому я считаю, что произошло некое событие, которое мы упустили.
– А что это могло быть? – наивно спросил Морзик, щеки которого в тепле конспиративной квартиры изрядно раскраснелись.
Морзик втихаря радовался, что в суете забылась его оплошность с гипсом.
– Не знаю. Встреча с кем-то, или передача чего-нибудь.
– Для встречи слишком мало времени. – отозвалась с дивана Кира.
– Верно, Коброчка. Как всегда, в лузу. Значит, передача или получение. А ты что скажешь, Андрей?
Светловолосый Лехельт сидел в углу возле Тыбиня и напоминал огорченного донельзя напроказничавшего любимца всей семьи.
Маринка с Ромкой приперлись так неожиданно и неудачно!
Он даже не успел прокукарекать Кляксе, что оставляет пост. Зимородок, конечно, подослал бы на подмену Киру или Старого с Воланом. Но он, разведчик Дональд, опоздал с докладом и подмена прибыла поздно.
Гадай теперь, что натворили эти Кубики-Рубики в паузе... Может, ради этих пяти минут и они, и ребята Брунса пасут гатчинский рынок уже вторую неделю.
Может, теперь следующая встреча будет через месяц.
Лехельт понурился.
Рядом с молчаливым массивным Старым он казался совсем ребенком.
– Что скажешь, Волан?
Волан, он же Дима Арцеулов, несмело пожал худыми плечами.
– Они выходили с точки в таком… в приподнятом настроении. Радовались и волновались одновременно. В руках ничего не было.
– Передавать могли, например, деньги. – предположил Зимородок.
– Тогда уж, скорее получать. Уж очень были морды довольные.
– Старый?
– Курить хочется. – вздохнул Тыбинь.
– Быстрее закончим – быстрее пойдешь курить. Давай, Миша, не ломайся.
– Если деньги получили – их должны положить, например, в сейф. Или в банк. С большими деньгами не идут сразу в кабак. Так же, как и с наркотиками.
– Верно. Дальше.
– А если деньги отдали – то прежде их надо было где-то взять. По старым сводкам есть что-нибудь похожее?
– Пожалуй, нет.
– Тогда, мне думается, они выпустили козу.
Члены группы навострили уши. Все любили Мишины аллегории.
Тыбинь дождался, пока Зимородок спросит раздраженно:
– Какую козу? Давай по делу!
И нарочито медленно продолжил:
– Когда один еврей пожаловался раввину на тяжелую жизнь, тот велел ему взять в дом козу и разрешил выпустить ее только через год. Еврей, намучившись с козой, вздохнул с облегчением и ощутил большой цимес. То есть – счастье. Мне представляется, что Кубик с Ромбиком избавились от чего-то очень хлопотного или опасного. Это что-то большое, иначе они могли провести передачу где угодно. И оно хранилось у них на заднем дворе, наверное, в том домике с трубой, который все время неявно охранялся. Теперь они и все прочие празднуют избавление от козы. А мы зевнули передачу.
– Я зевнул. – волнуясь, вздохнул Андрей.
– Мы зевнули, Андрюша. – поправил его Зимородок, благоволящий «молодому дарованию» наружного наблюдения.
Впрочем, в ОПС, как и в остальных службах ФСБ, всё поровну: и успех общий, и неудача – на всех.
В дверь комнаты инструктажа постучали. Заглянул дежурный прапорщик.
– Кира Алексеевна, муж звонит. Спрашивает, когда вы вернетесь с работы?
– Скажи – вовремя. – ответил Клякса на вопросительный взгляд Киры. – На сегодня у нас все. Оружие, спецснаряжение все сдали? Завтра в девять здесь, не опаздывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– Кланяйтесь уважаемому Ходже! – сказал по-вайнахски Нахоев. – И передайте, что...
Приезжий жестом прервал его, сверкнув глазами.
– Чего боитесь! – улыбнулся Дадашев. – Все чисто. Каждый день проверяем.
– Пусть боятся неверные. – пробурчал другой приезжий, испытывая явное желание поскорее уйти. – У них ослаб страх. Пора им напомнить. Ходжа хочет, чтобы никто из них не мог спать спокойно.
– Мы все этого хотим. – хитро улыбнулся низенький Дадашев.
– Тогда сделайте побыстрее, что велено.
– Мы сделаем. – хмуро ответил Нахоев.
– Аллах акбар, – синхронно выдохнули приезжие.
На колокольне собора ударил колокол.
Грузовичок отъехал.
Приезжие, косясь на кресты, морщась от колокольного звона, сели в темную неприметную «тойоту» с тонированными стеклами и московскими номерами и покатили следом.
– Что мы еще должны сделать? – спросил недовольно Дадашев.
– Скажу потом, – уходя в калитку, отозвался Нахоев.
– Эй! Это мой рынок! Если хочешь быть сам – иди в новые дома, или на вокзал! Там бери, воюй с русскими! Я не хочу, чтобы что-то было без меня!..
Они удалились, громко перебраниваясь.
* * *
На площадь, запыхавшись, выбежала неуклюжая дворничиха. Серые быстрые глаза ее пробежались по людям и машинам, но «Газель» и темная «тойота» уже пропали из виду. Не задерживаясь, она прошла вдоль ограды, но и калитка в окружавшем рынок заборе уже была заперта.
Кобра перевела дыхание и принялась подметать остановку автобуса, бурча что-то себе под нос. Очевидно, ругала некультурность горожан. Высокий мужчина в золотых очках и девушка-брюнетка посторонились, пропуская ее.
К остановке подъехали и встали серые «жигули».
Следом за ними, возмущенно сигналя и мигая фарами, петлял малиновый, словно искусственное датское повидло, которым брезгуют даже мухи, «мерседес Е-240» в стодвадцатьчетвертом кузове. Судя по изъеденным ржавчиной порогам и мутной светотехнике, седан был выпущен еще в конце восьмидесятых годов, а новое лакокрасочное покрытие нанесли на него непосредственно перед тем, как втюхать чадящий аппарат лоховатому покупателю.
Проскочив вперед и загородив «жигулям» дорогу, мечта начинающего нувориша остановилась. Из салона проворно выпрыгнул упакованный в кожу мордатый юноша лет двадцати и бросился к «жигулям» с криком:
– Я тебя, фофан, щас научу ездить по понятиям! Глухой, что ли?! Ты же мне чуть борт не стесал! А, ну, выходи из машины!
Оперуполномоченному Тыбиню еще предстояло работать в этом районе. Стать героем скандальной истории не входило ни в его планы, ни в планы Кляксы. Да и сам по себе Старый был человеком грузным, ленивым и до крайности флегматичным. Поэтому он только приоткрыл окно салона и в узкую щель примирительно пробурчал:
– Слышь, браток, извини. Торопился очень.
Лица его при этом сквозь запыленные специальным составом стекла не было видно. В «наружке» не применяют тонированных стекол, чтобы не привлекать внимания, а вот просто грязноватых – сколько угодно.
Однако названный по ошибке «братком» мелкий барыга разошелся не на шутку.
Обозвав Тыбиня «козлом», он пнул его машину ногой и пообещал разнести «жигули» вдребадан, если трусливый хозяин не выйдет.
Прохожие начали оглядываться.
Ничего не может быть неприятнее для разведчиков, чем оказаться в центре скандала.
Седая дворничиха подошла поближе, закрывая обзор прохожим, и, дыхнув перегаром, сказала:
– Че разорался? Лучше на опохмелку дай... ик!.. А то ментов позову!
– Пошла ты! – окрысился сопляк. – У меня твои менты все вот тут!
Начинающий бизнесмен показал Кире сжатый кулак, символизирующий «схваченность» гатчинских правоохранителей племенем коммерсантов, и снова развернулся к чуду российского автомобилестроения.
Всё дальнейшее было в излюбленном стиле Старого.
Стекло в окне «жигулей» приспустилось как раз настолько, чтобы туда можно было без труда просунуть руку.
Будто приглашало к этому.
Обрадованный хозяин «мерса» кинулся к нему и запустил внутрь салона обе клешни, пытаясь выудить врага. Кира глядела ему в спину, мрачно ухмыляясь и придерживая кончиком языка специальную прокладку, выворачивающую губы и кардинальным образом изменяющую внешность.
Внезапно мордатый юнец зашипел, оскалил зубы, выкатил глаза и широко открыл рот, точно ему не хватало воздуха. Колени его затряслись, он зашатался, даже не делая попыток вырвать руки.
– Только не орать. – предупредил его Старый, невидимый в глубине салона. – Хуже будет.
– А-ва-ва-ва… – шепотом проблеял начинающий коммерсант.
– Проси прощения.
– Да-да, конечно…
– Не так. Повторяй: дяденька, прости засранца.
– Дяденька... ой, больно!.. прости засранца...
– Еще разок.
– Дяденька, ну, прости...
– Кого простить?
– Меня...
– А ты кто? – безмятежно поинтересовался Тыбинь.
– Меня Игорь зовут...
– Неправильно.
– Ой, – заскулил юнец, чувствуя, что его пальцы через секунду вывернутся из суставов.
– Сколько костей в кисти руки? – спросил Старый.
– Н-не знаю...
– Двадцать восемь, – наставительно сказал Тыбинь. – Хочешь, их будет пятьдесят шесть?
– Н-нет, – простонал водитель «мерседеса».
– Тогда извиняйся.
– Дяденька, прости...
– Дальше.
– Засранца... Ой, я больше не буду!
– Вот теперь верю, – осклабился Старый. – Иди, садись в свою машину и не вздумай сразу ехать. Дай пальцам отойти... У тебя может быть перелом, – заботливо прибавил оперативник. – Множественный, со смещением...
При всей массивности фигуры ручки у Миши Тыбиня были маленькими, почти детскими. У всех новичков в ОПС это вызывало неуместную улыбку, но лишь до тех пор, пока Старый не демонстрировал какой-нибудь фокус – гнул пятирублевки или вязал из толстых гвоздей смешных человечков. В последние годы он делал это все реже и реже: надоело. Сила в его пальцах была неимоверная. При одном из задержаний он просто протянул наркокурьеру ладошку для рукопожатия и стиснул здоровенного таджика за три толстых пальца – больше не сумел охватить. Эффект был такой, точно пальцы таджику прищемили железной дверью.
Правильный, в общем, был эффект.
Главное, что у наркокурьера не возникло желание хвататься за спрятанный под брючным ремнем потертый девятимиллиметровый "Walter PPK
Неудачно наскочивший гатчинский нахал, побелев лицом и пошатываясь от пережитой боли, подошел к своей машине и безуспешно попытался открыть дверцу. Пальцы его распухали на глазах и бессильно скользили по ручке.
Кира пришлось ему помочь.
– Старый, ты где? – раздался в салоне «жигулей» голос Кляксы. – Почему не докладываешь?
– Мы с Коброй в третьем секторе. Была помеха, устранена. Дональда не наблюдаю.
– Он с другой стороны собора, у главного входа. Там рядом с вами его знакомые – здоровяк в очках и темноволосая девушка, – раздосадованно сообщил Зимородок. – Возникла опасность расшифровки и он ушел... И, похоже, мы прозевали что-то важное. Возвращайся в первый сектор, к Волану. Кобра расчистит место для Дональда.
– Еду. – сказал Тыбинь, не трогаясь с места.
Он хотел посмотреть, как справится Кира. Работа на улицах полна неожиданностей. Чем дольше работаешь, тем осторожнее становишься.
* * *
Толстая дворничиха, покачав головой над опрокинутой урной, взяла метлу с совком наперевес и приблизилась к парню, все еще нечто толкующему брюнетке.
– И как... ик!.. не стыдно! – хриплым визгливым голосом вскричала она. – Чистые, одетые, а мусор раскидали! А вот я вас... ик!.. сейчас заставлю руками это все собирать – тогда что?!
Девушка отпрянула от неожиданности.
– Мы ничего не разбрасывали!
– Как же – не разбрасывали! А это... ик!.. кто накидал?! Сникерсы они любют жувать! А бумажку от сникерса нету сил до урны донести?!
– Пойдем, Марина! – поморщился спутник девушки. – Эта дегенератка просто напилась с утра. Небось, и детей у нее с десяток. Вот так вырождается нация! – с пафосом добавил молодой мужчина.
И они ушли.
Возмущенные, красивые, молодые и так ничего и не понявшие.
Следом за ними потянулись иностранцы-туристы, на ходу сравнивая собор с китайской пагодой. Серые «жигули», сдав назад, развернулись и умчались прочь.
Из-за собора, оглядываясь, появился смущенный скрипач, вновь разложил свой футляр, шмыгая на холоде утиным носом.
Дворничиха побрела стороной, задумчиво бормоча что-то себе под нос.
Возле остановки на дороге остался лишь малиновый «мерседес», в котором подвывающий от боли владелец в очередной раз пытался повернуть ключ в замке зажигания.
ГЛАВА 2
А ЭТО КТО В КОРОТКОЙ МАЕЧКЕ?..
– Только после возвращения с примыкавшего к торговому павильону склада Кубик и Ромбик сняли оцепление заднего двора и пропустили Морзика в четвертый сектор. – продолжал излагать Клякса, сидя за столом в комнате инструктажа нарядов на «кукушке», в одном из тихих переулков Питера. – Объекты сначала ссорились, но недолго, потом направились в «Шанхай», где, похоже, отмечали успех важного дела. Охране тоже было разрешено разговеться – они до сих пор оттягиваются в шашлычной на рынке. Этого не было в последние пять дней, поэтому я считаю, что произошло некое событие, которое мы упустили.
– А что это могло быть? – наивно спросил Морзик, щеки которого в тепле конспиративной квартиры изрядно раскраснелись.
Морзик втихаря радовался, что в суете забылась его оплошность с гипсом.
– Не знаю. Встреча с кем-то, или передача чего-нибудь.
– Для встречи слишком мало времени. – отозвалась с дивана Кира.
– Верно, Коброчка. Как всегда, в лузу. Значит, передача или получение. А ты что скажешь, Андрей?
Светловолосый Лехельт сидел в углу возле Тыбиня и напоминал огорченного донельзя напроказничавшего любимца всей семьи.
Маринка с Ромкой приперлись так неожиданно и неудачно!
Он даже не успел прокукарекать Кляксе, что оставляет пост. Зимородок, конечно, подослал бы на подмену Киру или Старого с Воланом. Но он, разведчик Дональд, опоздал с докладом и подмена прибыла поздно.
Гадай теперь, что натворили эти Кубики-Рубики в паузе... Может, ради этих пяти минут и они, и ребята Брунса пасут гатчинский рынок уже вторую неделю.
Может, теперь следующая встреча будет через месяц.
Лехельт понурился.
Рядом с молчаливым массивным Старым он казался совсем ребенком.
– Что скажешь, Волан?
Волан, он же Дима Арцеулов, несмело пожал худыми плечами.
– Они выходили с точки в таком… в приподнятом настроении. Радовались и волновались одновременно. В руках ничего не было.
– Передавать могли, например, деньги. – предположил Зимородок.
– Тогда уж, скорее получать. Уж очень были морды довольные.
– Старый?
– Курить хочется. – вздохнул Тыбинь.
– Быстрее закончим – быстрее пойдешь курить. Давай, Миша, не ломайся.
– Если деньги получили – их должны положить, например, в сейф. Или в банк. С большими деньгами не идут сразу в кабак. Так же, как и с наркотиками.
– Верно. Дальше.
– А если деньги отдали – то прежде их надо было где-то взять. По старым сводкам есть что-нибудь похожее?
– Пожалуй, нет.
– Тогда, мне думается, они выпустили козу.
Члены группы навострили уши. Все любили Мишины аллегории.
Тыбинь дождался, пока Зимородок спросит раздраженно:
– Какую козу? Давай по делу!
И нарочито медленно продолжил:
– Когда один еврей пожаловался раввину на тяжелую жизнь, тот велел ему взять в дом козу и разрешил выпустить ее только через год. Еврей, намучившись с козой, вздохнул с облегчением и ощутил большой цимес. То есть – счастье. Мне представляется, что Кубик с Ромбиком избавились от чего-то очень хлопотного или опасного. Это что-то большое, иначе они могли провести передачу где угодно. И оно хранилось у них на заднем дворе, наверное, в том домике с трубой, который все время неявно охранялся. Теперь они и все прочие празднуют избавление от козы. А мы зевнули передачу.
– Я зевнул. – волнуясь, вздохнул Андрей.
– Мы зевнули, Андрюша. – поправил его Зимородок, благоволящий «молодому дарованию» наружного наблюдения.
Впрочем, в ОПС, как и в остальных службах ФСБ, всё поровну: и успех общий, и неудача – на всех.
В дверь комнаты инструктажа постучали. Заглянул дежурный прапорщик.
– Кира Алексеевна, муж звонит. Спрашивает, когда вы вернетесь с работы?
– Скажи – вовремя. – ответил Клякса на вопросительный взгляд Киры. – На сегодня у нас все. Оружие, спецснаряжение все сдали? Завтра в девять здесь, не опаздывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23