Послышалось отвратительное шипение, когда раскаленный металл коснулся этой тошнотворной массы и стал остывать. Затем человек медленно вытащил священный талисман монстров из котла и стряхнул с него капающую кровь.
– Жажда Копья утолена! – крикнул он. – От имени моего Хозяина я объявляю зимнее перемирие!
Остальное было сказано на непонятном наречии монстров, а бронзовый гонг опять адски загудел. Тарот едва держался на ногах. Его похожее на картофелину, землистое и одутловатое лицо стало красно-кирпичным, а камзол душил его. Запах внутренностей и теплой крови, едкого пота объятых ужасом зрителей, давящих на него со всех сторон, жар факелов и огромных, стоящих вокруг трона жаровен, – от всего этого его тошнило до такой степени, что короткие ножки больше не держали его, и он оставался стоять только из-за тесноты, сжатый с боков.
Тем временем аудиенция началась, и его имя было названо первым.
Разум Тарота был затуманен тем кошмарным зрелищем, свидетелем которого он только что был, поэтому он не услышал своего имени. Кое-кому из его подчиненных пришлось выталкивать его вперед, пока он не уперся в гоблинов-стражников – и только тогда вернулся к действительности. Осознав, что его вызвали, он снова чуть не упал в обморок, но стражники подхватили его, поймав за плащ, и швырнули на плиты пола, как тюк с грязным бельем. Гном тотчас же вскочил. Гордость его была уязвлена таким непочтительным обращением этого сброда, и возмущение придало ему храбрости сделать несколько шагов вперед.
Неподвижный, словно статуя, Безымянный смотрел, как шериф шаг за шагом приближается к нему, и наслаждался зрелищем его возрастающего ужаса. Никакой другой правитель не допустил бы, чтобы проситель приближался к нему столь медленно, терял бы столько времени, чтобы преодолеть разделяющее их расстояние в несколько туазов, но монстры питались страхом больше, чем водой или хлебом, и террор составлял часть их придворного этикета. Тарот чувствовал, что с каждым шагом он все ближе к обмороку, но все же двигался вперед, зачарованный и дрожащий, твердя про себя единственный вопрос, который он хотел задать. Его выпученные глаза бегали от громадных стражников к надменной фигуре принца Махелоаса, скользили, не смея остановиться, к трону Хозяина, потом застывали на кровавом котле и жуткой груде несчастных жертв чудовищного ритуала.
– Ты уже подошел достаточно близко, – вдруг сказал принц в темной кирасе, даже не повернув к нему головы. – Задавай свой вопрос.
По лицу Тарота струился пот, у него перехватило дыхание и подкосились ноги, когда он поднял глаза на Хозяина. Он видел только темную фигуру в бархатном одеянии, отливающем красным в отблесках раскаленных углей, и широком капюшоне, надвинутом на лицо, бесстрастную и неподвижную, как стоячая вода. Были видны лишь руки, длинные и серые пальцы, украшенные кольцами и перстнями. Но в этих руках не было никакой жизни, ни малейшего трепета. В них была одеревенелость трупа…
– Хозяин, я пришел, как только вы позвали меня, – залепетал он.
– Задавай свой вопрос! – пролаял Махелоас.
– Мой сын…
Гном не смог удержаться, чтобы снова не бросить взгляд на котел и обескровленные, выпотрошенные трупы. Прошло уже более трех лет, как гоблины захватили его дворец и похитили его первенца. Затем ему пришло послание, в котором говорилось, что сына ему вернут в обмен на некоторые услуги. Сейчас его ребенок был бы примерно того же возраста, что и только что замученные дети… Потеряв всякое самообладание, он разрыдался и упал на колени.
– Мой сын… Неужели вы его…
– Ах, это? – ухмыльнулся принц. – Не бойся, сеньор Тарот. Твой сын пока жив.
– Но… эти дети…
– Тебе что-то не понравилось, гном?
– Господин, простите меня… но вам нечего опасаться. Мы не подняли оружие против вас. Я даже предоставил вам свой собственный дворец. Вы знаете, что мы не предпримем ничего, что могло бы нанести вам вред… Умоляю вас, верните мне сына.
Принц Махелоас наконец-то соизволил повернуться к нему. Его бледное лицо было перекошено оскалом, который, видимо, означал у него улыбку.
– Ты не поднял против нас оружия, да? Как это, право, любезно с твоей стороны… И это вся твоя просьба, гном?
Тарот кивнул головой, покрываясь потом от близости огромных огнедышащих жаровен. Как они могли выносить такую жару?
– Подойди…
Гном невольно вздрогнул. Голос Хозяина был не громче шепота, но словно пронзил его, как будто ему говорили прямо в ухо. Он обернулся к Махелоасу, но тот снова отвернулся от него, показывая лишь свой презрительный профиль.
– Твой сын жив, – прошептал голос. – Я буду держать его у себя, пока ты не окажешь мне услугу, как мы с тобой договаривались. Не бойся ничего, ему с нами очень нравится… Посмотри на меня.
Их разделяло расстояние всего в несколько локтей. Костлявая рука Безымянного вдруг ожила и сделала знак подойти ближе, и когда Тарот оказался совсем близко, Хозяин наклонился, чтобы тот увидел его лицо при свете угольев.
Тарота словно стегнули хлыстом по щекам, когда он увидел это лицо. От потрясения гном попятился, споткнулся и рухнул на пол. Это лицо было…
– Я вижу, ты узнал меня, – прошептал голос. – Ты видишь, со мной твоему сыну нечего бояться.
IX
ПРИБЫТИЕ В ЛОТ
Город напоминал огромный госпиталь. Раненые и больные лежали повсюду, даже на улицах, несмотря на снег, даже на руинах сгоревших во время осады домов. Ими были переполнены церковь и дворец, вооруженные люди использовали даже сараи, чтобы укрыться от холода. Создавалось впечатление, что все королевство Логр укрылось в Лоте. Из-за наплыва людей телеги с трудом продвигались по улицам, и вскоре начал ощущаться недостаток в съестных припасах. Однако эти толпы простым количеством спасли город от катастрофы, когда на него напали монстры. Ночь, день и еще одну ночь крепостные стены дрожали под страшными ударами их орд. Крепостные рвы были наполнены их искромсанными телами, стены сочились их кровью, но у них не было ни одной военной машины – ни баллист, ни катапульт, – лишь необузданная ярость и слепая отвага, и Лот выдержал осаду. Потом неожиданно на равнину пришла зима, и одним холодным утром осада кончилась, так что ни у кого даже не появилось ощущения победы.
После того как монстры ушли, прошло несколько дней, пока люди отважились выглянуть за крепостные стены, потом еще несколько дней понадобилось, чтобы собрать застывшие на морозе тела и сложить их вдалеке, залить смолой и маслом, посыпать серой, а затем поджечь. И еще не одну неделю ветер разносил по равнине тошнотворный запах горелого мяса.
Несколько патрульных конных отрядов выдвинулись к востоку и северу для наблюдения за границами королевства. Начала возрождаться надежда, надежда и тщеславная мысль, что людям удалось самим победить войско Безымянного. Именно тогда на равнине и появились волки.
Глухой ночью их стая проникла через ход в стене, возле которого спали сморенные усталостью стражники, а потом разбежалась по спящему городу. Это была ужасная резня – в церкви, посреди ночи, во время заутрени монахи были растерзаны десятком хищников. Город в ужасе пробудился от отчаянных предсмертных воплей тех, кто пал жертвой их когтей и клыков. Казалось, они повсюду – даже во дворце, даже в коридорах, ведущих в королевские покои… Вооруженные мужчины прочесывали город, освещая все закутки на самых узких улочках целым лесом факелов, женщины в слезах кричали от ужаса, а волки прятались, чтобы затем внезапно возникнуть, подобно зверям из преисподней, набрасывались на людей и падали под ударами их копий. И так продолжалось всю ночь.
С тех пор прошла целая неделя, но горожане все еще не осмеливались выходить из своих домов после захода солнца. Никто не знал, сколько волков проникло в город, никто не знал, сколько из них было убито… Страх оставался самым лучшим оружием монстров.
Каждое утро Утер обходил дозоры, кутаясь в свой меховой плащ. Ему нравились ледяной ветер и падавший крупными хлопьями снег, и возвращался он только тогда, когда его сапоги начинали похрустывать от мороза, а сам он уже больше не мог выносить холод. Окружающая местность, серая и плоская под зимним солнцем, представляла мрачную картину для глаз и ничтожное утешение для души, но даже это было лучше, чем гибельная атмосфера, царившая во дворце. Крутом, куда ни падал взгляд, были лишь страдание и безысходность. Мелкие бароны, свободные крестьяне и духовенство бежали, оставив имущество, скот, своих мертвых, а иногда и раненых. Или еще хуже того… Некоторые, поддавшись страху, бежали без оглядки, бросая жен и детей. Поникшие головы, блуждающие взгляды. К горю примешивался стыд.
Утер с самого начала осады и разгрома королевского войска не имел вестей из владений великих сеньоров: разумеется – от Соргаллей, потому что это герцогство приняло на себя первый удар захватчиков, но оставались еще Лионесс, Оркания, Кармелид… Да, именно Кармелид… Никто из людей, которым удалось укрыться в городе, не мог сказать ему, жив ли герцог Лео де Гран. Получалось так, будто войско было разбито в одночасье, будто каждый воин, лучник, щитоносец или рыцарь дрался в одиночку, чтобы спасти свою жизнь, а битва так и не состоялась. Многие отряды подошли к Лоту в последующие дни, даже целыми поместьями во главе с бароном и со священником, но несмотря на весь этот народ, в Лоте не хватало мужчин, чтобы создать ополчение, выйти, наконец, за крепостные стены и встать против монстров в открытом поле, вместо того, чтобы погибать от холода, голода и страха, ожидая последнего штурма. Больше не осталось достаточно смелых мужчин. Не осталось надежды, воли к победе. Были лишь потерпевшие крушение люди, вцепившиеся в обломки своей жизни, надеющиеся только прожить еще хоть немного, пережить зиму.
Какое-то движение вдалеке отвлекло Утера от его горьких мыслей. С бьющимся сердцем он приник к парапету между двумя амбразурами и наполовину высунулся из-за крепостной стены, чтобы лучше видеть, но сомнений не было: небольшой отряд всадников и несколько повозок двигались к городу. Король откинулся назад, поискал глазами стражников и окликнул первого попавшегося, и в это время с угловой башни раздался звук рога. К счастью, дозорные не спали. Они тоже их увидели… Десятки вооруженных людей тотчас же показались из каждой бойницы, разошлись по всей заснеженной дозорной дорожке и, как он, свесились вниз, чтобы лучше рассмотреть обоз, продвигающийся по насыпанной дороге. Минул первый миг беспокойства, и послышались радостные восклицания стражников. Это был первый признак жизни, который им довелось увидеть за много дней за пределами крепостных стен. Всадников было не так много, чтобы можно было подумать о воинском подразделении, у них не было ни знамен, ни хоругвей, не было даже копий. Обоз составляли две повозки, странные упряжки которых более напоминали носилки, чем фургоны, но это были люди, без всякого сомнения, и раз они смогли добраться сюда, значит, возможно, волки ушли…
Стражник с посиневшим от холода лицом под засыпанным снегом капюшоном подошел к королю, чтобы выслушать приказ, и Утер дружески обнял его за плечи, узнав в нем старого собрата по оружию (хотя ему и не удалось вспомнить его имя).
– Спустись к бойницам, – сказал он. – Прикажи опустить подвесной мост, но пусть пока их не впускают внутрь. Давай быстрее…
Вояка побежал со всех ног, рискуя растянуться на обледенелой дозорной дорожке, а король снова свесился между зубцами. Он насчитал не более десяти всадников, они были тепло одеты, закованы в латы, на крепких лошадях, однако это не были ни воины, ни рыцари. Подойдя к городским стенам, они замедлили ход, а некоторые даже спешились, давая отдых своим загнанным лошадям. Оказавшись в нескольких туазах от бойницы, защищавшей главные ворота, один из них, все еще сидящий верхом, подъехал к откосу и поднял руку в знак мирного приветствия.
– Дайте прибежище, во имя Маольт из Скатха! Мы привезли вести для короля!
У Утера от изумления перехватило дыхание, и он, невольно улыбаясь, отошел от парапета. Маольт… Маольт из Скатха… Последний раз, когда они виделись, это было в ее логове, в подземельях Каб-Бага. Сколько с тех пор воды утекло… Он еле сдерживался, чтобы не побежать под взглядами этих людей, но постарался сойти с дозорной дорожки как можно быстрее, спустился в угловую башню и сбежал вниз по лестнице до самого двора, откуда в несколько шагов достиг сторожевого поста у подъемного моста.
Его люди вопросительно смотрели на него, дрожа от нетерпения и надежды.
– За мной, – сказал он.
Еще несколько шагов, и он оказался снаружи, обдуваемый ледяным ветром, зажмурив глаза от снежного вихря. Он ухватился за повод лошади посланца и потрепал ее по шее. Бедное животное казалось уставшим до крайности, было покрыто пеной, несмотря на снег, и тяжело вдыхало свежий морозный воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Жажда Копья утолена! – крикнул он. – От имени моего Хозяина я объявляю зимнее перемирие!
Остальное было сказано на непонятном наречии монстров, а бронзовый гонг опять адски загудел. Тарот едва держался на ногах. Его похожее на картофелину, землистое и одутловатое лицо стало красно-кирпичным, а камзол душил его. Запах внутренностей и теплой крови, едкого пота объятых ужасом зрителей, давящих на него со всех сторон, жар факелов и огромных, стоящих вокруг трона жаровен, – от всего этого его тошнило до такой степени, что короткие ножки больше не держали его, и он оставался стоять только из-за тесноты, сжатый с боков.
Тем временем аудиенция началась, и его имя было названо первым.
Разум Тарота был затуманен тем кошмарным зрелищем, свидетелем которого он только что был, поэтому он не услышал своего имени. Кое-кому из его подчиненных пришлось выталкивать его вперед, пока он не уперся в гоблинов-стражников – и только тогда вернулся к действительности. Осознав, что его вызвали, он снова чуть не упал в обморок, но стражники подхватили его, поймав за плащ, и швырнули на плиты пола, как тюк с грязным бельем. Гном тотчас же вскочил. Гордость его была уязвлена таким непочтительным обращением этого сброда, и возмущение придало ему храбрости сделать несколько шагов вперед.
Неподвижный, словно статуя, Безымянный смотрел, как шериф шаг за шагом приближается к нему, и наслаждался зрелищем его возрастающего ужаса. Никакой другой правитель не допустил бы, чтобы проситель приближался к нему столь медленно, терял бы столько времени, чтобы преодолеть разделяющее их расстояние в несколько туазов, но монстры питались страхом больше, чем водой или хлебом, и террор составлял часть их придворного этикета. Тарот чувствовал, что с каждым шагом он все ближе к обмороку, но все же двигался вперед, зачарованный и дрожащий, твердя про себя единственный вопрос, который он хотел задать. Его выпученные глаза бегали от громадных стражников к надменной фигуре принца Махелоаса, скользили, не смея остановиться, к трону Хозяина, потом застывали на кровавом котле и жуткой груде несчастных жертв чудовищного ритуала.
– Ты уже подошел достаточно близко, – вдруг сказал принц в темной кирасе, даже не повернув к нему головы. – Задавай свой вопрос.
По лицу Тарота струился пот, у него перехватило дыхание и подкосились ноги, когда он поднял глаза на Хозяина. Он видел только темную фигуру в бархатном одеянии, отливающем красным в отблесках раскаленных углей, и широком капюшоне, надвинутом на лицо, бесстрастную и неподвижную, как стоячая вода. Были видны лишь руки, длинные и серые пальцы, украшенные кольцами и перстнями. Но в этих руках не было никакой жизни, ни малейшего трепета. В них была одеревенелость трупа…
– Хозяин, я пришел, как только вы позвали меня, – залепетал он.
– Задавай свой вопрос! – пролаял Махелоас.
– Мой сын…
Гном не смог удержаться, чтобы снова не бросить взгляд на котел и обескровленные, выпотрошенные трупы. Прошло уже более трех лет, как гоблины захватили его дворец и похитили его первенца. Затем ему пришло послание, в котором говорилось, что сына ему вернут в обмен на некоторые услуги. Сейчас его ребенок был бы примерно того же возраста, что и только что замученные дети… Потеряв всякое самообладание, он разрыдался и упал на колени.
– Мой сын… Неужели вы его…
– Ах, это? – ухмыльнулся принц. – Не бойся, сеньор Тарот. Твой сын пока жив.
– Но… эти дети…
– Тебе что-то не понравилось, гном?
– Господин, простите меня… но вам нечего опасаться. Мы не подняли оружие против вас. Я даже предоставил вам свой собственный дворец. Вы знаете, что мы не предпримем ничего, что могло бы нанести вам вред… Умоляю вас, верните мне сына.
Принц Махелоас наконец-то соизволил повернуться к нему. Его бледное лицо было перекошено оскалом, который, видимо, означал у него улыбку.
– Ты не поднял против нас оружия, да? Как это, право, любезно с твоей стороны… И это вся твоя просьба, гном?
Тарот кивнул головой, покрываясь потом от близости огромных огнедышащих жаровен. Как они могли выносить такую жару?
– Подойди…
Гном невольно вздрогнул. Голос Хозяина был не громче шепота, но словно пронзил его, как будто ему говорили прямо в ухо. Он обернулся к Махелоасу, но тот снова отвернулся от него, показывая лишь свой презрительный профиль.
– Твой сын жив, – прошептал голос. – Я буду держать его у себя, пока ты не окажешь мне услугу, как мы с тобой договаривались. Не бойся ничего, ему с нами очень нравится… Посмотри на меня.
Их разделяло расстояние всего в несколько локтей. Костлявая рука Безымянного вдруг ожила и сделала знак подойти ближе, и когда Тарот оказался совсем близко, Хозяин наклонился, чтобы тот увидел его лицо при свете угольев.
Тарота словно стегнули хлыстом по щекам, когда он увидел это лицо. От потрясения гном попятился, споткнулся и рухнул на пол. Это лицо было…
– Я вижу, ты узнал меня, – прошептал голос. – Ты видишь, со мной твоему сыну нечего бояться.
IX
ПРИБЫТИЕ В ЛОТ
Город напоминал огромный госпиталь. Раненые и больные лежали повсюду, даже на улицах, несмотря на снег, даже на руинах сгоревших во время осады домов. Ими были переполнены церковь и дворец, вооруженные люди использовали даже сараи, чтобы укрыться от холода. Создавалось впечатление, что все королевство Логр укрылось в Лоте. Из-за наплыва людей телеги с трудом продвигались по улицам, и вскоре начал ощущаться недостаток в съестных припасах. Однако эти толпы простым количеством спасли город от катастрофы, когда на него напали монстры. Ночь, день и еще одну ночь крепостные стены дрожали под страшными ударами их орд. Крепостные рвы были наполнены их искромсанными телами, стены сочились их кровью, но у них не было ни одной военной машины – ни баллист, ни катапульт, – лишь необузданная ярость и слепая отвага, и Лот выдержал осаду. Потом неожиданно на равнину пришла зима, и одним холодным утром осада кончилась, так что ни у кого даже не появилось ощущения победы.
После того как монстры ушли, прошло несколько дней, пока люди отважились выглянуть за крепостные стены, потом еще несколько дней понадобилось, чтобы собрать застывшие на морозе тела и сложить их вдалеке, залить смолой и маслом, посыпать серой, а затем поджечь. И еще не одну неделю ветер разносил по равнине тошнотворный запах горелого мяса.
Несколько патрульных конных отрядов выдвинулись к востоку и северу для наблюдения за границами королевства. Начала возрождаться надежда, надежда и тщеславная мысль, что людям удалось самим победить войско Безымянного. Именно тогда на равнине и появились волки.
Глухой ночью их стая проникла через ход в стене, возле которого спали сморенные усталостью стражники, а потом разбежалась по спящему городу. Это была ужасная резня – в церкви, посреди ночи, во время заутрени монахи были растерзаны десятком хищников. Город в ужасе пробудился от отчаянных предсмертных воплей тех, кто пал жертвой их когтей и клыков. Казалось, они повсюду – даже во дворце, даже в коридорах, ведущих в королевские покои… Вооруженные мужчины прочесывали город, освещая все закутки на самых узких улочках целым лесом факелов, женщины в слезах кричали от ужаса, а волки прятались, чтобы затем внезапно возникнуть, подобно зверям из преисподней, набрасывались на людей и падали под ударами их копий. И так продолжалось всю ночь.
С тех пор прошла целая неделя, но горожане все еще не осмеливались выходить из своих домов после захода солнца. Никто не знал, сколько волков проникло в город, никто не знал, сколько из них было убито… Страх оставался самым лучшим оружием монстров.
Каждое утро Утер обходил дозоры, кутаясь в свой меховой плащ. Ему нравились ледяной ветер и падавший крупными хлопьями снег, и возвращался он только тогда, когда его сапоги начинали похрустывать от мороза, а сам он уже больше не мог выносить холод. Окружающая местность, серая и плоская под зимним солнцем, представляла мрачную картину для глаз и ничтожное утешение для души, но даже это было лучше, чем гибельная атмосфера, царившая во дворце. Крутом, куда ни падал взгляд, были лишь страдание и безысходность. Мелкие бароны, свободные крестьяне и духовенство бежали, оставив имущество, скот, своих мертвых, а иногда и раненых. Или еще хуже того… Некоторые, поддавшись страху, бежали без оглядки, бросая жен и детей. Поникшие головы, блуждающие взгляды. К горю примешивался стыд.
Утер с самого начала осады и разгрома королевского войска не имел вестей из владений великих сеньоров: разумеется – от Соргаллей, потому что это герцогство приняло на себя первый удар захватчиков, но оставались еще Лионесс, Оркания, Кармелид… Да, именно Кармелид… Никто из людей, которым удалось укрыться в городе, не мог сказать ему, жив ли герцог Лео де Гран. Получалось так, будто войско было разбито в одночасье, будто каждый воин, лучник, щитоносец или рыцарь дрался в одиночку, чтобы спасти свою жизнь, а битва так и не состоялась. Многие отряды подошли к Лоту в последующие дни, даже целыми поместьями во главе с бароном и со священником, но несмотря на весь этот народ, в Лоте не хватало мужчин, чтобы создать ополчение, выйти, наконец, за крепостные стены и встать против монстров в открытом поле, вместо того, чтобы погибать от холода, голода и страха, ожидая последнего штурма. Больше не осталось достаточно смелых мужчин. Не осталось надежды, воли к победе. Были лишь потерпевшие крушение люди, вцепившиеся в обломки своей жизни, надеющиеся только прожить еще хоть немного, пережить зиму.
Какое-то движение вдалеке отвлекло Утера от его горьких мыслей. С бьющимся сердцем он приник к парапету между двумя амбразурами и наполовину высунулся из-за крепостной стены, чтобы лучше видеть, но сомнений не было: небольшой отряд всадников и несколько повозок двигались к городу. Король откинулся назад, поискал глазами стражников и окликнул первого попавшегося, и в это время с угловой башни раздался звук рога. К счастью, дозорные не спали. Они тоже их увидели… Десятки вооруженных людей тотчас же показались из каждой бойницы, разошлись по всей заснеженной дозорной дорожке и, как он, свесились вниз, чтобы лучше рассмотреть обоз, продвигающийся по насыпанной дороге. Минул первый миг беспокойства, и послышались радостные восклицания стражников. Это был первый признак жизни, который им довелось увидеть за много дней за пределами крепостных стен. Всадников было не так много, чтобы можно было подумать о воинском подразделении, у них не было ни знамен, ни хоругвей, не было даже копий. Обоз составляли две повозки, странные упряжки которых более напоминали носилки, чем фургоны, но это были люди, без всякого сомнения, и раз они смогли добраться сюда, значит, возможно, волки ушли…
Стражник с посиневшим от холода лицом под засыпанным снегом капюшоном подошел к королю, чтобы выслушать приказ, и Утер дружески обнял его за плечи, узнав в нем старого собрата по оружию (хотя ему и не удалось вспомнить его имя).
– Спустись к бойницам, – сказал он. – Прикажи опустить подвесной мост, но пусть пока их не впускают внутрь. Давай быстрее…
Вояка побежал со всех ног, рискуя растянуться на обледенелой дозорной дорожке, а король снова свесился между зубцами. Он насчитал не более десяти всадников, они были тепло одеты, закованы в латы, на крепких лошадях, однако это не были ни воины, ни рыцари. Подойдя к городским стенам, они замедлили ход, а некоторые даже спешились, давая отдых своим загнанным лошадям. Оказавшись в нескольких туазах от бойницы, защищавшей главные ворота, один из них, все еще сидящий верхом, подъехал к откосу и поднял руку в знак мирного приветствия.
– Дайте прибежище, во имя Маольт из Скатха! Мы привезли вести для короля!
У Утера от изумления перехватило дыхание, и он, невольно улыбаясь, отошел от парапета. Маольт… Маольт из Скатха… Последний раз, когда они виделись, это было в ее логове, в подземельях Каб-Бага. Сколько с тех пор воды утекло… Он еле сдерживался, чтобы не побежать под взглядами этих людей, но постарался сойти с дозорной дорожки как можно быстрее, спустился в угловую башню и сбежал вниз по лестнице до самого двора, откуда в несколько шагов достиг сторожевого поста у подъемного моста.
Его люди вопросительно смотрели на него, дрожа от нетерпения и надежды.
– За мной, – сказал он.
Еще несколько шагов, и он оказался снаружи, обдуваемый ледяным ветром, зажмурив глаза от снежного вихря. Он ухватился за повод лошади посланца и потрепал ее по шее. Бедное животное казалось уставшим до крайности, было покрыто пеной, несмотря на снег, и тяжело вдыхало свежий морозный воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31