Кармелид, сидевший за столом для почетных гостей, наконец-то оказался рядом с сестрой и новоиспеченным шурином, но теперь это лишило его остатков хорошего настроения. Поскольку он сидел справа от королевы, лицом к остальным гостям, все могли заметить его радость, когда наступил вечер и можно было уйти, не нарушая приличий.
Это было не единственной фальшивой нотой посреди всеобщего веселья. Уже когда внесли соль – с этого по обычаю начинались все пиры,– пришлось силой наводить порядок за одним из отдаленных столов, где один барон, оруженосец герцога Мелодиаса де Лионесса, подрался с каким-то неизвестным, богато одетым на чужеземный манер и увешанным драгоценностями. После короткого расследования выяснилось, что этот человек – бывший интендант, некогда признанный виновным в мошенничестве и воровстве и разыскиваемый во всем герцогстве, чтобы незамедлительно быть казненным. Этот случай вызвал больше насмешек, чем недоуменных перешептываний, в отличие от неподобающего и омерзительного присутствия на пиру Маольт – наиболее известной скупщицы краденого в королевстве гномов. Толстая, дряблая и бледная, облаченная в шелка, с пальцами, унизанными множеством колец, она сидела в окружении своих приближенных, и вокруг них образовалась пустота. Никто не желал компрометировать себя, садясь за ее стол, а те, кто не знал, кто она, искоса посматривали на нее и жадно слушали ужасающие истории о ней, которые им рассказывали на ухо соседи. На первый взгляд она почти ничем не отличалась от разбогатевших и разжиревших торговок, мелькавших то здесь, то там среди приглашенных, но она не делала никакой тайны из своей принадлежности к Гильдии, и тот факт, что ее пригласили на праздник, вместо того чтобы отправить на виселицу, казался по меньшей мере странным.
Между тем как слуги, одетые в цвета королевской четы, вносили широко нарезанные ломти хлеба, казавшиеся желтыми, красными и зелеными оттого, что были усыпаны шафраном, розовыми лепестками или петрушкой, епископ Бедвин попытался произнести «Benedicite». Но слова благодарственной молитвы быстро потонули в шуме разговоров – то ли потому, что сотрапезники не имели ни малейшего представления о ее смысле, то ли потому, что они с большей охотой обсуждали утренние события. Или, скорее всего, потому, что они испытывали сильную жажду, а на каждом столе возвышался ряд кувшинов, полных свежего кларета, – словно животворный источник. А вскоре трубы и лютни менестрелей заглушили все остальные звуки – сплетни, пересуды, ругательства и смех.
Лео де Гран, как и все присутствующие, воздал должное хорошему вину, трюкам жонглеров, искусству танцоров, исполнявших павану и гайар, дрессировщикам медведей и собак, шустрым служаночкам с развязанной шнуровкой на корсажах и испытал невольное восхищение при виде разнообразия блюд: жаркое из оленины, курица в меду, луковый суп, слоеные пирожки с мясом и рыбой, жареные павлины, паштеты, тушеные бобы, жареный картофель, пирожные, бланманже – и вдоволь пива, эля и красного вина с корицей. Наблюдая за манерами гостей, он вспомнил старинный текст, в котором очень хорошо описывалась обстановка на подобном пиру: «Прожорливость и опьянение не подобают женщине, ибо она становится развязной, крикливой и бесстыдной… Речь ее сумбурна, изобилует хвастовством, тщеславием, бессмыслицей, злословием и проклятьями…» Сам он, как и многие другие, поднялся и ушел блевать после нескольких перемен блюд, но в отличие от них больше не вернулся за стол.
Сегодня, вспоминая обо всем, он не испытывал ничего, кроме отвращения.
Закрывая глаза, он снова видел угодливые поклоны и слышал льстивый шепот, повсюду сопровождавшие нового регента королевства, в то время как сам Горлуа с благодушно-удовлетворенным видом расточал свои милости. Эта унизительна суета продолжалась в течение всего праздника, по мере того как среди гостей распространялись слухи о его щедротах. И вскоре – хотя об этом не было произнесено ни слова, а догадаться можно было лишь по тем презрительным или стыдливым взглядам, которыми обменивались гости, – образовалось два лагеря: те, кто урвал свою долю, и те, кто остался не у дел. Возможно, подумал Лео, среди этих последних многие заметили его ранний уход…
Вокруг его шатра столпились слуги, которые уже успели привести себя в божеский вид и варили в котле пшеничную похлебку с пряностями – от котла шел приятный медовый запах. Он заметил также (трудно было не заметить!) группу всадников в белых ливреях с красным крестом, судя по всему, ждавших его. Один из них, здоровенный верзила в шляпе, длинный острый конец которой свешивался ему на плечо, при появлении герцога слез с коня и приблизился к нему.
– Ах, монсеньор! Желаю вам доброго утра!
– Что тебе надо? – проворчал Кармелид.
Если Посланника и удивила такая неприветливая манера, он ничем этого не показал.
– Монсеньор, сир Горлуа соблаговолил назначить меня распорядителем сегодняшнего турнира. Он предлагает вам быть вызывающим, а сам определит тех, кто выступит ответчиками.
Лео де Гран посмотрел на рыцаря с высоты своего гигантского роста, и на его медвежьем лице мало-помалу проступила улыбка, чуть смягчив впечатление от нахмуренного лба и заросших синеватой щетиной щек. Как ни странно, его шурин действительно оказывал ему большую честь – хотя, по правде говоря, мог бы и сам предупредить об этом заранее. На турнире предстояло сразиться двум лагерям противников – и если ряды ответчиков всегда возглавлял сам хозяин, то чести быть вызывающим и возглавлять лагерь соперников удостаивался наиболее знатный из гостей. По крайней мере, хоть на этот раз Горлуа воздал должное его рангу…
– Хорошо, – сказал он, хлопнув распорядителя по плечу. – Скажи монсеньору Горлуа, что я с удовольствием принимаю эту честь, и что львы Кармелида заставят его проглотить свой крест!
Свита позади него расхохоталась, и Лео де Гран, почти удивленный тем успехом, который имела его шутка, присоединил свой раскатистый смех к веселью остальных.
Посланец Горлуа лишь вежливо улыбнулся, потом сделал своему спутнику знак приблизиться и обратился к Кармелиду:
– Пожалуйста, дайте нам ваш шлем, сеньор, чтобы вывесить его на турнирном поле.
Лео де Гран с блестящими от смеха глазами снова обернулся к своим людям и прочел в их глазах гордость (а еще и соблазн заработка, ибо денежная награда, полученная знатным сеньором за победу в турнире, в основном разделялась между его приближенными). Потом кивнул начальнику стражи, который скрылся в шатре и почти сразу же вышел, с почтением неся шлем из черненой стали, похожий на высокую башню, с простым забралом и гребнем из папье-маше и лилового меха, изображающим львиную голову с открытой пастью. Распорядитель турнира произнес несколько дежурных комплиментов о красоте и благородстве подобной эмблемы, потом передал шлем своему спутнику, снова забрался в седло и пришпорил коня, помахав на прощанье рукой.
Ему предстоял долгий тяжелый день. Все утро его писцы составляли списки участников турнира, следя за тем, чтобы силы двух лагерей были примерно равными. В турнире могли принять участие все желающие, при том условии, что они были рыцарями – независимо от титула и (по крайней мере, раньше) от расы,– хотя редко можно было увидеть эльфов, участвующих в подобных развлечениях. Гномы, напротив, были серьезными соперниками: они ничто так не любили, как массовые сражения на турнирах, где их топоры, даже затупленные для большей безопасности, все же могли нанести противникам немалый ущерб. Однако это осталось в прошлом. Отныне людям предстояло драться лишь между собой… Но сейчас, среди всеобщего радостного возбуждения, об этом мало кто задумывался.
Рыцари и их оруженосцы толпились на турнирном поле, чтобы повесить свой щит под шлемом будущего противника, вызывающего или ответчика – для этой цели вокруг всего поля и центрального помоста были врыты в землю парные деревянные колья, – и таким образом выбрать лагерь, в котором им предстояло сражаться. Никто не был обязан примкнуть к той или иной партии, а кроме того, всегда находились бахвалы, которые выходили сражаться в одиночку с двумя противниками сразу – от безрассудной удали, граничащей с чистым безумием. День еще только начинался, но на поле уже собралось множество народу – среди разодетой деревенщины удобно разместились на коврах и на стульях зажиточные горожане, повсюду стояли лотки торговцев жареным мясом или свежей водой, нарядные палатки фальшивых цыганок и настоящих шлюх. Те рыцари, кто уже повесил свое вооружение на деревянный барьер, не расходились, чтобы не упустить ничего из приготовлений к турниру. Множество молодых задир, мечтающих обратить на себя внимание, стремились выбрать противника с известной репутацией – если этого никто не сделал еще накануне. Достаточно было подъехать к его щиту и ударить по нему кулаком – это считалось вызовом, и писцы прилежно вносили имя вызывающего в свои списки. Новички, едва вышедшие из отроческого возраста, охваченные воинственным пылом, часто забывали всякую меру, и многим из них, желающим блеснуть в глазах своей возлюбленной или произвести впечатление на отца, предстояло закончить этот день с переломанными костями, в крови и в слезах, а возможно, и умереть от ран, нанесенных суровыми воинами, которым они так глупо бросили вызов.
Всеобщее возбуждение захлестнуло палаточный лагерь, словно морской прилив, и никто не смог его избежать. Лео де Гран де Кармелид ходил кругами по своему шатру, словно хищник в клетке. Чувство собственного достоинства повелевало ему сохранять внешнее спокойствие и невозмутимость, но на самом деле он был далек от этого. Если бы дело было только за ним, он бы тут же облачился в доспехи, вскочил на коня и помчался на турнирное поле в сопровождении своего знаменосца, одетого в его цвета, чтобы примкнуть к своим благородным соратникам. Но для него этот день тоже тянулся долго…
Гроза разразилась около полудня, погасив костры, на которых жарились огромные бычьи туши. От грома и вспышек молний лошади обезумели. Конюшие с трудом удерживали их под уздцы, уклоняясь от ударов копыт. Вооруженные рыцари спешили укрыться в своих палатках, защищая от дождя гребни из бумаги или картона, украшавшие их шлемы. Гребни были самыми разными, от устрашающих до нелепых: в виде сжатого кулака, крыльев, рыбьей головы, башни, женского бюста, солнца или даже пары ягодиц – их владельцы всеми силами старались сделать их позаметнее. Эти хрупкие сооружения разлетались на куски при первых же ударах меча, но все равно было бы немыслимо выйти на поле с покореженным от воды гребнем, на котором растеклась краска. Забравшись в отсыревшие палатки, рыцари наскоро глотали похлебку или жевали недожаренное мясо, что, однако, ничуть не убавляло их боевого настроения.
Затем сквозь черные тучи пробился первый луч солнца, и гроза кончилась так же внезапно, как началась. Палаточный лагерь снова ожил, повсюду слышались крики и смех. Лошади тонко ржали, и от них поднимались облака пара. Влажные от дождя стальные доспехи ослепительно сияли под солнцем.
В последние часы перед выходом на турнирное поле всеми овладели подавленность и раздражение. Страх также проникал в сердца, укрытые прочной броней. Помощникам смотрителя вооружения приходилось то и дело разнимать излишне необузданных противников, готовых выхватить мечи из ножен еще до начала турнира. Ибо уже звучали оскорбительные вызовы и унизительные отказы, когда на знатного сеньора набрасывался какой-нибудь неотесанный мужлан, и порой приходилось нанести серьезное оскорбление, чтобы вызов был принят. Многие участники турнира были уже вооружены и коротали время ожидания, осушая кубки с вином. Королевский помост тем временем заполнялся благородной публикой: знатными сеньорами и прекрасными дамами, тогда как простонародье снова столпилось вокруг турнирного поля. Запоздавшие рыцари бранили и торопили своих оруженосцев, занимавшихся последними приготовлениями и тщательно закреплявшими на них каждую деталь вооружения. Поверх рубашки надевались кожаные латы, чтобы стальные доспехи не натирали тело, на них – кольчуга, поверх штанов и сапог – поножи, на руки – наручии железные перчатки. Самые богатые облачались еще в кирасу и стальные наплечники, другие довольствовались железным подобием воротника, защищающим шею и плечи, а поверх всего надевалась полотняная туника геральдических цветов. Только после этого рыцари выходили из шатров, взбирались на лошадей – сами или с помощью слуг – и в сопровождении свиты, также вооруженной до зубов, направлялись к турнирному полю.
От дождя земля сильно размокла, да и топтанье множества ног сделало свое дело: повсюду была грязь, а, кроме того, дождь грозил вот-вот начаться снова.
Сидя на охапке соломы, покрытой тканью, под тентом, достаточно широким, чтобы вместить всех рыцарей из его лагеря, и невольно думая о том, что меньше чем через час здесь будут лежать изуродованные тела тех, кому не хватило умения или везения, Лео де Гран ждал прибытия Горлуа и королевы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Это было не единственной фальшивой нотой посреди всеобщего веселья. Уже когда внесли соль – с этого по обычаю начинались все пиры,– пришлось силой наводить порядок за одним из отдаленных столов, где один барон, оруженосец герцога Мелодиаса де Лионесса, подрался с каким-то неизвестным, богато одетым на чужеземный манер и увешанным драгоценностями. После короткого расследования выяснилось, что этот человек – бывший интендант, некогда признанный виновным в мошенничестве и воровстве и разыскиваемый во всем герцогстве, чтобы незамедлительно быть казненным. Этот случай вызвал больше насмешек, чем недоуменных перешептываний, в отличие от неподобающего и омерзительного присутствия на пиру Маольт – наиболее известной скупщицы краденого в королевстве гномов. Толстая, дряблая и бледная, облаченная в шелка, с пальцами, унизанными множеством колец, она сидела в окружении своих приближенных, и вокруг них образовалась пустота. Никто не желал компрометировать себя, садясь за ее стол, а те, кто не знал, кто она, искоса посматривали на нее и жадно слушали ужасающие истории о ней, которые им рассказывали на ухо соседи. На первый взгляд она почти ничем не отличалась от разбогатевших и разжиревших торговок, мелькавших то здесь, то там среди приглашенных, но она не делала никакой тайны из своей принадлежности к Гильдии, и тот факт, что ее пригласили на праздник, вместо того чтобы отправить на виселицу, казался по меньшей мере странным.
Между тем как слуги, одетые в цвета королевской четы, вносили широко нарезанные ломти хлеба, казавшиеся желтыми, красными и зелеными оттого, что были усыпаны шафраном, розовыми лепестками или петрушкой, епископ Бедвин попытался произнести «Benedicite». Но слова благодарственной молитвы быстро потонули в шуме разговоров – то ли потому, что сотрапезники не имели ни малейшего представления о ее смысле, то ли потому, что они с большей охотой обсуждали утренние события. Или, скорее всего, потому, что они испытывали сильную жажду, а на каждом столе возвышался ряд кувшинов, полных свежего кларета, – словно животворный источник. А вскоре трубы и лютни менестрелей заглушили все остальные звуки – сплетни, пересуды, ругательства и смех.
Лео де Гран, как и все присутствующие, воздал должное хорошему вину, трюкам жонглеров, искусству танцоров, исполнявших павану и гайар, дрессировщикам медведей и собак, шустрым служаночкам с развязанной шнуровкой на корсажах и испытал невольное восхищение при виде разнообразия блюд: жаркое из оленины, курица в меду, луковый суп, слоеные пирожки с мясом и рыбой, жареные павлины, паштеты, тушеные бобы, жареный картофель, пирожные, бланманже – и вдоволь пива, эля и красного вина с корицей. Наблюдая за манерами гостей, он вспомнил старинный текст, в котором очень хорошо описывалась обстановка на подобном пиру: «Прожорливость и опьянение не подобают женщине, ибо она становится развязной, крикливой и бесстыдной… Речь ее сумбурна, изобилует хвастовством, тщеславием, бессмыслицей, злословием и проклятьями…» Сам он, как и многие другие, поднялся и ушел блевать после нескольких перемен блюд, но в отличие от них больше не вернулся за стол.
Сегодня, вспоминая обо всем, он не испытывал ничего, кроме отвращения.
Закрывая глаза, он снова видел угодливые поклоны и слышал льстивый шепот, повсюду сопровождавшие нового регента королевства, в то время как сам Горлуа с благодушно-удовлетворенным видом расточал свои милости. Эта унизительна суета продолжалась в течение всего праздника, по мере того как среди гостей распространялись слухи о его щедротах. И вскоре – хотя об этом не было произнесено ни слова, а догадаться можно было лишь по тем презрительным или стыдливым взглядам, которыми обменивались гости, – образовалось два лагеря: те, кто урвал свою долю, и те, кто остался не у дел. Возможно, подумал Лео, среди этих последних многие заметили его ранний уход…
Вокруг его шатра столпились слуги, которые уже успели привести себя в божеский вид и варили в котле пшеничную похлебку с пряностями – от котла шел приятный медовый запах. Он заметил также (трудно было не заметить!) группу всадников в белых ливреях с красным крестом, судя по всему, ждавших его. Один из них, здоровенный верзила в шляпе, длинный острый конец которой свешивался ему на плечо, при появлении герцога слез с коня и приблизился к нему.
– Ах, монсеньор! Желаю вам доброго утра!
– Что тебе надо? – проворчал Кармелид.
Если Посланника и удивила такая неприветливая манера, он ничем этого не показал.
– Монсеньор, сир Горлуа соблаговолил назначить меня распорядителем сегодняшнего турнира. Он предлагает вам быть вызывающим, а сам определит тех, кто выступит ответчиками.
Лео де Гран посмотрел на рыцаря с высоты своего гигантского роста, и на его медвежьем лице мало-помалу проступила улыбка, чуть смягчив впечатление от нахмуренного лба и заросших синеватой щетиной щек. Как ни странно, его шурин действительно оказывал ему большую честь – хотя, по правде говоря, мог бы и сам предупредить об этом заранее. На турнире предстояло сразиться двум лагерям противников – и если ряды ответчиков всегда возглавлял сам хозяин, то чести быть вызывающим и возглавлять лагерь соперников удостаивался наиболее знатный из гостей. По крайней мере, хоть на этот раз Горлуа воздал должное его рангу…
– Хорошо, – сказал он, хлопнув распорядителя по плечу. – Скажи монсеньору Горлуа, что я с удовольствием принимаю эту честь, и что львы Кармелида заставят его проглотить свой крест!
Свита позади него расхохоталась, и Лео де Гран, почти удивленный тем успехом, который имела его шутка, присоединил свой раскатистый смех к веселью остальных.
Посланец Горлуа лишь вежливо улыбнулся, потом сделал своему спутнику знак приблизиться и обратился к Кармелиду:
– Пожалуйста, дайте нам ваш шлем, сеньор, чтобы вывесить его на турнирном поле.
Лео де Гран с блестящими от смеха глазами снова обернулся к своим людям и прочел в их глазах гордость (а еще и соблазн заработка, ибо денежная награда, полученная знатным сеньором за победу в турнире, в основном разделялась между его приближенными). Потом кивнул начальнику стражи, который скрылся в шатре и почти сразу же вышел, с почтением неся шлем из черненой стали, похожий на высокую башню, с простым забралом и гребнем из папье-маше и лилового меха, изображающим львиную голову с открытой пастью. Распорядитель турнира произнес несколько дежурных комплиментов о красоте и благородстве подобной эмблемы, потом передал шлем своему спутнику, снова забрался в седло и пришпорил коня, помахав на прощанье рукой.
Ему предстоял долгий тяжелый день. Все утро его писцы составляли списки участников турнира, следя за тем, чтобы силы двух лагерей были примерно равными. В турнире могли принять участие все желающие, при том условии, что они были рыцарями – независимо от титула и (по крайней мере, раньше) от расы,– хотя редко можно было увидеть эльфов, участвующих в подобных развлечениях. Гномы, напротив, были серьезными соперниками: они ничто так не любили, как массовые сражения на турнирах, где их топоры, даже затупленные для большей безопасности, все же могли нанести противникам немалый ущерб. Однако это осталось в прошлом. Отныне людям предстояло драться лишь между собой… Но сейчас, среди всеобщего радостного возбуждения, об этом мало кто задумывался.
Рыцари и их оруженосцы толпились на турнирном поле, чтобы повесить свой щит под шлемом будущего противника, вызывающего или ответчика – для этой цели вокруг всего поля и центрального помоста были врыты в землю парные деревянные колья, – и таким образом выбрать лагерь, в котором им предстояло сражаться. Никто не был обязан примкнуть к той или иной партии, а кроме того, всегда находились бахвалы, которые выходили сражаться в одиночку с двумя противниками сразу – от безрассудной удали, граничащей с чистым безумием. День еще только начинался, но на поле уже собралось множество народу – среди разодетой деревенщины удобно разместились на коврах и на стульях зажиточные горожане, повсюду стояли лотки торговцев жареным мясом или свежей водой, нарядные палатки фальшивых цыганок и настоящих шлюх. Те рыцари, кто уже повесил свое вооружение на деревянный барьер, не расходились, чтобы не упустить ничего из приготовлений к турниру. Множество молодых задир, мечтающих обратить на себя внимание, стремились выбрать противника с известной репутацией – если этого никто не сделал еще накануне. Достаточно было подъехать к его щиту и ударить по нему кулаком – это считалось вызовом, и писцы прилежно вносили имя вызывающего в свои списки. Новички, едва вышедшие из отроческого возраста, охваченные воинственным пылом, часто забывали всякую меру, и многим из них, желающим блеснуть в глазах своей возлюбленной или произвести впечатление на отца, предстояло закончить этот день с переломанными костями, в крови и в слезах, а возможно, и умереть от ран, нанесенных суровыми воинами, которым они так глупо бросили вызов.
Всеобщее возбуждение захлестнуло палаточный лагерь, словно морской прилив, и никто не смог его избежать. Лео де Гран де Кармелид ходил кругами по своему шатру, словно хищник в клетке. Чувство собственного достоинства повелевало ему сохранять внешнее спокойствие и невозмутимость, но на самом деле он был далек от этого. Если бы дело было только за ним, он бы тут же облачился в доспехи, вскочил на коня и помчался на турнирное поле в сопровождении своего знаменосца, одетого в его цвета, чтобы примкнуть к своим благородным соратникам. Но для него этот день тоже тянулся долго…
Гроза разразилась около полудня, погасив костры, на которых жарились огромные бычьи туши. От грома и вспышек молний лошади обезумели. Конюшие с трудом удерживали их под уздцы, уклоняясь от ударов копыт. Вооруженные рыцари спешили укрыться в своих палатках, защищая от дождя гребни из бумаги или картона, украшавшие их шлемы. Гребни были самыми разными, от устрашающих до нелепых: в виде сжатого кулака, крыльев, рыбьей головы, башни, женского бюста, солнца или даже пары ягодиц – их владельцы всеми силами старались сделать их позаметнее. Эти хрупкие сооружения разлетались на куски при первых же ударах меча, но все равно было бы немыслимо выйти на поле с покореженным от воды гребнем, на котором растеклась краска. Забравшись в отсыревшие палатки, рыцари наскоро глотали похлебку или жевали недожаренное мясо, что, однако, ничуть не убавляло их боевого настроения.
Затем сквозь черные тучи пробился первый луч солнца, и гроза кончилась так же внезапно, как началась. Палаточный лагерь снова ожил, повсюду слышались крики и смех. Лошади тонко ржали, и от них поднимались облака пара. Влажные от дождя стальные доспехи ослепительно сияли под солнцем.
В последние часы перед выходом на турнирное поле всеми овладели подавленность и раздражение. Страх также проникал в сердца, укрытые прочной броней. Помощникам смотрителя вооружения приходилось то и дело разнимать излишне необузданных противников, готовых выхватить мечи из ножен еще до начала турнира. Ибо уже звучали оскорбительные вызовы и унизительные отказы, когда на знатного сеньора набрасывался какой-нибудь неотесанный мужлан, и порой приходилось нанести серьезное оскорбление, чтобы вызов был принят. Многие участники турнира были уже вооружены и коротали время ожидания, осушая кубки с вином. Королевский помост тем временем заполнялся благородной публикой: знатными сеньорами и прекрасными дамами, тогда как простонародье снова столпилось вокруг турнирного поля. Запоздавшие рыцари бранили и торопили своих оруженосцев, занимавшихся последними приготовлениями и тщательно закреплявшими на них каждую деталь вооружения. Поверх рубашки надевались кожаные латы, чтобы стальные доспехи не натирали тело, на них – кольчуга, поверх штанов и сапог – поножи, на руки – наручии железные перчатки. Самые богатые облачались еще в кирасу и стальные наплечники, другие довольствовались железным подобием воротника, защищающим шею и плечи, а поверх всего надевалась полотняная туника геральдических цветов. Только после этого рыцари выходили из шатров, взбирались на лошадей – сами или с помощью слуг – и в сопровождении свиты, также вооруженной до зубов, направлялись к турнирному полю.
От дождя земля сильно размокла, да и топтанье множества ног сделало свое дело: повсюду была грязь, а, кроме того, дождь грозил вот-вот начаться снова.
Сидя на охапке соломы, покрытой тканью, под тентом, достаточно широким, чтобы вместить всех рыцарей из его лагеря, и невольно думая о том, что меньше чем через час здесь будут лежать изуродованные тела тех, кому не хватило умения или везения, Лео де Гран ждал прибытия Горлуа и королевы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31