.. Ты должен будешь меня защищать... а я — на тебя рассчитывать. Понял? Ты мент?
— Бывший, — отвечал Тыбинь, косясь на кошелек.
— Это хорошо. Я тебя обязательно хорошо отблагодарю... завтра. Сразу за все. Приходи вот сюда... вот на то самое место, где стоишь... в девять. Ровно в девять, понял?! Не проспи смотри, я этого не люблю! А сейчас я пойду... у меня что-то голова разболелась...
IV
Кира засняла все на видеокамеру. Пушок удачно щелкнула Дудрилина фоторужьем. Они еще осмотрелись, поснимали и по сумеркам уехали, чтобы не привлекать внимания бдительного Зосима. Александр Борисович Дудрилин вряд ли был способен сегодня куда-либо выбраться.
На “кукушке” уже сидел неутомимый Лерман. Выслушав доклад, полистав сводку наружного наблюдения, он вышел в комнату оперативного, переговорил по связи с Кляксой, сменившим вместе с Роликом изнемогших за монитором Морзика и Дональда.
— Хорошо, — сказал он Старому, вернувшись. — Хоть это и не ваш профиль, но... Костя говорит, у вас богатый опыт оперативной работы. Даю добро на внедрение к объекту, но только под прикрытием. Под хорошим прикрытием. Сейчас придумаем легенду, завтра к семи сюда — повторим.
— Зачем в такую рань? — возмутился Старый.
— Чтобы не опаздывать! Ваш хозяин этого не любит!
Лерман уже начал отрабатывать прикрытие. Они упирались до девяти вечера. Наконец опер удовлетворенно вздохнул. Откинувшись на стуле, он стал просматривать записи, держа на весу исчирканный листок бумаги.
— Весьма правдоподобно получается, Михаил Иванович! — сказал Борис Моисеевич, посмотрев сквозь очки на вспотевшего загнанного Старого. — Должен вам сказать, у вас талант! И богатая практика чувствуется! Приятно работать с профессионалом. Завтра еще подрихтуем кое-что — и должно сработать. Не опаздывайте, коллега.
Ласковое слово и кошке приятно. Тыбинь возвращался домой весьма довольный собой и жизнью. Непонятное томление духа и неудовлетворенность как рукой сняло. Даже распухшая посиневшая переносица не портила настроение.
Он прикупил в круглосуточном магазинчике две бутылки пива, карельского хлеба, копченую скумбрию пожирнее. Рыбу он любил еще со времен жизни в Прибалтике. Мурлыча под нос какой-то мотивчик, аккуратно неся пакет, он уверенно и самодовольно поднимался по лестнице, широко ставя маленькие ступни и наклоняясь к той ноге, которую поднимал и ставил вперед, на ступеньку. Походка при этом приобретала смешную косолапость, и это забавляло его. Он любил подурачиться, когда никто не видит.
“Я большой крутой мужик! — напевал он про себя. — Тетки от меня в восторге! Я классно вожу машину и завтра состригу кучу бабок!”
Его лицо отражало нетерпеливое предвкушение ужина и расслабухи на диване. И никаких глобальных вопросов!
Хорошее настроение не покинуло его даже тогда, когда он дошел до своей лестничной площадки и увидел, что дверь в его квартирку не заперта, а из щели пробивается луч света. Он почему-то, безо всяких на то оснований, решил, что это чей-то дружественный розыгрыш и его ждет приятный сюрприз. Довольно улыбаясь в предвкушении, Тыбинь широко распахнул дверь и поспешно вошел.
Сюрприз, действительно, ждал его. Только не из приятных.
В его маленьком, чистеньком, обустроенном жилище, в его святая святых, царил полный беспорядок. Все было сдвинуто со своих мест. Табачный дым стоял коромыслом, реял синими клубами под люстрой. Телевизор надрывался во всю ивановскую. Журнальный столик из угла был выдвинут на середину комнаты. На нем красовалась батарея разнокалиберных бутылок с яркими этикетками, лежали пакеты с закуской. Вокруг столика, не сняв верхней одежды, не разувшись, сидели трое мужчин. Они играли в карты, курили и стряхивали пепел прямо на пол. Один был очень полный, просто жиртрест, с красными пухлыми щеками, маленькими глазками и носиком кнопкой. Второй был молодой, бритоголовый, с мощной волосатой шеей и длинными грязными руками с обкусанными ногтями. Третий незнакомец был маленьким, изящным, женоподобным. Он был одет в длинное пальто, шею укутал шелковым шарфом, обмотанным вокруг горла, и курил дамские мягкие сигареты с ментолом.
— О-о! Наконец-то! — вскричал жиртрест и убрал ноги в грязных ботинках с края стола. — Мы тут все слюной изошли! Друзья, хозяин пришел! Знаменитый сыщик города Питера сейчас поведает нам о своих приключениях за бутылкой абсента! Мы все хотим познакомиться с настоящим Мегрэ! Просим, просим!
Бритоголовый здоровяк, не меняя позы и держа карты веером, посмотрел на Тыбиня исподлобья. Маленький же бросил свои карты на стол, вскочил, оправляя пальто и шарф, прихорашиваясь.
Тыбинь медленно вертел головой, осматривался. Улыбка его пропадала, таяла на глазах по мере того, как он убеждался, что никого из присутствующих не узнает. Он осторожно поправил криво стоящий стул, вздохнув, поставил на него пакет. Желанный ужин отодвигался на неопределенный срок.
— Ритка, тащи стаканы! — закричал жиртрест, большой полной рукой с перстнем хватая сверху за горлышко маленькую пузатую бутылку. — Я требую продолжения банкета!
Он при этом жадно сглотнул слюну — видно, и впрямь проголодался.
На кухоньке, в узком проходе, кто-то появился. Тыбинь поглядел через плечо и увидел смеющуюся мордашку Риты. Она виновато улыбалась, как напроказивший ребенок, и пожимала худыми прямыми плечами. На ней был надет фартук Тыбиня.
Тут-то хорошее и светлое настроение покинуло Старого окончательно. Сделав шаг назад, он за спиной настежь распахнул дверь на лестницу и, показывая в дверной проем пальцем, крикнул внезапно охрипшим голосом:
— Пошли вон! Все! Быстро!
Если бы здесь были его разведчики, они онемели бы от изумления. Чтобы Тыбинь кричал, такого еще никогда не было! Это могло означать только одно: Старый дошел до полной кондиции и может взорваться в любой миг, как паровой котел. Хрип, вылетающий из его могучих легких, напоминал угрожающий свист воздуха высокого давления.
— Это не по понятиям, братан, — недобро блестя глазами, начал бритоголовый. — Мы тебя тут ждем, проявляем уважение, а ты к нам так нехорошо относишься! Ты должен будешь...
При этом он начал вставать, картинно потягиваясь, и одновременно сунул руку под куртку. Закончить фразу он не успел, потому что котел взорвался. Нечленораздельно взревев, пытаясь изрыгнуть все ругательства одновременно. Старый кинулся вперед, опрокинув и сломав столик, и ударил здоровяка сверху вниз в челюсть. Тот сложился как кукла и без чувств плюхнулся задом на диван, уронив лицо в колени. Тыбинь мгновенно развернулся, ухватил вскочившего на ноги жирного за лицо железными пальцами и принялся колотить его затылком о дверной косяк, выкрикивая:
— Пошел вон из моего дома! Пошел вон! Пошел вон!!!
Адреналин, вброшенный в кровь, требовал разрядки и выхода.
Он вытолкал жирного спиной вперед через крошечную прихожую на лестницу. На пухлой физиономии толстяка багровыми кровоподтеками отчетливо отпечаталась его пятерня. Маленький, побледнев от испуга, бочком прошмыгнул мимо, волоча за собой портфельчик. Края шелкового шарфа мелькнули в воздухе. Трясущимися от ярости руками Михаил схватил за ворот и пояс джинсов поникшего на диване крепыша и, заорав от натуги, выбросил его через дверь на лестницу, головой прямо в живот отряхивающемуся толстяку. Бритоголовый уже приходил в себя, но не понимал происходящего.
Не удовлетворившись достигнутым. Старый выбежал из оскверненной квартирки и пинками в зад погнал всю компанию вниз по ступенькам, продолжая кричать:
— Пошли вон из моего дома! Вон!!! Вон!!!
Все другие слова вылетели у него из головы, осталась лишь эта фраза. Он уже очень давно так не выходил из себя.
Взбежав наверх и задыхаясь, он сгреб со стола питье и закуски и с ревом спустил все это в мусоропровод на лестнице. Бутылки, побрякивая, полетели по трубе и со звоном разбились внизу.
Утомленный беготней по лестничным маршам, он вдруг обмяк и, устало покачиваясь, вернулся домой. Осторожно запер дверь, поцокал сокрушенно языком, развел руками. Перешагнул через обломки столика к окну, открыл форточку. Пахнуло морозной свежестью. Синяя пелена потянулась в черную темень неба.
Кто-то нежно засмеялся у него за спиной. Он обиженно оглянулся, пряча слезы в глазах. Ему было очень горько.
Рита, на цыпочках обходя сломанный столик, приблизилась и обняла его за толстую шею.
— Ты мой бычок! — ласково сказала она. — Как хорошо, что ты их прогнал! Ну, чего надулся? Ой, грибы распустил... — она длинным лиловым ногтем потренькала на его губах, как на струнах. — Ты мой маленький... ты мой бедненький... не плачь. Я тебя пожалею... Мы починим столик или купим новый... ничего страшного...
Тыбинь стоял, хлопал глазами, точно охваченный столбняком. Здравый смысл показывал ему, что именно эта вертлявая шалашовка виновата больше прочих. Это она затащила к нему в дом такую странную компанию, неизвестно чего наплела, наобещала ни в чем, в общем-то, не повинным мужчинам. Но он не стал слушаться здравого смысла.
Ему приятно было стоять, когда она гладит его по щекам и жесткому, загрубевшему от долгого пребывания на улице лицу. Он готов был зажмуриться и урчать от удовольствия. На душе стало вдруг тепло, спокойно, и все произошедшее представилось смешным пустяком, не стоящим внимания. И действительно, чего это он так разошелся? Он прикрыл глаза и с удовольствием слушал ее легкий голос, болтающий всякую чепуху.
Она совершенно не боялась его. Разве виноватый может не бояться?
Не желая так просто сдаваться, он мотнул головой и строго спросил:
— Как ты сюда вошла?
Она легкомысленно пожала плечами, подняла бровки, скорчила смешную мордаху и прижалась к нему.
— Ты же не обыскал меня в прошлый раз... А запасной ключик висел вон там, на гвоздике... Мне так хотелось вернуться, что я прихватила его с собой... Ты не сердишься? А вдруг бы тебя не было дома?
“Идиотизм”, — определил свое поведение Старый, а вслух мягко спросил:
— А этих... зачем привела?
— Я не могла придумать, как от них отвязаться! Они таскались за мной с самого утра! Я была уверена, что ты их прогонишь! Ты такой молодец! Такой силач! Чапа летел через всю комнату!
“Полная бредятина”, — определил Старый, а вслух сказал:
— Пришла бы по-нормальному... по-людски...
— А ты прости меня! — зазвенел ее нежный голос. — У меня мало что выходит в жизни по-нормальному... Какая-то я вся... аномальная. Как НЛО. Но ведь ты же не сердишься? Ну скажи, что ты не сердишься!
Она потерлась щекой о его колючую щеку.
— Ты не сердишься, — проговорила она удовлетворенно, тоном победителя. — Ты меня любишь.
— Еще чего! — воскликнул Тыбинь, из последних сил стараясь сделать вид, что возмущен словами девушки. — Не хватало мне влюбиться в малолетнюю шлюху!
— Ты не прав! Ты влюбился не в шлюху, а в женщину, дурачок... Шлюха — это так... проходяще...
— Факт биографии? — криво усмехаясь, спросил Тыбинь.
— Даже не факт, а фактик! В трудовой книжке не значится. И я не малолетка, я паспорт принесла, я тебе покажу. Ты не думай сейчас об этом. У тебя еще будет время подумать. И если ты не будешь посылать меня работать на фабрику, я не буду шлюхой... Ты сейчас иди в душик, а я пока тут все уберу, подмету, — и мы будем ужинать. Я уже почти все приготовила. Что ты тут принес? Ой, как вкусно! Обожаю копченую рыбу!
Выпучив от изумления глаза и почесывая жесткие короткие волосы на макушке, Старый покорно побрел в ванную.
V
Маринка позвонила и попросила помощи в юридическом вопросе.
— Не знаю, не знаю... — недрогнувшим скучным голосом отвечал Лехельт, — Я вообще-то не специализируюсь по купле-продаже недвижимости... но если тебе очень нужно...
Мама сказала, с доброй усмешкой глядя на его лихорадочные сборы:
— Давненько ты так не наглаживался! Желаю удачи... и будь последовательнее. Пойми, чего ты хочешь, — и тогда все получится.
Легко сказать... Нарядный Андрей, благоухая, как клумба, и нервно поправляя края нового белого шарфа, чтобы были видны над воротником, битый час слонялся у метро “Черная речка”, приехав загодя. Торопливый люд, снуя к метро и обратно, обтекал его и еще пяток таких же скучающих нарядных фигур. Андрею вовсе не в тягость было ждать. Он разглядывал пробегающих мимо девчонок, отмечая про себя, что некоторые весьма миленькие, но...
Маринка вышла легко, поправляя сумочку, откинув на плечи капюшон с опушкой. Ничего лишнего не было в ней. Красота — это не тогда, когда больше нечего прибавить, а когда уже ничего нельзя отнять. Лехельт, гордо выпрямившись, стараясь казаться как можно выше, поспешил к ней, краем глаза заметив, что двое из поджидавших, взглянув на Маринку, завистливо вздохнули. Тщеславие, тщеславие...
Поздоровались сдержанно. Маринка глядела на Андрея с любопытством, чуть отстраненно: обнаружившаяся в нем тайна заставляла ее присмотреться к нему повнимательнее. Она подняла черные брови, оценила его наряд — влет, одним касанием взгляда — но, разумеется, ничего не сказала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Бывший, — отвечал Тыбинь, косясь на кошелек.
— Это хорошо. Я тебя обязательно хорошо отблагодарю... завтра. Сразу за все. Приходи вот сюда... вот на то самое место, где стоишь... в девять. Ровно в девять, понял?! Не проспи смотри, я этого не люблю! А сейчас я пойду... у меня что-то голова разболелась...
IV
Кира засняла все на видеокамеру. Пушок удачно щелкнула Дудрилина фоторужьем. Они еще осмотрелись, поснимали и по сумеркам уехали, чтобы не привлекать внимания бдительного Зосима. Александр Борисович Дудрилин вряд ли был способен сегодня куда-либо выбраться.
На “кукушке” уже сидел неутомимый Лерман. Выслушав доклад, полистав сводку наружного наблюдения, он вышел в комнату оперативного, переговорил по связи с Кляксой, сменившим вместе с Роликом изнемогших за монитором Морзика и Дональда.
— Хорошо, — сказал он Старому, вернувшись. — Хоть это и не ваш профиль, но... Костя говорит, у вас богатый опыт оперативной работы. Даю добро на внедрение к объекту, но только под прикрытием. Под хорошим прикрытием. Сейчас придумаем легенду, завтра к семи сюда — повторим.
— Зачем в такую рань? — возмутился Старый.
— Чтобы не опаздывать! Ваш хозяин этого не любит!
Лерман уже начал отрабатывать прикрытие. Они упирались до девяти вечера. Наконец опер удовлетворенно вздохнул. Откинувшись на стуле, он стал просматривать записи, держа на весу исчирканный листок бумаги.
— Весьма правдоподобно получается, Михаил Иванович! — сказал Борис Моисеевич, посмотрев сквозь очки на вспотевшего загнанного Старого. — Должен вам сказать, у вас талант! И богатая практика чувствуется! Приятно работать с профессионалом. Завтра еще подрихтуем кое-что — и должно сработать. Не опаздывайте, коллега.
Ласковое слово и кошке приятно. Тыбинь возвращался домой весьма довольный собой и жизнью. Непонятное томление духа и неудовлетворенность как рукой сняло. Даже распухшая посиневшая переносица не портила настроение.
Он прикупил в круглосуточном магазинчике две бутылки пива, карельского хлеба, копченую скумбрию пожирнее. Рыбу он любил еще со времен жизни в Прибалтике. Мурлыча под нос какой-то мотивчик, аккуратно неся пакет, он уверенно и самодовольно поднимался по лестнице, широко ставя маленькие ступни и наклоняясь к той ноге, которую поднимал и ставил вперед, на ступеньку. Походка при этом приобретала смешную косолапость, и это забавляло его. Он любил подурачиться, когда никто не видит.
“Я большой крутой мужик! — напевал он про себя. — Тетки от меня в восторге! Я классно вожу машину и завтра состригу кучу бабок!”
Его лицо отражало нетерпеливое предвкушение ужина и расслабухи на диване. И никаких глобальных вопросов!
Хорошее настроение не покинуло его даже тогда, когда он дошел до своей лестничной площадки и увидел, что дверь в его квартирку не заперта, а из щели пробивается луч света. Он почему-то, безо всяких на то оснований, решил, что это чей-то дружественный розыгрыш и его ждет приятный сюрприз. Довольно улыбаясь в предвкушении, Тыбинь широко распахнул дверь и поспешно вошел.
Сюрприз, действительно, ждал его. Только не из приятных.
В его маленьком, чистеньком, обустроенном жилище, в его святая святых, царил полный беспорядок. Все было сдвинуто со своих мест. Табачный дым стоял коромыслом, реял синими клубами под люстрой. Телевизор надрывался во всю ивановскую. Журнальный столик из угла был выдвинут на середину комнаты. На нем красовалась батарея разнокалиберных бутылок с яркими этикетками, лежали пакеты с закуской. Вокруг столика, не сняв верхней одежды, не разувшись, сидели трое мужчин. Они играли в карты, курили и стряхивали пепел прямо на пол. Один был очень полный, просто жиртрест, с красными пухлыми щеками, маленькими глазками и носиком кнопкой. Второй был молодой, бритоголовый, с мощной волосатой шеей и длинными грязными руками с обкусанными ногтями. Третий незнакомец был маленьким, изящным, женоподобным. Он был одет в длинное пальто, шею укутал шелковым шарфом, обмотанным вокруг горла, и курил дамские мягкие сигареты с ментолом.
— О-о! Наконец-то! — вскричал жиртрест и убрал ноги в грязных ботинках с края стола. — Мы тут все слюной изошли! Друзья, хозяин пришел! Знаменитый сыщик города Питера сейчас поведает нам о своих приключениях за бутылкой абсента! Мы все хотим познакомиться с настоящим Мегрэ! Просим, просим!
Бритоголовый здоровяк, не меняя позы и держа карты веером, посмотрел на Тыбиня исподлобья. Маленький же бросил свои карты на стол, вскочил, оправляя пальто и шарф, прихорашиваясь.
Тыбинь медленно вертел головой, осматривался. Улыбка его пропадала, таяла на глазах по мере того, как он убеждался, что никого из присутствующих не узнает. Он осторожно поправил криво стоящий стул, вздохнув, поставил на него пакет. Желанный ужин отодвигался на неопределенный срок.
— Ритка, тащи стаканы! — закричал жиртрест, большой полной рукой с перстнем хватая сверху за горлышко маленькую пузатую бутылку. — Я требую продолжения банкета!
Он при этом жадно сглотнул слюну — видно, и впрямь проголодался.
На кухоньке, в узком проходе, кто-то появился. Тыбинь поглядел через плечо и увидел смеющуюся мордашку Риты. Она виновато улыбалась, как напроказивший ребенок, и пожимала худыми прямыми плечами. На ней был надет фартук Тыбиня.
Тут-то хорошее и светлое настроение покинуло Старого окончательно. Сделав шаг назад, он за спиной настежь распахнул дверь на лестницу и, показывая в дверной проем пальцем, крикнул внезапно охрипшим голосом:
— Пошли вон! Все! Быстро!
Если бы здесь были его разведчики, они онемели бы от изумления. Чтобы Тыбинь кричал, такого еще никогда не было! Это могло означать только одно: Старый дошел до полной кондиции и может взорваться в любой миг, как паровой котел. Хрип, вылетающий из его могучих легких, напоминал угрожающий свист воздуха высокого давления.
— Это не по понятиям, братан, — недобро блестя глазами, начал бритоголовый. — Мы тебя тут ждем, проявляем уважение, а ты к нам так нехорошо относишься! Ты должен будешь...
При этом он начал вставать, картинно потягиваясь, и одновременно сунул руку под куртку. Закончить фразу он не успел, потому что котел взорвался. Нечленораздельно взревев, пытаясь изрыгнуть все ругательства одновременно. Старый кинулся вперед, опрокинув и сломав столик, и ударил здоровяка сверху вниз в челюсть. Тот сложился как кукла и без чувств плюхнулся задом на диван, уронив лицо в колени. Тыбинь мгновенно развернулся, ухватил вскочившего на ноги жирного за лицо железными пальцами и принялся колотить его затылком о дверной косяк, выкрикивая:
— Пошел вон из моего дома! Пошел вон! Пошел вон!!!
Адреналин, вброшенный в кровь, требовал разрядки и выхода.
Он вытолкал жирного спиной вперед через крошечную прихожую на лестницу. На пухлой физиономии толстяка багровыми кровоподтеками отчетливо отпечаталась его пятерня. Маленький, побледнев от испуга, бочком прошмыгнул мимо, волоча за собой портфельчик. Края шелкового шарфа мелькнули в воздухе. Трясущимися от ярости руками Михаил схватил за ворот и пояс джинсов поникшего на диване крепыша и, заорав от натуги, выбросил его через дверь на лестницу, головой прямо в живот отряхивающемуся толстяку. Бритоголовый уже приходил в себя, но не понимал происходящего.
Не удовлетворившись достигнутым. Старый выбежал из оскверненной квартирки и пинками в зад погнал всю компанию вниз по ступенькам, продолжая кричать:
— Пошли вон из моего дома! Вон!!! Вон!!!
Все другие слова вылетели у него из головы, осталась лишь эта фраза. Он уже очень давно так не выходил из себя.
Взбежав наверх и задыхаясь, он сгреб со стола питье и закуски и с ревом спустил все это в мусоропровод на лестнице. Бутылки, побрякивая, полетели по трубе и со звоном разбились внизу.
Утомленный беготней по лестничным маршам, он вдруг обмяк и, устало покачиваясь, вернулся домой. Осторожно запер дверь, поцокал сокрушенно языком, развел руками. Перешагнул через обломки столика к окну, открыл форточку. Пахнуло морозной свежестью. Синяя пелена потянулась в черную темень неба.
Кто-то нежно засмеялся у него за спиной. Он обиженно оглянулся, пряча слезы в глазах. Ему было очень горько.
Рита, на цыпочках обходя сломанный столик, приблизилась и обняла его за толстую шею.
— Ты мой бычок! — ласково сказала она. — Как хорошо, что ты их прогнал! Ну, чего надулся? Ой, грибы распустил... — она длинным лиловым ногтем потренькала на его губах, как на струнах. — Ты мой маленький... ты мой бедненький... не плачь. Я тебя пожалею... Мы починим столик или купим новый... ничего страшного...
Тыбинь стоял, хлопал глазами, точно охваченный столбняком. Здравый смысл показывал ему, что именно эта вертлявая шалашовка виновата больше прочих. Это она затащила к нему в дом такую странную компанию, неизвестно чего наплела, наобещала ни в чем, в общем-то, не повинным мужчинам. Но он не стал слушаться здравого смысла.
Ему приятно было стоять, когда она гладит его по щекам и жесткому, загрубевшему от долгого пребывания на улице лицу. Он готов был зажмуриться и урчать от удовольствия. На душе стало вдруг тепло, спокойно, и все произошедшее представилось смешным пустяком, не стоящим внимания. И действительно, чего это он так разошелся? Он прикрыл глаза и с удовольствием слушал ее легкий голос, болтающий всякую чепуху.
Она совершенно не боялась его. Разве виноватый может не бояться?
Не желая так просто сдаваться, он мотнул головой и строго спросил:
— Как ты сюда вошла?
Она легкомысленно пожала плечами, подняла бровки, скорчила смешную мордаху и прижалась к нему.
— Ты же не обыскал меня в прошлый раз... А запасной ключик висел вон там, на гвоздике... Мне так хотелось вернуться, что я прихватила его с собой... Ты не сердишься? А вдруг бы тебя не было дома?
“Идиотизм”, — определил свое поведение Старый, а вслух мягко спросил:
— А этих... зачем привела?
— Я не могла придумать, как от них отвязаться! Они таскались за мной с самого утра! Я была уверена, что ты их прогонишь! Ты такой молодец! Такой силач! Чапа летел через всю комнату!
“Полная бредятина”, — определил Старый, а вслух сказал:
— Пришла бы по-нормальному... по-людски...
— А ты прости меня! — зазвенел ее нежный голос. — У меня мало что выходит в жизни по-нормальному... Какая-то я вся... аномальная. Как НЛО. Но ведь ты же не сердишься? Ну скажи, что ты не сердишься!
Она потерлась щекой о его колючую щеку.
— Ты не сердишься, — проговорила она удовлетворенно, тоном победителя. — Ты меня любишь.
— Еще чего! — воскликнул Тыбинь, из последних сил стараясь сделать вид, что возмущен словами девушки. — Не хватало мне влюбиться в малолетнюю шлюху!
— Ты не прав! Ты влюбился не в шлюху, а в женщину, дурачок... Шлюха — это так... проходяще...
— Факт биографии? — криво усмехаясь, спросил Тыбинь.
— Даже не факт, а фактик! В трудовой книжке не значится. И я не малолетка, я паспорт принесла, я тебе покажу. Ты не думай сейчас об этом. У тебя еще будет время подумать. И если ты не будешь посылать меня работать на фабрику, я не буду шлюхой... Ты сейчас иди в душик, а я пока тут все уберу, подмету, — и мы будем ужинать. Я уже почти все приготовила. Что ты тут принес? Ой, как вкусно! Обожаю копченую рыбу!
Выпучив от изумления глаза и почесывая жесткие короткие волосы на макушке, Старый покорно побрел в ванную.
V
Маринка позвонила и попросила помощи в юридическом вопросе.
— Не знаю, не знаю... — недрогнувшим скучным голосом отвечал Лехельт, — Я вообще-то не специализируюсь по купле-продаже недвижимости... но если тебе очень нужно...
Мама сказала, с доброй усмешкой глядя на его лихорадочные сборы:
— Давненько ты так не наглаживался! Желаю удачи... и будь последовательнее. Пойми, чего ты хочешь, — и тогда все получится.
Легко сказать... Нарядный Андрей, благоухая, как клумба, и нервно поправляя края нового белого шарфа, чтобы были видны над воротником, битый час слонялся у метро “Черная речка”, приехав загодя. Торопливый люд, снуя к метро и обратно, обтекал его и еще пяток таких же скучающих нарядных фигур. Андрею вовсе не в тягость было ждать. Он разглядывал пробегающих мимо девчонок, отмечая про себя, что некоторые весьма миленькие, но...
Маринка вышла легко, поправляя сумочку, откинув на плечи капюшон с опушкой. Ничего лишнего не было в ней. Красота — это не тогда, когда больше нечего прибавить, а когда уже ничего нельзя отнять. Лехельт, гордо выпрямившись, стараясь казаться как можно выше, поспешил к ней, краем глаза заметив, что двое из поджидавших, взглянув на Маринку, завистливо вздохнули. Тщеславие, тщеславие...
Поздоровались сдержанно. Маринка глядела на Андрея с любопытством, чуть отстраненно: обнаружившаяся в нем тайна заставляла ее присмотреться к нему повнимательнее. Она подняла черные брови, оценила его наряд — влет, одним касанием взгляда — но, разумеется, ничего не сказала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31